Университетские записки

Глава 3. Первые впечатления

Общежитие

Вернувшись в Москву к началу занятий, я очень удивился, когда получил в приёмной комиссии ордер на поселение не в уже изученном главном здании университета, а в каком-то ФДС-7. Оказалось, что в двух остановках от нашего факультета, недалеко от площади Индиры Ганди, находится целый городок пятиэтажных общежитий МГУ, так называемый Филиал Дома Студентов. В седьмом корпусе этого городка жили студенты младших курсов ВМиК.

На высоком крыльце перед входом в общежитие столпились женщины, страховые агенты. Они набросились на меня стаей гарпий, и одной из них таки удалось впиться в мой кошелёк и облегчить его на десять рублей. Взамен я получил страховой полис на стандартном бланке с водяными знаками. У большинства из нас эти бланки, заполненные шариковой ручкой, долго валялись по тумбочкам и исчезли бесследно, вместе с другими ненужными бумажками. Однако мой однокурсник действительно смог получить по такому полису приличную сумму денег, когда сломал руку во время учебного года.

На входе в ФДС-7 сидели строгие бабушки-вахтёрши в синих халатах. Они направили меня к коменданту общежития, а уж та выдала ключ от 104 комнаты на первом этаже. Ключ был только один. Следовало сделать с него дубликаты, чтобы мои будущие соседи тоже могли отпирать дверь.

Жить в этой комнате нам предстояло вчетвером. Двоих я знал. Это уже упоминавшийся Заозёрский Саша, который, собственно говоря, и договаривался в комитете по расселению. Второй – Витёк Липов с Западной Украины. С ним я познакомился даже раньше, чем с Александром.

Витёк оказался моим соседом по кубрику в летнем лагере военно-инженерного училища и, как и я, не поступив туда, успешно сдал экзамены на ВМиК. Липов знал массу забавных историй и смешных или даже злых анекдотов на разные темы, включая политические. Кроме того, он отличался особенной жизнерадостностью, каким-то искренним задором. Но ни один из моих знакомых к тому моменту пока ещё не приехал.

Ближе к вечеру я познакомился с третьим соседом. В дверь кто-то постучал. Я отпер, и в комнату вошёл темноволосый парень чуть выше меня ростом. Мы сразу познакомились. Сергей Питалов приехал из Коломны. Мы с ним быстро нашли общий язык, обсудили предполагаемый распорядок завтрашнего дня, а потом весь вечер провели за карточными играми. Серёжка очень забавно сердился, когда проигрывал.

Факультет и преподаватели

Факультет наш располагается в здании второго гуманитарного корпуса. В 1987 году он считался одним из самых новых и современных корпусов университета. Лекции нам читали внизу, а вот семинарские занятия всегда проходили на шестом и седьмом этажах. Там же помещалась учебная часть факультета и всё его руководство.

Лифтов в корпусе много, но студентов – значительно больше. Поэтому торопыжки, типа меня, часто пользовались лестницами. До сих пор помню, как гудели мышцы ног, когда, не желая ждать лифта, поднимался бегом вверх по лестнице после физкультуры. Зато радовал меня тот факт, что эти мышцы ещё есть.

Помимо больших лекционных аудиторий на втором этаже ещё располагались два больших просторных холла. Почему-то они получили название сачкодромов или попросту – сачков. Вероятно потому, что там любили слоняться студенты. Жизнерадостные младшекурсники порой даже играли в этих холлах в бадминтон.

Первое собрание нашего курса прошло в главном здании университета. Подходящего зала на четыреста пятьдесят человек на нашем факультете просто не нашлось. Поэтому руководству ВМиК пришлось воспользоваться огромной аудиторией в сталинской высотке. Обычно там читают лекции студентам мехмата – их набирают немножко больше, чем нас вээмкашников. Всех собравшихся поздравили, а потом каждому вручили студенческий билет. Но, поскольку народу было слишком много, вся торжественность момента куда-то улетучилась. Если самым первым студентам достались вместе с документом крепкое рукопожатие и улыбка представителя деканата, профессора Костомарова, то оставшиеся четыре сотни получали студенческий уже без помпы. Vanitas vanitatum et omnia vanitas.

И начались наши студенческие будни. Лекции по самой главной дисциплине, математическому анализу, читал на втором потоке профессор Фёдоров Вячеслав Васильевич. Спокойный и внешне невозмутимый, свой предмет он излагал строго по знаменитому синему учебнику. Один в один, с точностью до знака препинания!

Из-за этого даже поговаривали, что Фёдоров сам же этот учебник и написал, но из-за обилия важных персон среди официальных авторов его фамилия на обложку не попала. Произносить имя и отчество Вячеслав Васильевич было для студентов слишком долго. И вскоре наш лектор получил более короткое прозвище Вячик.

Про Фёдорова рассказывали следующую историю. Однажды, когда он приступил к доказательству теоремы о том, что непрерывная на сегменте функция будет равномерно непрерывной на этом сегменте, в аудиторию ввалилась группа опоздавших студентов. В отличие от многих других лекторов, Вячик относился к нарушениям дисциплины стоически и никогда не тратил время на выяснение отношений. Опоздавшие могли спокойно пройти на свободные места и никаких карательных мер на экзаменах за это Фёдоров ни к кому не применял.

Но эти студенты зачем-то остановились у дверей и начали спрашивать, можно ли войти. И тут Вячеслав Васильевич слегка рассердился, что для него было не характерно. Оторвавшись от доски, он повернулся к вошедшим и спокойно произнёс:

– Вы меня перебили! Прошу сюда, берите мел и объясняйте, как в этом доказательстве сработает определение непрерывности по Гейне!

Студенты остолбенели. К счастью для опоздавших, среди них нашёлся человек, который быстро соображал. Он тут же ответил:

– Вячеслав Васильевич! А можно мы просто сядем?

Фёдоров кивнул, и продолжил доказательство.

Алгебру нам читала Галина Динховна Ким. С её предметом было сложнее. Учебников по алгебре первокурсникам выдали сразу несколько, но ни один из них не подходил на сто процентов, поскольку изложение велось лектором по своей собственной программе. Как я понимаю, учебник алгебры Галина Динховна в то время лишь писала. Эта книга была издана университетским издательством несколько лет спустя.

Вы спросите: «А зачем создавать новый учебник, если уже написано столько старых, если даже вам выдавали их целых три?»

Всё дело в том, что требования к уровню и строгости изложения всё время менялись, и то, что было допустимо в тридцатых или пятидесятых годах двадцатого века, перестало удовлетворять математическую общественность в семидесятых-восьмидесятых. И начались многочисленные попытки совместить строгость математических доказательств с их понятностью.

К примеру, доказательство теоремы Лапласа в старом учебнике занимало примерно дюжину строчек текста с общими рассуждениями. У нас же на лекциях обоснованию этого математического утверждения посвящался целый академический час. Так вот, курс Галины Динховны по линейной алгебре, пожалуй, был самым строгим, но в то же время и самым понятным.

Ким великолепно чувствовала аудиторию и всегда хорошо понимала, когда нужно остановиться, чтобы студенты успели записать изложенный материал, а когда имеет смысл сделать паузу и отвлечься от предмета. В такие моменты она рассказывала нам какую-нибудь забавную историю. Вот одна из них.

Как-то раз один известный учёный, написав монографию по своей научной дисциплине, после большого симпозиума сидел в холле и подписывал авторские экземпляры для раздачи коллегам. Времени была мало, а книг – много. Поэтому, подписав очередной десяток монографий, в какой-то момент этот учёный утомился и начал писать лишь инициалы вместо фамилий. Его коллега и друг, тоже известный учёный, получил книгу, подписанную следующим образом: "ПСУ от ПСА"!

В другой раз Галина Динховна поведала нам о драматическом случае из жизни её знакомых. Разумеется, математиков. Эти люди волей судеб оказались в ужасной ситуации: машина этих знакомых упала в реку. Другие бы на их месте запаниковали и, может быть, погибли бы. Но математики – люди особенные. Не теряя выдержки, знакомые нашего лектора спокойно дождались того момента, когда вода заполнила примерно две трети внутреннего объёма автомобиля, а потом так же спокойно и организованно открыли дверцы и покинули тонущую машину. Ни один математик при этом не пострадал!

А однажды, чтобы развлечь заскучавших первокурсников, Ким вспомнила песенку про любовь математика, которую нужно петь на мотив «Легко на сердце от песни весёлой»:

Наук чудесных немало на свете,

Hо среди них есть одна из наук,

Из-за которой студенты, как дети,

По вечерам жизнерадостно поют.

Припев:

Нам математика жить помогает,

Нам математика силы даёт.

И кто в n-мерном пространстве шагает,

Тот никогда и нигде не пропадет.

С любимой в поле комплексном гуляя,

Он заглянул ей с улыбкой в лицо

И, теорему Коши напевая,

Ей подарил многочленное кольцо.

Кто математик – тот в жизни, как вектор:

Пройдёт немного и пару найдёт.

Родится сын – и любимый наш лектор

Его к нормальному виду приведёт.

Физкультура

А ещё на младших курсах мы занимались физкультурой. Сначала всех студентов попросили заполнить анкеты, где требовалось указать свои спортивные предпочтения и результаты. Затем мы сдавали некоторые нормативы, например, стрельбу и плаванье. И уже после этого нас распределили по секциям.

Самые спортивные попали в центральную секцию по своему виду спорта. Им даже доводилось выступать за университет на соревнованиях. Люди с самым проблемным состоянием здоровья попали в группы лечебной физкультуры. В обиходе они называли сами себя «калеками». Остальных более или менее равномерно распределили в группы лёгкой атлетики, баскетбола, волейбола, футбола, лыж и некоторые другие.

Больше всего мне запомнилась сдача нормативов по плаванью в первые дни сентября. В подвальном этаже главного здания МГУ располагается двадцатипятиметровый бассейн. Нас всех попросили подойти туда к определённому времени. Студентов выстраивали по пять человек вдоль бортика. По команде нужно было прыгнуть в воду, доплыть до противоположного края бассейна и вернуться обратно.

Стою, жду своей очереди. Вдруг вижу – переполох поднялся. Все рванулись к бортику. Физруки с мертвенно бледными лицами начали метаться у воды. Один из них схватил длинный шест и дрожащими руками стал опускать его в бассейн.

Всё это время был слышен чей-то ужасный громкий захлёбывающийся крик. Что за ужасы?

Оказалось, что в очередном заплыве норматив сдавал один из наших иностранных студентов, кубинец Фредди. Он смело встал у бортика вместе с другими, потом по команде резво прыгнул в воду. А когда Фредди понял, что в бассейне глубоко и дна он ногами не достаёт, он заорал. Одновременно кубинец с невероятной скоростью размахивал руками и ногами и, благодаря этому, под воду не уходил. Но его барахтанье и крики так напугали всех окружающих, что просто удивительно, как те же физруки случайно не утопили его спасательным шестом.

Стресс у Фредди был таким сильным, что он продолжал орать даже после того, как его вытащили из бассейна и завернули в сухое полотенце. Когда парень, наконец-то успокоился, его спросили, зачем он лез в воду, не умея плавать. На этот простой вопрос кубинец ответить не смог. Видимо, постеснялся признаться.

Валерка

Как-то раз, войдя в аудиторию перед очередным семинарским занятием, мы с одногруппником Валеркой обнаружили на одном из столов кем-то забытую общую тетрадь. Она была совершенно чистой. Такое сокровище, большая тетрадь «полуторного» формата в клеточку с клеёнчатой обложкой, могло пригодиться любому студенту.

Затейник Валерка, увидев, что я тоже не отказался бы от использования этой находки, предложил её разыграть в крестики-нолики «пять в ряд». Идея мне понравилась! В школе я нередко сражался в эту игру с одноклассниками, и, как правило, выигрывал.

Валерка без лишних предисловий открыл предмет спора на последней странице и сразу же нарисовал крестик в одной из клеток. До начала семинара мы успели сразиться несколько раз. Результат оказался обескураживающим: мне удалось выиграть лишь в одной партии, а во всех остальных Валерка одержал верх.

На переменке продолжили. Тут до меня, наконец-то, дошло, что Валеркины победы являются следствием его активной стратегии. Я собрался с мыслями и применил методы противника против него самого. Поначалу это принесло некоторые плоды. Мне удалось немножко сократить разрыв в количестве выигранных партий. Но Валерка тоже не дремал и тут же придумал новый вариант развития атаки. Короче говоря, за день мы с ним сыграли несколько десятков раз. С подавляющим преимуществом победил Валерка. Тетрадка досталась ему.

Впоследствии я узнал, что мой одногруппник хорошо играет в любые игры, как в интеллектуальные, так и в спортивные. Шахматы, преферанс, бридж, деберц, белот, футбол, баскетбол, волейбол – это далеко не полный перечень игр, в которые Валерка играл с приличным результатом. Замечательные умственные способности, плюс память, плюс упорство и трудолюбие позволяли ему добиваться значительного прогресса во многих областях. Более того, Валерка пытался и других научить делать то, в чём преуспевал сам.

Как-то он обратил внимание, что я совершенно не умею бросать в кольцо баскетбольный мяч, а также не способен остановить ногой быстро летящий футбольный. Другой бы просто посмеялся над этим, а Валерка долго и терпеливо пытался показать мне, как это нужно делать правильно: продемонстрировал постановку рук и корпуса перед броском в одном случае и движение колена и голени, гасящее скорость мяча в другом. Сабониса или Платини из меня всё равно не получилось, но, по крайней мере, обращаться с мячами я стал чуть лучше.

Гроссбух Галины Николаевны

Однажды в сентябре, в перерыве одной из лекционных пар, дверь в большую поточную аудиторию открылась и к нам заглянула инспектор курса, Галина Николаевна Рыжова. Она, загадочно улыбаясь, держала обеими руками большой фолиант. Пройдя к помосту с кафедрой лектора, Галина Николаевна попросила студентов вернуться на места и обратить на неё внимание. Оказалось, учебная часть решила проверить посещаемость лекций.

Рыжова открыла свой гроссбух и начала перекличку. А чтобы прогульщиков не могли прикрыть друзья, поднимая за них руки, инспектор сличала откликнувшихся с фотографиями в своём кондуите.

Но, представьте себе, сколько потребуется времени для проверки с идентификацией двух сотен человек! Даже если брать две секунды на чтение фамилии и имени, столько же на поиск поднятой руки и разглядывание лица, а затем две секунды на проверку фотографии, то получается, что вся процедура займёт времени в четыре раза больше, чем позволяет перерыв между половинками лекции. А в реальности всё происходило значительно медленнее.

Когда лектор возвращался в аудиторию, перекличка не успевала пройти даже наполовину. Так что руководство курса быстро отказалось от таких проверок и гроссбух Галины Николаевны упокоился с миром в нижнем ящике её рабочего стола.

Заозёрский против будильника

В первые учебные дни я был полон энтузиазма. Сразу купил себе будильник, чтобы не проспать занятия. В программу-максимум входили подъём, водные процедуры, одевание и завтрак в столовой возле ФДС.

Вот только моих соседей по комнате почему-то не слишком радовал ранний подъём. Заозёрский, который часто по вечерам пропадал невесть где и возвращался очень поздно, болезненнее других реагировал на утренний звон будильника. Сашка был сторонником программы-минимума: вскочить с кровати, продрать глаза, одеться и бежать на факультет. Если везло с транспортом, то на всё это уходило десять-пятнадцать минут.

Однажды утром я проснулся от звона будильника, но звук был очень тихим и приглушённым. Прислушался – звенело где-то неподалёку. Но где же?

При поисках выяснилось, что Заозёрский спрятал будильник в мою тумбочку, чтобы его в лучшем случае услышал только я. В другой раз прибор очутился под моей кроватью. В третий – он был безжалостно упрятан во встроенный шкаф возле входных дверей.

С течением времени энтузиазм мой пошёл на убыль. Тем более, что к середине семестра выяснилась такая интересная вещь. Если с утра не завтракать, то пропускать обед получается значительно легче. Чувство голода после второй пары практически не возникает! Вскоре это вошло у меня в привычку. Игнорируя завтрак, можно было относительно легко обходиться и без обеда. А чтобы наесться, как следует, за весь день, оставались ещё ужин и вечерние чаепития.

Соответственно, и время, когда по утрам звонил мой будильник, отодвигалось всё дальше и дальше от запланированного программой-максимум. В конце концов, мы вскакивали с кроватей лишь с минимальным запасом времени. Его хватало в обрез лишь на то, чтобы быстро одеться, добежать до остановки общественного транспорта и доехать до факультета. Как раз по программе-минимум Заозёрского.

Кто-то из моих друзей любил рассказывать такой анекдот. В комнате общежития звенит будильник. Студенты неохотно просыпаются и спросонья решают бросить монетку. Если выпадет «орёл» – то они пойдут на вторую пару, если «решка» – то на третью, а если монета встанет на ребро – то, так и быть, на первую.

Обмен соседями

Витёк Липов очень любил рок-музыку. Осенью он привёз из дома магнитофон «Электроника-302» и несколько кассет с любимыми записями. «ZZ Top», «Ария», «Чёрный кофе» звучали в комнате ежедневно. Особенно Липову нравились записи с какого-то рок-фестиваля, посвященного юбилею Моцарта. Заводное «Amadeus, Amadeus … oh, oh-oh Amadeus» из песни Фалько «Rock Me Amadeus» ежедневно и многократно гремело на всю комнату.

Сашка же, с его бескомпромиссными комсомольскими взглядами, относился к этой музыке весьма настороженно. И вообще, судя по всему, Витёк Заозёрскому совершенно не нравился. Поэтому через некоторое время в Сашкиной голове оформился радикальный план, как относительно безболезненно избавиться от разонравившегося соседа.

Как-то вечером Заозёрский предложил нам познакомиться с ребятами из 110-й комнаты – такими же первокурсниками. Мы сходили к ним в гости, попили чайку. Потом проболтали весь вечер на отвлечённые темы. А чуть позже интриган Заозёрский в тайне ото всех договорился с новыми знакомыми о том, чтобы поменять Витька на Валерку Сидорова.

В один из дней я вернулся с занятий и неожиданно увидел, что у меня теперь новый сосед по комнате. На бывшей Витьковой кровати сидел долговязый Валерка и учил французский. Это было очень неожиданно! Заозёрский всё провернул быстро и тихо. По большому счёту, всем было всё равно, поскольку никто ещё не успел сдружиться по-настоящему. Но какой-то неприятный осадок остался, особенно у Витька Липова. Мне показалось, что он обиделся на нас вообще и на Сашку в частности. Но его природная жизнерадостность очень быстро взяла своё, и обида эта вскоре забылась. Тем более, что с новыми соседями Липову было гораздо веселее.

В 110-й комнате обитал Женька Вадрин. В один из осенних дней первого семестра он рассказал нам, как можно развлечься, а заодно и перекусить нахаляву.

Следовало вбежать в комнату своих знакомых, желательно – не слишком близких, а потом громко крикнуть: «Играем в саранчу!». После этого предполагалось открыть встроенный шкаф у входных дверей, где обычно все студенты держали какие-то продукты, печенье к чаю, сахар и тому подобные маленькие радости жизни, и немедленно запихивать себе в рот всё, что только могло там поместиться.

Женька был человеком бесцеремонным, поэтому мы легко допускали, что именно так он и поступал на самом деле. Вскоре в нашей 104-й комнате Вадрин однозначно идентифицировался по прозвищу «Женька-саранча». Иногда кто-нибудь из нас даже в шутку кричал: «Народ! Внимание! Тревога! Срочно запираем дверь! Женька-саранча летит по коридору!».

Глава 4. Гражданская оборона

Был у нас на первом курсе ещё один предмет, который несколько выпадал из общей парадигмы обучения. «Гражданскую оборону» нельзя было отнести ни к общественным дисциплинам, ни к профильным математическим отраслям знания. На занятиях по этому предмету мы изучали то, что уже когда-то слышали на школьных уроках начальной военной подготовки: виды оружия массового поражения, основные их характеристики и поражающие факторы, а так же мероприятия, призванные уменьшить потери среди мирного населения от этих страшных боеприпасов.

Название данного курса мы обычно сокращали, взяв по две первых буквы от каждого слова. Получалось – ГРОБ, такое симптоматическое и много говорящее о предмете название. Сомневаюсь, что такая слоговая аббревиатура нравилась сотрудникам кафедры гражданской обороны, но, как говорится, из песни слов не выкинешь.

В нашей группе этот предмет преподавал Павел Ефимович Жердев, ветеран Великой Отечественной, генерал-лейтенант в отставке. Он по-военному чётко излагал основные положения данной дисциплины.

По гражданской обороне существовал и учебник, созданный специально для университета. Все последствия применения ядерного, химического или бактериологического оружия в этом методическом пособии рассматривались на примере злосчастного города Энска. В нём же проводились мероприятия по защите от поражающих факторов, а также карантин и обсервация.

Особенно нам всем запомнилась дата 03.04.****, день, в который, согласно учебнику, этот населённый пункт подвергся ядерному удару. Мой одногруппник Дима З. (он же Димыч, он же тот самый человек, который принял самое действенное участие в создании этой книги) даже предлагал отмечать 3 апреля ежегодно, как «чёрный день» календаря. А по факультету ходила песенка, исполняемая на мотив «Гоп-стоп» Александра Розенбаума:

Гроб-стоп!

Мы подорвали город Энск!

Гроб-стоп!

Товарищ Жердев, Энска нет!

Теперь раскаиваться поздно,

Не смотрите грозно!

Это вам не шутка —

Десять тысяч кило-мега-тонн!

Гроб-стоп!

Уже оплавилась земля!

Гроб-стоп!

Без Энска нам никак нельзя!

И мы сидим шестую пару,

Терпим эту кару.

Мы – за мир, за дружбу!

Помогите, люди! Убавьте мегатонн!

Слова я сейчас уже помню весьма смутно. В оригинале куплетов было значительно больше и звучало всё гораздо сочнее.

На гражданской обороне со мною как-то приключился забавный случай. В школьные годы, долгих десять лет, все учителя обращались к нам на «ты». Это запомнилось, впечаталось в мозг чуть ли не на подсознательном уровне.

И вот – университет. Здесь, по традиции, преподаватели обращаются к студентам исключительно на «вы». Так принято. Но привычные формы обращения, принятые в школе, никак не выходили из моей головы! На «ты» я отвечал «я», а вот когда мне говорили «вы», я довольно долго автоматически начинал фразу с «мы».

Как-то раз я проспал – то ли будильника не услышал, то ли в столовой задержался за завтраком, то ли троллейбуса долго прождал на остановке. А первой парой в расписании в тот день стояла гражданская оборона.

Жердев очень не любил опаздывающих. Он был военным человеком и совершенно справедливо полагал, что явиться вовремя на занятия может и должен любой студент, вне зависимости от каких-либо обстоятельств. Слушать его замечания по этому поводу было всегда очень неловко, поскольку Павел Ефимович был абсолютно прав.

На факультет мы тогда приехали вместе с Димычем. В холле мой одногруппник остался ждать лифт, а я, чтобы не терять зря времени, помчался по лестницам. Подбегаю к аудитории, стучусь в дверь и вхожу.

Преподаватель укоризненно посмотрел на меня и спросил:

– Ну-с, молодой человек, объясните, почему вы опоздали? Что у вас произошло?

И я начал оправдываться перед Жердевым, автоматически начиная фразу словом «мы»:

–Мы проспали!

От этих моих слов вся наша группа почему-то начала дико хохотать. Даже сам Жердев заулыбался, сменил гнев на милость и жестом руки разрешил пройти на место.

Я же никак не мог понять, почему все смеялись. Мельком оглядел себя – вроде бы с одеждой всё в порядке. И лишь когда садился за стол, увидел, что за мною идёт ещё кто-то. Поднял голову и увидел одногруппницу Настю. Только тут до меня дошла вся двусмысленность ситуации!

Мы стояли в дверном проёме вдвоём с Настей, и я громко заявил, что «мы проспали». Надо же было так «удачно» выразится! Покраснев, как вареный рак, я попытался пригнуться к столу, чтобы сделаться как можно менее заметным, а вся группа смеялась надо мною ещё громче! Хорошо ещё, что Настя не обиделась.

Через минуту, когда в аудиторию постучались Димыч и кто-то с ним, все ещё улыбались. Павел Ефимович весело спросил очередных опоздавших:

–Вы тоже проспали? – чем вызвал в группе новую волну истерического смеха. После этого Жердев воздержался от обычных нотаций и разрешил вошедшим сесть на свои места.

Пара закончилась и мои добрые одногруппники разнесли весть о неловкой фразе по всему курсу. И до самого конца недели ко мне приставали все знакомые с просьбой рассказать, когда и с кем я проспал. А я был тогда человеком закомплексованным, от таких вопросов смущался, и послать тех, кто задавал такие вопросы, куда подальше, ещё не догадывался. К счастью, всё это скоро забылось.