Закон «Дегтярева»

Короче, в горле у меня не вовремя перехватило, и я не нашел ничего лучшего, как высунуть голову из машины и хрипло произнести:

– Проехать надо.

– Да ну? – без энтузиазма удивился стрелец. – Я и думаю, чего это ты тут по Красной площади туда-сюда носишься на своей колымаге. А это, оказывается, тебе проехать надо. Ну, тогда поясни, мил человек, за каким лешим оно тебе надо?

– А можно я его того… из агээса? – скрипнув зубами, тихо спросил Рудик.

– Усохни, а? – негромко попросил я.

– Ну или хотя бы в морду дам, когда нас внутрь пустят, – мечтательно произнес мутант.

– Пусть сначала пустят, – отозвался я. – Хотя и тогда не рекомендуется – не видишь, человек при исполнении. Службу тащит изо всех сил, того и гляди, шапка свалится от усердия.

– Не слышу ответа, – раздалось с надвратной стрельницы. – И с кем это ты там переговариваешься? А ну-ка, выходите все из машины!

В руках у средневекового стрельца появился вполне себе современный АК-74, который он недвусмысленно направил в мою сторону. Понятно. Века прошли, а повадки нижнего звена исполнительной власти остались неизменными. Впрочем, он по-своему прав – мало ли кого нелегкая принесла под красные стены?

– Выходим, – бросил я Рудику через плечо. – Оружие в салоне оставь.

– Да как же я без автомата? – заскулил было спир.

– Я сказал оружие оставить – и на выход! – жестко скомандовал я. И, открыв дверцу «Хаммера», вышел наружу. Следом вылез хмурый Рудик – усы настороженно торчат, глаза по пятаку и блестят не по-хорошему.

Увидев эдакое хвостатое чудо в камуфляже со сверкающими гляделками, нервный стрелец вскинул автомат и заорал:

– Оба упали лицом вниз! Руки держать так, чтоб я их видел, а то стрелять буду! Мордами в мостовую, я сказал!

– А вот это, служивый, хрен тебе по всему портрету, – громко и спокойно произнес я, тем не менее держа руки на виду. – Начкара позови-ка, я с ним потолкую.

– Я те щас потолкую! – взвился стрелец. – Я прям щас же открываю огонь на поражение…

Хлоп!

Стрельца качнуло влево, красная шапка слетела с уха.

– Первое, – раздался спокойный голос за спиной юнца. – Предупредил раз – не послушались – стреляй. Второе. Перед тем, как брать кого-то на прицел, предохранитель вниз и дослать патрон в патронник. Вопросы?

– Н-никак нет, – глухо промямлил невидимый мне более юнец, наверное, ищущий потерянную шапку.

– Вот и хорошо, – проговорил смутно знакомый голос. – Так, и кто там у нас?

Меж зубцов надвратной стрельницы появилась фигура крепкого парня годов двадцати пяти – двадцати восьми от роду. Был он в кольчуге с квадратными стальными пластинами на груди. На голове – шлем с бармицей, спадающей на плечи. А между шлемом и кольчугой – лицо со знакомыми усиками, бородкой и веселыми глазами. Впрочем, сейчас те глаза были, скорее, уставшими, с едва теплившейся в них искрой былого задора.

– Снайпер?

Брови воина от удивления полезли под шлем.

– Типа того, – отозвался я. – Здорово, Ион. Круто ты приоделся с нашей последней встречи.

– Привет, дружище, – не сдержал улыбки стаббер. – Так это по штату положено. Я ж теперь десятник кремлевского стрелецкого караула. Правда, как показывает практика, десятник неважный.

И добавил уже не мне:

– Так, подобрал автомат – и в казарму. Два наряда вне очереди за первое и за второе. Таргату доложишь о нарядах. И скажешь, чтоб сменщика тебе прислал. Да, и мне замену заодно – у меня уважительная причина. Все ясно?

– Так точно! – рявкнул провинившийся юнец. Быстро оклемался после затрещины, глядишь, со временем справный боец получится, ибо умение без последствий для нервной системы сносить тяготы и лишения воинской службы есть залог успеха для защитника Отечества.

– Выполнять.

– Есть!

До меня донеслась удаляющаяся дробь каблуков.

– Ну, не такой уж ты и плохой десятник, – хмыкнул я. – Работа наставника сродни труду волшебника, создающего боевые мечи из зеленого дерьма. И процесс этот длительный. Если пытаться по-быстрому добиться успеха, будет только словесный понос, оканчивающийся бесполезной вонью.

– Ну да, помню, – хмыкнул Ион. – Ты всегда за жизнь умел забористо завернуть. А кто это с тобой?

– Спир, – отозвался я. И, увидев непонимание в глазах Иона, добавил: – Напарник.

– Ясно, – кивнул стаббер. – Что ж тут неясного.

И, спохватившись, добавил:

– Так это, чего это я вас со стрельницы-то допрашиваю? Только вот «Спайдера» уберу… блин, куда молодняк пульт задевал? Ага, вот он. Короче, заходите, я сейчас скажу, чтобы ворота открыли.

…Мало кому удавалось рассмотреть вблизи неповрежденного, функционирующего «Spider ВЗ». Эта модель био любит уничтожать свои жертвы издалека. Ну а тех, кто мешается под стальными ногами, просто разрывает клешнями и тут же отправляет себе в биореактор.

Но этот «Спайдер» был не такой, как остальные. Послушный. Прирученный. Что меня весьма удивило. Надо будет поподробнее расспросить Иона, как кремлевским удалось заставить работать на себя это стальное чудовище.

Внутри био загудели невидимые двигатели, после чего страшная боевая машина галантно, на полусогнутых шагнула влево, освобождая путь к открывшимся воротам. В которые мы и въехали на своем «Хаммере». Спир нервно ерзал на соседнем сиденье, порываясь обернуться. Понимаю. Не каждый день увидишь ручного био, уступающего тебе дорогу…

Внутри Кремля с прошлого раза почти ничего не поменялось. Разве что повреждений на зданиях стало побольше. Не иначе, пока я отсутствовал, крепость пережила еще пару-тройку штурмов, сопровождавшихся обстрелом осадными машинами. В свете чего местные подогнали прямо к воротам три танка – обшарпанный Т-90, футуристический Т-2222, и… разрази меня Зона, что я вижу? Старый знакомый, экспериментальный Т-010, на которых мне довелось кататься по аномальным территориям обоих полушарий планеты Земля.

– Мы тут кое-как Т-90 восстановили, – пояснил Ион, подойдя к остановившемуся «Хаммеру», из которого мы с Рудиком успели вылезти. – Тут на нас недавно целая армия био потащилась, и вдруг все как один самоуничтожились. Ну, наши сталкеры и разжились некоторыми необходимыми деталями. Правда, снарядов к танкам нету. Расстреляли все, что были при последнем штурме… Но раздавить гусеницами отряд нео, а на остальных страху нагнать – это мы запросто.

– Понятно, – кивнул я. – Но хватит о танках. Сам-то как?

– Нормально, – улыбнулся стаббер. – Освоился тут. А как женился, в подземном городе даже небольшую отдельную комнату выделили…

– Женился? – удивился я.

– Ну да, – кивнул Ион. – Невеста моя, Лия, пришла сюда из Зоны Трех заводов. Вместе с названым братом через всю Москву пробились и до Кремля добрались. А вчера вот поженились мы. Брат ее, Бор, вместе со мной служит в Стрелецком приказе, но собирается проситься в дружинники – у него отец был носителем D-гена^[2]…

Признаться, не особо интересно было мне слушать о совершенно незнакомых людях. Понимаю, что эгоистично это, но на языке вертелось другое.

– А наши где? – перебил я Иона. – Фыф с Настей не вернулись? Колян как там, Шерстяной… Данила… и…

Дальше я не смог говорить. Дыхание перехватило. Стою столбом, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Спазм горло перекрыл.

– С тобой все нормально? – спросил стаббер обеспокоенно.

– Выживу, – хрипло отозвался я. Спазм немного отпустил, только сердце работало часто-часто, словно у меня в груди методично стрелял маленький «Корд».

– Побледнел ты, прям лица нет… Ну да ладно. О Фыфе с Настей не слышал. Колян тут, в мастерских работает, со своей Скуби-ду не расстается. Доработал своего транспортного робота, теперь шутит, что тоже скоро женится. Шерстяной при кухне, дорос до шеф-повара в нашей столовой. Талант у него к готовке открылся, он всегда был к жратве неравнодушен. Данила же…

Ион запнулся. Чем и воспользовался Рудик.

– А мы долго еще будем около машины стоять? – поинтересовался он с легким раздражением в голосе. – Между прочим, не май месяц на дворе, холодина. Да и пообедать уже невредно бы.

– Твоя правда, – спохватился стаббер. – Кстати, мы так и не познакомились. Я – Ион.

– Рудольф, – с легким поклоном представился Рудик.

– О как, – поднял брови Ион. – Ладно, пошли, что ли. Оружие можете не сдавать, своим в Кремле это не обязательно.

– И куда это мы? – поинтересовался подозрительный спир.

– В трактир, к Барме, – отозвался стаббер. – У него сегодня пельмени с хоммятиной, борщ, турьи котлеты – закачаешься…

* * *

Меню в трактире Бармы, и правда, было царским. Я даже на некоторое время отвлекся от мрачных мыслей, которые смело можно было назвать предчувствием. Чего именно? Не знаю. Неприятностей, наверно. У меня всегда такое настроение, когда моя сталкерская чуйка подает сигналы близкого бедствия. И приглушить их на время можно только обильным и вкусным обедом – что и было предоставлено мне в полном объеме. Обещанные блюда оказались отменными, как и морс из настоящей клюквы, которым мы с Рудиком запивали сытную пищу.

– Клюква у нас тут своя, на плантациях в подземном городе растет, – с нескрываемой гордостью хвастался Ион. – Как и пшеница, кстати, из которой вот этот хлеб испекли. Хотя агрономы говорят, что уже совсем скоро можно будет и на поверхности сеять. Не везде, конечно, но тем не менее. Земля возрождается помаленьку. Да и мутанты уходят из Москвы…

«Мутанты уходят», – щелкнуло у меня в голове, словно стаббер своими явно случайно оброненными словами снял с предохранителя оружие, встроенное в мою башку.

– Куда уходят? – перебил я его.

– Да кто ж его знает куда? – пожал плечами Ион. – Не далее, как сегодня утром вся шваль, что под красными стенами постоянно ошивалась, взяла да свалила. Все как один. И нео, и био, и даже приблудившийся руконог, который сдуру из канализационного люка вылез – повернулись спинами да и потащились подальше от стен, на восток. Может, осознали наконец, что Кремль им не взять.

– Может, и осознали, – кивнул Рудик, отправляя в пасть последний пельмень из большой глиняной миски. – Только я в самосознание мутов не верю. Оно у них включается только когда жрать хотят или на пулю нарвутся. В остальных случаях оно спит беспробудно.

– Мутов, говоришь, – задумчиво протянул Ион. – А ты тогда кто? Только не обижайся. Я просто для себя хотел понять.

– Да какие обиды? – дернул плечом Рудик. – Человек я. Только с телом не повезло.

И, высунув длинный розовый язык, ловко вылизал им миску дочиста. После чего посмотрел на меня умильно, что означало – все отлично, дорогой друг, только добавки бы?

Ответить на этот крик души, застывший в круглых глазах спира, я не успел. Дверь трактира хлопнула, и в помещение ввалился Шерстяной. Следом за ним семенил Колян.

– Кого я вижу?! – взревел Шерстяной, расставив лапы и направляясь ко мне с явным намерением пообниматься. – А я сразу слухам-то и не поверил! Мол, Снар у Бармы сидит, хавает. Ага, говорю, божество вормов материализовалось в трактире, чтоб нажраться до оловянных глаз. Ан нет, иной раз слухи не врут. Дайка я тебя обниму, дружище!!!

Пахло от Шерстяного как от нормального зомби – сладковато-кислой мертвечиной и самогонным перегаром. Но, в то же время, с виду это был вполне себе старый друг-мутант с экстремально волосатой рожей и манерами портового грузчика. Однако ни то, ни другое не было поводом для того, чтобы я бросился обниматься в ответ. Для меня вообще все эти тактильные выражения симпатии распространяются только на противоположный пол. Так что я отстранился от лап Шерстяного, проворчав:

– Полегче, дружище. Я тоже рад тебя видеть, но обниматься предпочитаю с девушками.

– Ну вот. – Шерстяной хлопнул лапами вхолостую. – Никто не понимает широты моей души. Может, хоть выпьем тогда?

– Это запросто, – облегченно кивнул я.

– Хэллоу, босс! – взревел Колян, наконец пролезший между тесно стоявшими лавками. – Сколько летов, сколько зимов!

– Лет и зим, чурка нерусская, – хмыкнул Шерстяной, усаживаясь за стол. – Черт знает сколько уже с нами таскается, а все никак русский не выучит.

– А это кто есть с тобой? – насторожился Колян, наставив на Рудика свои видеокамеры, напоминающие рачьи глаза.

– Это есть спир сапиенс, – хмуро отозвался Рудик, отставляя в сторону начисто вылизанную миску. Похоже, не ожидал увидеть разом такую кучу моих друзей. – Звать Рудольфом. Можно без отчества.

– Колян, – небрежно махнул манипулятором разумный робот-серв, в которого двести лет назад по ошибке всунули слишком уж высокоразвитый человеческий мозг. – Главный механик в оружейной мастерская. А это Шерстяной, шеф-повар в стрелецкой столовая.

– А вы, я смотрю, здесь все карьеру сделали, – невольно усмехнулся я. – Что ж, поздравляю.

– Ты бы остался в Кремле, тоже сделал, – улыбнулся Ион. – Тут каждый специалист на счету, а уж такой как ты – вообще на вес золота. Кстати, расскажи, что с тобой было с тех пор, как ты ушел… ну… в иной мир?

Я вздохнул.

– Непростая просьба. На четыре полновесных романа потянет. Два в одной вселенной, два – в другой.

Друзья переглянулись.

– Ладно, как-нибудь в другой раз расскажешь, – кивнул Ион. – Или мы почитаем, если кто-то те романы напечатает и они к нам попадут.

– Уже напечатали, – сказал я.

Однажды на мой старый КПК-коммуникатор пришло сообщение от одного издательства, которое заинтересовал мой первый роман «Закон снайпера» – в свое время куда только я не рассылал ту рукопись. И с тех пор я периодически отправляю тексты на тот адрес. Коммуникаторы не раз терялись, разбивались, тонули – но я всякий раз находил новый, работающий, и снова связывался с тем издательством через знакомый адрес. Не знаю, почему некоторые из мобильных устройств до сих пор поддерживают связь, причем даже через разные миры. Но это – факт. И искать объяснение ему бессмысленно. Думаю, дело в том, что я хожу по Зонам разных миров. И этим Зонам зачем-то нужно, чтобы люди знали, что в них происходит. И потому, когда я беру в руки новый коммуникатор, найденный в развалинах либо купленный у маркитантов, я точно знаю – скорее всего, он будет работать. Потому что людям нужна Зона – так же, как Зоне нужны люди…

– Ну, тогда дадим задание маркитантам найти и доставить твои книги в Кремль, – улыбнулся Ион. – А мы тут вот… живем-выживаем. Сегодня только вздохнули немного, когда мутанты на восток ушли. Может, гон у них начался или еще что. До этого все вылазками да штурмами задалбывали, а нынче утром – раз, и все свалили как по команде. Везде чисто, и в ГУМе, и дальше. Хотя, если честно, сильно далеко разведчики пока не ходили. Провокаций опасаемся. И так уже…

И запнулся, словно оговорился случайно. Судя по тому, как зыркнули на него Шерстяной с Коляном, так и есть – оговорился о том, что открывать не собирался.

– И так уже – что? – спросил я.

Над столом повисла неловкая пауза.

Положение спасли дочки трактирщика Бармы – принесли съестное. Даже заказа не потребовалось, сами знали, что нужно завсегдатаям. Шерстяному приволокли бутыль самогону, большую кружку и чуть поджаренный огромный стейк с кровью. Коляну – то же самое, только без кружки и бутыли.

– У него свой спирт всегда с собой, – ощерился Шерстяной, доставая из-за пояса огромный мясницкий нож и принимаясь за еду. – Эх, люблю я это дело, да со свежей кровушкой.

– О, йес! – с воодушевлением воскликнул Колян, взгромождаясь на широкую лавку, заменяющую стул. – Самый лучший стейк во всей Москва – если не считать те, что делать старый френд Шерстянов.

Я понимал – все это веселье наигранно. Друзья старательно уводили разговор в сторону, прятали глаза… но все понимали, что эта мера временная. Все равно придется рассказать то, что они так хотели от меня скрыть. Просто больно уж трудно было им на это решиться.

– И так уже – что? – более жестко проговорил я.

– Ладно, хорош ходить вокруг да около. – Шерстяной бросил нож на стол, да так, что широкий клинок отколол от столешницы длинную щепу. – Все равно он все узнает.

– Что всё? – продолжал давить я.

– Лучше, конечно, тебе было не возвращаться, – нахмурился Ион, также отложив в сторону вилку. – Если сам отрубил себе кусок сердца, обратно его не пришьешь. Но коль уж пришел – изволь, вот как все было.

Мы привезли Данилу в Кремль, израненного, без сознания. Плохо все было с ним. Множественные переломы костей, разрывы мышц, внутренние кровоизлияния. Мария, жена твоя, от него не отходила. Ухаживала. Говорила, что это ее долг. Когда Марию подменяли, спала часа два-три, потом уходила в рейд за стены. Называла себя сталкером, говорила, что таскать хабар из Зоны – это ее профессия, которая позволяет ей отдохнуть от мыслей. Потом возвращалась и снова ухаживала за Данилой.

А Данила менялся. Так отец Филарет говорил. Мол, хлебнул дружинник крови получеловека-по лумутанта^[3], и та кровь вступила в реакцию с D-геном. Кости Данилы срослись, причем очень быстро, раны затянулись, но в сознание он не приходил. До сегодняшнего утра.

Ион благодарно кивнул дочери Бармы, поднесшей ему ковш квасу. Вылил в себя мало не пол-литра пенистого напитка, крякнул и продолжил:

– В общем, он глаза открыл. Повел теми глазами, чисто дикий зверь какой, никого не узнал, вскочил с лежанки – и побежал. Как был – босой, в одних штанах да в рубахе – рванул к восточной стене. Никто его и остановить не успел. Взбежал на забрало по всходам, да и сиганул вниз. Стрельцы думали, что убился, – ан нет. Кувырнулся, вскочил на ноги и побежал к развалинам. Больше его не видели.

А следом за ним Мария ушла. Собралась, еды взяла на два дня, оружие и двинула следом за Данилой. Никто ей не препятствовал. Но и с ней никто не пошел. Правда, она и не просила никого с ней идти. Вот такая история… Дарья, принеси-ка еще квасу, а то что-то в горле пересохло!

…Ион пил квас, что-то говорил еще – но это было уже словно в каком-то тумане. Я видел, что друзья, косясь на меня, тем не менее навалились на еду – но меня это уже не касалось. Почти. Нет, я тоже ел со всеми, что-то даже отвечал на вопросы – но, думаю, ответы эти были односложными и часто невпопад, потому от меня быстро отстали. И правильно. Чего с больным разговаривать? Ибо любовь – это очень часто болезнь. Такая, как у меня, – так уж точно. Твоя жена ухаживала за другим, ушла за ним, когда он превратился в нечеловека, – а я, как последний идиот, все еще болею этой проклятой любовью. Кто-то говорит, время лечит от этого недуга. Кто-то считает, что клин выбивают клином. Другие советуют сменить обстановку… Было у меня и времени навалом, и другие женщины случались, и обстановку менял так, что другим и не снилось, – в другие миры убегал от себя самого…

Но – ничего не помогло. Со временем и вправду вроде притупилось немного то чувство. Так, ныло, словно старая рана, но уже терпимо. До тех пор, пока проклятый Оператор не разрушил ментальный блок в моей голове и не пробудил воспоминания… Лучше б не разрушал. Лучше б все оставалось как было. Глядишь, не сидел бы я сейчас, тупо глядя на противоположную стену и осознавая, что хоть и глупо это, но я все равно должен еще раз взглянуть в глаза цвета единственного в мире артефакта. Возможно, в последний раз. Просто чтобы сказать: «Я ничего не забыл, как ты просила когда-то… Я все вспомнил, и теперь никогда не забуду того, что с нами было».

М-да… Со стороны мы, сталкеры, наверно кажемся другим эдакими невозмутимыми машинами для убийства, у которых просто не может быть эмоций, переживаний, которые не умеют любить как обычные люди…

Бред это. Мы такие же, как и все. Живые, чувствующие боль – и физическую, и душевную. Единственное отличие от большинства других людей – это то, что мы умеем скрывать нашу боль, не показываем ее другим, не демонстрируем напоказ. Просто не считаем нужным. Потому что наша боль – это часть нас. Наша неотъемлемая часть, до которой никому нет дела… Не лезьте в душу к сталкерам и военным, не надо. Слишком много там концентрированной боли, которую мы выплескиваем лишь в боях со всякими тварями, с криком выбрасываем из себя, как выплевывают во врагов горячий свинец наши автоматы. Не пытайтесь взломать эти души, запертые за прочными дверями нашего спокойствия с невидимыми, но красноречивыми надписями: «Не лезь. Опасно для жизни»…

И мои друзья это чувствовали. Не лезли. Пили, ели, разговаривали, вели себя так, словно меня нет рядом. Потому что они были из того же теста, что и я. Знали – рано или поздно меня отпустит. Когда военного клинит, самое лучшее, что можно сделать, – это не трогать его и просто подождать.

Наконец я стал не только слышать голоса друзей, но и осознавать то, что они говорят.

– Не, железный, ты человеком быть точно не можешь, – убеждал кого-то Рудик заплетающимся языком. – Ты просто мозг в ходячей консервной банке. Ошибка конструкторов.

– Я – банка? – возмущенно заорал Колян. – Это ты есть наглый примат, который решать, что он хомо сапиенс. Но человеков с хвостом и ушами, похожими на маленький плащ-палатка, не бывает. Ты сначала в зеркало на себя смотреть надо, потом говорить!

– Ах ты, чурка заокеанская! – взвился Рудик. – Это я-то примат? Да я…

Ага, понятно. Шерстяной подпоил спира самогоном, и тот спьяну наехал на серва – или наоборот, серв решил докопаться до Рудика. Он вредный, он может. Еще немного, и серв со спиром начнут бить друг другу морды – на Руси настоящая, крепкая дружба обычно начинается именно со взаимного мордобития.

Но мне уже было не особенно интересно, кто прав или не прав в разгоревшейся сваре. У меня снова была цель, по сравнению с которой все остальное потеряло какую-либо значимость.

– Пойду я, пожалуй, – произнес я.

И будто рубильник выключил. Народ, только что активно чавкающий и попутно выясняющий отношения, мгновенно подвис, словно у них питание отрубили. Все смотрели на меня – и понятно было, что все их разудалое застолье, громкие разговоры и шумные ссоры были наигранными, только лишь чтобы обстановку разрядить. Ослабить напряжение, источником которого был я…

Было понятно – мои друзья переживали за меня, и большое спасибо им за это. Но помочь они ничем не могли, так как в этом случае я должен был все сделать сам. Это только моя проблема, и совершенно незачем впутывать в нее моих старых товарищей. Так как сейчас между нами имелось существенное отличие. У Иона была молодая жена, у Коляна – его мастерская и преданная Скуби-ду, у Шерстяного – его кухня. Даже Рудик, похоже, нашел со всеми общий язык, и отлично ему было здесь, тепло, сытно и уютно.

Иными словами, мои друзья нашли свой дом здесь, в Кремле.

А я – нет.

И не было у меня ничего, кроме цели, совершенно очевидной и конкретной, как моя СВД, что стояла рядом, прислоненная к стене.

– Я – с-с тобой, – безапелляционно заявил Рудик. После чего икнул – и рухнул на стол, словно сраженный пулей. Понятно. Не вынес организм спира атаки русского самогона. И не таких валил он напрочь. Что ж, может, оно и к лучшему. По трезвости Рудик может за мной увязаться, что в мои планы никак не входило. Я обещанное выполнил, довел его до Кремля, а дальше – пусть сам. Ибо со мной опасно, да и ни к чему. Пусть за красными стенами обживается, глядишь, целее будет.

– Куда это ты на ночь глядя? – спросил Ион, нахмурившись. – Конечно, мутов вокруг Кремля на два полета стрелы точно нет, но что там дальше – одному Перуну известно.

– Вот и хорошо, что нет, – сказал я, поднимаясь из-за стола. – Спасибо вам, друзья, за хлеб-соль, но мне реально пора.

И, заметив, как Шерстяной со стаббером открыли рты, собираясь возразить, добавил:

– Понимаю, что вы сейчас хотите сказать, но попутчики мне не нужны. Это только мое дело и мое решение. А ваша задача – Кремль охранять. Так что спасибо еще раз за гостеприимство, может, еще свидимся.

Понимаю – я их обидел. Крепко. Прервал на полуслове, не дал ничего сказать. Но лучше пусть я уйду так, чем потом буду мучиться, что кто-то из них погиб, решая мои проблемы. Потому что уж очень не нравились мне опустевшие развалины возле Кремля. Чуйка моя аж звенела – не так что-то. Очень не так. А что именно – да кто ж его знает? Так что уж лучше я один туда пойду. Когда ты только за себя в ответе, всегда спокойнее. Такой вот у нас, сталкеров-одиночек, принцип. Или блажь – это уж пусть каждый называет, как ему нравится.

На столе я оставил пять пулеметных патронов – более чем щедрая плата за обед. Ион повел было бровью, но ничего не сказал. Обиделся. Понимаю его. Но когда так уходишь, лучше отдать все долги – даже если друзья считают, что ты ничего не должен.

Заморочки, скажете? Возможно. Все люди сталкерско-военной закалки со своими тараканами-мутантами в голове, крупными такими, закаленными в битвах с самым серьезным противником – самим собой. Потому нашего брата или принимают такими, какие мы есть, – или не принимают, считая отморозками не от мира сего. А мы и не претендуем, и свое общество никому не навязываем, идя по жизни словно в рейд – от задания к заданию, которые сами себе и ставим. Такие уж мы, и нас не переделать…

От стола я сразу направился к Барме – хозяину трактира. Во всех Зонах трактирщики помимо основного бизнеса занимались побочным – скупкой и перепродажей хабара. И, разумеется, торговлей всем, что необходимо сталкерам.

Барма не был исключением из общего правила – это я выяснил еще во время своего первого посещения Кремля, когда познакомился с этим кряжистым мужиком, чем-то неуловимо похожим на своего коллегу из Чернобыльской Зоны.

– Здорово, Барма, – приветствовал я хозяина заведения.

– Здорово, Снар, – кивнул тот из-за стойки. – Как оно?

– В процессе, – сказал я, кладя рюкзак на стул. – Мне бы консервов дня на три, да патронов.

– Каких тебе?

Я вздохнул. Вряд ли в Кремле окажется то, что мне надо. А мне надо нереальный дефицит.

– СП-5. Или СП-6.

– Красиво жить не запретишь, – усмехнулся Барма. – Платить чем собираешься?

Как ни больно было мне расставаться с любимым оружием, но я осознавал: в развалинах одному и без прикрытия с громоздкой СВД бегать затруднительно – тем более при наличии бесшумного ВАЛа, до поры разобранного и упакованного в рюкзак. Еще был у меня «Ярыгин» и два моих неизменных боевых ножа в качестве оружия последнего шанса. В целом, с учетом провианта и боезапаса, груз неслабый. Поэтому лишние пять кило, которые весит СВД с патронами к ней, мне были точно ни к чему.

Я протянул бармену чехол с винтовкой, после чего с болью в сердце наблюдал минут пять, как трактирщик осматривает-обнюхивает оружие, только что на зуб его не пробует.

Удовлетворившись осмотром, Барма выдал:

– За нее я дам тебе сотню СП-6, плюс жратвы на три дня от пуза.

Я понимал, что дефицитные патроны стоят недешево, но не настолько же. В общем, после четверти часа торга винтовка стала собственностью Бармы, а мой рюкзак потяжелел на полторы сотни СП-6. Нормально, на пару-тройку стычек хватит, если веером от пуза не сыпать смертоносный дефицит. Плюс, само собой, консервы со знакомой печатью «Восстановлено» и смазанной печатью какого-то клана маркитантов. А также, понятное дело, чистая вода, которая в условиях постапокалипсиса порой бывает дороже золота. Плюс я еще сверху две армейские аптечки выторговал, тоже восстановленных.

Упаковав купленное в рюкзак, я направился к выходу, краем глаза отметив, что мои друзья даже не глянули в мою сторону. Обиделись. Ну и хорошо. Мне же спокойнее. А Рудик так и не проснулся. Насчет поспать он большой мастер, а уж с бодуна его, небось, вообще из пушки не разбудишь. Тоже замечательно. Проснется – и пусть адаптируется к кремлевской жизни, тут хороший разведчик всегда пригодится.

Я же вышел за дверь и направился обратно к Спасским воротам. Надеюсь, вечерний стрелецкий дозор выпустит из Кремля сумасшедшего, решившего выйти за красные стены на ночь глядя…

* * *

Выпустили. Переглянулись, пожали плечами, но ворота приоткрыли. Может, Ион передал приказ, а может, просто правило тут такое – чужаков не задерживать. Хотят наружу – скатертью дорожка.

Так или иначе, но я порадовался, что все обошлось без проблем. Иначе пришлось бы искать другие пути, наверняка более шумные, конфликтные и чреватые членовредительством для тех, кто попытался бы меня задержать. Ибо настрой в этот момент я имел крайне решительный и бескомпромиссный.

«Хаммер» я оставил за воротами. Это по шоссе, пусть даже поврежденному, на нем ехать – милое дело. А вот шастать по развалинам лучше на своих двоих. Оно и тише, и надежнее, хоть и медленнее намного. Но с этим уже ничего не поделаешь.

Ион сказал, что Мария ушла на восток следом за одичавшим Данилой. И не ошибся. Следы дружинника, отягощенного грузом мышц, отлично читались на земле. Это до Последней войны Москва была сплошь запакована в асфальт, словно воин в броню. Но за две сотни лет время успело превратить асфальтовые джунгли в реальные. И если широкие, продуваемые всеми ветрами проспекты пока еще не были укрыты надежным слоем нанесенной почвы, то между разрушенными домами земли скопилось предостаточно для того, чтобы на ней буйным цветом разрослись деревья и густые кустарники. Само собой, мутировавшие – повышенный радиационный фон только-только понизился до показателей, не критичных для человеческой жизни.

Понятное дело, в гущу зачастую плотоядных деревьев я не лез. Просто, перейдя Красную площадь, направился по бывшей Ильинке, двигаясь вдоль границы леса и пока еще асфальтовой улицы, высматривая в невысокой траве две цепочки следов – Данилы и моей жены, разбиравшейся в ремесле следопыта нисколько не хуже меня. Шла рядом, не пересекая глубоких отметин от рук-ног… а может, уже и лап бывшего дружинника.

Еще в Чернобыльской Зоне слышал я, что случается со сталкерами, хлебнувшими свежей крови мутанта. Понятное дело, ничего хорошего от этого не бывает. Наилучшее, что может произойти в этом случае, это скорая смерть, пусть даже и мучительная. А вот если организм не отторгнет чужеродное, примет измененную кровь, то и сам меняться начнет, причем немедленно и неотвратимо.

Бывалые сталкеры говорили, что процесс порой занимает несколько часов. Был человек, а стало не пойми что. Урод не урод, зверь не зверь… Так, ошибка природы, причем ошибка, предпочитающая питаться свежей плотью представителей своего вида. Она у перерожденцев лучше всего усваивалась. И самое лучшее, что можно сделать для такого существа, это пристрелить его, чтобы не мучилось – а также чтобы в одну не прекрасную ночь в твое горло не впились отросшие звериные клыки твоего недавнего товарища.

Я шел, недоумевая: зачем это Марии понадобилось преследовать перерожденца? Любовь такая вот неземная, что готова рискнуть жизнью, лишь бы попытаться спасти ненаглядного? Но ведь если мои предположения верны, то всё, не спасти его. Другой он теперь, не тот, каким был ранее. Не человек. И этим все сказано. Но у влюбленных женщин логика их поступков всегда на последнем месте…