Читать книгу: «Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы», страница 4

Глава седьмая. Жить дальше

Вся наша жизнь – мысли, созерцание и движение, а затем переосмысление, и так по кругу

Ненависть как порочный круг, разорвать его может только осознанность. Ненависть рождает ненависть, насилие рождает насилие, словно воронка она втягивает все вокруг, и вот, ты уже в нее упал, уже в горлышке и падешь в этот бесконечный цикл инфернальности, из которого почти нет выхода, словно из закупоренного сосуда. Но зачем природа человека создала этот эмоциональный процесс ненависти? Ненависть связана с внутренней сексуальной силой, которая включает страсть, любовь, привязанность. Ненависть обратная сторона – это отторжение, это обратная сила, для подавления раздражения, отвращения и страха. Переосмысление и осознанность, критическое отношение к собственным эмоциям – это то оружие против ненависти, способное поменять внутреннюю парадигму и отношение к объекту ненависти. К примеру дети, в силу своей психологической незрелости особенно жестоки. Травля, унижение в школе появляется именно благодаря давлению собственных зарождающихся эмоций и противоречий, неприятия другого и иного, непонятного над культурным, способным перешагнуть индивидуальное и предложить готовый путь к достижению благополучия каждого. Антиненависть – это труд, работа над созданием ориентира для всех, появлением лидирующей идеи добра и авторитета обществ, безопасности.

IX

Тень и Зигфрид появляются у городского кабака. В кабаке шумно, из окон льется музыка, голоса, свет проникает из маленьких окон и падает на грязный тротуар под ногами Зигфрида, он устал и обессилен.

Тень:

– Вот и веселью настала пора,

В таверне смех, там пьянство до утра,

И мы,

Вольемся незаметно в неистовый поток страстей,

Они давно не ждут таких гостей,

Как мы.

Для нас накроют бархатом столы,

Мы, как веселья почитатели, мы дианисовы столпы,

На золоте каких на троне держатся и короли,

Кумиров и воителей весь бастион и пантеон,

Войдем, напьемся, займем питейный трон.

Смотри же – путь открылся нам,

Войдем, пройдём в питейный зал.

Нам здесь нальют вина те краснобойкие и броские девицы,

Что нам не грех от суеты забыться.

Они проходят в зал и начинают пить, Зигфрид постепенно хмелеет.

Зигфрид:

– Когда закончится безумья торжество?

Устал скитаться словно мёртвый дух, хочу возмездья твоего,

Я понял всё и то, что жизнь я не познал,

Но поздно, жизнь прошла, я немощен и стар!

Ты слышешь, как же я устал!

Тень:

– Ну хватит…

Вольны мы быть собой,

Но свет, порой, затянут тьмой и мглой,

Поэтому мы носим маски для людей, и от людей,

И словно звери средь зверей,

Скрывая суть простых вещей, но эта суть

Сквозь пальца льется словно ртуть.

Питается наш дивный мир и страхом и страстями,

Он словно в академии скелет, гремит на кафедре костями,

Он – тлен, несовершенен он,

И он умрет, тогда и жизнь закончится, как страшный сон.

Но миг настал, и музыка нам в кружки льётся словно эль,

Пространство больше нет, как нет и стран, земель,

Едино всё в секунду упоенья,

И безразлично всё в минуту опьяненья.

Дурман дурной и затхлой жизни,

Какую вёл любой занудный сноб,

Развеется и унесёт себя, чем прежде

Раздастся за столом увеселенья смех и пьяный стон.

Богатство бытия, его и нищета,

Пред чем и Гегель спасовал,

(А нам он не чета)

Всё думал, да гадал, но тайну века

Всё ж не раскусил, и сплоховал!

Плохой удался из него мудрец,

Как престарелая девица -

Вся Философия царица.

Так вот – вся истина сияет на поверхности и в пене,

Влагай устами Дух, влагай устами время!

Испей нектар…

Чтоб сладкий сон продлился вечность

Ценить придется каждый миг и даже скоротечность.

Бушует океан страстей внутри,

Снаружи море гладко,

Но чтобы счастье обрести

Придется нам немалый путь пройти,

Порой, по нечистотам гадким.

Зигфрид:

– Пора очнуться ото сна,

Надежд дурманящего зова,

Моя звезда уж никогда

Не загорится вновь над горизонтом.

Не обратим поток времён,

И повернуть всё вспять нельзя,

Пройдёт гроза, пройдёт и буря,

И вновь природу поглотит покой,

Но ждёт меня лишь гробовой

Покой…

Когда твой спутник – одиночество твоё,

Оно тебе и щит, оно твоё копьё,

Но столь толста твоя броня,

Что словно сталь всё гнёт тебя, к земле сырой клоня.

И где твой друг?

В каком бою его ты потерял?

Иль он в дороге долгой от тебя отстал?

Но нет, его не сыщет белый свет,

Чего в помине нет – того не существует, того лишь просто нет.

И как изгой, бродить устав в толпе людей,

Мне хочется присесть,

Закрыть глаза и умереть,

Но мне мешает нечто, что сильней меня,

Чем ближе к смерти, тем сильней за жизнь борьба.

Тень:

– Ты прав, лишь мудрецам дано закрыть глаза,

Очнуться вдалеке, в долине райской, средь птиц и ангелов парящих,

Взойти, пройдя по восходящим

Ступеням к облакам высоким,

И право, им дано средь них остаться,

Чтоб вечной жизнью вечно наслаждаться.

Увы, нам не дано, мы как наивных два червя,

Копаем, роем землю, найти какой-то путь хотя,

А все пути – один большой обман,

Ведь рай в душе, ни в облаках, ни здесь, ни там!

Смотри, весь мир наполнен густотой,

Снаружи груб – внутри пустой.

И человек – пустой сосуд, его наполнить может всё плохое,

Хорошее иль ничего,

Всё что вольют в него другие,

И всё, что сам не выплеснет, или нальёт,

Останутся слова, и мысли, останутся предубеждения чужие,

И где же человек? Раз собран он осколками других людей,

Иль человек лишь просто дикий зверь?

Умеющий писать, читать и думать,

Как заяц след, людей других словами путать?

А есть на это лишь один ответ –

Чтоб бросить тень, ты человек, из тьмы взойди на свет.

Вдали от обезумевшей толпы

Вдыхаешь спертый запах ты

Дыханья одиночества и пустоты,

Не можешь вырваться из комнаты своей,

Сидишь, печалишься, и словно жизнь твоя и не была твоей,

И словно все твои года, как черновик, пустого, злого гения,

Какой изрыл все книги, словно книжный червь,

Чтоб приоткрыть немного к жизни дверь,

Но что теперь?

Когда тот гений умер,

Оставил ли он место дописать

Конец истории, иль сжег ее,

Чтоб нечего уж было вновь соврать?

Судьба злодейка слез твоих не замечая,

Все гнет тебя к земле, горбом вознаграждая.

Ей все равно, и безразличны ей,

Страдания простых людей.

Мечты разбитые или надежды –

Ей дела нет, а ты живи как прежде.

Вам цифры заменили плоть,

И без конца готовы вы оценивать людей,

Как приносящих прибыль и доход мясных свиней,

Готовы вы душить, гнобить всех тех,

Кто ниже вас, бедней вас всех.

Но мы едва ли понимаем, что жизнь ведет игру без правил,

Она нам лжет,

А после жизни смерть свое берет.

Чего боятся люди?

Лишь одиночества пред смертью,

И нет пред ней страшнее муки,

Как умирать в агонии или сдыхать от скуки.

Свобода человеку главный враг,

Он волен повергать во прах

Друзей, врагов или несчастных,

Он волен выбирать,

Кого губить, кого спасать,

И лучше нет советников у змей,

Чем тихий копошащийся клубок всё тех же ядовитых змей.

Так подытожим.

Чем больше пролито, тем меньше выпито вина,

Так подними же свой бокал, и пей до дна.

Зигфрид:

– Ты нас зовешь уже не раз червями.

Тень:

– Да, пред солнцем мы все черви,

В своей ничтожности и скудной жизни,

Но мы же всё-таки творцы, преобразуем земли,

Иль книги бороздим,

Всю жизнь мы за писанием сидим,

Страницы же от старости желтеют,

А волосы уподобляясь им седеют.

Но смысла в этом нет, как нет и представленья,

Зачем живем мы прожигая жизнь и мечемся в сомненьях.

Карабкаясь наверх, мы руки в кровь кустарниками режем,

Достигнув высоты, уставшие, едва мы дышим.

Хотели мы любви, хотели чтоб течение несло нас к берегам,

Где рай земной, нет доступа врагам,

Но лишь шагнув за горизонт мы видим, как поле дикое растет,

А в поле рая нет, один репейник лишь цветет.

И так душа без добрых дел и доброты пустеет,

Как темная душа, она лишь пустотой белеет.

X

Тень и Зигфрид пьют.

Проходит много времени, они сидят в тишине. Зигфрид греет в руках пустую кружку, и смотрит потупившись на дно.

К нему подсаживается рыжеволосая девица, окутывает его волосами и обнимает. Садится на колени.

В борделе столь давно не гаснул свет,

Открыт всегда для всех монет,

Девицы в аромат себя куют,

За это им деньжат дают.

Еще безносым входа нет,

Таков владелицы запрет.

Хотя, у них не в моде гигиена,

Всё же, прелестный вид смутит и убедит

Любого джентльмена.

Зигфрид:

– Хочу я растворить себя

В неведомой мне легкости земного бытия,

Как в отражении воды, где волны стихли,

Я вижу, как несбыточны мечты, как страсть, огонь и пламя приутихли.

Я вижу в отражении далекое ничто,

Как смерть вдали за горизонтом ждет,

Как в страсти и любви уже совсем никто

Не утопает, и хочется вернуть весну из мая.

Мне хочется вернуть ту молодость, тот сеновал, морозную погоду,

Тот запах снега, звезды, млечный путь,

Для этого мне стоит лишь уснуть навечно, все начав с начала.

Ведь время оставляет лишь воспоминанья, и все счастливые мгновенья не удел, их ждут забвение, со временем земное угасанье.

Мне хочется вздохнуть, и все в одно мгновение, вернуть

Начать с начала, жить, любить и умирать.

Мне хочется страдать, и жить, без злобы, злости и обиды,

Чтоб доброта и верность не были забыты.

Распутница:

– Утешься плотью и грехом,

Быть снизу, будь верхом,

Ты жажду утоли, напейся,

А хочешь посмеяться – смейся,

ты слишком много рассуждаешь,

Ты между этим многое теряешь.

Хоть стал ты стар и безутешен,

Но кто и в старости в своей не грешен?

Вкуси разврат и ласки жрицы,

Сгори в пылу огня блудницы.

Постепенно упругое тело распутницы завораживает Зигфрида, и тот постепенно подается магии соблазна.

Зигфрид:

– Изгибы тела словно чудо-арфы,

И губы словно источают сок,

Заколдовали словно чары,

В плену я страсти – это вожделенья рок.

Давай начнем с того,

При лунном свете что ценно.

Прикосновенья, блеск глаз, дыханье,

Прижатых губ очарованье.

Едва горит свеча,

Мерцает тень в постели той,

Кто разделила страсть и стон со мной,

Вчера едва хватило и прикосновенья,

Сегодня ж страсть до упоенья.

А завтра нам дарует убежденье,

Что будет вновь такое наслажденье,

Как теплота сердец между собой спряженных,

И слов речей столь утонченных,

В любви и страсти.

Судьба злодейка? Нет! Она проказница или Амур.

Разит в сердца до боли и до дрожи,

Когда смотреть лишь можно и без рук

Прикосновенье.

И мне одно лишь утешенье, когда в терзаньях и сомненьях

Умру от мук.

Когда ты не один, толпа вокруг,

Но одинок среди подруг.

Кто ты, душа?

Романтик ты или злодей,

Кто затаился средь людей,

И ждет, как кто-то в темный уголок зайдет.

Чтобы напасть? А велика ли страсть к любви,

Как дикий зверь добычу там поймать

И в пасти унести.

Тень:

– Открой глаза, горит свеча уж долго,

Налили здесь тебе сполна, теперь довольно.

Давай-ка осмотрись, прекрасно ли лицо твоей девицы?

Но если присмотреться, то копыта у нее, как у ослицы.

Оставь его, еще не время, не на земле сгореть его удел,

Его судьба лишь бремя,

А мы с тобою не у дел.

Зигфрид опускает взгляд и видит копыта, слышит, как они стучат о дощатый пол таверны. Старик пытается высвободиться, но девушка сжимает его шею сильнее и начинает душить, затем перепрыгивает через него и садиться на шею, Зигфрид вскакивает и начинает кружить, падает, проститутка смеется и болтает ногами, погоняет его. Зигфрид видит, что вокруг собрались черти, грубые, черные, сидят за столами, и сверкают белыми белками глаз и желтыми зубами, они смеются над ними, и он чувствует стыд, чувствует себя жалким, в то время, как Тень спокойно сидит и смотрит на вакханалию.

Но тут тень встает и черти с испугом прячутся кто где, кто-то лезет под стол, через окна, вдруг в комнате темнее, темнеет и лицо тени, тень вырастает до потолка и лик его становится ужасно властным и грозным.

Тень:

– Довольно! Не твой перед тобой

Несчастный, и не тебе он уготован,

Слезай и вон отсюда, чернота!

Низвергнись вниз долой, ни то беда

И злобное проклятье жду тебя!

Блудница:

– Твои слова убоги, они как яд текучий сквозь ушные щели

Проползают, отравляя божественные, мирские как дела и цели.

Что знает о страданьях тот, кто не испытывает их

И никогда не будет,

Живет века без них,

Мы вечно жаждем жизни, чувств,

Удар нам по лицу как дар

Господ жестоких, беспощадных,

Готовых нас судить нещадно,

Свой грех и черноту скрывая и окропляя ее святой водой,

За богоугодными делами – им ничего, а нам всю спину раздерут кнутом!

Ты злобный черный и могучий, ты тень всего и ничего,

Закончим разговор, задуй свечу!

Тень:

– Исчезни, мне нет доверия тебе,

Ты врешь, уйди, мне нечего рассматривать во тьме.

(Проститутка исчезает, она стонет и повизгивает, теряет обличие, и тряпки ее рвутся об острые предметы, гвозди, косяки, обо что угодно, словно прилипают к ним, от боли она вскрикивает и видна шерсть из под одежды, с лица ее стекает грим).

Тень:

– Встань, Зигфрид. Негоже ползать на земле, как скот,

Смахни со лба холодный пот,

Чертей смахни по сторонам,

Всё сделай, грубой силой, сам.

Я мрак, я тень,

И страх я нагоняю на чертей,

Его храню в себе,

Как очертания во тьме зверей,

Пока есть время, дорогой,

Храню твоё я тело и покой.

XI

Тень отворачивается. Произносит монолог. Гаснет свет, шум стих и в борделе становиться даже уютно. Осталось мало времени, уже почти рассвет, а значит, скоро их путешествие закончится.

Тень:

– Все разговоры на земле кем завтра быть

Построены на том, как жизнь прожить…

Казалось бы, всё просто, но чувства наши тем омрачены,

Что всё-таки конечны мы.

Не можем мы всего исправить, натворив,

Убив иль оскорбив, кому хватает духу подавить

И стыд другого «я» похоронить в себе навек,

Пока он не истек, хватает сил лишь всё пустить на самотек.

Меняется ли человек, дела творя, затем обдумывая их,

Меняется – уверенно скажу, но всё старье, как лишний груз

Он тащит в гору и к концу пути, воспоминанья отпустив,

Изнеможенный, и не всегда счастливый, он ощущает, как сжимает грудь.

Как силы предают (а иногда и сыновья), как все проклятия в итоге искривляют старика.

Ведь молодому не понять, как жизнь проходит вся

И без остатка, как остается до конца

Едва два вздоха.

Как протянуть бы до утра,

Ни век, ни два.

Всё кончится и жизнь пройдет

И пред глазами промелькнет

Лишь тот порог, который пара ног не преступила,

Преступник ль тот, кто так влюблен?

О, нет… глупец, безумец он.

XII

Пред выбором столь очевидным

Ты не отступишь, добрый человек.

Желая сотворить добро, не спишь.

Чуть свет, тебя тревожность пробуждает,

Ведь никогда никто и не узнает,

Как семя выбралось из под земли и проросло на свет

Или зачахло от бездарей жестоких,

Порода чья черна как тьма,

Глагол чей зяблый и безвольный

Так звонко не звучит,

Как воля-сила,

А лишь мычит

Обыденностью, пошлостью, бесчеловечностью,

Беспечным отношением к вещам,

К страданиям,

К стоящим в ряд крестам.

Тень и Зигфрид появляются у края скалы бушующего Моря слёз в аду. Зигфрида хватают призрачные руки и тянут к обрыву. Тень провожает его грустным взглядом, свое дело оно сделало, песок весь вышел и никому не разрешено перевернуть его наверх и начать цикл заново, и еще, ночь теряло свою силу, и с рассветом тени усиливаются.

Зигфрид уже не совсем понимал, в реальности ли он, или его рассудок замутился или он как и прежде все еще в своим рабочем кресле, и ему плохо, сердце сжало до острой боли.

Несчастные утопленники (поют):

– И словно полый я зияю ртом,

И чёрным безразличным холодом,

Я чую всем своим нутром,

Как умер я, как пуст мой дом.

Не растопить очаг и не создать уют,

Я беззащитен от метель и вьюг.

Забыл уже к чему принадлежу,

Куда пришел, куда всегда иду.

Инферно колесо, как солнца полный оборот,

Замкнуло цикл и начало вращать судьбу наоборот.

Не в этом ль смысл страданий вечных?

Томиться нам в минутах тесных,

В бессмыслице всё начинать сначала каждый раз,

Чтобы эволюция из нас

Животных вытравляла.

А мы сопротивлялись и боролись,

И скрыть бессмысленно старались

Истину, как словно Солнце и Луну,

Мы полые люди, мы лишние люди,

Мы глупые люди,

Но всё же мы люди!

Идем мы ко дну.

Тень:

– Пора! Бушует море, гром и молния сверкают,

Солёная вода – все слёзы тех людей,

Которые страдают

По твоей вине,

Обрыв – конец твой, тони же в глубине!

Зигфрид:

– Вешу я на обрыве, помоги,

Куда завёл меня?! Обманщик ты!

Я упаду!

Тень:

– Так падай, Падай!

Зигфрид:

– Тону, спаси!

Тень:

– О нет, едва дотронусь до тебя,

Злодей, ты душу захотел вернуть?

Ищи её в илу!

Зигфрид:

–Тону!

Тень:

– Да, да, идёшь ко дну.

Слезами море ты наполнил сам,

Тираном для других ты стал,

За это счёт особый,

Ты сам судил других, но сам себя приговорил!

Зигфрид тонет в море и идёт на дно. Его обхватывают десятки рук мучеников, они панически пытаются наглотаться воздуха, но в их разинутые рты затекает только соленая вода. Их гнилые ногти раздирают Зигфрида, его кожа горит, ему нечем дышать и его в конце концов утаскивают на дно в черную тину к тухлых трупам рыб и людей. Каждому своё, каждому свой ад.

На происходящее грустно взирает Тень, которая постепенно исчезает с закатом Солнца.

Тень:

– В слезах лишь тонет тот,

Кто тяжестью своей обрёк

Страдать других,

И до конца убогих дней забыв о них.

Как океан, страдание существ земных,

Разлилось при создании границ

И черт планеты сей,

Смысл и предназначенье чьё

Создание семей

Людских.

И, невзирая, на законы,

Какие Дарвин обнаружил

И познал,

Мир человеку выбор дал.

Быть или не быть,

Мечтать иль созерцать,

Крушить иль созидать.

Кто я?

Я есть число,

Не ноль, но абсолютное ничто,

Я не пророк, не демон я,

Моя судьба скитаться между строк.

Не автор, а рассказчик я.

Кто волей наделил меня? Не Бог!

А автор наградил как смог.

Как применить завет воленья?

А только лишь с его соизволенья.

Но жизнь же не рассказ,

В ней нет углов и стен,

Нельзя пробить в них лаз,

Раз ты вошел в игру,

Живи иль существуй по случаю,

Хотя, ну нет, не бойся, всё забудь, я вру,

История уже озвучена,

Пока, я ухожу.

Конец. 2020 год.

Глава 2. Блакура

Блаку́ра

Поэма о людской сущности, про вечную борьбу добра и зла – одним словом – про всё человеческое.

I

Древо копья разбито в щепки, ударом молнии с божественных небес,

Под гнётом волн и бури громкой,

Огонь принёс вам Геркулес!

Наверх и тьму и водные валы́ со дна толкает буйный бес,

То, всё-таки, когда душа чиста – имеет больший вес.

Пусть гнёт утёс неумолимая волна,

И дует ветер, вздувая горные вершины,

В Валгаллу дух, порой, зовёт война

И О́дин пишет кровью бравые былины.

Миг роковой судьбы – низводит дружбу друг

До низменных и малодушных мук,

Так сильно бренен дух, и даже время тленно,

Великий ум, на суету вокруг,

Да смотрит ленно.

Презрительно взирает мудрость, да отгоняет мух,

От манны пролитой на землю –

Нет! Такой уж участи себе – я не приемлю!

Вовек жилья не сыщет сытый странник,

Голодный не узрит великодушных ваших шаек,

Поистине, лжеца не сыщет плут,

От ваших наглых слов, и баек –

Освободился я от тесных пут.

И нет вам озорных, весёлых балалаек,

Свирель свою закончил беглый Лут¹

Сейчас, своей рукой, вам злато раздаёт

Совсем уж дохлый Молох,

Чуть, слышите? И звон стоит,

И тихий шорох?

Мамона шерстью по металлу трёт,

Гефест роняет молот,

Чтоб золота кусок осла привлёк –

Не хватит сил и у богов!

Хотя на блеск его и падок глупый олух.

Хоть и горька́ вам счастья чаша,

Её когда-то осквернил закон,

Да пусть и так – ведь воля ваша,

Украсили дома свои вы хрусталём,

И золотом, и райским пеньем,

Плясуний заманили вы силком,

Врата вы сторожите страстным рденьем,

Но жалкий ваш удел – простой канон!

Во век работой занят весь народ,

Правитель ею занят,

Юродий²– да ведь какой же он урод?

Он лишь судьбою обделён,

Душою он ранимый!

Да только рыжий чёрт везде снуёт,

И омут мутит гривой,

Кипит и сталь – кипит чугун

И дым затмил Аида.

Куда, о, смотришь ты?!

Слепа, иль ты глуха – Фемида?

Да апостол ты, иль остолоп?!

На что взираешь ты с небес высоких?

Иль ты возвысившийся гот³

И райских врат тебе удел убог?

Да – соглашусь – хиреет род,

И пусть! Когда ступеней круть,

По скалам путь пологий –

Когда душа черна, к вершине истины –

Вас не поднимут ноги!

Что вам не плюнь – то вам роса!

Что не скажи – всё вздор,

И даже смерти не страшна коса,

И ангелов –

Сих херувим нравоученья – не укор!

Родителям не хватит слов,

Что на ките – слонов⁴

Таков же ваш, хулителей, сетей улов!

И всё зовёт навязчиво стезя,

Всё манит, манит!

И мудро старцы говорят,

Горбатого – могила всё исправит –

Сосновый гроб, и правда ведь, ничуть не давит,

Хоть праведник, да есть такой – молитвы в грош не ставит,

А груз и бремя на душу ему всё давит, давит!

Так и смотри, петля невзгод возьмёт, да и удавит!

Кому что дорого – то и растёт,

Кому процент, кому брюшко́ и жаркий пыл,

Кому не хватит и Авги́евых кобыл,

И стойла к ним, да императорских хором,

Кому и мало чарки внеземной⁵

Слегла обдать бесстыжий пыл,

Как пьяницам не надоест глотать любимый ром,

Так алчность жмёт на шее узелок и ждёт,

Пока каприза славный час придёт,

Чтоб сяк обогатить своё нутро,

Чтоб сладок сон был наутро́.

От страсти кровь кипит,

Гремит безудержно Олимп,

Арес стучит, всё точит копья, да старчески ворчит.

И те́рпок запах вин, да всё кипит за небом винодельня,

Пусть даже льстец получит лести нимб,

То вам уж не уйти, за ваши преступленья!

От кары совести посмертной, на одре мук,

От жизни скук –

От бога проведенья!

О! Что вижу я? Да это что за привиде́нье?!

От духа тёмного, от Мефистофеля,

Что, разве нет спасенья?

А что нам Гёте говорил,

Когда он Фауста пером цедил?

Иль в этом преступленье?

Нам позабыть тропу распутства и безделья?

Тропу насмешек – лицемерья,

Что стоит нам, всем позабыть –

Всем разом!

Людей земных предубежденья,

Да мелочность, беспутство суеверья?!

А коль повинен я,

То в чём моя вина?

Как беса приняла, как в том писании, свинья?

Не принял духа я,

Гнилого смрада, да ядовитых слов,

Жестокие, на смерть всех обрекают!

И, Её, великий благодетель, её – саму любовь!

Из уст своих изрёк их пустослов –

Химеру⁶ чьи дерзкие сыны, на смех всё поднимают!

О, вы вруны-песцы!

Словесные вы самодуры и блудцы,

О ваш язык я вытер ноги,

На ваши головы проклятья сыпят боги!

Чьи имена хулите вы?

Чьи образа в очах так ста́ры вам, да и убоги?

Но не уйдёте вы, от срамной и худой молвы,

О, добровольный раб,

Смери⁷ желания свои,

Как низок был ты, как и слаб!

А я безропотно смирю судьбу,

А жизнь смирит судьбина.

Ведь чувство состраданья –

Не дикий волк, не северная льдина!

Сердец печаль – растопит аль,

Сей изобилья рог я принесу,

Ко трону созерцанья,

И так пойду с самим собою на свиданье!

А кто есть я? Я в душу загляну,

В потёмки света!

И всё-таки, как не гори свеча – в себе,

Как и во тьме – мне не найти ответа!

Слова ведь молот?! А слог ведь наковальня?!

Так бей же в цель!

Топи горнило пламенем!

Мехами, вы, толкайте жару!

Давайте же, друзья, поддайте пару!

Кует кузнец свой крепкий меч,

И в ножны меч кладет сам Ахиллес!

Так бей же Ахиллес –

Ты стали не жалей,

Давай, убей! Давай – добей!

Как добивал ты Гектора,

Как сам Гомер ронял слезу за Трою.

Разрушь свой страх –

Ты отпусти коней на волю⁸!

Так славен станет грек,

Как усомнится он вовек,

В песках морали и закона⁹,

Как шулер – карточный игрок,

Всё знает, вся видит

До исхода рокового кона!

Вперёд дорога поведёт –

Дорога созиданья!

А скупость же в душе помрёт!

Та скупость на страданья!

Да из стороны, да в сторону -

Туда-сюда, метанье,

Спокойствие, рассудком обладанье –

Нас к счастью приведёт,

Мечты чудесной обаянье!

О! А вот – Паллада держит вожжи,

Метает стрелы Аполлон,

А Дионис вам корчит рожи,

Из кубка пролитым вином,

Ручьи бегут из буйной крови,

О! Я уйду! Оставьте лишь в покое

Рассудок бедной силе воли.

Но что внизу – вы только посмотрите!

Где наш Харон, где шест его?

И где ладья – украли!

О воры! О воды тёмные, о, годы!

О Стикс! О ужас, о печаль,

Несчастного и бедного

И то – вы обокрали!

А что взамен? Целковые –

И то – вы отобрали!

Ах! Это он – сорвался пёс с цепи!

И бросился терзать, а не терзаться!

Как Цербер, спрятался в тени,

Он алчен, скуп и ненасытен!

А ты кричи, немой, кричи –

Разбойник, вор, губитель!!!

Уйди! Уйди! Ведь говорят тебе – уйди!

Тебе и впредь не тронуть сей обитель!

Пусть и силён ты, так и слаб,

Но ты – опустошитель!

Да! Настанет страшный век,

И самый грешный человек

Готов поведать между делом –

Когда погиб душой –

Погиб и телом.

Как ум тяжёл, как ноги бренны?

Как языка слова скупы и ленны,

Почём же волею бедны?

Страдаем от своей же простоты,

И помыслов столь простодушных,

Что не хватает дел великодушных,

И нет желания грести,

И быть рабом, и жизнь свою вести,

Как каторжник галерный,

Как сын надежды боголепной.

Смотрите! Красным пламенем горит тоска,

И Карфаген горит, да не разрушен!

И в Новиго́род¹⁰ наш придёт война,

С великим самодуром и шутом,

С неистовым плутом,

С лисой, довольной сыром!

И пусть – так больно жалит кнут –

Гордись и ты достопочтенным гражданином!

II

Итак, из уст гусляра льётся повесть,

Несёт крылатый демон не́весть¹¹,

О тяжких будущих летах,

О смерти совести в худых мечтах,

О леших и чертях, закопошившихся в плохих местах,

О горьких бедах, о падших ангелах, да в прах!

Эх времена!

Ну что ж, извольте,

Засеять были семена!

Да нет! Вы уж позвольте,

Мне заново начать рассказ,

И буду слёзно лить о Белокурой Бестии –

О небывалом бедствии,

Вам древний краткий дивный сказ.

Что раньше говорил вам я – уж позабудьте!

Да будьте так добры, кто прав,

Кто виноват – уж сами растолкуйте!

III

Нет-нет! Не умер ты! Давай! Дыши!

Проснись от дрёма милый путник!

Ты – как Луна, Земли ты верный спутник!

Проснись Юпитер – громовержец!

Как обречён ты быть в дали?

Проснись Венера! Скинь ты жаркие оковы,

Проснись ты – Марс, и рой окопы!

Проснись Меркурий – весть ты донеси

До Зевса! До самого Плутона!

Последний ты – губителя в Тартару унеси!

Проснись и ты – Земля!

Меня, тяжёлого и бренного – ты на себе неси!

Прошу, и умоляю я – неси!

Проснись и ты герой! Проснись же

Прометей и наберись же сил,

Да пусть и высох древний Нил,

Сем оголив свой донъ¹² и ил.

Ловя небесную искру,

Ты высеки огонь, начни ты вечную игру!

Да потопи врага ты флот,

Как тот пойдёт ко дну,

Мечом ты отведи Тритона зу́бец,

Закрой богов хулителей поганый рот,

Да возроди героев род!

На месте ты не стой – безумец!

Избавь народ людской ты от спеси́,

Дух незабвенный вытяни ты из тряси,

Не бойся ты низвергнуть в преисподню

Поэта пьяного ты лютню!

Собрать там яблок с дерева Аида,

В летах сем и ничуть,

Не омолодив бессмертием Аспи́да!

Как в кабаках о стол стучат стаканы,

Забьют солдаты в барабаны,

Уйти и скрыться трусу так соблазн велик,

Но зиждется над битвой жаркой лик,

Эгиды знатной рати,

Глазеть собьются в кучу, как бараны,

Зевать на брань все местные глупцы,

Судьбе льстецы и пошлецы!

Тогда и оголи своей души ты раны!

Зови и ты! О, Прометей,

Скорей на помощь в славной битве,

Хоть и живёт сто лет Кощей,

Не бойся, ты зови богов войны,

И жди Афины давний клич – ура!

Не проведи ста дней в молитве!

Тащи щиты, точи мечи!

И не сиди ты на печи,

Как это делал юный Му́ра¹³,

Илья который, и благих же каликов¹⁴ ищи,

Хлебай из топора войны ты щи,

Из бочек мёды пей,

И запрягай скорей коней!

За лес уходит стая лебедей,

Её спугнул с родимых мест дух мести,

Оставив лишь руины и угли,

Лишил он неповинных чести.

Возьми свой меч и ты, о, Прометей!

Да не робей! Пой веселей, пей веселей,

Из кубков золотых, ешь сладкие ты сне́сти¹⁵!

И ты, приди, Персей – Нептуна сын!

О, как народом ты любим,

В младых летах силён – непобедим.

Сломил ты голову тирану,

Морскому злу – супруту Кракену-титану!

Явись, средь облаков и неземных светил,

И будь Ярило – Солнцу ясно мил,

Однако ж пред Гераклом падал грозный свин,

В бою кровавом ты не трать напрасно сил!

И набирайся их пред битвой роковой,

Не падай духом! Думай головой!

Не отправляй войска ты на погибель и убой!

Когда в дали густеют тучи,

Холмы, на ясный свет паду́чи¹⁶,

Поникли небом и молчат,

Волчица прочь же мчит своих волчат,

Но реки горные по-прежнему журчат,

А старики, не зря беды, всё ша́ркают ногами и ворчат.

Старухи, на руках держа внучат,

Поют на лад старинный, колыбельные им песни,

А мо́лодцы кружа девчат, и вьют вокруг да около кудесни¹⁷.

Ведя в чернеющую гладь,

Средь буйных гроз и скал морских,

Царь Одиссей сирен не слушал,

Как войско вёл он сию ладь,

Найдя руно, запретный плод

Тот, с дерева сорвал и скушал.

И так избег невзгод мирских,

Своё он тело нарядил в простого пастуха,

Изве́рг он стрелы, из самочинного нутра,

Все планы сих сует разрушив,

И хитрецов пирок нарушив.

Раздался голос близкой бури,

Прескверные ветра задули,

Согнав всех воронов с ветвей,

Да по лесам глухим сем разбудив зверей.

Слетели шапки с грозных бгатыре́й¹⁸,

И бога Ра прикрыв на колеснице,

В даль, прочь отсель, стремятся птицы!

Деревни в пламени горят,

Уж Древний Змий¹⁹ из рыла гадкого пускает яд,

О камень перепутья точит когти, и всё острит клыки,

А ведьмы в пляс пускаясь, заблудшим рвут виски́²⁰,

В хлевах дурные песню воют,

Могильщики могилы роют,

А нищие спасителя зовут,

От мук и ужаса над трупами сильно′ ору́т.

А княже²¹ благородные,

Совсем уж беззаботные,

В телеги собирают драгоценный скарб,

А девы²² монотонные,

На небе ещё сонные,

Из рук не выпускают дивных арб²³.

И слышит свя́тый²⁴ глас людской,

Да на коне, пускаясь рысью в чисто поле,

Преодолев и мёртвый риф,

И вой волны морской,

Преодолев и буйно-чёрно-море²⁵,

Он сбросил с плеч ночной покрой,

Открылся ризой золотой,

Удар нанёс могучею рукой,

Но пал он ниц, с пробитой головой.

А наглый плут на всё махнув рукой,

С персеев²⁶ падших собирает блат²⁷, да злато.

Кощей, шьёт тонкой нитью и иглой²⁸,

Костлявою рукой, кидая семя зла-то,

От глаз всех скрыв, храня судьбы яйцо в земле сырой,

Почём и выглядит и бодр и свеж, как парень молодой,

Как ткач, он ткёт лихую скатерть-самобранку,

И не скупясь на ней гадать – обкрадывать цыганку,

Всё шлёт и шлёт, да на героя белу грудь, да язву, да гнилую ранку.

А Водяной – сам чёрт морской,

Со дна подняв всю тину,

Да по лесам, да по лугам, да заложил трясину.

Утопленник домой плетёт²⁹ тропой мирской,

Корабль уж тонет, да идёт в пучину,

И льёт с небес всё дождь стеной,

И топит и сырит³⁰, благого пастуха, овчину.

А Черномор торгаш, укутавшись в меха,

Медяк всё тянет с бедняка,

Даёт крестьянам в быстрый рост,

Откуда к бороде его прирост.

Да в узелки суёт деньжата,

Готов обкрадывать и вора –

И родного брата.

В столпы³¹ идёт к деньге деньга,

Сияют серебром верха³²,

А голод ведь не тётка,

И смерть совсем не лётка³³!

Бушует всюду мор,

Стоит прискорбный ор.

Ох, нищие в поклоне бьются,

Из лужицы едва ль они напьются?

А ростовщик, брадою³⁴ скрыв улыбку,

Закроет на замок калитку.

За голодом плетёт и мор,

Лавины сходят с гор,

Эфир³⁵ затрясся от беды,

А власть осталась без узды,

Вулканы жгут –

Вруны всё лгут,

А богачи-обжоры – жрут.

Пустыни наводнил огонь геенны³⁶,