История русской бюрократии

Приказная система управления²⁰

Московские цари по мере роста территории государства и возникновения новых проблем распределяли по приказам новые дела так, как им казалось удобнее в данный момент: разъединяли и соединяли приказы, создавали для новых нужд новые, или поручали их какому-нибудь старому. Прикáзный строй рос подобно двору домовитого хозяина, который не любит, чтобы что-нибудь пропадало, а строит, перестраивает, надстраивает и пристраивает различные службы по мере надобности. Этим объясняются как сложность этой системы, так и её прочность и практичность.

Некоторые историки полагают, что приказный строй порождал путаницу. Это преувеличение. Неудобства системы проявились только во второй половине XVII века при Алексее Михайловиче, однако и все успехи Московского государства с конца XV века и до уничтожения приказов были достигнуты при помощи этой самой системы, а не вопреки ей.

Душой и главным рычагом всей системы всегда был царь, но ввиду невозможности для него всюду поспеть, дать везде руководящие указания и наблюдать за всем, потребовалось отделить сферу верховного управления, где личное участие царя было необходимым, от управления нижнего уровня, где оно казалось излишним.

Постоянных контрольных учреждений не было; цари узнавали о состоянии дел из жалоб пострадавших и обиженных через Челобитный приказ и из ссор самих приказных. Ревизии производились редко, обычно при смене должностных лиц учреждения. Ведь отставка или перевод приказного на другую должность развязывали языки его бывшим подчинённым и давали хороший материал для следствия. Иногда один приказ получал поручение обревизовать другой, иногда для этого учреждался специальный приказ. А внутренний контроль в приказах не был предусмотрен никакими правилами и всецело зависел от служебного усердия судей и дьяков.

Законодательство и его исполнение были в Москве весьма оригинальными. И цари, и приказные смотрели на общие законы не как на нормы, которые следует применять везде и всегда, а как на возможные приблизительные образцы. Когда это казалось целесообразным, вслед закону всегда шли дополнительные указы. Для примера, в первой четверти XVII века был издан общий указ, по сути закон: не давать дворянам и их людям кабаков на откуп, – но когда через несколько лет Печатный приказ запросил об этом все приказы, то оказалось, что одни из них совсем о том не знали, другие исполняли, а третьи не исполняли, действуя по особым государевым указам. А когда в 1639 году был издан указ об отмене мелких монополий, то каждый город отдельно должен был бить челом государю о применении к нему этого указа!

Московские цари отдали «на места» судебные дела, зато финансовые вопросы всегда рассматривали сами, лично вникая даже в копеечные дела. При Алексее Михайловиче это порождало немалые неудобства. Он, по недостатку ли времени или по другим причинам, просто избегал докладов, и приказные по полугоду и более тщетно искали случая доложить дело царю. В итоге дела оставались без решения; за годы накапливались целые столбцы так называемых «невершеных докладов». Несамостоятельность приказных, уместная в небольшой вотчине, становилась вредной с ростом государства и усложнением дел.

Во главе приказов стояли то дворяне с дьяками, то одни дьяки, то, в виде исключения, подьячие. Основной же костяк штата составляли подьячие. Судьями важнейших приказов обыкновенно были бояре, в других, менее важных – окольничие, думные дворяне и другие высшие чины. Судьи наблюдали за своими сослуживцами, руководили в приказах делами и докладывали их вместе с дьяками в случае надобности государю. К документам они не прикладывали своих рук; этим занимались дьяки.

Дьяки, в противоположность судьям из дворян, которые садились управлять приказом между военной и дворцовой службами, были специалистами дела и хозяевами приказов. Всего приказных дьяков, не считая тех, которые служили в городах и были в разных посылках, в середине XVII века было человек 75‒80, к концу века их стало много больше. Большинство дьяков происходило из подьячих, выслужившихся после нескольких десятков лет приказной работы.

За заслуги царь жаловал дьяков в Думу, причём обычно они продолжали управлять тем же приказом, где были в дьячестве. Такие дьяки в XVII веке назывались думными. В первой половине века их было всего четыре-пять человек, а во второй стало человек десять-двенадцать. Только в Разряде и в Посольском приказе всегда один из дьяков был думным, присутствие же их в других приказах не считалось, по-видимому, обязательным и зависело более от служебных случайностей, чем от важности приказа.

Для должностных лиц не было ничего похожего на должностные инструкции. Поэтому нам неизвестны права и обязанности боярина, и чем от них отличались права и обязанности окольничего, равно как и отличия подьячего второй статьи от подьячего третьей. Всё решал обычай, без законодательного закрепления – но современники понимали. Только позже, в имперский период должностные лица и учреждения получили инструкции и регламенты.

Но каковы бы ни были число и чин приказных служащих, они делали все дела «за-один», то есть с общего ведома и согласия. Это не значит, что приказы были коллегиальными учреждениями. Тогда и понятия такого не было. С другой стороны, приказы нельзя назвать бюрократическими учреждениями, так как судьи и дьяки были равноправными товарищами, не были подчинены один другому, и всё старшинство одних перед другими выражалось в том, что в делах и грамотах старшие писались раньше младших, и не всякий мог докладывать царю.

В бюрократические учреждения приказы превращались постепенно, по мере ослабления участия царя в делах управления, а выражалось это именно в том, что к концу XVII века стала появляться подчинённость младших старшим.

«Чёрную работу» в приказах исполняли подьячие, набранные из «всенародства», больше всего из детей духовенства и посадских людей. Природной смышлёности, умения писать и случая было достаточно, чтобы попасть в подьячие, а необходимые служебные познания давала практика. Молодой подьячий служил несколько лет без жалования, был на положении «невёрстанного» подьячего. Затем его верстали окладом от 1 до 5 рублей. По заслугам оклад повышался, подьячий переходил в «среднюю статью» и, наконец, мог достигнуть места «старого» подьячего. Старые подьячие были уже важными людьми в приказах: оклад их жалования достигал 35‒40 рублей, а сверх денежного, в некоторых приказах они были повёрстаны хлебным жалованием и даже поместными окладами. Старые подьячие большею частью ведали в приказе приход и расход и «приписывали» грамоты, как ответственные секретари. Такие приписи назывались справами, а подьячие, уполномоченные делать их, – справными. Бывало, влияние старых подьячих было не меньше, чем самих дьяков, и просители давали им иногда такую же взятку, как дьяку.

Приказ помещался обыкновенно в простой избе, крытой дранью и тёсом. Изба отапливалась глиняными печами, а двери и слюдяные окна для тепла были оббиты сукном и войлоком. Простые сосновые столы и скамейки составляли всю обстановку; дела хранились в лубяных и осиновых коробьях. У печи висел медный или глиняной рукомойник. Сальные свечи в железных «шенданах» освещали внутренность приказа, где подьячие, согнувшись над столами, выводили гусиными перьями на заморской бумаге своё письмо и посыпали его речным песком. Горница, где сидели судья и дьяки, была составлена получше: тут стол накрывали красным или зелёным сукном, стены иногда обшивали тёсом или обивали материей, а на окнах устраивали войлочные ставни. Просители ждали своей очереди в сенях или на крыльце. При многих приказах была своя тюрьма для колодников, ждавших суда или отбывавших наказание.

Режим работы приказов при разных царях был разным. В 1658 году приказным был установлен 12-часовый рабочий день, в 1680-м его продолжительность сократили до 10 часов. Указ требовал: «Начальным людям и дьякам и подьячим сидеть в день 5 часов и ввечеру 5 часов», так что зимой работа приказов заканчивалась ближе к полуночи. Из этого иностранцы делали вывод, что русские ходят на работу по ночам. По Уложению от 1649 года приказы не работали на Рождество, Богоявление и другие большие праздники, а также в царские дни. Вдобавок в субботу работали до обеда, а в воскресенье – наоборот, после обеда. И только в самых важных приказах: Разрядном, Посольском и Большого Дворца – работа не прекращалась и в праздничные дни, а в случае необходимости продолжалась ночью.

Со всех концов Московского государства в приказы стекались «отписки» городовых приказных людей. Их привозили или нарочные гонцы, если дело было важное, или случайные попутчики – какой-нибудь челобитчик или торговый человек, ехавший в Москву по своим делам. Подьячие, принимая отписки и другие документы, клали их на стол перед судьёй и дьяком. Дьяк читал отписки, обсуждал их с судьёй, делал на них пометы (резолюции) и раздавал подьячим по столам. Деление на столы было различно в разных приказах, но денежный и судный встречались в большинстве из них. В некоторых приказах были ещё территориальные столы. Одни отписки следовало принять к сведению; на них дьяк помечал: «чтена, в столп», то есть её следовало подклеить в столбец к другим документам, или: «деньги принять, а отписка в столп», и т. п. На другие отписки следовало отвечать, давая городовым приказным указания и предписания.

Суд и управа распределялись очень сложно между множеством приказов. Трудно указать такой приказ, которому бы не приходилось быть местом для разбора и решения судных дел. Сверх приказов, для которых судные дела были побочным занятием, существовали специально судные, а кроме того, были приказы по гражданским делам помещиков и вотчинников и их людей и крестьян. Разбойные и татинные дела ведал Разбойный приказ, а дела о холопстве – приказ Холопьего суда.

Одни лица были подсудны приказу по своему званию, должности или чину, другие по территории жительства. Так, каменщики были ведомы судом в Каменном приказе, дворцовые люди и крестьяне в Дворцовом Судном, ямщики – в Ямском. Дела помещиков Белозёрского уезда рассматривали во Владимирском Судном, но помещики оттуда же из числа иноземцев судились в Панском, а позже в Иноземском приказе.

Московская приказная волокита долго помнилась народу: приказных обвиняли в продажности, грубом неуважении к праву и справедливости, а особенно – в волоките, то есть в том, что они «волочили» дела просителей, заставляли их долгое время проедаться на Москве, ожидая решения и тратясь на взятки. Но нужно отказаться от сравнений прошлого с настоящим и постараться выяснить, что к чему и отчего. Скажем прямо: благоприятную почву для волокиты создавала сильная централизация управления. Московские цари перенесли на разросшееся государство принципы и приёмы управления, свойственные их вотчинам. Но то, что было приемлемо на небольшой территории, не срабатывало в должной мере для всей страны. За любым делом надо было ехать в Москву! По финансам даже самые ничтожные доходные статьи утверждались и проверялись в Москве. Ничтожность сбора и дальность расстояния не были в глазах московского приказа разумным основанием для освобождения людей от невольного дальнего путешествия, даже если поездка в Москву могла обойтись дороже самого сбора.

Небольшая починка какой-нибудь городовой башни, назначение подьячего в съезжую избу маленького городка и т. п., всё это решалось в Москве в приказах. Суд не был так централизован, но и здесь не обходилось без уродств, так как московское правительство иногда ограничивало юрисдикцию воевод, и опять тяжущимся надо ехать в Москву. Эти черты приказного строя становились всё более обременительными и неприятными по мере роста государства и усложнения общественной жизни. В середине XVII века уже назрела потребность и в общем праве (Уложение 1649 года удовлетворило её в небольшой мере, так как в нём главное внимание было обращено на процедуру), и в совершенствовании государственного управления.

Было бы неправильным, показав недостатки приказной системы, ничего не сказать о её достоинствах. Да, у приказных не было общего и профессионального образования; в сущности это были сметливые мужики, хорошо усвоившие на практике технику дела. Пока всё шло, «как было наперёд сего», пока было, к чему «примериваться», они прекрасно управлялись с делами. Когда же возникали какие-нибудь новые вопросы, а опыта не было, то тут же обнаруживалась их беспомощность. Но зато им были чужды многие недостатки позднейшей бюрократии. Они были ближе к населению, они знали его повседневные нужды и, в общем, делали то, что ожидали от них управляемые.

Приказные чиновники заложили основание будущего блеска и богатства. А затем, по словам С. Б. Веселовского: «На смену прикáзной администрации с начала XVIII века, пришла другая: полуобразованная и разноплеменная толпа бюрократов, самонадеянных, скорых на всевозможные прожекты, не менее корыстных, наглых в своих сношениях с населением и расточительных, как люди, неожиданно получившие большое наследство. За этим поколением пошли другие»²¹.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Пётр I и его Табель о рангах

Необходимость перехода к мобилиационному режиму функционирования экономики и совершения рывка назрела задолго до того, как Пётр получил всю полноту власти. Россия была в блокаде: пути международной торговли на юге перекрывала Турция, на западе Швеция. Авторитета в мире страна не имела никакого. Сил, чтобы преодолеть блокаду, не было. Внутри страны происходили постоянные волнения: одновременно шёл процесс «подбора» личности, которая могла бы возглавить рывок, и процесс противодействия со стороны части элиты, в том числе стрелецкой.

И всё же кое-что делалось! Фаворит царевны Софьи князь В. В. Голицын занимался судостроением. Он же достиг некоторых дипломатических успехов, так, сумел добиться в 1684 году подтверждения Кардисского мира со Швецией (1661), получив частичный допуск русских к Балтике для торговли. Был заключён очередной «вечный мир с Польшей». Она «навеки» уступила Москве всё, что та завоевала у неё в XVII столетии, в том числе Киев, но при условии, что Россия начнёт войну с Турцией и Крымом. И Голицын ввязался в войну на юге! Но по своей мощи Турция превосходила тогда все страны мира, и не нам было тягаться с нею. В итоге два похода Голицына на Крым (1687‒1689) кончились неудачно. Войска роптали, Пётр обвинял его в нерадении, зато Софья объявила поход к Перекопу победой и осыпала своего любимца наградами.

Требовался рывок: техническая и промышленная модернизация, подъём образования, перевооружение экономики и армии, а для этого надо было прорваться к Западной Европе через Балтику, наладить международную торговлю, заполучить новые технологии. Но этого до поры не было.

Выше мы описывали общий сценарий «русских горок». На первых этапах правящая «элита», помня о прошлых тяготах, не рискует вводить режим мобилизационной экономики, а накопленные ранее ресурсы пользует не всегда эффективно. Не понимая причин отставания, пытается копировать зарубежные порядки. Вот и князь Голицын (пока юный Пётр командовал «потешными» полками и строил корабли в Преображенском, отрабатывая элементы своей будущей военной реформы) вводил в царском окружении европейские порядки, приглашал иностранных специалистов, а в серьёзных делах ограничивался полумерами.

Пётр начал своё правление с замены старого, неработоспособного слоя управленцев новыми кадрами. Собственно, требовалось заново создать «оперативное ядро» руководящей системы, способное генерировать задачи для аппарата, исходя из царских целей, а в аппарат – набрать людей, способных выполнять порученное им, а ежели не хотите подчиниться добром, то «у меня есть палка, и я вам всем отец».

Получив власть, Пётр прежде всего провёл крупные общественные реформы. Вместо Боярской думы в 1699 году учредил Ближнюю канцелярию, которая с 1708 года получила название Консилии министров, а для выполнения функций Думы в Петербурге в 1711 был создан Сенат из девяти членов и обер-секретаря.

Для усиления центральной власти на местах в 1708‒1715 годах разделил страну, создав восемь губерний: Московскую, Ингерманландскую (Петербургскую), Смоленскую, Киевскую, Азовскую, Казанскую, Архангелогородскую и Сибирскую. Затем к ним прибавились ещё четыре: Воронежская, Рижская, Нижегородская и Астраханская. Петербургской и Азовской губерниями управляли генерал-губернаторы, остальными – губернаторы со штатом военных, судебных и финансовых чиновников.

На местах предоставил права самоуправления тяглым общинам через выборные Бурмистерские палаты, изъяв их из ведения воевод и подчинив московской Бурмистерской палате, тоже выборной. (Она ведала далее посадским населением; в 1700-м была преобразована в Ратушу, а в 1720-м – в Главный магистрат.) В 1712-м учреждены были при губернаторах советы ландратов, избираемых местным дворянством, а воевод во главе уездов заменили коменданты. Так удалось укрепить на местах позиции государства и повысить эффективность налогообложения.

Реформу именно местных органов управления некоторые историки оценивают негативно, усматривая в ней исток конфронтации народа с властными структурами. Но такой результат не удивителен, ибо местная власть, нижняя ступень административной пирамиды, наиболее хорошо известна населению. Это точка взаимодействия власти и народа. Конфликты неизбежны, но главное – этими реформами удалось оживить инициативу снизу, побудить сословия к активным действиям в интересах страны.

Итак, тяглые общины получили самоуправление и своё представительство в столице. Бояре, как сословие наиболее знатных и богатых господ, исчезли. А дворяне? Это сословие усилилось больше всех. Да, Пётр усилил, даже можно сказать, ужесточил их служебную повинность, но и присвоил дворянству значение почётного благородного достоинства, дав ему общее наименование шляхетства²²; наделил аристократическими титулами и даровал ему гербы. Одновременно, желая увеличить кадровый запас, он установил выслугу по службе, открыл свободный доступ в шляхетское сословие разночинцам. Наконец, допустил смешение служилого и торгово-промышленного сословий, переход лиц из одного сословия в другое.

Неудачные походы князя В. В. Голицына послужили Петру полезным примером. Он сменил внешнюю политику с южного на западное направление, озаботившись прежде всего выходом к Балтике. Два его похода на юг, Азовский и Прутский, были вызваны, в первом случае, необходимостью закончить войну, начатую Голицыным, а во втором тем, что шведский король, сидя в Турции, подталкивал её к войне с Россией.

Он создал регулярную армию по западному образцу, а введя рекрутский набор, обогнал в этом даже и Европу. Офицерский корпус, как и прежде, комплектовался из дворян, но с 1714 года в офицеры производили только тех из них, кто послужил солдатом в гвардии. Вдобавок по новым правилам не дворянин тоже мог выслужиться в офицеры и получить дворянство.

Служба дворянина оставалась пожизненной; неспособных к военной службе переводили на гражданскую. Прежняя поместная система содержания служилых людей была отменена; раздача поместий прекратилась; денежное жалованье стало основным постоянным вознаграждением за службу. Отныне служащие получали земли или населённые имения не для обеспечения службы, а в виде особой награды за неё, и не в условное владение, а в собственность.

Общепризнано, что создание Петром большой постоянной армии – одно из важнейших событий нашей истории. А вдобавок армия стала необходимым элементом мощного социально-экономического рывка, обеспечившего России высокое геополитическое положение. К моменту смерти императора страна располагала войском в 210 тысяч регулярных и 110 тысяч вспомогательных солдат (казаков, иноземцев и т. д.), а также флотом с 24 тысячами моряков.

Население же тогда было у нас 12‒13 миллионов человек: получается, под ружьём находилось более 2,5 % населения, тогда как в богатой Европе нормой была численность армии в 1 % населения. Содержание таких вооружённых сил стоило очень дорого, а военные экспедиции постоянно поглощали 80‒85 % дохода России, а однажды (в 1705-м) обошлись в 96 %…

Некоторые западные историки²³ утверждают, что если на Западе общественный строй определяет правительственную и административную структуру, то в России, наоборот, само государство устанавливало социальную структуру. С этим можно согласиться. А получалось так по той причине, что выжить страна могла только при условии, что отдельная личность полностью подчиняла себя интересам государства. Для своего самосохранения перед лицом внешней опасности народ был вынужден ощетиниваться, общество расслаивалось: служилый обязан был нести ратную службу, тяглый – жертвовать ради нужд обороны всем своим достоянием.

А люди были, в общем и целом, такие же, как и сейчас. Точно так же процветали волокита и взяточничество (причём больше всего крали «наверху»), проявляли себя лень и пьянство. Вопросы, которыми мы озабочены сейчас: «как нам победить коррупцию?», или: «как нам победить бюрократизм?» – пусть и в других терминах, но стояли перед обществом! Требовались и кнут, и пряник, чтобы заставить служащих работать. Для реализации своих целей царь нуждался в исполнителях, а выбор был очень маленький. Кадры надо готовить, но на это нет времени. Своих офицерских и унтер-офицерских военных и военно-медицинских школ мало, а пошлёшь недорослей за границу – разбегутся; значит, с учениками надо посылать «дядек», чтоб следили там за ними, а где ж взять надёжных «дядек»?..

БЮРОКРАТИЗМ: ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ

Бедная вдова заслуженного чиновника долго ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу её мужа, но ей отказывали известной поговоркой: «Приди, матушка, завтра». Наконец, она прибегла к заступничеству шута Балакирева, и тот взялся ей помочь.

Нарядив её в чёрное платье и налепив на оное бумажные билетцы с надписью «приди завтра», в сем наряде поставил он её там, где должно было проходить государю. И вот приезжает Пётр, всходит на крыльцо, видит сию женщину, спрашивает: «Что это значит?» Балакирев отвечал: «Завтра узнаешь, Алексеевич!» – «Сей час хочу!» – вскричал Пётр. «Мало ли мы хотим, да не всё так делается, а ты взойди прежде в присутствие и спроси секретаря; коли он не скажет тебе “завтра”, как ты тотчас же узнаешь, что это значит».

Пётр, сметав сие дело, взошёл в Сенат и грозно спросил секретаря: «Об чём просит та женщина?» Тот побледнел и сознался, что она давно уже ходит, но что не было времени доложить Вашему Величеству. Пётр приказал, чтобы тотчас исполнили её просьбу, и долго после сего не было слышно «приди завтра».

Пётр одинаково пресекал уклонение и от службы, и от тягла. Дворян и простолюдинов подвергали телесным наказаниям, невзирая на лица: перед царём были все равны. Иерарха церкви и генерала за «воровство» или служебные упущения лупили кнутом так же нещадно, как последнего крепостного²⁴. Дворянина, не получившего образования или скрывшего своих крепостных от переписчика, изгоняли из сословия. Дворянина на гражданской службе, показавшего себя за пятилетний испытательный срок негодным к канцелярской работе, отправляли в армию простым солдатом…

И все эти ужасные решения принимали и проводили в жизнь такие же чиновники, как и те, кого они наказывали! Нужно ли даже гадать, брали они взятки, или нет.

В поисках кадров проводились обязательные смотры дворян. В 1703 году было объявлено, что тех дворян, кто не явится на смотр в Москву, а также и воевод, «чинящих им поноровку», будут без пощады казнить смертью. Пугали впустую: русский человек смерти не боится, и «нетчики» (отказчики) всё равно на смотры не ездили. Казнить так никого и не казнили, стали брать штрафы. Наконец тех, кто не прибыл к последнему сроку, решили «бить батогами, сослать в Азов и отписать их деревни на государя». Это подействовало лучше, чем угрозы смертью.

Позже ещё не раз проводились смотры в Москве или в Петербурге. По итогам недорослей моложе десяти лет отпускались домой, с обязательством прибыть по первому призыву правительства; тех, кто от десяти до пятнадцати лет определили в школы или послали в заграничное учение; от пятнадцати и старше – зачислили в военную службу или приставили к гражданским делам.

Вообще в политике Петра сочетались две тенденции: во-первых, дисциплинировать население, усилив административное начало, и во-вторых, пробудить инициативу, допустив все сословия, в известной мере, к участию в самоуправлении.

Но и сам Пётр был склонен копировать западные образцы. Принципы обучения военному делу и строительству он перенимал у шведов, и даже государственные учреждения строил по шведскому образцу. Прусский дипломат, бургомистр Кёнигсберга, автор записок о России Фоккеродт Иоганн-Готтгильф писал:

«Признавая шведов своими учителями в военном деле, он думал, что так же точно и их учреждения, по благоустройству и государственным доходам, можно с таким же хорошим успехом ввести в своё царство. И до того допустил он овладеть собой такому предубеждению, что, не советуясь ни с кем, в 1716 году тайно послал он одного человека в Швецию, надавав ему множество денег, чтобы только достать наказы и правила тамошних коллегий. Они так понравились ему, что без дальнейшего исследования, годятся ли ещё подобные учреждения, да и насколько годятся в России, он быстро решился ввести их у себя и для этой цели велел набрать себе на службу у немцев порядочную толпу людей, которые должны служить в этих коллегиях вице-президентами, советниками и секретарями. В начале 1719 года все эти учреждения открыты были в Петербурге»²⁵.

В 1718‒1720 годах были созданы коллегии: Иностранных дел, Военная, Адмиралтейская (Морская); ещё три коллегии ведали промышленностью и торговлей, и три – финансами. Юстиц-коллегия отвечала за судебные органы. С 1721 года действовала Вотчинная коллегия, занимавшаяся дворянскими землями. Политическую полицию и сыск представлял Преображенский приказ (он к коллегиям не относился). В то же время сохранились и приказы, ведавшие «менее важными» государственными делами: медициной, строительством, ямским делом.

Интересно, что численность бюрократов к концу царствования Петра увеличилась незначительно из-за перераспределения должностных лиц между сферами управления и совершенствованием всей системы управления. Так, если в старой Боярской думе к концу столетия насчитывалось более ста членов, то в новом Сенате заседало девять человек. Присутствие коллегии состояло из десяти членов вместо двух-трёх в приказах, но зато всех органов стало вчетверо меньше. Но общая численность всё же выросла, за счёт доведения «вертикали власти» до провинций: при Петре на местах возникли новые губернские и провинциальные учреждения.

Во всех подразделениях бюрократической системы шло дробление функций, появление новых должностей. Вместо главы приказа, фактически распоряжавшегося его деятельностью, создались коллегии со своей иерархией должностных лиц: президент, вице-президент, советники и асессоры. В низшем эшелоне появились ранее не существовавшие должности протоколистов, актуаристов, секретарей и прочих.

Для чиновника государственная служба начиналась с принятия присяги. Уже в XVII веке предписывалось без присяги «дьякам в приказах не сидеть и никаких дел не делать». При царе Алексее Михайловиче приказный человек, целуя крест, брал на себя обязательства «дела всякие делать и судить вправду». Или: «государские казны всякие беречь и ничем государским не корыстоваться», «посулов и поминков (взяток. – Авт.) ни у кого и ни от чего не имать» и «дел государевых тайных всяких никому не сказывать»²⁶. Но в каждом приказе клятва была своя. Теперь же был установлен единый текст присяги, под которой ставили подписи как сенаторы, так и канцелярские служители. Ещё более существенно то, что в присягу было введено обязательство, которого не было в крестоприводных записях XVII века, а именно: действовать в соответствии с инструкциями, регламентами и указами.

В 1720-х на столах чиновников появились треугольные пирамидки – знаменитые «зерцала» с указами Петра I, предписывавшими чиновникам соблюдать дисциплину и порядок. Специальные прокуроры фиксировали часы прихода и ухода всех, не исключая членов коллегий и сенаторов. Рабочий день чиновника длился с пяти утра до десяти часов вечера, с трёхчасовым перерывом. Зато было очень много дней вообще нерабочих (неприсутственных).

Если из аппарата той или иной губернии не поступали в срок отчёты или другие необходимые центру сведения, туда ехали гвардейские офицеры и солдаты с чрезвычайными полномочиями. Их задачей было «непрестанно докучать» губернаторам и «понуждать их» к исполнению предписаний Сената и коллегий. Им разрешалось даже сажать губернских чиновников на цепь: «ковать за ноги и на шеи положить цепи»²⁷. Однажды в 1720 году по распоряжению гвардии унтер-офицера Пустошкина под арестом оказалась вся администрация Московской губернии, включая вице-губернатора бригадира И. Л. Воейкова.

Наконец гражданская деятельность была регламентирована законом.

Существует предположение, что мысль об издании такого закона подал Петру саксонский философ и математик Лейбниц. Так ли, нет, но царь лично принял участие в редактировании закона, в основу которого легли заимствования из «расписаний чинов» королевств французского, прусского, шведского и датского. И вот, 24 января 1722 года этот закон под названием «Табель о рангах» был издан, и действовал он затем с небольшими изменениями вплоть до Октябрьской революции 1917 года. Закон состоял из расписания чинов по 14 классам или рангам, и из 19 пояснительных к этому расписанию пунктов. Древние русские чины – бояре, окольничьи и т. п., с введением Табеля не были формально упразднены, но пожалование ими прекратилось.

По Табелю все чины подразделялись на три типа: воинские, статские (гражданские) и придворные. Воинские состояли из четырёх разрядов: сухопутные, гвардия, артиллерийские и морские, и были выше соответствующих им по классу статских и придворных, а чины в гвардии были на класс выше других воинских чинов. В Табель не были включены унтер-офицеры и низшие государственные служащие (копиисты, канцеляристы, писари, курьеры и т. п.).

Служить мог и человек «подлого» происхождения. Дослужившись до первого офицерского чина, или VIII ранга на гражданской службе, он получал наследственное дворянство²⁸. Дворянин вне зависимости от своего социального происхождения начинал службу с самого низа, постепенно пробиваясь наверх настолько, насколько позволяли его способности и заслуги, и не выше того. Вероятно, так Пётр надеялся привлекать в систему управления наиболее талантливых людей, независимо от происхождения. Так удалось бы улучшить качество «элиты» и уменьшить барьер между знатными и незнатными. К сожалению, при следующих правлениях эта система стала костенеть, превращаясь в тормоз как раз для социальной мобильности.