Ангарский сокол: Шаг в Аномалию. Ангарский Сокол. Между Балтикой и Амуром

Коломейцев меж тем уже принялся за кашу, а за ним и Ким отобрал у стоящего столбом казака-кашевара деревянную ложку на длинной ручке, которой тот, видимо, помешивал варево в котелке.

– Ну что, мужики, завтракать было собрались? – Пётр обратился к понурым казакам. – Дело хорошее. Что там у вас? Каша… С мясом. Классно. Так что столпились? Давайте, налетайте, а то потом некогда будет! – Карпинский рассмеялся, кивнув Афанасию на жующих морпехов.

– Нечего им жрать давать, – буркнул Хмелёв.

– Да, ладно тебе, Афоня, дай людям поесть. А мы пока подумаем с тобой, что с ними делать.

– А что тут думать? Гнать их и всего делов. Пущай обратно идут, в свой Красный Яр.

– А раненые? Тебе наплевать, а мне нет. Всё-таки они тоже русские, надо совесть иметь.

– Ой-ли, стали бы они с тобой, Петя, по-доброму заговаривать?

– Ладно, ты чего думаешь-то?

– Раненых на струг, этих – на вёсла и в острог. Думаю, что лучше в ваш. Наш-то поди малой дюже. А заодно и отдарки нашего сотника отвезёшь. На струге ихнем и пойдёте.

– Так и сделаем, Афанасий, – согласился с десятником Карпинский.

У флотского мичмана из головы не выходил контур паруса, виденного им ночью на Ангаре. Значит, вверх по реке уходил на вёслах тот, кто и устроил всю эту заварушку с казаками Хрипунова.

«Двадцать один человек теперь на нашу голову. И что с ними делать прикажете? Нет, что-то Афоня заливает, тащить их всех в наш посёлок – да это просто глупо выйдет. Нет, короче».

– Афанасий, слушай. А может, всех-то не везти к нам, можно только раненых забрать, а эти пускай уматывают?

– А струг впятером сдюжите на вёслах-то?

– Нет, конечно…

– Тот-то и оно.

– А ведь если они сейчас пойдут, то потом сюда ещё казаков приведут.

– Петя, так то твоё дело, ты ужо сам думать должон. Как хошь, так и делай.

Карпинский осуждающе наблюдал, как хмелёвцы деловито стаскивали всё имущество красноярских казачков в одну кучу, а сам Афанасий с блеском в глазах сортировал бочонки с порохом, свинцом, одежду, запасы пищи. Пётр, оглядев своих товарищей и чужих казаков, бросил:

– Ладно, собираемся.

Раненые по большей части были основательно обожжены, несколько казаков были с ранениями от пищальной дроби, пара человек с переломами. Казаки оказались с гонором, поэтому Карпинскому пришлось, театрально вздохнув, без эмоций шмальнуть очередью у ног сгрудившихся пленников. Вид работы АК, выбивающего земляные фонтанчики у своих собственных сапог, вызвал вдруг у казаков острое желание слушать то, что говорит этот парень. Соорудили шины на сломанные конечности, всех раненых за растянутые полы одежды осторожно подняли на струг и уложили на корме поверх настеленных шкур и тряпья. Зашли в Уду за зерном, овощной рассадой и поросятами в зимовье, и кораблик взял курс на реку Белую.

Пленённые казаки гребли молча, хмуро озираясь по сторонам и, видимо, соображая, к кому они попали. Наконец, один из них не выдержал.

– А вы с какого острога будете?

Державшие их на прицеле морпехи молчали.

– А воевода кто у вас?

– Помолчите, мужики, честное слово, не до вас, – ответил Коломейцев, безуспешно пытаясь настроить окончательно сдохшую пару дней назад рацию.

– Да брось ты её, Ваня, батарея крякнула.

Иван, хмыкнув, раздражённо прикрыл её брезентом. Похоже, это была последняя батарея, заряженная от генератора. Топлива оставалось лишь одна двадцатипятилитровая канистра. И всё, блага цивилизации потихоньку кончались.

Привычные к гребле казаки тянули лодку гораздо стремительнее, чем морпехи, поэтому дозорный холм на излучине реки показался намного быстрее, чем предполагал Карпинский. Тунгус же за время, проведённое в пути, был занят вычёрпыванием воды, которую пускал прохудившийся борт.

Помахав руками в ответ на приветствие с холма, Пётр отметил, что морпехов и тунгусов в устье их речки собралось что-то слишком много, человек восемь тут было точно – похоже, двойная смена дежурила. Значит, ночной бой и их не прошёл стороной. Горя от нетерпения узнать, что тут было и чем вызвана увеличенная охрана устья, Карпинский ритмично выстукивал пальцами по прикладу.

У причала его ждал сюрприз – стоял струг с собранным белым парусом, а это значит, что ночное видение на Ангаре – силуэт растворяющегося в чёрном покрывале ночи светлого пятна паруса, ему не привиделся!

– Женька! Чья лодка стоит? – ещё стоя на носу причаливающего струга, прокричал Лопахину Карпинский.

В душе он боялся того, что пожаловали казаки Хрипунова, а охрана их пропустила, но также и понимал, что это невозможный сценарий – кто пустит в посёлок кучу вооружённых мужиков. Значит… Что он молчит-то?

Пётр спрыгнул на причал и подошёл к Лопахину, который высматривал казаков на прибывшем струге. Карпинский подошёл вплотную к морпеху, вопросительно кивнув головой на стоящий у причала струг.

– Казаки Хрипунова?

– Какой там Хрипунов, тут Вячеслав чуть с ума не сошёл! Новгородцы прибыли, а старший у них ранен тяжело. Нас собирали по группам – политику партии разъясняли. Так что, Петя, ты теперь тоже новгородец. Мне проще всего – я хоть с Новгородской области. Мои Боровичи с пятнадцатого века стоят, – зашипел, озираясь на бородачей Лопахин.

– А ты-то сам кого притащил, что это за опалённые бороды сидят? И откуда такое плавсредство? – Женька лыбился, наматывая канат на столбик причала.

– Погоди, почему мы новгородцы, что за бред?

– А-а, с Васькой своим пообщайся, он тебе всё и объяснит, у меня всё равно не получится.

– Беги за медиками, и носилки надо – тут у меня раненых семеро. Я пока выгружаться буду. Эй, мужики, давай выгружай струг!

Глава 9

Посёлок Белореченский. Весна 7137 (1629)

В избе Вячеслава умирал старый новгородец Иван Микулич. Дарья, расстроенная до слёз тем, что не может больше помочь умирающему человеку, сидела неподалёку, кусая губы. Она сделала всё, что могла. Из приоткрытых уст Микулича вырывался лишь хрип пополам с кашлем. Простреленный бок был печальным итогом попытки проскользнуть мимо ставших на ночёвку казаков Хрипунова. Их заметили уже на порогах. Пробовали остановить на реке, взяв судёнышко на абордаж. Перерубая пеньку с закинутых на борт крюков, Иван и получил заряд дроби. Спасло их лишь головотяпство хрипуновских людей: один из подраненных казаков уронил факел на стоявшие у борта ладьи небольшие бочонки с порохом, которые незадолго до этого перекинули с потёкшего бортами струга, да не успели убрать.

У топчана, где лежал Микулич, сидел его сын – Никита, молодой белобрысый парень с совершенно детским, безусым лицом. В его голубых глазах застыли слёзы, а пальцы судорожно сжимали отцовскую кисть. С момента прибытия он так и не проронил ни слова.

Новгородцы нашли искомый посёлок по примете, которую выведали в Енисейском остроге у побывавшего уже здесь в прошлом году казака, за чаркой вина казак разболтал попу Сахно примерное местонахождение посёлка и приметы местности. Белая глина опять помогла. А хрипуновские струги прошли по Ангаре дальше.

Вообще, появившиеся в начале весны в Енисейске новгородцы пришли с пополнением служилых казаков и парой чиновников из Тобольска и объявили себя подвижниками, несущими Слово Божие средь тёмных язычников, пропадающих во грехе незнания. Однако при себе подвижники имели немалый запас пороха да свинца для трёх пищалей да холодного оружия немало. На вопрос воеводы о немалом арсенале батюшка Александр, он же Сахно в миру, потупив взгляд, кротко объяснил о разбойных людях, шныряющих по просторам Сибири, да о туземцах, оружием отрицающих Христа. Приобретя в остроге за звонкую монету струг, отряд миссионеров в начале мая отправился вверх по Тунгуске искать посёлок заморских новгородцев.

И вот они оказались тут. Шесть лжемиссионеров были устроены в избе Сазонова и сейчас принимали баньку. Оружие своё они безропотно сдали в привратную башню.

Никита, так неотлучно и сидевший рядом с отцом всё это время, задремал. Сморило его, беднягу, – не евши, не спавши уже вторые сутки. К счастью, отец его тоже забылся во сне, иначе он не позволил бы себе уснуть. Тишину в светёлке нарушало лишь хриплое дыхание раненого. Никита осторожно, стараясь не издать ни малейшего шума, прилёг на лавку в красном углу, удивлённо отметив отсутствие икон. Как только голова его коснулась подложенной шапки, юноша моментально провалился в тяжёлый и глубокий сон.

И тотчас же к нему возвратился липкий страх ночного боя. Снилась ночная проводка струга через песчаные отмели намытых островков на реке, последующая сшибка с казаками, которую легко можно было избежать, поверни они струг обходить остров с другой стороны. Послушали Сахно, который решил, что казаки встанут на отдых со стороны правого, более пологого берега, где лес не подступал вплотную к реке. А когда поняли, что ошиблись, было уже поздно, поворачивать назад смысла не было: пока бы они развернулись, казаки давно бы уже перекрыли обе протоки. Решили прорываться на удачу. И всё бы хорошо, но успели хрипуновцы закинуть на борт новгородского струга две кошки – пеньковые верёвки с крючьями, которые намертво впились в дерево борта. Сахно с Жданом успели охолонить хрипуновцев двумя зарядами дроби. А отец, выхватив саблю, пытался перерубить пеньку, которую уже закрепляли казаки на лодии. На лодии уже появились казаки с берега, державшие в руках ярко горящие факелы и фитильные пищали… и вот один метнул факел на струг новгородцев, осветив копошащихся там людей, а второй прицелился…

Тут же громыхнул Сахно третьей пищалью, явно свалив казака с факелом и задев второго с пищалью. Никита уже понял, что сейчас произойдёт непоправимое, он пытался броситься к отцу, закрыть его от выстрела, оттолкнуть в сторону от летящего гибельного свинца. Но ноги вмиг стали ватными, он не мог пошевелить ими. Грохнул выстрел с лодии. Младшего Микулича обдало ледяным холодом, защемило сердце. Он же знал, что сейчас будет, знал! И увидел, как тот медленно, будто сквозь толщу воды, заваливался на дно струга. Рот юноши открылся в безмолвном крике…

И Никита проснулся, тут же испугавшись, что криком потревожил отца. Но нет, тот спал. А рядом сидела та самая женщина, что врачевала его. Она прижала указательный палец к губам, отёрла ему мокрый лоб и махнула рукой, указывая на дверь.

– Иди поешь, – шепнула она. Никита упрямо мотнул белокурыми кудрями. – Иди! – зло прошипела она. – Не мешай!

Никита не посмел ей дальше перечить и покорно встал с лавки. В горнице его ждал стоящий на столе обед и несколько мужиков, явно ждущих юнца.

– Поговорим? – В животе предательски заурчало. В ногах была слабость, молодой организм требовал поддержки. – Но сначала надо поесть.

На столе было без изысков: мясо с бульоном, варёная каша, молодая черемша да травяной чай. Сидевшие на лавках мужики пока не обращали внимания на Никиту, явно давая тому время насытиться и попривыкнуть к новой компании. И продолжали разговаривать о своих делах.

– Ну, рассаду пока оставим здесь, я уже ящички с землёй парням сказал сколотить. Зерно тоже засеем, только на следующий сезон будем делиться со Смирновым.

– А сейчас что, Вячеслав? Тоже пускай начинают. Земля у них, как и у нас, отличная.

– Погоди, Володя. У нас пока слишком мало рассады, чтобы делить. Пусть пока наши займутся этим делом. Вон, почвоведам, этой сладкой парочке, теперь есть что руками делать. Ещё людей припашем для этого. Сельское хозяйство развивать надо комплексно. Пускай полковник хрюшками занимается, он же их заказывал, – рассмеялся колоритный мужик с ухоженной бородой.

– А что с инструментами, Вячеслав?

– Пока вроде хватает, но железо уже стоит пробовать. Я ещё в прошлом году жилу приметил. Кузню можно ставить.

– Да, делов у нас море.

– Никита, А у вас кузнецов нет?

Никита, заметив, что все замолкли и смотрят на него, смутился и сразу поперхнулся. Прокашлявшись и улыбнувшись своей неловкости, ответил мужику с бородой:

– Нет. Кузнецов средь нас нету, хотя вот Жданко баловался в кузне, евойный дядька был обучен кузнечному делу в Великом Устюге.

– Тяпку сковать сможет? – заинтересовался Вячеслав.

– Чего сковать?

– А… Ну ладно, ничего пока.

– Так вы новгородцы?

– Опа!

Странно, но окружавших Никиту мужиков его вопрос поставил в тупик.

– Мы же говорили, что да, – осторожно проговорил один.

– Да просто не рядится сие, – простодушно ответил Никита. – Речь дюже странна, красного угла в избе нет, даже часовенки не стоит в остроге. Брони на вас нет, оружье странно дюже. Сам острог не похож… Не знаю, не так строят, – продолжил он.

– Ясно, Никита. А кстати, меня зовут Вячеслав. Я тут за главного. Воевода, значит. Вот Алексей – наш атаман. Не хмыкай, атаман, – улыбнулся воевода. – Это Владимир, помощник атамана, сотник, значит. И Василий, полусотник вроде как, – закончил представлять своих соратников Вячеслав. – Ну а у вас кто есть кто, Никита?

Тот молчал, словно воды в рот набрал.

– Да ладно, Никита, не молчи. Вы же к нам прибыли, значит, хотели что-то, – это сказал сотник Владимир.

Никита вздохнул. «Мы же именно этого и хотели», – подумал он и решился.

– Жданко – наш рудознатец и кузнец, язычник, Сахно – отчий воин, тоже язычник, – сморщился Никита и продолжил: – Богдан, Савка и Дружина – воины боярина Василия Дмитрича с Устюга Великого. А Конан Семёнов – это муж с Твери от боярина Анисима Судакова. Отец – человек новгородского боярина Петра Авинова.

Вячеслав повернулся к Сазонову и зашептал тому на ухо. Тот закивал. Никита покачал головой – скрывают что-то, видимо.

Из светёлки вышла Дарья. Поставив ящичек с препаратами на пол, она опустилась на скамью, налила себе воды и сказала:

– Ну что, видимо, он выкарабкается. Состояние стабильное, ухудшений не было. Так что молись, парень.

– Вы не новгородцы.

– Да, Никита, мы не новгородцы, – с сочувствием сказал Вячеслав.

– Мы сказали так, потому что нам больше нечего было сказать, – вставил Владимир.

– А кто вы, откель будете-то?! – выкрикнул Никита. – Токмо из-за вас мы тут и объявились! Отец мой тяжко ранен теперь, а за каким лядом? Чтобы узнать, что вы не те, кого мы сыскать пытались? Пробирались сюда с великой осторожностью, умысел наш не раскрыть было никому. А тут! Эх, что нам теперь делать?

– А что вы хотели узнать, Никита?

– Это надо дядьку Конана звать, он ведает нашими делами. Невместно мне за него говорить.

– Ну так зови его, Никита.

Вошедший мужик показался Вячеславу обычным сектантом каких-нибудь иеговистов средней руки. Сутуловатый, цепкий взгляд с хитрым прищуром, жидкая бородёнка. Сам-то хилый, но не голос. На его голос, сильный и властный, обратили внимание все, Дарья даже фыркнула, когда тот заговорил. Присев на лавку и в который раз обратив внимание на отсутствие красного угла, он начал с благодарностей Богу и новгородцам, что лепо врачуют их старшого.

– Пожалуйста, Конан, а как вас по батюшке?

– Тимофеем моего отца звали.

– Так вот, Конан Тимофеевич. Скажу прямо – мы не те, кого вы искали.

Конан кивнул:

– Я это понял уже.

– Ну что же, нам теперь легче будет объясняться.

Разговор с Конаном был очень долгим, но лёгким, – от общения с этим человеком не уставали. К тому же все его лаконичные вопросы были по существу, а главное понятны – переспрашивать приходилось очень редко. Конан резко завёл разговор в экономическую плоскость, и Новиков в процессе разговора сбегал за атласом офицера, где содержалось море информации о географии, климате и недрах интересующего Конана района Сибири. Карты повергли его в лёгкий шок: если очертания Европы и Средиземноморья он ещё узнавал, то очертания остального мира ему были абсолютно незнакомы и непривычны.

– У нас имеются чертежи земные и морские, но у нас всё не так! А это что, море Хвалисское? Но оно не столь велико! А это что? Это? – он ткнул в Индию, потом в Камчатку, Аляску и острова канадского арктического архипелага. Насилу упросили отпустить книгу и вновь заговорили о торговле.

Что нужно в Московии? С помощью Конана выяснили, что это чай, пряности, ткани.

А что нужно поселенцам из Российской Федерации? Скот, рис, чай, зерно, овощи…

А что мы можем предложить Китаю? Шкурки. И только.

– То есть Бекетов был стократно прав, когда изумился тому, что мы не собираем ясак! – воскликнул Кабаржицкий. – Без этого тут не прожить. Так что, если мы хотим чего-то добиться, то надо собирать ясак.

– Да, по-видимому, ты прав, Володя, и Бекетов прав, – оглаживая усы, согласился Вячеслав.

– Будем собирать шкурки! – рубанул Сазонов.

– Кхм! – напомнил о себе Конан.

Деловой разговор продолжился после ужина. Конан оказался сведущ во многих вопросах. Спросил, был ли у нас договор с Енисейским острогом о границах сбора ясака. Получив ответ, что только на словах, покачал головой и посоветовал строить свой острог на границе владений с тем, чтобы запереть Ангару от проникновения таких, как Хрипунов.

– А где он, кстати? – спросил Сазонов, оглядывая Конана и завалившегося на полати Никиту.

– Он ушёл вверх по Ангаре, – ответил Новиков. – Саляев его провожать вышел. Ещё не возвращались они.

Дальнейший разговор шёл о возможных путях организации торговли. О путях прохода караванов, о рельефах местности. об опасности дороги для купцов. Вячеслав поставил Конану вопрос ребром.

– Нам нужны люди. Вы присылаете нам людей, а вся будущая прибыль – пополам.

Конан кивнул и попросил ещё раз карту.

– Я опосля отпишу письмецо в Тобольский городок, там наш человечек разошлёт его на Русь. Ответ будет следующей весной. А сейчас я желаю пройтись – кости ломит. – Бросил взгляд на лежащего в объятиях печного тепла Никиту. – Пусть спит.

Конан не стал откладывать дела на потом и уже на следующее утро, проведав раненого, явился к Вячеславу – писать письмо. Для порядка решили пока не огорчать бояр открывшимися обстоятельствами происхождения жителей ангарского посёлка. Неизвестно, как они себя поведут, узнай они правду, а пока можно раззадорить их возможными барышами, сулившимися в торговле с Китаем.

– Ведомо мне, что томские людишки ходили в Китай по Иртышу в сто двадцать шестом годе. Торговли не завели, но привезли китайскую грамоту, кою некому толком и понять не можно было. Сказывали, что путь сей зело труден и места дюже дикие, есть земля, где и воды-то не бывает. Токмо песок. Гиблые места для караванов. Да и лихих людишек там безмерно.

– Значит, торговли с Китаем у Руси нет? – спросил Конана Вячеслав.

– Есть азиатские торговцы, кои везут товар свой на ярмарки в Сибири и на Руси. Так и торгуем.

– Ясно, значит, у нас есть время первыми устроить торговый путь из Китая.

– Но путь надо боронить от лихих людей. А у вас людишек мало числом.

– Вот я и говорю – нам нужны люди!

Вариантов оказалось немного: сибирским путём через Тобольск и Енисейск, либо морским по Ледовитому океану до устья Оби или Енисея, а там подниматься до верховья этих могучих рек. И пробираться до Ангары. Наилучшим способом выбрали путь через устье Енисея, с выходом в Ангару. Но придётся миновать Енисейский острог.

– Там это сделать несложно, река широка. Да и попервости можно будет приставать к берегу, дабы пополнить запасы, – уверял Конан.

Зашёл Кабаржицкий, сразу сказав, что Саляев ещё не вернулся, заметив немой вопрос Вячеслава. Владимир принёс чайник со свежезаваренным травяным настоем тунгусов с добавлением листьев смородины. Получилось очень ароматное и приятное на вкус питьё. Но кое-чего в нём не хватало. Вячеслав расставил чашки и вслух помечтал.

– Сахарку бы ещё… Сладкого страсть как охота.

– Нешто не бортничаете? Мёду нету?

– Откуда ему взяться, Конан, – усмехнулся Владимир.

– Ясно, будут вам и бортники, а то тоска у вас великая, – рассмеялся тверичанин.

– Ладно, давайте перо и бумагу, будем письмо сочинять.

Вячеслав переглянулся с Владимиром, тот лишь хмыкнул.

– Ну, бумага у нас есть, а вот с перьями напряг, зато есть ручка, шариковая. Или гелевая, Вячеслав?

– Да нет, старушка шариковая. Вот, – он протянул бумагу и ручку смутившемуся Конану.

– Владимир, покажи, как ей пользоваться.

Пока Конан пробовал выводить ручкой свою тайнопись, Кабаржицкий у него поинтересовался насчёт носимого им имени.

– Церковное то имя, мирское имя моё будет Елисей, а прозвище Лисица… Дюже лепо сия вещица буквицы выводит. Знатно.

«Лета 137 и с Белореченского острогу писано. По досмотру своему Елисейка Семёнов, боярина Петра Авинова человек. Иванко Микулич по раденью своему ныне при смерти пребывает, на здоровье его уповаем с Божьей милостию. Усмотрел я на Ангаре-реке два городка новгородских да людишек. Числом за две сотни, промышляют они рухлядью мягкой, тунгусов в ясак и подданство своё берут. Ведают они проходы в Китайское царство и торговать зело с ним желают. С чего и мы можем в царство Китайское пройти да торговлишку свою там установить. Токмо нужно с тем знатное число людишек, дабы торговлю вести со всем усердием и толком…»

Конан-Елисей закончил выводить текст и начал другим листом помахивать над письмом. Заметив недоумённый взгляд Вячеслава и смешки Владимира, он невозмутимо сказал:

– Это деется, дабы чернила усохли, ужель вы не ведаете?

– Елисей, они уже давно высохли, не надо дуть.

Тот пальцем попробовал написанные шариковой ручкой буквы и рассмеялся.

– Что ж, занятно…

Вячеслав с торжественным лицом вручил Конану две ручки:

– Подарок.

– Благодарствую, – и тут же упрятал их в дальний карман безразмерного кафтана.

К Вячеславу зашёл Сазонов.

– Андреич, пойдём казачков проведаем. Они с тобой поговорить хотят.

– Ну и я пойду к своим людишкам, уже обед, вероятно, вскорости будет.

Казаков, отделившихся от Хрипунова, поместили в казарме – длинном доме-бараке. За ранеными ухаживали, переломанные кости выпрямили и наложили шины. Несмотря на постоянные напоминания Новикова о бдительности, охраняли их больше для вида – казаки ни разу не дали повода для беспокойства и всё благодарили за лечение и доброе обхождение с ними. Теперь эти два десятка людей просили местного воеводу на разговор.

– Здорово! Ну чего хотели, орлы? – вошёл в казарму Вячеслав.

– Здравствуй, воевода!

Из толпы казаков после недолгого совещания вышел один мужик с опалённой бородой и густыми бровищами, маловразумительную речь свою он компенсировал активной жестикуляцией.

– Мы с братцами рассудили тут. Немочно нам под Хрипуновым ходить… – замялся казак, оглядываясь на своих товарищей.

– Ну и что же вы хотите от меня?

– Ну, это… хотим мы под твоим воеводством быть, – закончил он мысль, кивая и тряся серьгой в правом ухе, остальные казаки поддержали своего выборного криками и гулом одобрения.

Кабаржицкий с крайним удивлением приметил стоящего поодаль Конана-Елисея, который в момент импровизированной присяги выборного казака хищно оскалился и, резко повернувшись, ушёл к размещённым в другом бараке спутникам.

«Что бы это значило?» – Владимир озадаченно покачал головой.

На следующий день Вячеслав собрался к Смирнову обсудить все новости, свалившиеся на участников экспедиции. Дарья напросилась с ним, чтобы проведать находящуюся на седьмом месяце беременности Лену Мышкину. Елисей от поездки отказался, сославшись на нездоровье.

Поплыли на струге новгородцев, второй струг был вытащен на берег, чтобы проконопатить прохудившиеся борта. За вёсла сели несколько казаков, бывших хрипуновцев да тунгусы, пятёрка морпехов во главе с Новиковым была в охранении вояжа. Карпинский с морпехами разместился на носу, деля его с поросятами, которых он то и дело шпынял, когда те в который раз пробовали верёвки на прочность. Казаки взяли в дорогу три пищали новгородцев. Перевязи с подшитыми к ним колбочками с пробкой, где находились заранее отсыпанные доли пороха и заряда, устроили под лавками.

– Пётр, ты смотри в оба, по реке могут шастать хрипуновцы, – и Вячеслав указал на висящий у того на шее бинокль.

– Вячеслав Андреевич, ну конечно, что вы мне, как маленькому, – попробовал оскорбиться Карпинский.

Но глава посёлка лишь примиряюще махнул рукой.

С ветром повезло, так что гребцы особенно не напрягались – парус стабильно тянул струг. На берегах реки были замечены туземцы, но кто именно – буряты или тунгусы, было непонятно, останавливаться ради них никто не собирался. Дошли до района современного Иркутска, где на Ангаре множество островков, некоторые довольно длинные и тянутся до двух километров в длину. Как стало ясно, в это время – в апреле-мае уровень Ангары довольно низок. Наводнения же случаются зимние. Такое необычное явления связано с тем, что, замерзая, Ангара образует внутреводные льды, шугу и вода ищет выход наверху.

У одного из островов решили сделать привал, осмотреться. Вообще, эти острова давно привлекали к себе внимание. Тут можно, а главное нужно бы освоиться. А во избежание наводнения строиться на одном из высоких островов. Так что Вячеслав собирался обговорить со Смирновым и постройку небольшого форта на месте будущего Иркутска для контроля за этой частью реки.

– Кузьма, а сколько вас вообще народу было? – спросил Карпинский у казака, просившего взять его компанию под воеводство Вячеслава Соколова.

– Ну, эдак человек сто тридцать было, но на Илим-реке мы тридцать товарищей на Лену реку спроводили.

– Вас здесь двадцать один и погибло семеро. Значит… Человек семьдесят всех будет.

Кузьма пожал плечами, продолжая оглядывать островок цепким взглядом.

– Там дымок, – тихо, но уверенно сказал Кузьма.

– Где?!

– А вона, – указывал пальцем Кузьма, – наши, видать. На этом островке речном стать – верное дело, без опаски можно роздыху людям дать.

Карпинский метнулся к Новикову, тот к Вячеславу. Добро на вылазку морпехи получили, Кузьма потребовал участия в разведке, против никто не выступил. Спустили на воду моторку, правда, моторкой её звали по привычке, мотор уже давно сняли за неимением горючего, получилась лёгкая и быстрая лодка. Нагрузилось четверо, лодка пошла вдоль острова, а сидевших в ней разведчиков прикрывало буйной растительностью, которой было в избытке вокруг речных островов. До мужиков донёсся звонкий звук топора, стучащего по дереву, послышались крики и хохот. За этим островом показался второй, тут же стали видны и струги хрипуновцев, берег, на котором отдыхали казаки. На кострах готовилась еда, сидели кружком казаки.

Карпинский приставил к глазам бинокль: опа-на, а казачки-то время даром не теряли.

– Васька, посмотри, они там шкурки сортируют! Уже кого-то грабанули.

– Ага, теперь бы их грабануть! А что, они на нашей земле уже хозяйничают, получается.

– Кузьма. А ну, скажи, что они теперь на ночь тут встанут? – озабоченно поинтересовался Новиков.

– Вестимо, станут на ночлег тут. Место спокойное.

– Хм, а нам надо на чистую воду, да к левому берегу как раз править. На Байкал входить надо с левого берега – там течение Ангары слабей.

– Что, нам до вечера ждать, что ли? – спросил Карпинский у друга.

– Ну да, а что мы тут сделаем. А вдруг за нами увяжутся, что, их до Смирнова вести?

– А сейчас что, наблюдать за ними, Вась? Или что? – спросил единственный новгородец в экспедиции Женька Лопахин.

– Наверное, надо понаблюдать, чтобы потом спокойно на реку выходить.

Карпинский продолжал наблюдать за группой казаков с крайнего струга. Он заметил, как вдруг один из сидящих у костра встал и, махнув остальным рукой, пошёл в их сторону. Казак на ходу развязвал тесёмки на поясе. Ясно, облегчаться идёт.

– О, смотри, чистоплюй какой. Пошёл гадить подальше от своих, – рассмеялся Карпинский, – на нас сейчас выскочит. Отойти надо.

– Дай-ко, – попросил бинокль Кузьма, – а-а, так и есть, Ивашка Репа это. Плавильщик московский, литейных дел мастер.

– Кто? – Новиков сузил глаза.

– Плавильщик, ну по железу мастер… – Кузьма не успел закончить, как Новиков начал править лодку, чтобы обогнуть остров.

– Ты что, сдурел? – зашипел на Василия Пётр.

– Сейчас помолчи, Петя, пожалуйста, – зло сказал Новиков, – Лопахин, со мной. Пётр, прикрывай.

Лодка почти пристала к берегу, ткнувшись в широченные стебли осоки, вызвав этим кучу мелкой противной мошки. Два морпеха скрылись в высоченной осоке, с трудом выдирая ноги из прибрежного ила. Прошло минут пять, Карпинский весь извёлся, водя стволом на любой шорох, доносящийся с берега. Кузьма, закусив губу, держал в напряжённой руке широченную саблю. Пётр, отсчитывая минуты, волновался всё больше, томила тишина. Наконец, не выдержав, стал потихоньку вылезать из лодки. Вода чавкала под ногами, месившими ил, на берегу сразу стало жарко, да ещё и мошки липли к мокрой коже. Пётр осторожно двигался по следам товарищей, услышав доносящийся шум, он присел, выставив «калаш» в сторону подозрительных звуков.

Послышалось тяжёлое дыхание и шипящий мат. Это Новиков. Всё нормально. Сдвинулся с пути, пропуская уже троих людей. Пленник не сдавался, порываясь освободиться или хотя бы заорать. Измазанная грязью лапа Новикова держала извивающемуся человеку рот.

– Долбани ему по башке, – прохрипел Новиков Карпинскому.

Пётр, сглотнув, ударил пленника, тот сразу обмяк и перестал извиваться.

– Ф-фу, – опустился на землю Новиков, – ну и силища, вроде небольшой мужичок, по сути пацан ещё. А силён, как кабан, еле дотащили.

– Прикинь, я его первый раз не достал прикладом, вывернулся – и на меня. Хорошо, Женька сзади зашёл. Еле скрутили.

Лопахин, тяжело дыша, сидел, вытирая лившийся со лба пот.

– Всё, потащили его в лодку, пока не очухался.

– Может, сначала портки ему наденем? – Женька показал на измазанного грязью пленника.

– Вот ты и надевай, – ухмыльнулся Новиков.

Небольшого роста пленник был неожиданно тяжёлым, тащить его было сплошное мучение, а если прибавить вьющуюся мошкару, топкую грязь под ногами и оглушающую жару, которая бывает лишь у водоёмов средь полусухих зарослей осоки, то картина подвига с похищением получалась полной.

– А зачем вы его? А, понимаю… – начал было Кузьма.

– Не болтай, принимай его, бережно. Как бы лодка не перевернулась, – Новиков озадаченно смотрел, как та оседает на воде.

До струга доплыли с превеликой осторожностью. С кораблика скинули верёвочную лестницу. Судя по удивлённым возгласам сидящих на вёслах казаков, Репу узнали.

– Андреич, а теперь или рвём когти назад, или к Смирнову! – обратился Новиков к Вячеславу.

– Кто это, Василий, ну зачем надо было, ушли бы споко… – Вячеслав начал было упрекать Новикова.

– Кузьма, ну-ка повтори, кто это? – перебил начальника Новиков.

– А что? Московского литейного приказу плавильщик, Хрипунову его в Тобольске…

– Налеглись на вёсла, пока не хватились его, быстро выходим на широкую воду! – оборвал казака Вячеслав. – Ветер ещё наш пока.

Струг выходил с протоки на реку, мужики из всех сил работали вёслами, прекрасно понимая, что от этого зависят их жизни. Ускользнуть незамеченными, конечно, не удалось. В лагере хрипуновцев поднялась суматоха, в бинокль было видно, как забегали фигурки, указывая на уходящий струг. От стоянки казаков отвалил один струг, потом второй вдогонку за пытающимися уйти врагами. А третий остался, видимо, или со стругом проблемы, или раненые появились в результате отбора ясака, или решили справиться с беглецами силами казаков, поместившимися в два первых.