Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945

Разбазаривание сырья и демпинг

Когда в 1928 – 1931 гг. я производил свои лесные обследования, я увидел, до чего легкомысленно, равнодушно, даже больше того, преступно разбазаривали советские владыки сырьевые богатства СССР.

Тысячи сосланных крестьян занимались на лесных разработках гигантскими заготовками железнодорожных шпал.

К немалому моему удивлению, я должен был констатировать, что отдельные шпалы, толщиной в 12 см, просто вырубались топором из кругляка в 25 – 30 см диаметром. Таким образом, из каждого бревна 50 – 60% уходило на щепу.

Я указал, что будет гораздо проще разрезать кругляки шпальной пилой на две части и потом обрабатывать нужную гладкую поверхность топором.

На это мне показали техническую инструкцию, в которой соответствующие центральные учреждения лесного ведомства предписывали вырубать шпалы только колуном или топором.

Мне пришлось затратить много усилий, чтобы, по возвращении в Москву, настоять на прекращении, – по крайней мере, на бумаге, – этого бессмысленного разбазаривания сырья. Но на практике, как я убедился при последующих обследованиях, не изменилось, конечно, ничего.

Если принять во внимание, что в СССР уже с 1925 г. вырабатывалось в среднем 25 – 30 миллионов шпал, а позже до 50 миллионов, то можно себе представить, какая чудовищная масса такого ценного лесного сырья была бессмысленно растрачена за это время.

Но и в других областях лесного хозяйства велась такая же хищническая эксплуатация. В течение нескольких лет были разорены гигантские и ценные лесные области. В 1923 – 1924 г. еще можно было доставлять большую часть нужной лесной массы – около 40 миллионов кубометров в год – из мест, лежащих в 1 – 3 километрах от ближайших железнодорожных станций или сплавных пунктов. Но уже зимой 1929/30 г. лес приходилось привозить за 15 километров, потому что в более близких к транспортным путям местах все пригодные виды леса были в буквальном смысле слова выкорчеваны.

Те леса, которые подвергались такой «разработке», после окончания зимних лесных работ были почти недоступны. Вдоль и поперек лежали друг на друге стволы. До трех четвертей срубленного леса оставалось лежать на земле, так как стволы были слишком тонки. Потом эти обесцененные древесные массы сжигались для «очистки» лесных площадей. Таким образом, возникали гигантские лесные пожары, истреблявшие на несколько поколений вперед многие миллионы кубических метров драгоценного высокоствольного леса, этого огромного национального богатства.

При самой скромной оценке можно утверждать, что бессмысленно и бесполезно сгноенные и сожженные массы древесины, во всяком случае, в два раза превышали использованное дерево.

Добыча 1931 хозяйственного года была равна 250 миллионам кубометров. Если прибавить к этому обычные потери, то получится, что в действительности было вырублено больше 500 миллионов кубометров. А так как известно, что гектар русского нетронутого леса дает в среднем не больше 300 кубометров древесины, то добыча или вырубка 250 миллионов кубометров означала обнажение более 1,5 миллиона гектаров. Если бы на такой же основе велось лесное хозяйство, например, в Финляндии или в Германии, то это означало бы, что в Финляндии, с ее 9 миллионами гектаров леса, и в Германии, с ее приблизительно 12 миллионами, в 6 – 8 лет было бы вырублено все до последнего дерева.

Правда, все лесное богатство СССР оценивается в 500 миллионов гектаров. Но в этих подсчетах есть некоторая ошибка, так как в эту цифру включены болотистые пространства, степные леса, тайга, кустарники и пр.

О каком бы то ни было «хозяйственном освоении лесов» за двадцать лет советского владычества вообще нечего и говорить. Да власть к этому и не стремилась. То, что называлось «хозяйственным освоением», было диким хищничеством. Занимались эксплуатацией наличных лесных запасов, не заботясь о применении какой бы то ни было разумной системы.

К этим «хозяйственным методам» надо прибавить еще и лесные пожары, охватывавшие многие миллионы гектаров леса в различных областях СССР и уничтожившие огромные пространства ценных лесных запасов.

Поэтому настоящие лесные запасы СССР на сегодняшний день должны расцениваться самое большее в 50 – 60 миллионов гектаров пригодных лесных площадей. Однако зачастую эти леса расположены в транспортном отношении настолько неблагоприятно, что половина их по хозяйственным соображениям практически бесполезна.

Так, например, старые буковые леса Кавказских гор вообще не могут быть использованы, так как нет никакой возможности доставить их с гор на равнину, не уничтожив промышленной ценности леса или не высушив многочисленных целебных источников Кавказа.

Одно из последствий этого хищничества заключается в том, что часть старых и большинство новых лесных предприятий на Севере и Дальнем Востоке СССР продолжительное время не смогут вполне продуктивно работать, так как у них уже нет достаточного количества древесины.

Между прочим, часто случалось, что благодаря плохому техническому руководству лесными работами и ненадежности работающих в принудительном порядке рабочих по дороге от места рубки до лесопилок, расположенных в большинстве случаев в устьях больших рек (так, например, только в Архангельской бухте, в устье Северной Двины на Белом море расположено около 30 лесопилок), теряются огромные массы древесины, так что многие лесопилки стоят все лето из-за отсутствия сырья.

Мне лично пришлось видеть, как на Крайнем Севере зимой 1928/29 г., вследствие плохого устройства цепного запора у устья реки Мезень, вследствие внезапного прорыва одного из запоров, три миллиона бревен было сразу выброшено в Белое море.

Годом позже на Северной Двине из восьми миллионов пригнанных бревен половина была застигнута на реке зимой, вследствие запоздания сплавных работ. Больше четырех миллионов бревен вмерзло в речной лед и с наступлением теплой погоды, вместе с огромными глыбами льда, было выброшено рекой в море.

Это было, конечно, неплохим предприятием для некоторых скандинавских промышленников, которые на спасательных судах вылавливали огромные массы этого леса и привозили его в свои гавани. Этот «русский лес» обходился еще дешевле, чем «демпинговый лес» Сталина.

Это были огромные потери для советского хозяйства. Лесопилки простаивали целыми месяцами. Но еще хуже было то, что договоры, заключенные с крупными английскими и голландскими фирмами, не могли быть выполнены, что привело к тяжелым столкновениям и большим валютным потерям.

Так как речь здесь шла только о первоклассном лесном материале, который должен дальше перерабатываться на доски и строительный лес, то потеря этих восьми миллионов бревен означала потерю 3,5 миллиона кубометров первоклассного леса и соответствовала опустошению лесных площадей Севера еще на 35 тысяч гектаров.

В этих северных районах, где вегетационный период очень короток и в лучших случаях длится с апреля по сентябрь, естественное восстановление этого леса требует 200 – 250 лет!

Безудержный грабеж лесных богатств Советского Союза принял за последние годы такие устрашающие размеры, что большие заводы страны могли быть обеспечены сырьем самое большее на пять лет. Через пять лет нужной древесины уже не будет, так как весь доступный лес в ближайших и более отдаленных от транспортных путей местах будет полностью уничтожен.

Общие масштабы этого бессмысленного массового разбазаривания видны на многих реках и даже ручейках всех лесных областей Советского Союза, которые буквально до краев переполнены миллионами кубометров затонувшей ценной древесины, пригодной для бумажной промышленности, крепежного и поделочного леса и дровяных отрезков.

Обычно зимой лесные рабочие свозили на санках к замерзшим рекам эти обрезки – кругляки, большею частью осины, дуба, березы, ели и сосны, которые в свежесрубленном виде имеют очень большой удельный вес. Наблюдающий персонал, который часто не имел достаточных технических познаний, думал, что полая вода весеннего таяния снегов сможет поднять эти гигантские массы и сплавить их в нужные центральные пункты.

Эта «техника» была, конечно, неприемлемой. Из года в год необозримая масса лесных обрубков просто тонула в этих реках и совершенно запрудила их.

Вследствие обнажения гигантских лесных площадей во всех областях СССР неизбежно возникали природные катастрофы, стремительно увеличивавшиеся с каждым годом.

Раньше берега глубоких и быстрых потоков до воды зарастали густой лесной порослью. Освобожденные таянием снегов водные массы впитывались, как губкой, гигантскими лесными массивами и потом медленно, как из естественного водоема, равномерно стекали маленькими ручьями в реки.

Но сейчас эти полые воды беспрепятственно вливаются в тающие реки и ручьи. Гигантские водные массы переполняют ложе ручьев и рек, наводняют и подмывают их обнаженные берега. В нижнем течении гигантские пенистые воды затопляют поля и страшными наводнениями смывают то, что создано человеческой заботой и человеческим трудом за десятки лет. С другой стороны, обнаруживаются устрашающие последствия для всего сельского хозяйства. Лес, естественный регулятор воды, исчезает все больше и больше. Прекращается испарение накопленной в лесной чаще воды, так как, если уничтожены леса, то талая вода стекает полностью и немедленно. Громадные, до сих пор плодородные поля и луга ухудшаются из года в год. Во всех областях сельского хозяйства все больше сказываются угрожающие последствия бессмысленного истребления лесов.

Обнаженные площади, расположенные в низинах, заболачиваются, и уже через несколько лет можно установить, что еще недавно драгоценная, высококачественная почва девственного леса настолько заболочена, что в лесу приходится бродить по щиколотку или по колено в стоячей воде.

Все попытки положить предел этому хозяйственному самоубийству, этому преступному разграблению народного богатства, все попытки указать ответственным лицам на роковые последствия этой грабительской хозяйственной политики оставались безрезультатными. На предупреждающих людей смотрели как на назойливых советчиков и их немедленно устраняли.

В моей книге «Реконструкция и рационализация лесного хозяйства Советского Союза», изданной в 1930 г. московским Госиздатом (с. 87 – 151), я на основании фотографических снимков доказал эту опасность и самым настойчивым образом выступал против сохранения чреватой последствиями политики разорения русских лесов.

В то время как, с одной стороны, по правилу «после нас хоть потоп» с невероятной безответственностью разорялись русские леса, с другой, значительно большая часть добытой таким образом гигантской массы древесины не использовалась продуктивно для хозяйства страны или для нормального вывоза за границу, а ее разбазаривали на всех мировых рынках. И это разбазаривание было орудием хозяйственной войны для проведения мировой революции.

Экономическая война, а вовсе не получение валюты, была конечной целью советского лесного демпинга

Хотя разумные, знакомые с состоянием мировых рынков политики и хозяйственники СССР, как, например, Сырцов, Рыков и многие другие в ЦК партии, поднимали бурю против каждой попытки демпинга, призывали к благоразумию, требовали прекращения этого безумного выбрасывания гигантских масс древесины на мировой рынок, Сталин оставался при своем лозунге: «демпинг любой ценой». Противники этого маневра доказывали массой документальных материалов, что уже в 1926 – 1928 гг. благодаря этой системе Советский Союз понес миллионные потери на валюте. Эти люди, осмеливавшиеся говорить правду, были устранены.

В 1926/27 г. были грубо нарушены заключенные с конкурирующими лесоэкспортными странами, Финляндией, Швецией и Норвегией, соглашения о разделе рынков и об установлении цен. Массы сырых и пиленых лесоматериалов были брошены на голландский и английский рынки.

Вследствие этой безумной хозяйственной политики в течение нескольких дней цены на лес упали до 60% прежних мировых цен.

Эта «операция» была осуществлена Политбюро по личному приказу Сталина.

Сталину было важно прежде всего создать материальные и внутриполитические трудности для ненавистной «белой» Финляндии, основным экспортным предметом которой был лес. Благодаря стремительному падению мировых цен на лес Финляндия понесла миллионные убытки, которые вызвали серьезные затруднения в финском бюджете. Целый ряд предприятий лесной промышленности вынужден был остановиться. Много крупных лесных экспортеров обанкротилось, так как мир покрыл свою потребность дешевым русским лесом.

Тогдашний министр внутренних дел Финляндии Макконен, у которого я несколько дней гостил в его имении под Выборгом, горько жаловался на то, что в Финляндии, Швеции и Норвегии вследствие московского демпинга пришлось уволить массу рабочих лесной промышленности. Этим странам демпинг, проведенный по личному приказу Сталина, принес огромный хозяйственный вред.

Сталин тогда определенно подчеркивал, что все эти меры прежде всего должны послужить для увеличения безработицы в Финляндии, Швеции и Норвегии, а кстати, и в Канаде. А эта безработица должна была привести к энергичному развертыванию революционного движения в этих странах. Кроме того, этим странам нужно было дать понять, что они в своей внешнеполитической деятельности должны приноравливаться к желаниям СССР, иначе в любой момент может быть повторение такого рода хозяйственной войны.

Сталин уже давно рассматривал внешнюю торговлю Советского Союза как средство для достижения внешнеполитических целей.

Для того чтобы иметь возможность в любой момент повторить этот политический маневр с демпингом, был создан англо-советский лесной синдикат в Лондоне. Его руководителем был назначен член коллегии Наркомзема Косырев. Я тогда тоже должен был быть переведен в Англию в качестве его заместителя. Я имел возможность долгое время близко наблюдать деятельность этого совершенно самостоятельного синдиката, который был очень слабо связан с Внешторгом.

Повторение гигантского демпинга на мировых лесных рынках в 1930 г. имело, впрочем, другие причины, чем в 1926-1927 гг.

В рамках первой пятилетки Советский Союз принял на себя гигантские обязательства по отношению к странам, поставляющим машины. Эти обязательства должны были быть выполнены во что бы то ни стало, иначе дальнейшее финансирование, в особенности текущие переговоры о государственных кредитах, были бы поставлены под угрозу.

Предусмотренные советским бюджетом поступления за уже проданные за границу гигантские массы хлеба оказались фикцией. Благодаря трагическим результатам принудительной коллективизации сельскохозяйственный сектор сдал. Из уже запроданного количества хлеба, несмотря на все насилие и террор, нельзя было доставить даже и половины.

По мнению Сталина и его Политбюро, оставался только один выход: пополнить гигантские потери на хлебной валюте удвоением поступлений за лес.

Именно тогда Каганович бросил в массы опасный лозунг: «заем у леса».

Несмотря на протесты своих и иностранных лесных специалистов, немедленно началась никогда еще не виданная безмерная вырубка леса.

Прежде всего были отброшены с такой тщательностью в течение последних десяти лет выработанные планы использования и освоения лесных богатств. Избранные лично Сталиным истребители леса, типа Бергавинова и Фушмана, позаботились о том, чтобы с помощью многих сотен тысяч раскулаченных крестьян и их семейств колоссальное количество леса, в условиях тяжких принудительных работ, было доставлено с Севера России, из Карелии, Сибири, с Дальнего Востока к рекам и железным дорогам для отправки оттуда за границу.

Сталин лично приказал, чтобы, вопреки всяким хозяйственным соображениям, тысячи железнодорожных составов с лесом были посланы с Северного Урала в Ленинград и оттуда, морским путем, в Голландию и в Англию.

Эта масса древесины должна была только в Советском Союзе пройти 3 тысячи километров железнодорожного пути. При этом транспортные расходы во много раз превышали то, что при самых благоприятных условиях продажи можно было выручить в нормальных рыночных условиях. Для достижения указанной Сталиным цели беспощадно производилась невероятная растрата первоклассного русского экспортного леса.

Целые лесные комплексы, которые являлись единственной сырьевой базой для уже существующих предприятий лесной промышленности СССР, и в особенности для строящихся по планам обоих пятилеток, были беспощадно вырублены.

И все-таки продолжалась постройка новых лесопилок, новых целлюлозных и бумажных фабрик, новых лесохимических заводов, для которых уже не существовало никаких сырьевых источников.

Доказательством того, что эти утверждения соответствуют действительности, может служить изданный 2 июля 1936 г. так называемый Закон об охране вод в СССР. Этот закон устанавливает зоны водной охраны вдоль больших рек европейской части Советского Союза (Волга, Днепр, Дон и Северная Двина) и их притоков. Внутри этих зон порубки или вовсе запрещены, или ограничены размером ежегодного прироста древесины.

Теперь, когда уже поздно и когда ничего поправить уже нельзя, Кремль решил приостановить хищническую вырубку лесов. Этим законом около 54% лесных площадей Советского Союза было изъято из ведения Комиссариата лесной промышленности и передано сельскому хозяйству или доверено особому управлению.

Вместе с этим советская власть была вынуждена перенести свои лесные предприятия из опустошенных областей в новые, еще не тронутые лесные части северо-востока Сибири и Дальнего Востока. Кремль думал таким способом хотя бы частично покрыть гигантский дефицит в древесине. Ибо уже в 1937 г. годовой план пиломатериалов мог быть установлен только в размере 39 миллионов кубометров, хотя производительная способность советских лесопилок достигала 75 миллионов кубометров.

Катастрофическая политика Кремля продолжала оказывать свое действие и дальше. Это видно из того, что в 1937 г. для поддержания работы старых лесозаводов европейской части СССР пришлось перебросить из Сибири свыше 4,5 миллиона м3 кругляка. Это вызвало огромные дополнительные расходы по транспорту в 100 рублей на вагон, то есть в два раза больше закупочной цены этого леса на месте.

Разграбление европейских лесных массивов старой России зашло так далеко, что к концу третьей пятилетки (1938 – 1942) подавляющее большинство лесозаводов, которые были здесь построены с такими гигантскими расходами в течение первой и второй пятилетки, должно было быть перенесено в Сибирь. Это видно из того, что к концу третьей пятилетки больше половины всех пиломатериалов должно было поставляться из Сибири, в то время как еще в 1929 – 1930 г. едва 8%, а позднее только 23% всей потребности СССР покрывалось оттуда. Точно так же вся остальная деревообрабатывающая промышленность должна будет перебраться в Сибирь и на Дальний Восток, так как и ее сырьевая база исчерпана.

Таковы были результаты знаменитого лозунга Кагановича «заем у леса».

Иностранные концессии

Само собой разумеется, что все те советские специалисты и экономисты, которые не принадлежали к великой армии трусливых карьеристов и безответственных болтунов, были в ужасе от страшного хаоса в хозяйстве СССР.

Уже в 1924 и 1925 гг. выдвигались прежде всего две идеи ликвидации этого катастрофического положения: отдача концессий иностранным предприятиям, чтобы таким образом в известной степени создать неприкосновенные «учебные ячейки» внутри советского хозяйства, и привлечение возможно большего количества иностранных специалистов в советские предприятия.

В иностранных кругах Москвы, так же как и в заграничных хозяйственных кругах, знакомых с советскими условиями, была выдвинута точка зрения, что население Советского Союза еще недостаточно созрело для того, чтобы под собственным руководством рационально разрабатывать и промышленно использовать гигантские сырьевые месторождения на своей огромной территории. На этом основании Советский Союз должен передать часть этих месторождений иностранным концессиям для хозяйственного освоения. С другой стороны, как раз эти лозунги оскорбляли не только фанатизм коммунистов, но и национальное самолюбие беспартийных русских специалистов. Таким образом, сразу же были приняты планы скороспелой, фантастической по размерам стройки собственной советской промышленности.

При помощи ловкой пропаганды, которая раздула и обобщила некоторые злоупотребления и недоразумения с отдельными иностранными концессиями, власть пыталась создать в советском населении возмущение и отвращение к «иностранным капиталистическим обманщикам».

В прессе указывалось на то, что эти иностранные концессионные предприятия стремятся только к тому, чтобы, при минимальной затрате собственного капитала, в самое короткое время извлечь возможно большие доходы, что в конечном счете возможно только при безграничной эксплуатации концессионных объектов, а следовательно, и советского населения.

Несомненно, что такие стремления существовали у акционеров и руководителей некоторых иностранных концессий.

Были такие концессионные предприятия, в которых сооружения для переработки сырья были построены плохо, с неполноценным оборудованием, которое могло остаться работоспособным как раз лишь до конца срока концессии. То, что осталось бы после этого срока, не было бы предусмотренным договором, хорошо работающим и на долгое время полноценным промышленным предприятием, с хорошо расположенной сырьевой базой, а полуразрушенными хозяйственными постройками с изношенным оборудованием и с до последних остатков разграбленными источниками сырья.

Конечно, такие случаи, впрочем редкие, были тяжелым ударом для людей, имевших в виду разумную и умеренную концессионную политику. К числу их принадлежало большое количество иностранных специалистов, хорошо знавших хозяйственные условия в СССР и за границей, в том числе и я.

Мы отстаивали точку зрения желательности и спешности привлечения солидных иностранных деловых кругов в различные области советского хозяйства, преимущественно в тяжелую промышленность, для стройки больших и сложных промышленных комбинатов и для разработки и последующего хозяйственного освоения особо трудных сырьевых источников. Практика показала, что те концессии, которые были построены на основе долгосрочных прочных договоров, быстро расцветали и оказывались необычайно жизнеспособными, даже несмотря на всякие политические, налоговые и личные трудности.

Этому было достаточно примеров.

Много больших иностранных концессионных предприятий, как, например, шведская фабрика шарикоподшипников СКФ, немецкая лесная концессия «Мологалес», англо-американские золотые прииски на Лене – «Лена-Гольдфильдс», немецкая сельскохозяйственная концессия «Друзаг» на Карказе, финская лесная концессия «Реполовуд» в Карелии и много других руководимых иностранными специалистами предприятий являлись цветущими оазисами в общем хаосе работавших при подобных же условиях советских предприятий.

Производственные расходы концессионных предприятий, несмотря на систематическое налоговое переобложение и другие расходы, всегда были значительно ниже, чем в однородных советских предприятиях. В то же время советские рабочие на концессиях были материально гораздо лучше обеспечены, чем их товарищи на советских предприятиях.

Точно так же и качество продукции большинства этих иностранных концессий во всех отношениях значительно превосходило советское.

Рабочие зарабатывали лучше, хотя получали только то, что им полагалось по тарифной сетке. Однако заработок был всегда значительно выше, чем на советских предприятиях, так как сдельщина, лучшая организация, целесообразное распределение работы и лучшее использование машин и станков – все это делало возможным повышение производительности труда.

Таким образом, многие из этих иностранных концессий являлись действительно образцовыми предприятиями, которые могли служить примером для всего советского хозяйства.

Тем не менее партийные и советские бюрократы ненавидели эти предприятия и придирались к ним, где только было можно. Советский рабочий не должен был знать, что можно хозяйничать несколько иначе, чем он привык видеть на советских предприятиях.

Кроме того, концессиям ставилось в вину то обстоятельство, что в качестве рабочей силы у них особенно предпочитались те люди, которые носителями власти отбрасывались как «подонки советского общества в помойные ямы Советского государства», то есть так называемые «лишенцы». Это были лишенные всяких прав советские люди, которые раньше владели какими-либо собственными предприятиями, или бывшие офицеры, чиновники полиции, жандармерии и юстиции, а также люди, принадлежавшие к другим профессиям и сословиям, к которым большевики относились с презрением еще с царских времен.

Иностранные концессионеры, конечно, знали, что в таких случаях шла речь об элите русского населения. Поэтому понятно, что именно эти люди предпочитались для работы на иностранных концессиях. Все эти несчастные рады были найти здесь убежище. Благодарность, а также и стремление показать высокие образцы работы и этим демонстративно подчеркнуть свою индивидуальную ценность подстегивали эту рабочую силу и приводили к высокой продуктивности. При помощи этих людей концессионные предприятия очень быстро поднимали свою работу на большую высоту.

Быстрый расцвет иностранных концессионных предприятий, их выдающиеся производственные результаты и в особенности спокойная и сытая жизнь занятых на них рабочих и служащих привели к тому, что в конце концов к ним устремились массами со всех концов Советского Союза способные и любящие порядок люди. Здесь уже не помогала самая напряженная пропаганда о «капиталистических эксплуататорах», работать на которых было изменой пролетариату.

Советский рабочий не мог на долгое время удовлетвориться обещаниями на бумаге, которые были не в состоянии насытить его. Он предпочитал работу «под кнутом капиталистического рабства» «свободной жизни в своем собственном социалистическом государственном предприятии».

Конечно, все это было известно высшим партийным и советским учреждениям. Из-за этого среди большевистских руководителей возникали большие разногласия и острые личные столкновения.

Во всяком случае, не было принято открыто высказывать положительное мнение о концессиях, хотя в партии было много политиков-экономистов, которые в это время стояли за концессии; среди них был бывший военный комиссар, впоследствии жесточайший и опаснейший враг Сталина, Лев Троцкий.

Он был тогда председателем Главконцескома СССР. Я часто встречался с ним по служебным делам. Одна встреча осталась у меня в памяти.

В 1925 г. у меня была продолжительная беседа с начальником иностранного отдела Высшего совета народного хозяйства Гуревичем, только что вернувшимся из продолжительной поездки за границу. Врач по профессии, он впоследствии был много лет наркомздравом Украины и считался у советского правительства хозяйственным и финансовым талантом.

Дело шло о конкретном случае сдачи в иностранную концессию для хозяйственного освоения определенного промышленного предприятия. Гуревич заявил, что Советский Союз совсем не нуждается в том, чтобы на его территории в качестве концессионеров работали иностранные капиталисты. Америка была рада, если бы Советский Союз согласился разместить в Соединенных Штатах свой заем. Через шесть месяцев американские финансовые магнаты сами будут навязывать Москве свои доллары.

В то время из деловых соображений мне было очень важно провести это концессионное предприятие. Я воспользовался ближайшим случаем, чтобы поговорить о точке зрения Гуревича с его непосредственным начальством, начальником Главконцескома СССР Троцким, и просить его разрешить вопрос. Меня сопровождал немецкий рабочий, коммунист П., тогдашний официальный представитель КПГ в Коминтерне.

Троцкий, в нашем присутствии, сделал Гуревичу по телефону очень резкий выговор за его «абсолютно неверную и ложную» точку зрения. Мне и моему спутнику Троцкий выразил свое сожаление, что среди руководящих хозяйственных деятелей все еще попадаются фантазеры, далекие от всякой реальной действительности. Что касается его лично, то он не думал, чтобы иностранный капитал принял участие в хозяйственном строительстве СССР в иной форме, кроме концессий и смешанных обществ. Поэтому он поддерживал всякую попытку иностранных концессионеров ввозить таким образом капитал в страну и приносить пользу Советскому Союзу опытом передовых заграничных предприятий.

Сталин, который до сих пор рано или поздно, но всегда в конце концов проводил в жизнь требования Троцкого, одобрил тогда эту точку зрения и приказал тщательно и благожелательно рассмотреть все эти предложения, в очень большом числе поступавшие из-за границы.

Председатель Высшего совета народного хозяйства СССР Серго Орджоникидзе, который хорошо знал состояние советского хозяйства и его слабые стороны, долгое время также стремился к тому, чтобы с помощью разумной концессионной политики создать в стране такие промышленные и хозяйственные предприятия, продукция которых нужна была прежде всего для покрытия повседневной потребности широких масс. Надеялись и на то, что наличие иностранной концессионной промышленности заставит советскую промышленность, которая потеряет свою монополию на советском рынке, снизить свои чересчур высокие цены и улучшить качество продукции.

Но все-таки для того, чтобы сделать концессионные предприятия в возможно более короткий срок излишними, был также выработан план, по которому предполагалось изъять отдельные советские предприятия из общего подчинения, охватить их единым руководством и сделать их образцово-показательными.

В этих предприятиях все посты руководящих специалистов и квалифицированных рабочих должны были быть заняты исключительно высококвалифицированными, опытными и специально подобранными иностранцами. Но руководство этими предприятиями должно было быть передано тщательно подобранным, знающим языки советским специалистам.

На этих основах было предположено построить целые комбинаты, начиная с сырьевой базы и кончая фабриками готовой продукции, и, таким образом, заложить солидные устои нового советского хозяйства.

Таким путем надеялись, наконец, дойти до его оздоровления. В этих образцовых предприятиях планировалось прежде всего обучать способных советских специалистов и квалифицированных рабочих, которых должны были впоследствии переводить на другие предприятия.

Для того чтобы возможно скорее достигнуть практических результатов, велись предварительные переговоры с научными институтами, с заграничными специальными объединениями, с промышленными концернами, которые предполагалось привлечь в качестве поставщиков оборудования.