Таня Гроттер и перстень с жемчужиной

– Мне случалось бывать в тех краях летом. Меня раздражают тучи гнуса, который лезет в уши, в ноздри, в глаза, – сказал он.

– О, вы и это знаете? Ну, гнус можно и уничтожить. Существуют отличные заклинания. В конце концов, можно сотворить защитный купол.

– С таким же успехом можно сотворить среди океана и новый остров, – в тон ему отвечал Сарданапал.

Ревизор с ускользающим и где-то ехидно-сочувствующим видом пожал плечами, точно чиновник, который готовится произнести: «Мне вас жаль, но решения принимаю не я».

– Что я вижу, академик, вы как будто раздражены? Не согласны с выводами предварительной комиссии? Неужели вы считаете, что почтенные Тиштря, Графин Калиостров и Бессмертник Кощеев не заботятся о детях? Да будет вам известно: дети самое дорогое, что у нас есть!

– После навоза на полях!.. Почему бы не собрать всех детей разом и не продать на колбасу? – пробурчал Тарарах, забывая о своем обещании держать себя в руках.

Едва он договорил, снизу послышался странный, крайне неприятный звук. Будто плохо закрепленное стекло задребезжало в раме. Все, не исключая Зербагана, стали с недоумением озираться, пока не поняли, что это хихикает карлик, секретарь ревизора. Увидев, что все на него уставились, секретарь смутился, ссутулился, скособочился еще больше и зажал рот ладонью. Сарданапалу стало грустно. Он подумал, что это существо не просто впало в ничтожество, но стало живой иллюстрацией самого слова «ничтожество».

– Это Бобес, мой секретарь. У него странное чувство юмора. Он начинает смеяться, когда слышит что-то грустное. Бобес, постарайтесь, чтобы мы больше о вас не вспоминали! – процедил Зербаган, отворачиваясь.

Карлик торопливо закивал, хотя хозяин явно не мог уже это увидеть.

– Я не слышал ответа. Так почему бы не продать всех детей на колбасу? – с вызовом повторил Тарарах, обращаясь к Зербагану.

Ревизор всем корпусом повернулся к питекантропу и посмотрел на него в упор. Тарарах приготовился бесстрашно выдержать его взгляд. Однако это был даже не взгляд в полном смысле этого слова. Картонная пустота глаз Зербагана просто плевала ему в душу.

– У вас, господин кроманьонец, нездоровые и опасные фантазии! Особенно для педагога. Боюсь, что я вынужден буду отметить это в отчете!.. А теперь не представите ли вы меня вашим подчиненным, Сарданапал? – сказал маг, впервые соблаговолив заметить остальных преподавателей.

Слово «подчиненным» он выделил голосом, точно указывал каждому его место.

– Почему бы не назвать нас сразу «рабами»? – продолжал кипеть Тарарах.

Маг пропустил эти слова мимо ушей. Медузия взяла себе на заметку, что тактика ревизора – упорно не слышать того, чего ему слышать не хочется.

– Конечно, представлю, – сказал Сарданапал, спеша сгладить неловкость. – Друзья, это Зербаган! Маг пятого уровня, глава контрольно-ревизионного совета и много еще кто… Зербаган, это Медузия, Поклеп Поклепыч, Тарарах, Великая Зуби! Еще у нас есть Безглазый Ужас, Соловей О. Разбойник, джинн Абдулла и Готфрид Бульонский, но, признаться, они сейчас заняты. Соловей тренирует команду. Готфрид гоняет в подвалах нежить.

Ревизор укоризненно качнул набалдашником посоха, и Сарданапал пожалел, что упомянул об этом.

– В подвалах Тибидохса нежить? Что я слышу? До сих пор?

– Подумаешь! На Буяне всегда было полно нежити. И ничего. Никто пока не умер, – неосторожно брякнул Тарарах.

– Вот именно, дорогой мой Растатах! Прекрасное уточнение: пока! Нежить может погрызть детей! Такие случаи не раз бывали в истории, – нравоучительно сказал Зербаган.

– Вы имеете в виду тех детей, которые наша главная ценность, или каких-то других, о которых я не знаю? – ехидно уточнила Великая Зуби.

– Именно, Мелкая Груби, именно! – подтвердил Зербаган. Он произносил слова медленно и отчетливо, точно по одной ронял на ладонь монетки милостыни.

– Чтобы отгонять нежить, у нас существует Готфрид. Нежить боится его немногим меньше, чем Медузии, – сказала Зуби.

– Спящий Красавец? Хе-хе, зарекомендовавшая себя личность, нечего сказать! Кроме того, если я правильно понимаю, он ваш муж. Не так ли? – с осведомленным прищуром спросил Зербаган.

Зуби задохнулась от негодования и, испытывая потребность излить на кого-то свое негодование, шуганула Дрыгусом-брыгусом поручика Ржевского. Поручик, подкрадывающийся к Зербагану со столовым ножиком в зубах, обиженно вскрикнул и растаял в лиловом дыму, чтобы вернуться пятью минутами позже в ужасном настроении.

– Так нечестно! Зубодериха не дала мне его напугать! Гарантирую, он умер бы от ужаса! – пожаловался он Недолеченной Даме.

Супруга холодно воззрилась на него.

– Она спасла тебя, Вольдемар! Дрыгус не самое худшее заклинание из возможных. По слухам, есть магия, которая рассеивает призраков без возможности восстановления, – сказала она.

Поручик встревожился:

– В самом деле спасла? Э-э… Тогда я ее прощаю!

– А я – не прощаю, – заявила Недолеченная Дама. – Подумать только, я могла бы овдоветь! Какой шанс накрылся медным тазом! Ты не представляешь, как заманчиво быть вдовой! Стоишь под черной вуалью, вся такая несчастная, томная, и вспоминаешь, не забыла ли завесить зеркала. А все тебя жалеют, вытирают тебе слезы и говорят, каким замечательным человеком был твой муж.

– Это только в первой части поминок. Во второй все ссорятся, обнимаются и падают в салат. И вообще многим начинает казаться, что они пришли в гости, – неосторожно сказал Ржевский.

– И ты говоришь об этом мне? Да я до тебя была вдовой четыре раза!.. Или больше? Впрочем, это совсем не важно. Тебя я пока не считаю, – произнесла Недолеченная Дама.

– Пока? – недоуменно переспросил поручик и посмотрел на жену безо всякого восторга.

Тем временем Зербаган закончил свою беседу с преподавателями Тибидохса.

«Грамотно он указывает нам наше место… Это маг, сделавший себе из хамства карьеру. Любопытный типаж! Значит, чтобы преуспевать, необязательно казаться симпатягой», – мрачно думала Медузия, не трудясь экранировать свои мысли.

Ей ясно было, что от Зербагана не следует ждать снисхождения. В том, что отчет его будет отрицательным, сомневаться не приходилось. Бессмертник Кощеев отлично знал, кого и зачем он посылает.

Зербаган грузно повернулся к Медузии. Края его жабьего рта поднялись в подобии улыбки. Выцветшие картонные глаза встретились с пылающими глазами доцента Горгоновой.

– Мне хотелось бы отдохнуть с дороги, чтобы завтра с утра приступить к проверке. Никто не хочет проводить меня в комнату и помочь донести вещи?

Зербаган кивнул на небольшой кожаный чемодан, который минуту или две назад сам собой возник рядом с его ногой. «Адресная телепортация. И какая невероятная точность! Он сильный маг, спору нет», – оценила Медузия.

– Может быть, вы… э-э… драгоценный Ахахах, поможете? Я бы вас попросил поработать немного носильщиком! – нагло потребовал ревизор.

Тарарах демонстративно повернулся к Зербагану спиной. Преподаватели замялись.

– Я вас провожу, если позволите… – откашлявшись, предложил Поклеп Поклепыч.

Он стоял, вытянувшись, как старый служака, и, прижав руки к бедрам, верноподданнически поедал Зербагана глазами. Заметно было, что суровый тибидохский завуч ощущает в посланце несомненное начальство.

«Странный этот Поклеп! Всегда замечала: чем с ним хуже – тем он лучше. А начнешь говорить по-хорошему, сразу хамеет. На что он, интересно, надеется? Что Сарданапала турнут, а сам он станет директором школы в Заполярье?» – подумала Медузия, но тотчас отогнала эту мысль.

«Нет, Поклеп слишком верен Сарданапалу. Если он и старается поладить с Зербаганом, то лишь для того, чтобы спасти школу», – решила доцент Горгонова. На этот раз она была осторожнее и экранировала мысли прилипчивой песенкой: «Пошла Варя во лесок, нашла Варя лопушок».

Видя, что других желающих идти с ним не наблюдается, Зербаган заверил Поклепа, что будет ему крайне признателен за помощь. Свои слова ревизор сопроводил подобием улыбки. Одеревеневший мертвяк, которого бьют током, и тот улыбнулся бы приветливее.

Схватив чемодан, Поклеп, желая угодить гостю, протянул руку за его посохом. Венчавший посох мраморный шар предостерегающе полыхнул. Лицо Зербагана перекосилось. С неожиданной резвостью он отскочил и толкнул Поклепа в грудь, мешая ему коснуться посоха.

– Это я прекрасно донесу сам! Бобес, за мной! – сказал он со злобой и быстро направился к галерее, которая соединяла стену с Башней.

Карлик-секретарь, наблюдавший за историей с посохом с липкой усмешечкой, спохватился и с собачьей преданностью кинулся за хозяином. Стараясь поместиться с ним рядом на узкой стене с зубцами, он вынужден был скакать боком, размахивая руками, как птица крыльями.

– Дрянь, а не человек! Бывают же такие, – процедил Тарарах сквозь зубы.

Сложно было сказать, кого он имеет в виду – секретаря или его хозяина. Оба подходили под это определение.

Поклеп, удивленно пожимая плечами, засеменил за Зербаганом. Чемодан, оказавшийся довольно тяжелым, колотил его по коленям. Преподаватели проводили их растерянными взглядами.

– Сарданапал, вы заметили, как наш гость всполошился? Даже испугался? – негромко спросила Великая Зуби, когда те скрылись внутри галереи.

– Да.

– Он едва не ударил Поклепа! А ведь тот только хотел взять его посох!

– И это я заметил.

– Но что особенного в его посохе? Возможно, это сильный артефакт?

Помедлив, академик покачал головой.

– Не исключено. Хотя по мощи это явно не посох волхвов и даже не его воплощение. Но меня больше занимает перстень Зербагана. Почему там нет камня? – заметил он задумчиво.

– И все же Зербаган испугался, когда Поклеп протянул руку к посоху! – настаивала Зуби.

Сарданапал невозмутимо взглянул на нее.

– Возможно. У всех есть свои тараканы и свои скелеты в шкафу. Уважение к чужим тайнам – непременное условие сохранения собственных, – сказал он.

Зуби недоверчиво заморгала. Толстые стекла очков увеличивали ее грозные глаза с тяжелыми веками. Случись рядом сова, она застрелилась бы от зависти.

– Сарданапал! Я не верю своим ушам! Вы собираетесь с ним церемониться? С этим? – воскликнула она.

Академик покачал головой.

– Я не намерен лезть в его тайны. Вражда обязана быть великодушной хотя бы потому, что от дружбы великодушия редко когда дождешься. Никто не царапает тебя так больно, как друг. Хотя сам же потом прибежит замазывать зеленкой.

– Чушь! Я не верю в ненависть в белых перчатках. Если уж ненавидеть… так ненавидеть! Чтоб клочья летели! – сказала Зуби с негодованием.

– Видишь, Зуби, какие мы с тобой разные. А я вот вообще не верю в продуктивность такого чувства, как ненависть, – отвечал Сарданапал.

Пожизненно-посмертный глава Тибидохса достал золотой зажим и аккуратно закрепил им свои бунтующие усы. Усам не терпелось разобраться с медлительной, но сильной бородой, которая мирно дремала, обвив академику шею.

Зубодериха фыркнула. Ее глаза под выпуклыми стеклами сердито блеснули. Маленькая дамочка в пончо похожа была в этот миг на задиристого воробья.

Сарданапал примирительно коснулся ее локтя.

– Зуби, я вижу, что не убедил тебя. Это извечный спор темных и светлых магов. Каждой стороне есть что положить на весы… Однако мне всю ночь работать. Книги отчетности Тибидохса в кошмарном, запущенном состоянии.

– Правда? – не поверила Зуби.

Сарданапал задумчиво посмотрел на щеголевато загнутый край своей туфли. В персидском и мидийском царствах туфли носили именно такие, и глава Тибидохса был почему-то уверен, что рано или поздно мода вернется. Мода – это бегающий по комнате контуженный псих. Догнать его невозможно, но если спокойно стоять на месте, то рано или поздно он сам на тебя налетит.

– Видишь ли, Зуби, обычно я полагался на заговоренное перо. Оно само вело все книги. Но сейчас мне кажется, что лучше все перепроверить. Меди… простите… доцент Горгонова, вы не откажетесь помочь? – попросил академик.

– Доцент Горгонова не откажется! И не вижу, что здесь смешного? – холодно сказала Медузия, заметив, что губы у Зуби вытянулись в язвительную ниточку.

Когда остальные преподаватели разошлись, академик и Медузия долго молчали. Без слов они порой понимали друг друга лучше, чем со словами. Слова, если разобраться, прыгающие мячики в руках у жонглера. В общении людей действительно близких слова скорее затуманивают смысл, чем помогают что-то прояснить.

– Ты ведь знал Зербагана прежде? – спросила наконец Меди.

В мире нет ничего моложе старой любви. В присутствии других преподавателей Медузия старалась называть Сарданапала на «вы». Сейчас, однако, такая необходимость отпала.

– Да, знал. Видел его за заседании предварительной комиссии, когда летал на Лысую Гору, – подтвердил академик.

– Это было недавно. А до того? Вспомни!

– Зербаган не из тех, кто любит общество. Я тоже, как ты знаешь, кабинетный червь. Хотя лет двести назад, кажется, мы встречались в Магществе… Совсем мельком встречались, на уровне: «Вась-вась! Очень приятно! А я вообще-то уже ухожу!»

– И он уже тогда был с посохом?

– Кажется, да… Он всегда с посохом. Точно… он пожимал мне руку, а в другой у него был посох, – рассеянно сказал академик.

По волнообразному колебанию его бороды заметно было, что Сарданапал думает уже о чем-то ином.

– Перстень… он и тогда уже был без камня, – вспомнил вдруг он.

Глава 2
Контрабас прибывает по расписанию

Когда человек достигает своего потолка, он ударяется об него и падает вниз.

Печальная истина

Когда кто-то постучал в стекло, первой мыслью Тани было, что прилетел купидончик. Не отрываясь от конспектов, она привычно зачерпнула полную горсть печенья и дернула раму, собираясь произвести обмен. Ее оглушил страшный рев. За окном на новом громадном пылесосе, похожем на широкое хромированное ведро, восседал Баб-Ягун. Мощная, едва ли не в ногу толщиной, труба пылесоса была направлена вниз.

– Тук-тук! К вам можно? Это я, почтальон, привез кости на бульон! – воскликнул он жизнерадостно.

– Привет, Ягун! – сказала Таня.

Играющий комментатор наклонил голову и проницательно посмотрел на нее.

– И это все, чего я удостоился? Жалкого формального привета? Картина Репина «Не ждали»? – поинтересовался он не без ехидства.

– Я готовлюсь к экзамену!

– А, ну да! Экзамен у тебя как состояние души или как вечный насморк. У всех бывает, но не у всех проходит!.. Некоторые люди вечно ходят с салфеточками, сморкаются в них, а потом забывают где попало, как Попугаева.

– При чем здесь я?

– Да ни при чем. Не перестанешь ботанеть, станешь Шурасиком в юбке.

– Хорошего же ты обо мне мнения! И вообще: мне нравится Шурасик! – с обидой сказала Таня.

Ягун как обычно не полез за словом в карман.

– И мне, вообрази, Шурасик нравится! Но одно дело нравиться, а совсем другое быть похожим. Вот мне слон, к примеру, нравится. Разве из этого следует, что я мечтаю быть похожим на слона?

Шар сам подставился, чтобы влететь в лузу.

– Ты и так на слона похож! – сказала Таня, протягивая между Ягуном и слоном связующую нить.

Уши у Ягуна торчали так же, как в детстве, и так же рубиново пунцовели, когда сквозь них просвечивало солнце. Как в тот первый день в квартире дяди Германа, когда Таня ощущала себя самым несчастным человеком в мире… День, когда начались чудеса!

– Да, уши у меня козырные! Завидуешь – так и скажи! А что у нас тут? Приблудившиеся калории? Подкормка для сирот с крылышками?.. Нет-нет, не убирай! Оставлю себе на черный день! – засуетился Ягун.

Вскинув трубу, он ловко впылесосил с Таниной ладони печенье. Тетради белыми растрепанными птицами вспорхнули со стола и отправились в нутро пылесоса вслед за покрывалом с кровати.

Это был уже явный перебор. Труба забилась, и, силясь проглотить ком, пылесос стал сипеть и кашлять, как подавившаяся лошадь.

– Это тоже на черный день? – хмуро спросила Таня.

Ягун замотал головой:

– Я не виноват! Он сам зацапал! Я его нравственно порицаю! Нет, ну каков у меня пылесосище! Просто зверь, да? Летаю и словно уже в рай попал! Спецзаказ магробополитена! Представляешь, сколько в нем ватт?

– Так там еще и вата? Жуть какая! – легкомысленно сказала Таня.

Что ни говори, а магическое образование имеет свои пробелы. Ягун выключил пылесос, который и без того уже почти заглох, и, втаскивая его за собой, через окно влез в комнату. Большое зеркало, висевшее в углу, немедленно поймало его отражение и, забавляясь, принялось вертеть, переодевая в самые невероятные костюмы. Вот Ягун в белом врачебном халате со стетоскопом на шее, вот в кожаной куртке из драконьей кожи с красным пиратским платком на голове, вот в строгом костюме в стиле «а шли бы вы со своим прайсом», а вот и в набедренной повязке племени мумба-юмба…

– Ишь ты! А в форме пожарника слабо? – заинтересовался Ягун и тотчас получил желаемое. Из зеркала на Ягуна уставился щекастый восемнадцатилетний лоботряс в пожарной форме.

– Прикольное зеркало! Где украла? – спросил Ягун.

– Тетя Нинель выписала на Лысой Горе и прислала Пипе.

– Ясно. А Пипенция испугалась, что зеркало при посторонних покажет ее в купальнике, и передарила тебе? Вот они – истинные мотивы великодушия! – понимающе заявил Ягун.

Таня улыбнулась. Последние полгода она боролась с собой и старалась не говорить ни о ком плохо. Но не говорить самой и слушать – это разные вещи.

– Пипа и правда немножко располнела, – признала она осторожно.

– Вот и я говорю! Еще половина этого «немножко», и в Тибидохсе придется усиливать лестницы, – кивнул Ягун. – А теперь момент! Ич! Ни! Сан!

Он поочередно отщелкнул все три зажима и, сняв с пылесоса крышку, извлек из мусоросборника конспекты и покрывало. Конспекты Таня сразу схватила, а покрывало так провоняло русалочьей чешуей, что пришлось испепелить его боевой иск-рой. Никаких иных способов спастись от назойливой вони не существовало.

– Знаешь, за что я тебя люблю? За то, что ты выше быта! – заискивающе сказал Ягун.

Таня мрачно подула на раскалившийся перстень. В комнате настойчиво пахло болотом.

– Кто тебе сказал, что я его выше? – спросила Таня с сомнением. Только что она в очередной раз убедилась, что дружить с Ягуном нелегкий труд.

– Ты должна быть выше! Человек, способный перегрызть глотку ближнему своему из-за покрывала, не достоин носить высокое имя «Татьяна», – коварно сказал Ягун и добавил: – Кстати, я ведь к тебе по делу.

– По какому делу?

– Ты в курсе, что через две недели – год, как мы закончили Тибидохс?

Таня была в курсе.

– Ага… Народ разлетелся кто куда. В магспирантуре мало кто остался. Кое-кто пишет, но многие пропали с концами.

Таня повернулась и посмотрела на кровать Склеповой, пустовавшую с тех пор, как одиннадцать месяцев назад Гробыня покинула Тибидохс. Рядом одиноко поскрипывал скелет Дырь Тонианно. Изредка по его руке от плеча и до запястья пробегала волна. Ржавая шпага звякала. Дырь Тонианно тосковал. Будь он человек, о нем сказали бы, что он похудел и осунулся. Однако скелет осунуться не мог, и в этом было его преимущество, хотя и грустное. Пипа, не закончившая еще учиться, так как она поступила в школу позже, переехала в освободившуюся комнату Верки Попугаевой, и Таня смогла вкусить все удобства отдельного проживания. Правда, удобства эти были скорее надуманные, поскольку Тане нередко бывало скучновато. Лучше уж Пипа, чем совсем никого.

– А давай соберем народ снова! На годовщину выпуска! Сарданапал и Медузия не против, – радостно сообщил Ягун. Он явно собирался сделать это как-то более торжественно, но не удержался и выпалил сразу.

– Ты что, серьезно? Преподы разрешили? – усомнилась Таня.

Играющий комментатор с негодованием выпрямился.

– Серьезно? Я? Терпеть не могу это слово! От него веет жутким занудством!

– Так они разрешили?

Ягун хитро прищурился.

– Как тебе сказать? Что такое, в сущности, вечер встречи? Слетелись люди на пять-шесть часиков. Вспомнили прошлое, потрепались, выпили тайком бутылочку амброзии, посмотрели друг другу в ясные очи, обменялись номерами зудильников, по которым никто никогда не будет звонить, и все – пора разлетаться… Нетушки! Мне этого мало. За такой короткий срок я не успею эмоционально прочухаться.

– И что? – нетерпеливо спросила Таня.

– А то, что я выпросил у преподов ТРИ ДНЯ! – радостно завопил Ягун. – А то и больше чем три, понимаешь? Как карта ляжет! Поклеп разворчался, что не сможет найти столько свободных комнат, но тогда бабуся – хех! – сказала, что положит всех, кому не достанется мест, в магпункт, и ему пришлось заткнуть фонтан аккуратно свернутой тряпочкой… Комнаты – ха! Я вообще не верю, что кто-то будет спать эти три дня. В мире существует столько взбадривающих заклинаний!

Таня уставилась на Ягуна с радостным недоверием.

– Три дня? И Медузия с Зуби не против?

Ягун замялся. Пижонство в нем боролось с фактами.

– Они согласились на удивление быстро. Их даже не пришлось колотить головой о колонны…

– Ягун! Ты лжешь как сивый… как симпатичная старая лошадка некогда мужского пола, – воскликнула Таня.

– Ну хорошо! Я попросил бабусю. Бабуся – Соловья, Соловей – Зуби, та – Медузию, и они обе уломали Сарданапала… Ну не Тарарах же будет палки в колеса ставить? Даже Поклеп скрипел значительно меньше, чем можно было ожидать. Реально против только Безглазый Ужас, но, поскольку он призрак, к его мнению никто всерьез не прислушивается.

– А он против?

– Не то слово. Рвет и мечет. Швырнул в Сарданапала свою голову. Так и ушел без нее, натыкаясь на стены!

Таня поморщилась. Ужас всегда любил хорошо отрежиссированные, постановочные истерики. Чего стоила одна его привычка раз в месяц, строго по расписанию, звенеть кандалами и, завывая, шататься по подвалу, пугая нервных первокурсников?

– Странный он какой-то. Ему-то какое дело? – спросила она.

– Обычная история. С призраками вечно что-то не так. Пророчествует, что все скверно закончится, что мы не знаем историю Тибидохса и прочая чушь в том же духе, – отмахнулся Ягун, но тотчас, вспомнив о чем-то, приуныл.

– Правда, может, скоро и Тибидохса никакого не будет, – добавил он грустно.

– Как это? – встревожилась Таня.

Ягун огляделся и, убедившись, что никого нет рядом, поманил ее к себе.

– Ты умеешь хранить секреты? Тогда слухай сюды!.. Ой, блин! Я же поклялся мамочке моей бабусе Разрази громусом, что не скажу об этом ни одной живой душе! Что будем делать? Убивать тебя вроде жалко.

– Живой душе? – невинно переспросила Таня.

Таня и Ягун обменялись многозначительными взглядами, после чего Таня показала пальцем на стул. Плох тот магспирант, который не знает, как обойти Разрази громус. Магия такого рода действует прямолинейно и растолковывает все буквально, что очень располагает к казуистике.

Ягун хмыкнул:

– Думаешь? А вдруг это не стул, а какой-нибудь заколдованный прынц? Типа: «Мама, не превращай меня в мебель! Я буду есть манную кашу!» Не жалеешь ты меня, Танька!.. Ну да ладно!.. Рискнем старостью лет!

Внук Ягге подошел к стулу, нежно похлопал его по спинке, смахнул с сиденья пару пылинок и, усевшись рядом со стулом спиной к Тане, вкрадчиво сказал:

– Стул, а стул! Тут такое дело… разговор есть! Слушать будешь?

Стул, понятное дело, промолчал. Он был сдержанный парень.

– Так вот, стул, какое дело! К нам, брат мой стул, в Тибидохс вчера вечером приперся проверяльщик с Лысой Горы. Мрачный тип по имени Зербаган. Ходит по школе со здоровенным таким посохом, который заканчивается каменным шаром, и сует свой нос во все дыры, куда нос может теоретически пролезть.

– А что хочет проверяльщик? – спросила Таня.

Ягун благоразумно промолчал. По сценарию он вообще не должен был догадываться о присутствии в комнате Тани. Все-таки Разрази громус – клятва смертельная, и забывать об этом не стоило.

– Стул, а стул! А что… э-э… что едят на завтрак хмыри? – поправилась Таня. Вопрос про проверяльщика был уже задан, и теперь требовалось немного запудрить заклинанию мозги.

– Хмыри, дорогой стул, едят на завтрак разное! Особенно уважают тухлятину!.. – вновь заговорил Ягун. – А еще, брат мой стул, Зербаган хочет добиться, чтобы Тибидохс перенесли с Буяна на север, где мошкара и вечная мерзлота. Туда, где не могут жить драконы, перемрут единороги, погаснут жар-птицы и где нежить шныряет, даже не скрываясь. А наш замечательный остров Буян, этот царственный рай, на котором ты, стул, вырос и был взлелеян с младой полировки, загонят тому, кто даст за него больше презренных зеленых мозолей. Ты удручен, брат стул? Я вижу, ты рыдаешь и пыль уныния садится на твою многострадальную спинку!

Таня подумала, что Ягун неисправим. Он и здесь не может обойтись без аффектации и преувеличений. Даже в глубокой старости, умирая, он, вероятно, обратится к своим наследникам с прочувствованной речью в стиле: «Дети и внуки мои! Вытрите глаза и носы! Возликуйте, что вы наконец сумеете пожить немного для себя! Ваш дедушка, ваш господин, ваш царь, ваш раб, уходит в мир иной!»

– Слушай, стул… – сказала Таня. – Если все так скверно, то почему Сарданапал согласился на встречу выпускников? У него же и так по горло проблем? А тут еще мы чего-нибудь учудим.

Ягун поскреб пальцами шею.

– Ах, стул, деревянный брат мой! Как замечательно, что никто нас не слышит и ничего не может вякнуть! Потому что если бы кто-то что-то вякнул, я ответил бы, что Сарданапал, этот великий человек, чья борода так длинна, а ум фундаментален, любит своих учеников и никогда ни в чем им не откажет. Шмыг-шмыг, стул! Я рыдаю и бьюсь головой о твою жесткую ножку! А теперь, стул, я заканчиваю нашу с тобой приватную беседу. Знай, что ни одной живой душе я не выдам тайны, защищенной Разрази громусом! И эту жуткую клятву взяла с меня, стул, заметь, родная бабуся, которая наотрез отказалась верить, что я вообще умею хранить секреты!

С этими словами Ягун решительно встал и, мигом утратив интерес к своему деревянному брату, взгромоздил на его сиденье свой тяжелый военный ботинок. Ягун ценил высокие ботинки. Они позволяли не только хорошо пинаться, но и колотить пятками заупрямившийся пылесос. Похожие ботинки ценила и его девушка Катя Лоткова, правда, в отличие от Ягуна, ее обувная армия была разнообразнее, и, кроме тяжелых ботиночных танков и прочей сапожной артиллерии, насчитывала и легкие кавалерийские соединения туфель, босоножек и прочей кокетливой рати.

Полюбовавшись на свой ботинок, Ягун точно по струнам провел пальцами по шнуркам, поцокал языком и лишь после этого соблаговолил вспомнить о Тане.

– О, ты уже тут! Давно пришла?

– Час назад, – с иронией сказала Таня.

– Тшш! Ты что, перегрелась? – испугался Ягун. – Ладно, неважно… Смотри, что у меня есть!

Он сунул руку во внутренний карман драконбольного комбинезона и, порывшись, извлек толстую пачку приглашений. На обложке светилась, мигала вечерними огнями Большая Башня Тибидохса. У башни с дубиной в руках ошивался циклоп Пельменник, на лице которого было написано желание испортить всем праздник. Заметив, что на него смотрят, циклоп завозился, как паук. Единственный его глаз, выпученный, в багровых прожилках, заворочался в орбите. Ягун и Таня поспешно выставили блоки, скрестив указательный и средний палец. Не заблокировался только скелет Дырь Тонианно. Бедолага отлетел к стене и врезался в нее, как человек, в которого выпалили из дробовика.

– А этот откуда взялся? Вчера его не было! – хмуро сказал Ягун. Он попытался ногтем сощелкнуть Пельменника с обложки, однако тот только ухмыльнулся и никуда не исчез.

– А нельзя было купить приглашения без Пельменника? – поинтересовалась Таня.

Ягун смутился.

– Купить? Что я могу купить, когда я всем вокруг должен за пылесос? Джинн Абдулла дал мне их совершенно бесплатно.

Таня понимающе хмыкнула. Подарок Абдуллы! В сущности, больше ни о чем можно было не упоминать. Она перевернула верхнюю открытку и прочитала:

«Вера Попугаева!

Двадцать третьего июня сего года в Зале Двух Стихий школы магии Тибидохс (о. Буян) имеет место быть встреча выпускников, которая продлится до утра двадцать шестого. Искреннее надеемся, что Вы сумеете найти время и прилететь.

Грааль Гардарика будет разблокирована для Вашего кольца на весь указанный период.

С уважением, Ваш Сарданапал Черноморов, глава Тибидохса, лауреат премии Волшебных Подтяжек, академик».

– Как-то очень уж торжественно! Что, действительно академик писал? – усомнилась Таня, поочередно просматривая еще несколько открыток. Все совпадали слово в слово, за исключением, разумеется, обращения.

Ягун замотал головой так энергично, что, казалось, еще немного – и уши захлопают его по щекам.

– Не-а. Издеваешься, что ли? Сардик только подписывал. А писала моя бабуся. Мне самому было влом, и я провел с ней агитационную работу.

– «Имеет место быть» – это Ягге придумала?

– Ага. Я предлагал написать «состоится», но бабуся была против. Она убеждена, что в «имеет место быть» присутствует старомодная надежность… В ее времена именно так и писали. В общем, я не стал спорить, когда сообразил, что есть на кого спихнуть заполнение билетов, – заметил Ягун.

Таня кивнула. Почерк был круглый, ровный, каллиграфический. Очень непохожий на обычные каракули играющего комментатора.

– А теперь самое ответственное! – с зашкаливающей бодростью продолжал Ягун. – Надо пригласительные доставить адресатам. Не стоит доверять купидонам. Эти пройдохи все напутают. Облопаются пирожными, выпьют слишком много воды с газом и будут палить в лопухоидов из лука. Думаешь, откуда берутся скоропалительные браки?

– Думаешь, из-за газированной воды?

– Ну уж не знаю… Вслушайся: «палить из лука», «скоропалительные» – какая-то общая идея определенно прослеживается… Опять же точный адрес многих неизвестен, а раз так – придется пораскинуть мозгами, которых у купидонов нет. В общем, я сказал Сарданапалу, что пригласительные развезем мы с тобой. Половину ты, половину я…

И, не дожидаясь Таниного согласия, Ягун принялся раскладывать приглашения на две кучки. Таня посмотрела на Ягуна, и ей почудилось, что кое-кому не терпится поскорее объездить новенький пылесос.

– Тэк-с… – бормотал лопоухий комментатор, раскидывая билеты со стремительностью карточного шулера. – Тебе – Гробыня с Гломовым, мне – Горьянов… Ой, мамочка моя бабуся, как не повезло-то! Тебе – Тузиков, мне – Попугаева. Тебе – Жикин, мне – Семь-Пень-Дыр. Тебе – Шито-Крыто, мне – Пупсикова. Тебе – Ванька, мне – Зализина… А раз Зализина, то до кучи и Бейбарсов. Все равно они вместе… Еще есть Свеколт и Аббатикова, но им, я думаю, можно и с купидонами послать… Блин, ну и кривой же сегодня день!.. Тань, а Тань, давай стопками меняться!

– Ну уж нет! Чтобы я к Зализиной летела? Хватит с меня, что Жикину нести надо, – отказалась Таня.

Ягун вздохнул.

– Ну так и быть! Уломала! Тогда держи до кучи Шурасика. Он, к слову сказать, в Магфорде, у своего прохфессора кислых щей. Выцарапывай его оттуда!