Читать книгу: «Веселые приключения мальчишек», страница 15

Самая верная примета

Если вы увидели двух сопящих индивидуумов, сосредоточенно тащащих корявое гнилое бревно, о назначении которого никому кроме них не известно, то значит, перед вами дети.

***

Закон подлости

Я взял и подбросил вверх бутерброд. Он упал маслом вниз!

Я снова взял уже другой бутерброд – и он тоже упал маслом вниз!

Тогда я собрал массу ребят и торжественно объявил: – Ура! Закон подлости работает! Все бутерброды падают маслом вниз!

И подбросил третий бутерброд в воздух……..

Все проводили его глазами вначале в небо, затем на землю. И….. бутерброд упал маслом вверх!

Закон подлости снова сработал!

***

Кот

На помойке сидел кот, он думал.

Я проходил мимо и тоже думал.

Мы встретились с ним взглядами.

Я сказал: – Мяу

Он ответил: – Здравствуй.

Я оторопел и почесал в недоумении макушку: – Не пойму, кто из нас кот!?

– Я,– ответил кот прищурившись.

– Тогда почему ты вместо «Мяу» говоришь «Здравствуй»?

– Потому, что ты это сам придумал, литератор несчастный, – вздохнул кот и принялся умываться.

Обмен – дело тонкое

– Давай меняться!

– Давай! А на что?

– Я тебе перочинный ножик, а ты мне индейца!

– Н..е..е..ет…… индейца мне жалко.

– Тогда на пистолет с пистонами!

– Как же! Мне его только вчера купили!

– Ну, тогда давай на книжку с картинками!

– Еще чего!

– А на паровозик?

– Мне он самому нужен!

– А что у тебя еще есть?

– У меня?

– Да!

– Ну ….. у меня есть солдатики, клюшка, мячик, стекло увеличительное, рогатка, челюсть вставная – бабушкина! Много чего!

– Так давай меняться на то, что тебе не жалко!

– А мне все жалко!

– Как это…!?

– Вот так! Сам удивляюсь! Вроде и не нужно ничего! А как стали меняться, оказалось жалко.

– Ну, так неинтересно!

– Почему!?

– Да потому что ты жадничаешь!

– Это я то жадничаю!?

– А кто же!? Я что ли?

– Ты!

– Я!?

– Конечно ты!

– Врешь!

– Не вру!

– Нет врешь! Я никогда не жадничаю, в отличии от некоторых!

– Ну, если ты не жадничаешь, тогда я придумал!

– Что ты придумал?

– Давай ты мне ножик просто так подаришь.

????????????.

Пострадавшие

Вася Басечкин и Витя Масечкин учатся на хулиганов. Они смело останавливают в темной подворотне самых маленьких ребятишек и отбирают у них деньги. Все их боятся, и им очень нравится такая жизнь.

Но сегодня им попался храбрый мальчишка!

– Денег? – спросил он. – Вам как? Поровну или одному побольше?

– Конечно, поровну! – возмутились Басечкин и Масечкин. Они считали себя очень справедливыми хулиганами.

– Ладно, – ответил парнишка и врезал им обоим, примерно поровну!

– Ой! Ай! – заныли Вася и Витя. – Он дерется!? Он знает против нас приемы! Это нечестно!

И побежали жаловаться в милицию.

Детсадовская история

Толстая Маша уже в старшей группе детского сада. Ей скоро в школу.

А Ване четыре года, и он меньше ее раза в три. Но он уже знает, что мальчик, и ходит с пластмассовым пистолетиком: – Пух! Пух!

Он и Машу расстрелял! Но та обиделась и пистолетик забрала.

– Отдай, дура! – кричит Ваня и прыгает вокруг огромной Маши, словно лилипутик.

– Допрыгнешь, тогда отдам, – флегматично басит Маша, подняв над головой пистолетик.

– Отдай!…. Отдай, нехорошая! – колотит ее Ваня в районе коленок: – Отдай! А то, как наподдам!

В качестве эпилога два рассказа для пап и мам
Дед

Я сидел перед дедом и читал книгу. Он сидел почти слепой и глухой, мучимый разными недугами и ужасно дряхлый.

И так я читал, а он молчал и о чем-то думал. Тихо и мерно тикали часы, стрелки которых медленно приближались к цифре пять. Рано смеркалось. Январский снег пышными шапками белел на крышах, пригибал ветви деревьев к земле. Очередная зима очередного 2001 года, наверное, мало отличалась от зимы 1890года – природа не любит быстрых перемен, хотя человек и тешит себя самодовольной надеждой изменить все и вся по своей прихоти.

Я вновь посмотрел на своего деда. О чем он думает стоя на пороге вечности, отчего больной, слепой, глухой и немощный цепляется за каждый день жизни? Какая трагедия разыгрывается внутри него!? Ведь впереди его ничего не ждет, в этой жизни у него нет будущего, а нереализованные мечты уже никогда не свершатся! Да и разве можно о чем-либо мечтать в 92 года, разве только о волшебно вернувшейся молодости, о грядущем бессмертии и воскрешении.

Страшно когда нет будущего! Когда есть лишь прошлое! Когда осознаешь что твоя жизнь на излете и ничего не в силах удержать тебя в этом прекрасном полном красок и звуков мире.

Дед пошевелился, заерзал на своем кресле и заговорил о былом. Его лицо озарилось радостью воспоминаний. В них он был молод, как и весь окружавший его мир, а на стариков и их странные горести он тогда не обращал внимания. Он просто их не замечал и не задумывался. Своя старость казалась такой далекой и нереальной, а жизнь бурлила столь заманчиво и волнующе, что хотелось отдаться ей полностью.

Я смотрел на деда и вдруг подумал – нас разделяет каких-то полметра стола, мир по-прежнему молод и прекрасен, жизнь столь же бурная и счастливо несчастливая, как и двести лет назад! Мы сидим рядом, но между нами пролегла невидимая граница времени. Его песочные часы давно перевернуты, его друзья давно умерли, – вымер без преувеличения почти весь земной шар, все человечество в ногу с которым он прошагал свою длинную дорогу жизни. Давно лежат в земле его одноклассники, и все с кем он встречался в ранней юности!

Все его даже лучшие воспоминания, будь то воспоминания о первой любви, о дружбе – это воспоминания о людях ушедших, – их уже нет! Весь его мир воспоминаний наводнен призраками и даже если услужливая память перевернет в этом мире все с ног на голову, некому будет опровергнуть явную нелепицу.

Я взял лист бумаги и записал эти мысли, а дед продолжал бубнить о своем, о том ушедшем в небытие времени.

А я подумал. Вот сейчас я встану, оденусь и уйду. Выйду на полные народа улицы и буду жить, так как умею и сколько мне отмерил бог, но я молод и полон надежд, во мне не перегорели стремления и мечты, я надеюсь на лучшее, и жду от жизни и людей только хорошее.

Я уйду и забуду на время о деде, занятый своими делами, своими проблемами. Я уйду в яркий красочный мир, хлопнув дверью, сбежав по лестнице на обледенелый тротуар, вздохну морозным воздухом наполняясь весельем,….а он останется! Сгорбившись в кресле, слепой и немощный он будет витать в тумане воспоминаний. Его слепые глаза вновь зажмурятся от яркого летнего солнца, от плещущегося у ног моря! Вновь сердце радостно сожмется от встречи с молодыми друзьями, от счастья, что все еще впереди!

Но, вернувшись, вынырнув из глубин своей памяти, он вновь ощутит себя несчастным, стоящим на пороге смерти никем не понимаемый и никому не нужный старик.

Трудное решение или собака монстр

Собираясь на театральную премьеру, я как всегда не поспевала. Время неумолимо поджимало, а мне необходимо было выгладить блузку и нанести последние штрихи к макияжу.

Одевшись, я подошла к зеркалу и чуть не застонала от разочарования. К вымытым, пышной гривой ниспадавшим на плечи волосам заранее приготовленное платье явно не шло! Поглядывая на стрелки часов, я лихорадочно копалась в шкафу, отвергая один вечерний наряд за другим.

Наконец решив эту проблему, я на пределе времени выскочила из квартиры, молясь о том, чтобы не попасть по дороге в «пробку» и успеть на спектакль хотя бы к последнему звонку!

Торопливо сбежав по лестнице и мельком кивнув поднимавшейся наверх соседке, я вышла на улицу и заспешила к автобусной остановке.

День, в смысле погоды, не задался. Небо, обложенное свинцовыми облаками, приблизило сумерки, обещал быть дождь, а я в спешке позабыла зонт, но возвращаться не хотелось.

Проходя мимо мясной лавки, я вспомнила, что собиралась прикупить на завтра продуктов, но сборы вывели меня из колеи, и теперь оставалось только вдохнуть и махнуть на эти планы рукою.

Машинально я скользнула взглядом по небольшой группе людей, терпеливо ожидавшей своей очереди. Семь обычных, ничем не примечательных людей, которым не лень потратить день в покупках. Я пронеслась мимо них, словно ветер, и собиралась перейти улицу, когда мой взгляд приковало необычное зрелище: чуть в стороне, в промежутке между лавками, стояла страшно худая собака, со следами ран на боках и спине. Не будет преувеличением сказать – это был скелет обтянутый кожей, живыми оставались только полные голода и тоски, большие на исхудалой морде, глаза.

Собака явно потерялась, так как на шее ее сиял дорогой ошейник.

«Сколько их, бедолаг, бродит» – подумала я с жалостью, собираясь пройти мимо, и вдруг увидела пролетевшую к бедняге сосиску. Кто-то из прохожих пожалел несчастную животину, не пожадничал, поделился!

Но собака повела себя странно, она почему-то не нагнулась за вкусным подарком, а сидела, пошатываясь из стороны в сторону, и казалось, что из ее глаз сейчас польются слезы.

И тут только я заметила страшную подробность, маленькую деталь, которую прежде упустила из виду – на собаку был одет намордник. Жесткий, не дающий есть и нормально пить намордник!

Человек, бросивший псу сосиску, наверное, как и я, в спешке не заметил намордника, а может, решил сделать доброе дело наполовину. Его можно было понять, так как перед ним сидела не простая собака, а известный своей свирепостью и непредсказуемостью Пит-Буль – терьер.

Я сама боялась и ненавидела столь опасную породу, оберегая свою дворнягу от острых зубов живущего в нашем доме монстра. Но сейчас я остановилась потрясенная этим зрелищем, словно вкопанная!

Возможно, кому-то и легче взять и уйти, действуя по известной поговорке «С глаз долой – из сердца вон». Я лично к таким не отношусь, зная, что если повернусь и уйду, то эти молящие о помощи глаза не дадут мне покоя. Где-то в глубине души я пожалела, что не пошла другой дорогой, проще об этом не знать, чем принимать нелегкое решение.

Что делать, как поступить, мучил меня вопрос. Страх и ненависть боролись во мне с состраданием. В то же время я отдавала себе отчет, что таит в себе данная порода, насколько опасна такая собака, особенно бездомная и голодная, если ее страшные клыки освободить от пут. Такая порода и с хозяином может натворить массу бед, а при мысли, что этот монстр, подобный взведенному пистолету в руках несмышленого ребенка, будет самостоятельно разгуливать по нашему району, меня пробирала дрожь.

Быть может, лучшим для всех исходом станет ее гибель – промелькнула у меня мысль? – Не я ли сгоряча давеча говорила, что таких собак надо уничтожать!

«Да, наверное, это будет самое правильное решение» – сказала я себе, не в силах оторвать взгляд от собачьих плачущих глаз.

Я разрывалась от противоречивых чувств. И так и эдак было плохо.

Да, я не любила Пит-Булей, осуждала людей, их заводящих дома, но с другой стороны, в чем виноват этот несчастный голодный пес? Он таким родился и совершенно не понимал, почему его избегают и не любят. Говорят, что дома, среди своих, они проявляют нежность и щенячью ласковость, что многое зависит от воспитания, от того, какие навыки привьют им хозяева.

Все эти мысли пронеслись мгновенно, продавщица продолжала отвешивать товар покупателю, а люди – проходить мимо изможденного обреченного пса. Он ни на кого больше не надеялся, зная, что его никто не пожалеет. Что творилось в его крутолобой собачьей голове, какие мысли копошились, сколько пришлось пережить несчастной собаке за последние дни: здесь и потеря любимого хозяина, и чужой, во всем враждебный ему мир, в наморднике он даже постоять за себя не может, наверное; пить он с трудом, но понемногу умудрялся, а вот еда для него стала недоступна, он (я повторюсь) не мог также постоять за себя, и это было видно по глубоким ранам на его тощих боках.

На мгновение, представив себе ожидавшую его мучительную постепенную смерть, я ужаснулась.

Наверное, я с самого начала знала, что подойду к нему, преодолевая страх, и, нагнувшись над его холкой, освобожу от намордника. Все то, что он мог совершить, все это были гипотетические угрозы, это могло случиться, а могло и не случиться, а обречь пса на верную гибель я была не в состоянии.

Подойдя к нему, я стала расстегивать намордник. Пес стоял смирно, поглядывая на меня влажными глазами, а стоявшие в очереди люди ворчали:

– Зачем вы это делаете?

– Вы знаете, что это за порода?

– Разве можно подвергать окружающих опасности?

– Раз сам хозяин оставил его в наморднике, не вам исправлять!

– Ведь это чудовище!

– Зачем вы снимаете с него намордник!?

– А вы попробуйте есть в наморднике, – огрызалась я, сама боясь делать то, что делала. Освобождая его, я взваливала на свои плечи груз огромной ответственности: ведь если назавтра он кинется на ребенка, я не прощу себе своего сегодняшнего поступка.

И вот пес свободен! Прежде еды он бросился к ближайшей луже и стал жадно лакать воду.

Он пил долго, и, глядя на него, очередь как-то поутихла.

– Бедняжка, – раздался из нее старушечий вздох.

– Изверги, не следят за своими животными, – поддакнул еще кто-то.

– До чего собаку довели…!

Настроение людей резко менялось, мне показалось, они сразу

сами вздохнули свободней. Наверное, не только меня терзали противоречивые мысли, только никто не хотел в них себе признаться.

Меня даже пропустили вне очереди, купить бедняге сосисок. И я купила! Накупила ему целый килограмм и разложила перед его носом. И мне стало радостно на душе и как-то очень празднично и легко!

А он, прежде чем начать есть, глядя на меня счастливыми благодарными глазами, подошел, виляя обрубком хвоста, и уткнулся крутым лбом, сухим носом в мою ногу, несколько раз приглашающе боднул мою руку в поисках ласки.

Я все же побоялась погладить его, почесать за ухом.

Он съел не все и, схватив в зубы остатки, потащил за собой хвост сосисок.

Я провожала его взглядом, пока он не скрылся в ближайшем лесочке – Страшный неведомый зверь, которого я пожалела.

12 июня 2001 год Дмитрий Соловьев.

Описаны реальные события, произошедшие с нашей соседкой Мариной Михайловной Докучаевой и рассказанные ею моей маме.

Собака звучит гордо

Трудно быть маленькой собачкой. Никто тебя не воспринимает всерьез. Вот и заливаешься в злобном лае и подпрыгиваешь, что бы тебя заметили.

Лаешь то ты ого-го!!! Но только практически ничего не слышно! Вот и подкрадываешься к водопроводчику со спины, что бы укусить его за палец! Хочется замахнуться на большее, но с моими маленькими зубками джинсы с карманами не прокусишь!

– Ой, что это почему я лечу. Вроде бы у меня нет крыльев!?

– Уй! Как же больно под хвостом!

– Вот это пинок! А где хозяйка!? Разве ж можно так с маленькой собачкой! Теперь долго буду хромать. А может, и не буду!

Собака – звучит гордо – не то, что драная кошка!

Волшебные времена моего детства

Пришла перестройка и в телевизоре появился Кашпировский. Злой черноволосый дядька, рычащий в микрофон, напоминал мне нечистую силу, о чем во всеуслышание, о нем заявляла церковь.

Как-то совсем незаметно в телевизор тихохонько забрался Чумак и они стали между прочим, неясными намеками обливать друг друга грязью.

Чумак, по крайней мере, не обезболивал бедную тетку по телевизору за тысячу километров от Москвы, а просто тихонько шуршал руками над ведром воды, беззвучно шевеля губами.

По всей стране сотни теток с очумелыми глазами лично общались с инопланетянами, рожали от них детишек и требовали алиментов у правительства, обвиняя КГБ в бесчеловечных экспериментах. Астрологи точно называли дату конца мира, но их знания, почему-то не спасали их от тюрьмы.

Мой папа над всем этим смеялся, но маму захватил воздух свободы, и она записалась сразу в многочисленные кружки.

Прохиндей, мошейники, бывшие охранники генсека Брежнева, а может просто самозванцы расцветали словно бледные поганки по всей стране.

Мне было десять лет и мне очень хотелось поверить и в инопланетян и в Чумаков с Кашпировскими. Мне хотелось увидеть чудо, а Россия напоминала со всеми этими гадалками, ведьмами, астрологами и различными религиозными сектами волшебный лес.

Тогда я наивно не предполагал, что это больше похоже на огромную помойку со злобными клопами и голодными тараканами готовыми тебя сожрать. И вообще жить было интересно, потому что об этих чудесах лженауки болтала вся страна.

Я честно высиживал вместе с мамой у телевизора, всеми силами надеясь, что меня введут в транс, тщетно прислушиваясь к своим ощущениям.

Мама рядом со мною то чувствовала приятное тепло, то жжение и у нее то проходила головная боль, то наоборот, начинала кружиться голова.

А у меня, вечно голодного, после получасового сидения просыпался волчий аппетит, что конечно списывалось мамой на эффект Чумака.

Как то мама провела меня за деньги в какой-то разоренный кинотеатр на сеанс великого в узких кругах экстрасенса Николая Николаевича о котором никто ничего не знал.

В зале набралась кучка слушателей, половина которых проходила мимо и случайно заинтересовалась ярко намалеванным на картоне объявлением, ну и конечно мы – приехавшие специально издалека.

У дядьки бодро вскарабкавшегося на сцену была очень интеллигентная клинышком борода и добротный светло-серый костюм, в котором он напоминал сбежавшего от белогвардейцев профессора-большевика.

Окинув зал оценивающим взглядом, он поморщился и о чем-то зашушукался с пышущим здоровьем конферасье.

– Николай Николаевич, ну так получилось, реклама не сработала, скажите спасибо, что хоть этих собрал – шурша деньгами уговаривал его остаться конферасье оказавшийся директором этого кинотеатра.

Вздохнув, дядька принялся вещать. Оказывается, он напрямую общался с богом.

С его слов общаться с высшим разумом было просто, и он даже потряс со сцены распухшей тетрадкой его потусторонних бесед, обозвав ее дневником.

Я слушал его с юмором, но другие отнеслись к этому милому болтуну совершенно серьезно.

Он врал самозабвенно, и было понятно, что сам он удивляется, откуда в зале собралось столько идиотов. Встретившись со мной взглядом, он смутился и отвел глаза.

Опровергнуть его мог только сам высший разум, чьим именем он бессовестно прикрывался.

Все было очень просто – он спрашивал небеса, а они ему отвечали.

Понятное дело ему никто не орал сверху откровения, просто он бодро строчил в своем блокнотике навеянные высшим разумом мысли и слова.

Жить ему было очень просто. Зашел в магазин, посмотрел на потолок, спросил высшие силы свежая ли на прилавке колбаса, получил положительный ответ и бодренько с товаром к кассе.

Самое смешное, что если бы у мамы были с собою деньги, она бы купила на следующий сеанс билет.

***

Как-то я простудился и остался дома в ожидании врача. Врачиха, начавшая обход с нашего дома буквально вытащила меня сонного и сопливого из нагретой за ночь постели, поставив меня перед собою в одних трусах.

Холодной трубкой, заставлявшей меня ежиться, она выслушала мое дыхание. Ледяными руками задрала мне голову кверху и заставила широко открыть рот и высунуть язык.

От засунутого в глотку металлического шпателя меня чуть не вырвало. Я лязгнул зубами, чуть не откусив докторице палец, но она уже повернув меня к себе спиною, прикладывала к лопаткам волосатое ухо и одновременно щекотно тыкала мне пальцами в ребра.

– Не хихикай! А то я ничего не услышу – строго сделала она мне замечание.

Но даже когда я перестал хихикать, она все равно ничего не услышала. Она так и сказала стоящей в дверях маме, что в легких у меня ничего нет, а то, что я кашляю это начинающийся бронхит.

– В школу долго можно не ходить? – с надеждой в голосе спросил я, но она только закатила глаза.

– Пойдемте на кухню, я вам все напишу и объясню – сказала она маме, игнорируя меня.

Может быть у меня этот самый бронхит и сопливый нос, но уши то у меня были в порядке. Надев тапочки, я быстренько прокрался в коридор, но на кухне только шуршала бумажками врачиха и вздыхала мама. Подслушивать еще мешало бубнящее радио. Но я терпеливо ждал, когда начнется диалог.

– Может быть, хотите чаю – спросила мама.

– Спасибо, но я недавно завтракала и не голодна. Вот вам рецепт, купите ему отхаркивающие и микстуру ну и аспирину, если у него сильно поднимется температура.

В коридоре было прохладно, я поежился, задергав плечами. Лекарства меня не интересовали, я ждал волшебные слова.

– Придете ко мне в поликлинику через неделю, если что, то вызывайте на дом снова – сказала врачиха, отодвигая стул, и я на цыпочках направился к постели.

Слова врачихи оправдали мои надежды и, забравшись под одеяло, я улыбался все шире и шире.

– Ура целую неделю бить баклуши и делать вид, что учишь уроки! А если повезет, то и вторая неделя тоже моя!

Болеть я любил всегда, если это не каникулы или почти лето, тогда болеть это просто форменное издевательство над организмом, и полные кранты. Абсолютная несправедливость!

Мама взяла больничный по уходу и с ходу принялась меня лечить словно подопытную крысу, сбежавшую из исследовательского института.

Вместо любимого нафтизина, она капала мне внос какие-то жгучие капли, от которых у меня вытаращивались глаза и прояснялись мысли и вся голова. Она ставила мне через день банки и горчичники. Банки хотя бы не жгли и не щипались, но во что потом превратилась моя спина.

Как-то умываясь, я краем глаза увидел на ней какие-то почти черные круги как раз размером с банку и ойкнул разглядев что моя спина выглядит как копченая колбаса.

– Мама как я теперь буду ходить на физкультуру и в бассейн – со слезами в голосе накинулся я на нее.

– Ничего страшного, скажешь, что тебе ставили банки, и мальчики поймут – спокойно ответила она.

– Больше я их ставить не буду, как ни уговаривай! только горчичники – твердо заявил я, надеясь, что следы от банок быстро исчезнут. Ведь через несколько дней наступит весна!

Но, не смотря на эти неприятности болеть намного лучше, чем учиться и ходить в школу.

Из всего лечения мне нравилось только малиновое варенье, которое я в неимоверных количествах поглощал. Правда к нему прилагался кипяток или горячий чай, но такой напиток кроме пользы был еще очень вкусный.

Я пил, обжигая о кружку губы, и усиленно потел. Мама меняла мне рубашку за рубашкой. По ее мнению пот от малинового варенья меня выздоровлял.

– Из тебя с потом выходят вредные шлаки! – говорила она не слишком понятные слова.

А вечером она гнала меня в большую комнату к телевизору, на экране которого словно большая мышь шуршал руками и губами безмолвный Чумак. На табурете перед экраном стояла трехлитровая банка с налитой из под крана водопроводной водой и чем то там заряжалась обретая невероятно целебные свойства. Ау кого-то, где то там, в бескрайней России рассасывался нерассасываемый шрам.

Я еще понимал Кашпировского, который заставлял шататься как зомби целые стадионы людей и это производило на меня некоторое впечатление.

Иногда я, стоя перед зеркалом и размахивая руками грохал в обморок воображаемый заполненный зрителями зал.

Но сидеть перед экраном и пялиться в добродушную физиономию шуршащего губами и прочими частями тела Чумака, мне казалось полным идиотизмом.

У меня в отличие от мамы, прикрывшей для концентрации внимания и биополя глаза, ничего не щипало, ни грело и не рассасывалось. Из всех шрамов у меня был только завязанный при рождении пупок, и я с ужасом думал, что будет, если он рассосется.

От простуды меня лечили таблетками, вареньем, микстурой, банками и горчичниками, я полоскал горло три раза в день, еще мне капали в нос эти раскаленные щипучие капли, но оказывается, меня вылечил своими тибидохами Чумак.

Если я во время обязательного телесеанса, чесал ногу или нос то это так на меня действовал своим шуршанием Чумак, если, напившись перед этим чаем, я срывался со стула в туалет, то в этом тоже был повинен добрый волшебник из телевизора.

– Вот видишь – радостно говорила мама – как благотворно действуют на тебя его сеансы, писай и какай побольше, не держи в себе эти шлаки.

Мама говорила это, словно я специально эти шлаки в себе копил.

Говорить ей, что я это и до Чумака регулярно делал, было так же бесполезно, как и отрицать пришествие на землю замаскированных инопланетян. Во что, кстати, я в то время охотно верил.

В это верили почти все мои друзья, потому что встретить и подружиться с инопланетянином это прикольно!

Через десять дней я снова пошел в школу со следами банок на спине и выжженном каплями от простуды, носом.

Но еще несколько лет мама защищала на моем примере чудесного выздоровления всех этих Кашпировских, Глоб и Лонге и конечно Чумака.