Необитаемая земля. Жизнь после глобального потепления

Природные пожары

Между Днем благодарения^[51] и Рождеством на юге штата Калифорния начинается сезон дождей. Но не в 2017 году. Пожар «Томас», худший из всех, что прошлись по региону той осенью (140), за один день разросся до 20 тысяч гектаров, выжег 1140 квадратных километров земли и привел к срочной эвакуации более 100 тысяч жителей штата. Через неделю после возникновения этот пожар, выражаясь зловеще клиническим языком пожарных, едва удавалось «сдерживать на 15%» (141). Эту цифру можно использовать в качестве поэтичной оценки того, до какой степени мы можем справляться с одним из проявлений климатических изменений, которые породили пожар «Томас» и многие другие природные напасти, предвестником которых он стал. То есть практически не можем.

«Горящий город – это сильнейший автопортрет самого Лос-Анджелеса», как выразилась писательница Джоан Дидион в своем эссе «Лос-анджелесский дневник» из сборника «Ковыляя к Вифлеему» (142), впервые опубликованного в 1968 году. Но эта метафора, возможно, была недостаточно яркой, поскольку пожар, разразившийся осенью 2017 года, привел к появлению в газетах, теленовостях, а также текстовых сообщениях обычных людей целой россыпи эпитетов: «немыслимый», «беспрецедентный» и «невообразимый». Дидион писала о пожарах, разоривших Малибу в 1956-м, Бел-Эйр в 1961-м, Санта-Барбару в 1964-м и Уоттс в 1965-м; в 1989-м она дополнила этот список в эссе «Сезон пожаров», в котором рассказала о пожарах 1968, 1970, 1975, 1978, 1979, 1980 и 1982 годов: «Начиная с 1919 года, когда в стране стали вести учет природных пожаров, некоторые районы горели по восемь раз».

С одной стороны, этот список учит нас не впадать в панику из-за природных пожаров – эдакую карикатурную калифорнийскую панику, когда все нервничают из-за события, происходящего здесь и сейчас. Но пожары бывают разными. Пять из двадцати худших пожаров за всю историю Калифорнии произошли осенью 2017 года (143), когда возникло более 9000 отдельных очагов возгорания, уничтоживших более 500 тысяч гектаров (144) – 5000 квадратных километров превратились в золу.

В октябре того года на севере Калифорнии всего за два дня возникло 172 пожара (145), разрушения быль столь суровыми и масштабными, что в двух разных газетах написали про две разные семейные пары, которые были вынуждены спасаться в своих бассейнах, пока смотрели, как огонь уничтожает их дома. Одна пара выжила (146), проведя в бассейне шесть часов, за это время их дом превратился в обугленное пепелище; а во втором случае выжил только муж (147) – жена, с которой они пятьдесят пять лет были вместе, умерла у него на руках. Американцев можно простить за то, что они путались в своих рассказах о произошедшем; всего за месяц климатический террор стал настолько всеобъемлющим, что даже стихийные бедствия вдруг обросли различными интерпретациями.

Следующий год принес новый вариант развития событий. Летом 2018-го пожаров было меньше, не более 6000 в общей сложности. Но всего один из них, состоявший из множества отдельных, в совокупности названных «Комплекс Мендосино», выжег более 200 тысяч гектаров земли (148). В общей сложности свыше 5000 квадратных километров штата были охвачены огнем, а в дыму оказалась почти половина округа (149). Севернее, в Британской Колумбии, дела обстояли еще хуже (150). Сгорело более 1,2 миллиона гектаров, из-за чего возникло столько дыма, что он мог бы – если бы огонь распространялся по маршруту предыдущих канадских возгораний – дойти через Атлантический океан до Европы. Затем, в ноябре, разразился пожар «Вулси», приведший к срочной эвакуации 170 тысяч человек, и еще более суровый пожар «Кэмп», который охватил свыше 500 квадратных километров и так быстро дошел до города, что 50 тысяч эвакуируемых были вынуждены бежать мимо взрывающихся машин, когда подошвы кроссовок плавились от контакта с асфальтом. Это был самый разрушительный пожар за всю историю Калифорнии, рекорд, до которого не дотянул даже пожар в Гриффит-парке, произошедший в 1933 году.

Если эти природные пожары не были беспрецедентными, по крайней мере в Калифорнии, то почему этот эпитет так часто появляется при их обсуждении? Подобно событиям 11 сентября, которые произошли после нескольких десятилетий мрачных фантазий американцев о судьбе Всемирного торгового центра^[52], этот новый вид террора в глазах запуганной публики выглядел как страшное климатическое пророчество, воплотившееся в реальность.

Пророчество оказалось тройным. Первая составляющая – обычное интуитивное предощущение климатических кошмаров, эдакое библейское дурное предчувствие, где вместо чумы – бесконтрольный пожар, словно пыльная буря из огня. Вторая составляющая – расширяющаяся зона охвата конкретно природных пожаров, которые на западе США могут разрастись от одного порыва ветра. И третья составляющая, самая жуткая, словно являющаяся воплощением наших киношных страхов: климатический хаос может проникнуть в нашу самую неприступную цитадель – города.

Ураганы «Катрина», «Сэнди», «Харви», «Ирма» и «Майкл» познакомили американцев с угрозой наводнений, но вода – это лишь начало. В зажиточных городах американского Запада даже те, кто осознанно смотрит на изменения окружающей среды, последние несколько десятков лет ходили по улицам и ездили по шоссе, блуждали по переполненным товарами супермаркетам и вездесущему интернету с верой в то, что мы стали жить отдельно от природы. Нет, не стали. Лос-Анджелес – райский уголок, созданный в голой пустыне, – всегда был «невозможным» городом, как это блестяще подметил американский писатель Майк Дэвис (151). Картина пламени, охватившего восьмиполосное шоссе I-405, напоминает, что он таким и остается. И даже становится все более невозможным. Какое-то время мы верили, что цивилизация движется в другом направлении – делая невозможное возможным, а затем стабильным и обыденным. Но при изменениях климата мы, наоборот, приближаемся к природе и хаосу, идем в будущее, не имеющее сравнительных аналогий в истории человечества.

* * *

Два мощных фактора, словно сговорившись, не дают нам воспринимать пожары такого рода как норму, хотя ни один из них не дает и поводов для радости. Фактор первый – экстремальная погода не позволит нам этого сделать, поскольку она не будет стабилизироваться. А значит, можно смело предположить, что уже в ближайшее десятилетие эти пожары, ставшие кошмаром для каждого жителя Калифорнии, будут восприниматься на уровне «раньше было нормально». Старые добрые времена.

Второй фактор также является частью истории природных пожаров: теперь изменения климата наконец добрались до наших домов – в том числе не самых дешевых. Калифорнийские пожары 2017 года выжгли виноградный урожай всего штата (152), спалили загородные поместья стоимостью в миллионы долларов и угрожали музею Гетти (153) и особняку Руперта Мердока в Бел-Эйре. Пожалуй, трудно найти более яркие символы американского богатства, чем эти два здания. А неподалеку стремительно исчезала во мраке светлая детская фантазия Диснейленда, окруженного со всех сторон огнем на фоне жуткого апокалиптического оранжевого неба. На местных полях для гольфа богачи все равно появились в урочное время, размахивая своими клюшками в нескольких метрах от бушующих пожаров, что видно на фотографиях, кажущихся постановочными, – они наилучшим образом демонстрируют безразличие к происходящему локальной плутократии. Через год американцы смотрели в инстаграме на эвакуацию семейства Кардашьян, а затем читали о нанятых ими частных пожарных бригадах, в то время как остальные жители штата полагались на труд мобилизованных заключенных, получавших по доллару в день.

В силу своей географии и богатства Соединенным Штатам чаще всего удавалось до последнего времени избегать разрушений из-за изменений климата, которые уже ударили по менее развитым странам, – чаще всего. Тот факт, что теперь потепление добралось и до наших самых богатых граждан, – это не только повод для некрасивых всплесков либерального злорадства, но и знак того, что потепление не знает дискриминации. Внезапно становится гораздо труднее защищаться от того, что нас ждет.

Так что же нас ждет? Больше пожаров гораздо чаще будут выжигать намного больше земли. За последние 50 лет продолжительность сезона пожаров на западе Соединенных Штатов уже выросла на два с половиной месяца (154); десять лет самых активных пожаров в истории наблюдений пришлись на период после 2000 года. Совокупно по миру этот показатель (155) вырос почти на 20% с 1979 года^[53], и природные пожары в США сегодня выжигают вдвое больше земли, чем в 1970-м^[54]. Ожидается, что к 2050 году ущерб от пожаров вновь удвоится (156) и в некоторых районах Соединенных Штатов зона выгорания может увеличиться в пять раз. За каждый градус глобального потепления она может вырастать вчетверо. Это означает, что при трех градусах потепления, нашем вероятном результате к концу столетия, ущерб от пожаров в США может стать в 16 раз больше нынешнего, когда за год уже выгорают миллионы гектаров (157). При четырех градусах потепления ситуация усугубится еще в четыре раза. Один капитан калифорнийской пожарной бригады считает, что даже сам термин уже устарел: «Мы уже не называем это сезоном пожаров, – сказал он в 2017-м. – Слово „сезон“ можно убрать – он длится весь год» (158).

Но природные пожары – не только американская привилегия; это глобальная эпидемия. В ледяной Гренландии в 2017 году пожары сожгли в десять раз больше земли, чем в 2014-м; а в Швеции в 2018 году загорелись леса за Полярным кругом. Пожары далеко на севере выглядят относительно безобидными, поскольку там живет не так много людей. Но усиливаются они быстрее, чем пожары в южных широтах, что серьезно беспокоит ученых: сажа и пепел от их горения могут осесть на ледники, те начнут поглощать больше света и быстрее таять (159). Еще один пожар в Арктике произошел на российско-финской границе в 2018 году, а дым от сибирских пожаров тогда дошел до материковой части США. В тот же месяц второй по разрушительности природный пожар ХХI столетия охватил побережье Греции и убил 29 человек. На одном из курортов десятки отдыхающих пытались убежать от огня по узкой каменной лестнице, ведущей вниз к морю, но по пути пламя догнало их, и они погибли буквально друг у друга на руках (160).

Последствия этих пожаров нелинейны и так просто не суммируются. Правильней будет сказать, что они порождают новые биологические циклы. Ученые предупреждают, что, даже когда Калифорния превратится в пыль в своем еще более сухом будущем, вероятность казавшихся беспрецедентными осадков также возрастет: до трех раз по сравнению с теми событиями, которые вызвали в штате Великий потоп 1862 года (161). И оползни – четкая иллюстрация того, какие новые ужасы нас ожидают: в январе 2018 года в Санта-Барбаре на расположенные в низкой части города дома обрушился с гор каменный поток, спустившийся вниз по холму к океану бесконечной коричневой рекой. Один отец в панике отнес своих детей на кухню и положил на мраморную столешницу, решив, что это самое прочное место в доме, а затем смотрел, как огромный булыжник разрушил комнату, где он только что оставил их. Один ребенок дошкольного возраста погиб, и его нашли в нескольких километрах от дома, в овраге с железнодорожными путями около берега, куда его отнесло, скорее всего, продолжительным грязевым потоком. На несколько километров.

Каждый год от 260 тысяч до 600 тысяч человек умирают из-за дыма от лесных пожаров (162), и пожары в Канаде привели к резкому росту числа госпитализаций на восточном побережье США (163). Питьевая вода в Колорадо была загрязнена много лет после пожара в 2002 году. В 2014-м северо-восточные территории Канады были окутаны дымом от природных пожаров, что на 42% увеличило число обращений в больницы (164) в связи с респираторными заболеваниями и состояниями, вызванными «глубоким» негативным воздействием на самочувствие, как описали его авторы одного исследования. «Одной из преобладающих эмоций у людей было чувство безысходности, – сообщил руководитель исследования. – Ощущение, что некуда бежать. Куда податься? Везде дым» (165).

* * *

Когда деревья умирают – естественным образом, от пожаров или от рук человека, – они выделяют в атмосферу углерод, который хранился в них иногда на протяжении столетий. Вот почему воздействие природных пожаров на выбросы является одним из худших проявлений климатической обратной связи – мировые леса, когда-то являвшиеся поглотителями углерода, станут его источниками, отдавая все свои запасы. Эффект значительно усиливается, когда огонь уничтожает леса, растущие на торфе. Торфяные пожары в Индонезии в 1997 году (166), к примеру, высвободили до 2,6 миллиарда тонн СО2 – 40% средних глобальных выбросов. Чем больше пожаров, тем больше потепление – тем больше пожаров. В Калифорнии один пожар может свести на нет все годовые усилия (167), предпринятые в рамках агрессивной природоохранной политики штата. Теперь пожары такого масштаба происходят каждый год. И это показывает, настолько ничтожны наши попытки подойти к снижению выбросов через веру в технологии. На Амазонке, в 2010 году пережившей свою вторую «засуху века» за пять лет, в 2017-м было зафиксировано 100 тысяч пожаров (168).

В настоящее время леса Амазонки принимают на себя четверть всего углерода (169), ежегодно поглощаемого лесами планеты. Но в 2018 году президент Бразилии Жаир Болсонару пообещал открыть леса для использования, то есть для вырубки. Хотите знать, какой ущерб один человек может нанести планете? Группа бразильских ученых рассчитала, что между 2021 и 2030 годами «обезлесивание» по инициативе Болсонару выдаст эквивалент 13,12 миллиарда тонн углекислого газа (170). В прошлом году все эмиссии США составили 5 миллиардов тонн. То есть только одно это решение дает в два или три раза больше выбросов, чем ежегодно вся американская экономика со всеми ее самолетами, автомобилями и угольными электростанциями. Больше всего выбросов пока производит Китай; в 2017 году на эту страну пришлось 9,1 миллиарда тонн выбросов. Это означает, что политика Болсонару увеличит глобальные выбросы на сумму годовых выбросов Китая и США вместе взятых.

Вырубка лесов дает около 12% глобальных выбросов углерода, а лесные пожары (171) – целых 25%. Способность лесных почв поглощать метан (172) снизилась на 77% всего за 30 лет (173), и те, кто изучает темпы исчезновения тропических лесов, считают, что эти процессы могут дать полтора дополнительных градуса глобального потепления (174) даже при немедленном прекращении выбросов от ископаемого топлива.

Исторически темпы выбросов от вырубки лесов были еще выше. С 1861 по 2000 год 30% всех выбросов пришлось на вычистку и выравнивание лесов (175); до 1980 года обезлесивание оказывало большой эффект на дни с рекордно высокой температурой, чем прямые выбросы парниковых газов. Не обошлось и без негативного воздействия на здоровье людей: каждый квадратный километр вырубленного леса дает 27 дополнительных случаев малярии (176) за счет так называемого векторного распространения – когда исчезают деревья, появляются насекомые.

Эта проблема не уникальна для природных пожаров: каждая климатическая угроза обещает запустить аналогичные разрушительные циклы. Одних пожаров нам было бы достаточно, но именно в каскадном хаосе кроется истинная безжалостность изменений климата – все, что мы когда-то считали стабильным, может жесточайшим образом обернуться против нас. Дома превратятся в оружие, дороги станут ловушками, воздух обратится ядом. Идиллические горные пейзажи, вокруг которых за много поколений сформировались целые курортные сообщества, станут безразличными убийцами – с каждым новым дестабилизирующим событием готовыми убивать снова и снова.

Больше не стихийные бедствия

Раньше люди наблюдали за погодой, чтобы предсказывать будущее; теперь мы увидим ее гневную месть за прошлое. В мире, потеплевшем на 4 °C, в экосистеме Земли будет происходить так много стихийных бедствий, что мы начнем называть их просто «погодой»: бесконтрольные тайфуны и торнадо, наводнения и засухи; планета окажется под постоянными ударами климатических событий, еще не так давно уничтожавших целые цивилизации. Сильнейшие ураганы станут формироваться все регулярнее, и нам придется выделить их в новые категории; торнадо будут ударять чаще (177), а путь разрушений может стать шире и длиннее (178). Градины увеличатся вчетверо.

Первые натуралисты-естествоиспытатели часто говорили о «глубине времени» – осознании величия какой-нибудь долины или ледникового бассейна, показательной неспешности природы. Но перспективы меняются, когда история ускоряется. Скорее всего, нас ждет то, что австралийские аборигены в разговорах с викторианскими антропологами называли «временем сновидений» или «всевременем»: полумистический опыт переживания в настоящем моменте безвременного прошлого, населенного далекими предками, героями и полубогами. Далеко ходить не надо: просто посмотрите видео разрушения ледника – и почувствуйте, что вся история одномоментно разворачивается перед вашими глазами.

А так оно и есть. Летом 2017 года в северном полушарии наступила экстремальная погода: три крупных урагана, один за другим, сформировались в Атлантическом океане (179); эпический «пятисоттысячелетний» ураган «Харви» вылил на Хьюстон столько воды (180), что каждому жителю Техаса досталось бы почти по 4,5 миллиона литров; 9000 калифорнийских пожаров охватили более 400 тысяч гектаров земли, а пожары в ледяной Гренландии были в десять раз сильнее, чем в 2014 году; наводнения в Южной Азии лишили жилья 45 миллионов человек.

Но лето 2017-го показалось сказочным по сравнению с рекордным летом 2018-го (181). С ним пришла неслыханная глобальная жара: в Лос-Анджелесе температура достигала 42 °C, в Пакистане – 50 °C, в Алжире – 51 °C. В Мировом океане на радарах одновременно появилось шесть ураганов, среди них был и «Мангхут», который сначала ударил по Филиппинам, а затем по Гонконгу, убив почти сто человек и принеся ущерб на миллиард долларов; и «Флоренс», который почти удвоил ежегодный уровень осадков в Северной Каролине, – больше 50 человек погибли, нанесенный ущерб оценили в 17 миллиардов долларов. Затем были природные пожары в Швеции, доходившие до Полярного круга, и на столь большой площади запада США, что континент задыхался от дыма. В итоге пожары уничтожили 600 тысяч гектаров земли. Национальный парк Йосемити пришлось частично закрыть, равно как и Национальный парк ледников в Монтане, где температура также поднялась под 40 °C. В 1850 году там было 150 ледников, сегодня осталось 26 (182). Остальные растаяли.

* * *

К 2040 году лето 2018-го, скорее всего, покажется нормальным. Но экстремальная погода никогда не станет «нормальной»: она словно эхо постоянно ухудшающейся череды климатический событий. Одно из самых страшных проявлений стремительного изменения климата состоит не в том, что из-за него в корне меняется наше привычное восприятие мира, а в том, что ранее немыслимые аномалии становятся все более привычными и в нашей реальности появляются новые категории катаклизмов. С 1980 года частота ураганов уже удвоилась (183), по данным Консультативного совета Европейской академии наук; согласно последним оценкам, Нью-Йорк будет подвергаться «пятисотлетним» потопам каждые 25 лет (184). Но где-то уровень морей поднимется еще выше, а значит, ураганы распределятся неравномерно: в некоторых местах ураганы такого масштаба станут происходить еще чаще. В результате у нас будет все больше случаев проявления экстремальной погоды – и тот объем бедствий, который когда-то вмещался в столетие, теперь будет происходить за 10–20 лет. В случае с Восточным островом Гавайев, который исчез под водой от одного-единственного урагана, это произошло за несколько дней.

Влияние климата на события с экстремальными осадками – ливни или «дождевые бомбы» – еще более очевидно, чем на ураганы, поскольку в этом случае зависимость совершенно прямая: теплый воздух удерживает больше влаги, чем холодный. Уже сейчас частота интенсивных дождей в США повысилась на 40% по сравнению с прошлым столетием (185). На северо-востоке страны – до 71% (186). Самые интенсивные дожди сегодня в три раза интенсивнее, чем были в 1958 году, и они продолжают усиливаться. Гавайский остров Кауаи, одно из самых влажных мест на Земле, в последние десятилетия был вынужден противостоять как цунами, так и ураганам (187); когда в апреле 2018-го на остров обрушился ливень, вызванный изменением климата, он вывел из строя все дождемеры, и Национальная служба погоды вместо точных данных смогла представить лишь догадки: за сутки выпало около 1,27 метра осадков.

Что касается экстремальной погоды, то беспрецедентные времена уже наступили. В Америке ущерб от обычных ежедневных ураганов – к которым мы привыкли – увеличился в семь раз с 1980-х годов (188). Частота отключений электроэнергии, вызванных штормами, удвоилась с 2003 года. Когда ураган «Ирма» только сформировался, его интенсивность была столь высокой (189), что некоторые метеорологи предложили создать для него новую, шестую категорию. Затем настал черед «Марии»: пройдясь по Карибам, ураган принес разрушение на архипелаг второй раз за одну неделю – островитяне не ожидали штормов такого масштаба чаще, чем раз в поколение, а возможно, и реже. В Пуэрто-Рико ураган «Мария» на несколько месяцев оставил значительную часть острова без электричества и водоснабжения, а также основательно затопил сельхозземли (190) – один фермер предсказал, что на следующий год урожая не будет вовсе^[55].

Последствия урагана «Мария» выявили один из наиболее мерзких аспектов климатического невежества. Жители Пуэрто-Рико – граждане США^[56] и живут не так далеко от материка на островах, которые миллионы американцев посещали лично. Но когда по ним ударило климатическое бедствие, мы отнеслись к их страданиям – возможно, в интересах психологической защиты – как к чужим и далеким. Трамп вскользь упомянул Пуэрто-Рико через неделю после урагана, и, как ни странно, так же поступили в воскресных ток-шоу. К выходным, спустя всего несколько дней после урагана, новости о нем исчезли с первой полосы The New York Times. После конфликта между героическим мэром Сан-Хуана и Трампом во время его проблемного визита на остров – когда он бросал в толпу бумажные полотенца людям без воды и электричества, как майки во время матча на стадионе, – ураган стал политическим вопросом, и американцы чуть больше задумались о разрушениях. Но уделенное внимание остается минимальным в сравнении с гуманитарными потерями, если сравнивать его с реакцией на недавние природные бедствия на материковой части США. «Это дает нам некоторое представление о том, как правящий класс будет реагировать на аккумулирующиеся бедствия антропоцена, – написал культурный теоретик Маккензи Уорк в издании New School. – Мы предоставлены сами себе» (191).

В будущем то, что раньше было беспрецедентным, быстро станет обыденным. Помните ураган «Сэнди»? К 2100 году потопы такого масштаба будут случаться в штате Нью-Йорк в 17 раз чаще (192). Ураганы уровня «Катрины», как ожидается, будут приходить вдвое чаще (193). Глобально исследователи отмечают рост числа ураганов четвертой и пятой категорий на 25–30% при всего одном градусе глобального потепления (194). Только между 2006 и 2013 годами Филиппины пострадали от 75 стихийных бедствий (195); в Азии за последние 40 лет интенсивность тайфунов увеличилась на 12–15% (196), а доля ураганов четвертой и пятой категорий удвоилась, в некоторых районах – утроилась. К 2070 году азиатские мегаполисы из-за ураганов могут потерпеть материальный ущерб на сумму до 35 триллионов долларов (197) – против трех триллионов в 2005 году.

Сейчас мы не просто далеки от того, чтобы инвестировать в адекватную защиту от этих ураганов, – мы продолжаем строиться на пути их следования. Как будто мы поселенцы, каждое лето захватывающие новые земельные участки, расчищенные торнадо; мы слепо держимся за эту землю поколениями, страдая от стихийных бедствий. Более того, мы собственноручно ухудшаем ситуацию, поскольку асфальтирование вдоль уязвимых побережий, как в Хьюстоне и Новом Орлеане, блокирует естественные дренажные механизмы бетоном, который продлевает наводнения. Мы говорим себе, что «осваиваем» землю, устраивая населенные пункты посреди болот. Но на самом деле мы возводим мосты к нашим страданиям, поскольку уязвимы не только новые поселения, построенные прямо в зонах затопления, но и все поселения за ними, построенные из расчета, что их защитит старая болотистая береговая линия. Стоит задуматься, что мы подразумеваем под словами «стихийное бедствие» в наш век антропоцена.

Погодные условия «всевремени» не остановятся на побережьях, они коснутся жизней каждого человека на планете, вне зависимости от удаленности от моря. Чем теплее станет Арктика, тем интенсивнее будут вьюги в северных широтах (198), которые принесли на северо-восток Америки «Снегапокалипсис» 2010-го, «Снегмагеддон» 2014-го и «Снегзиллу» 2016-го.

Внутриматериковые эффекты изменения климата ощущаются и в теплые времена года. В апреле 2011 года – всего за один месяц – по американским равнинам прошлось 758 торнадо (199). Предыдущим рекордом за апрель было 267, а исторический максимум за месяц – 542. На следующий месяц пришла новая волна, в том числе один торнадо, убивший 138 человек в городе Джоплин, штат Миссури. Так называемая американская Аллея торнадо сместилась на 800 километров всего за 30 лет. Хотя формально ученые не уверены, что изменение климата повышает частоту их формирования, пути разрушений, оставляемые торнадо, становятся длиннее и шире; они появляются от гроз, которые учащаются – количество дней с благоприятными для гроз условиями вырастет на 40% к 2100 году (200), по одной оценке. Геологическое бюро США – не самое склонное к алармизму учреждение даже по меркам традиционно консервативной американской бюрократии – недавно отработало сценарий экстремальной погоды, названный ARkStorm: в Калифорнии проходят сильные снегопады, из-за чего в Центральной долине возникает наводнение длиной 500 километров и шириной – 30, и еще более разрушительные наводнения происходят в Лос-Анджелесе, округе Ориндж и в районе Залива Сан-Франциско, что в совокупности приводит к срочной эвакуации более миллиона калифорнийцев; в некоторых районах штата ветры достигают скорости 200 километров в час, в большинстве остальных районов – 100 километров в час; оползни идут каскадами с гор Сьерра-Невада; общий ущерб достигает 725 миллиардов долларов (201), что почти втрое выше оценок от «самого большого» землетрясения в масштабе штата, чего все так боятся.

В прошлом, даже в совсем недавнем, подобные события воспринимались как наказания свыше, не укладывающиеся в рамки морали и логики. Мы видели их приближение, на радаре или со спутника, но не могли их интерпретировать – найти между ними какие-то внятные связи. Даже атеисты и агностики стали говорить про «деяния Божьи» после таких ураганов, пожаров и торнадо – вероятно, из чувства отчаяния, возникающего, когда некого обвинить в произошедшем, некого назначить ответственным за перенесенные страдания. С изменениями климата изменится и эта ситуация.

* * *

Даже когда мы привыкнем относиться к стихийным бедствиям как к обычным погодным явлениям, масштабы разрушений и ужасов, которые они принесут, не уменьшатся. В этом случае тоже работают каскадные эффекты: перед ураганом «Харви», во избежание повреждений оборудования, власти Техаса отключили в Хьюстоне системы мониторинга качества воздуха, и сразу же после этого с городского нефтехимического завода отделилось облако с «невыносимым» запахом (202). В итоге почти два миллиона тонн промышленных сточных вод вылилось (203) с одного нефтехимического завода в залив Галвестон. В общей сложности от одного этого урагана произошло более сотни «токсичных выбросов», в том числе 1,7 миллионов тонн бензина, 23 500 литров сырой нефти и огромный, в полкилометра шириной, выброс хлорида водорода, который при смешивании с водой превращается в соляную кислоту, «которая жжет, душит и убивает».

Ниже вдоль побережья, в Новом Орлеане, ущерб от урагана был не прямым, но город уже и так оказался отрезан от коммуникаций (204) – без полного набора дренажных насосов после урагана пятого августа. Когда «Катрина» обрушилась на Новый Орлеан в 2005 году, урагану достался отнюдь не процветающий город: к началу нового века численность населения там снизилась до 480 тысяч человек (205), по сравнению с пиковым – 600 тысяч в 1960 году. После урагана оно уменьшилось до 230 тысяч (206). С Хьюстоном другая история. В 2017-м он был одним из самых быстро растущих городов в стране (207) – а также городом с самыми быстро растущими предместьями (208), – и население в нем стало в пять раз выше (209), чем в Новом Орлеане. Трагическая ирония состоит в том, что многие новые жители, переехавшие в город за последние десять лет, сделали это из-за нефтяного бизнеса (210), который без устали подрывает общественное восприятие изменений климата и сводит на нет глобальные попытки по снижению выбросов углерода. Есть подозрение, что это не последний «пятисотлетний» ураган, который увидят эти рабочие до выхода на пенсию, и не последний, который увидят сотни нефтяных вышек у побережья Хьюстона или тысячи новых, строящихся в Мексиканском заливе, пока цена наших выбросов не станет столь болезненно очевидной, что эти вышки наконец будут закрыты.

Термин «пятисотлетний шторм» также помогает при оценке выносливости. Даже разрушенное сообщество, изможденное страданиями, может выдержать долгий период восстановления при условии, что у него есть ресурсы и политическая стабильность, а необходимость отстраиваться возникает раз в столетие – пусть даже каждые 50 лет. Но восстанавливаться в течение десяти лет, когда крупные ураганы могут приходить раз в 10–20 лет, – это совсем другое дело, даже для такой богатой страны, как США, и в таком благополучном регионе, как Хьюстон. Новый Орлеан до сих пор восстанавливается после «Катрины», более десяти лет спустя, и самый близкий от реки район едва заселен на треть от того, что было до урагана (211). Конечно, не помогает и то, что все побережье Луизианы поглощается морем (212); 5000 квадратных километров уже исчезло (213). Этот штат каждый час теряет участок земли размером с футбольное поле^[57]. В округе Флорида-Кис необходимо поднять более 200 километров шоссе, чтобы опережать рост уровня моря, что в общей сложности обойдется в миллиард долларов. А весь дорожный бюджет округа на 2017 год составил 25 миллионов (214).