72 часа

– Может, написали и забыли?

– Нет, не забыл. Нет, не писал.

– Заметьте, мы ведём себя вежливо, не избиваем вас.

– Меня это тоже удивляет.

Во время переписи моих компьютеров я задал вопрос:

– Может, мне собрать сумку для тюрьмы?

Молодой следователь удивился:

– Нет! Никто вас в тюрьму не повезёт.

Очень важный момент. Очень! При обыске следователь переписывал номера компьютеров, айпэда и айфона, всё, как положено. Но вот одна крошечная досада. Совсем мелочь. Мне забыли отдать копию списка моей техники. А значит, они у меня ничего не брали и ничего не должны. Ну да, есть понятые, но я не стану их беспокоить. Потому что с ними или без мне всё равно ничего не вернут. Так работает система в Беларуси, таких случаев много.

Они заранее знали, что меня надолго посадят в Витебское СИЗО, схема была отработана. Но в последний момент ситуация резко изменилась.

После обыска мы вернулись в РОВД, где опять чего-то долго ждали в коридоре. Затем меня завели в кабинет, где со мной остался разговаривать один из следователей. Добродушие и вежливость были оставлены за дверью. Около часа мне рассказывал, как сотрудники выполняют приказ, вылавливая всех несогласных, а если приказ будет нарушен, то он станет предателем, а предатели никому не нужны. Риторика для первоклассников, но точно не для меня. Время от времени заходил следователь помладше, «модный пиджачок», как я называл его про себя. Надеюсь, это не попадает под статью 369 УК РБ. Немедленно признаю вину и готов отбывать срок в концлагере под Слуцком. Его приталенный пиджачок очень ему шёл, но злобный взгляд выдавал сотрудника НКВД. Что-то мешало им забить меня дубинками на каменном полу карцера. В какой-то момент я отрешился от происходящего и наблюдал происходящее со стороны. За собой, за входящими сотрудниками, которые трясли передо мной листком из принтера копией комментария из «секретного» чата, который выдавался как неоспоримое доказательство моего злодеяния.

– Это ваше единственное доказательство? – я откровенно смеялся над этой бумажкой. Где она была утром, когда я рылся в туалетных урнах…

– Нет, конечно! У нас много доказательств (модный пиджак разводит руками, показывая, как много у них доказательств). Но мы же не будем сейчас их показывать.

– Почему нет? Я не стесняюсь. Я очень хочу узнать, как вы меня вычислили по айпи, когда в момент написания преступного комментария меня вообще не было в Беларуси. Это легко доказать.

Такой подлости от меня не ожидали.

– Где же у вас Телеграм?

Следователь разочарованно смотрел в экран моего айфона.

– А у меня его просто нет.

– А если мы его установим через симку, там всё будет?

Я пожал плечами. Что «всё» он хотел там увидеть? Оскорбления местного участкового? Нет, там такого точно не будет. Мало того, что у меня нет Телеграма, так ещё и в Беларуси меня не было.

– Вот признался бы, был уже дома.

Я смеюсь:

– Дома были бы вы, а я сидел бы на нарах в камере. Я предпочитаю невиновным пойти в тюрьму.

Около шести часов вечера приехал местный следователь. Единственный человек, который представился. Кто были эти двое из Витебска, я не знаю. В копиях, выданных мне, их имён нет. Меня привели к нему, он без эмоций объяснил мне, что он будет вести это дело, по его инициативе он включён в группу следователей. Группа следователей… Почему ещё до сих пор в Беларуси существует преступность? Сегодня для допроса уже поздно, поэтому допрос будет завтра. По закону меня задерживают на 72 часа для проведения следственных мероприятий. Я представил, какие следственные мероприятия у них будут 31 декабря и 1 января.

– Так что, нам выгружать всё из багажника и оставлять вам? И его тоже вам оставлять? – услышал я от модного пиджака разочарование дня. На тот момент я не понимал, что мне очень повезло. Какая—то сила отбила меня у Витебских следователей из отдела по борьбе с наркотиками. Предлагаю открыть новый отдел: по борьбе с Зориным Денисом.

Модный пиджачок попросил меня достать всё из карманов. У меня забрали всё вплоть до бумажных платков. Гигиеническая помада позабавила следователей.

– Это для чего?

– Губы сохнут на морозе.

Посмеялись между собой.

Модный швырнул мне помаду.

– На, это чтобы у тебя рот не засох.

Меня развеселило его желание унизить меня, но фантазии хватило только на финт с помадой. Забрав помаду, я оказался рядом с другим следователем.

– Вспоминайте обо мне за новогодним столом, – тихо сказал ему. Очень надеюсь, что вспоминал.

Все мои вещи, в том числе ключ от дома и бумажные платки, были помещены в коробку и опечатаны полосками с печатями и липкой лентой. Что им мешает открыть коробку без меня, я не знаю. Полоски наклеиваются новые, лента тоже. Коробку забрал       следователь. Единственный сотрудник, который мне представился. Скорее всего это спасло мой дом от внеурочного визита незваных гостей с целью оставить мне «подарок».

Все процедуры были завершены. Кабинет покинули все сотрудники следственных и прочих органов. А что было дальше, я писать не могу. Придётся ждать.

ИВС. Изолятор временного содержания. Философия ИВС – задержать на несколько суток можно любого человека. Для разбирательств и уточнений. А пока идут разбирательства, человека нужно унизить максимально сильно, не нарушая закон. Для этого просто создаются условия, в которых человек перестаёт быть человеком, он автоматически превращается       в существо на несколько порядков ниже.

В ИВС очень холодно, почти как на улице (около нуля), дверь открыта настежь, видимо, для свежего воздуха арестантам. Надзиратель – молодой парень – и дежурный наблюдали, как я раздеваюсь. До трусов. Вся одежда прощупывается и обследуется металлодетектором.

– Нужно снять трусы.

Надзирателю неловко. Он не привык принимать «Политических», чаще пьяницы и дебоширы. Дежурный глянул на мой пах, но перехватив мой взгляд, отвёл глаза.

– Нужно присесть один раз.

Я приседаю. В последующие разы приседал два раза.

– Когда вы будете поливать меня из шланга ледяной водой?

– Такое только в фильмах ужасов показывают. Надзирателю явно не по душе всё, что он делает со мной. Обувь в камере не положена, потому я разуваюсь и в носках захожу в камеру.

В камере Раймонд, гражданин Литвы, почти два года его возят сюда на суды из Витебского СИЗО. Вёз на фуре медикаменты из Латвии в Москву, в Бигосово его встретили высокие чины в погонах из Полоцка, обнаружили 140 килограммов каких-то наркотиков. Гашиш или марихуана, что-то растительное. За время следствия из него вытянули 9 000 byn под видом оплаты различных экспертиз. В Беларуси практика обкатанная: сажать кто побогаче и потом тянуть деньги. В это время кто-то строит себе дом. Умные прикидываются валенками: денег нет, родственников нет, продавать нечего. Таких выпускают через пару месяцев. История с Раймондом      заслуживает особого внимания. Из разговора с ним я нашёл много нестыковок следствия и фактов. Я сделал вывод, что человек невиновен. Ещё в детстве директор школы, заслуженный учитель России, говорила про меня: «У него невероятно развит синтез и анализ». То есть способность собирать информацию и делать выводы.

Камера представляет собой помещение с двумя двухъярусными кроватями, сваренные из толстых труб и реек. В углу ведро с крышкой. Узкий стол, стульев нет, лавок нет. Нет раковины с краном. Воды просто нет. Можно стоять и сидеть на шконке, постелив одеяло. Лежать запрещается. Стоять и сидеть. Ходить – два шага вперёд и два шага назад. Под потолком круглосуточно светит лампочка. Даже с лампочкой продумали, чтобы заставить человека страдать. При таком свете нельзя читать, но при этом она резко светит в глаза. Раймонд научил меня класть пуховик над кроватью, чтобы создать тень. За весь день я ничего не ел и не пил. Есть не хотелось, но очень хотелось пить. Раймонд попросил у надзирателя воды для меня. В окошке появилась алюминиевая посудина, измятая так, словно по ней проехал танк. В ней была бурая жидкость, напоминающая свекольный отвар. Делать было нечего, пить хотелось ужасно. Небольшими глотками, за беседой с сокамерником, я выпил этот напиток. Опознать его не удалось. После него мне стало худо с животом, страшные болезненные позывы на дефекацию, в животе громко бурчало, я изнывал от стыда перед приличным человеком, а он делал вид, что ничего не слышит. Сесть срать на ведро было исключено, я предпочитал принять мучительную смерть. Вспомнил, как в детстве читал роман о евреях, которых везли в товарных вагонах на смерть. Женщины умирали от разрыва мочевого пузыря, потому что не могли публично сесть на корточки над дыркой в полу. Я был как та стеснительная еврейская женщина.