Стеклянный небосвод: Как женщины Гарвардской обсерватории измерили звезды

Хейл предложил Пикерингу произнести вступительное слово перед собратьями-учеными, а также прочесть более общую лекцию о материи звезд для посетителей выставки. Кроме того, Хейл попросил сделать для выставки подборку фотографий, демонстрирующих работу в Гарвардской обсерватории и ее здания в Кеймбридже и Арекипе. Пикеринг включил в нее снимки женщин за работой в новом Кирпичном корпусе.

Текст популярной лекции Пикеринг начал готовить заранее. Он начинался словами: «Все, что мы знаем о составе звезд, известно только благодаря изучению их спектров».

Миссис Флеминг тоже готовила доклад по приглашению конгресса по астрономии и астрофизике. Летом предыдущего года в Чикаго две организации, боровшиеся за права женщин, объединились в Национальную американскую суфражистскую ассоциацию. Вскоре после открытия Всемирной выставки в мае 1893 года суфражистки Джулия Уорд Хоу и Сьюзен Энтони выступили с пламенными речами. Хотя миссис Флеминг полностью поддерживала принцип равенства, она не была гражданкой США и феминистская борьба за избирательное право ее не касалась. Выступала она за равные возможности для женщин в астрономии: «Хотя мы не можем полагать, будто женщина во всем равна мужчине, – заявляла миссис Флеминг в своем чикагском докладе, – во многих делах ее терпение, упорство и методичность обеспечивают ей превосходство. Поэтому будем надеяться, что в астрономии, где ныне открывается простор для применения труда и умений женщины, она сможет, как уже бывало в ряде других наук, доказать свое равенство».

Комплекс «Белый город» Колумбовой выставки с его двумя сотнями грандиозных павильонов обещал немало увлекательного Анне Дрейпер, и в июне она посетила его. Там был Женский павильон, спроектированный Софией Хейден, первой из представительниц своего пола получившей диплом архитектора в Массачусетском технологическом институте. Стены его внутри расписали известные художницы, такие как Мэри Кассат. В числе других достопримечательностей, мимо которых невозможно просто пройти, были 20-метровая башня из лампочек в Электрическом павильоне и копия Венеры Милосской в Сельскохозяйственном зале, отлитая из 680 кг шоколада. В Промышленном павильоне миссис Дрейпер посмотрела на гигантскую монтировку с трубой нового телескопа, которому скоро предстояло обрести постоянный приют на берегах озера Дженива в штате Висконсин. Труба была пустой. Ее 40-дюймовый объектив – тот самый монстр, что соперничал с линзой мисс Брюс за внимание Мантуа в парижской мастерской, – все еще лежал в сотнях километров к востоку, на станке фирмы Alvan Clark & Sons.

К концу лета работа над телескопом мисс Брюс вышла на решающий этап. Все были заняты, и кроме Уильяма Пикеринга некому было представлять Гарвардскую обсерваторию на астрономической конференции в Чикаго. Зачитав доклад миссис Флеминг от ее имени на пятничной секции 25 августа, Уильям подкрепил ее слова похвалой эффективности женской работы в Кеймбридже. На следующий день он прочел собственный доклад под названием «Луна – мертвая планета?», в котором отвечал на свой же вопрос решительным «нет».

В начале сентября первая часть гигантской железной конструкции для телескопа мисс Брюс неспешно достигла Саммерхаус-хилл. Для установки двухтонной подставки потребовались шестеро рабочих, четыре лошади и целый день. Эдвард Пикеринг наблюдал за «сложным процессом» сборки еще два месяца, прежде чем смог с полным правом заявить, что затея с огромным телескопом того стоила.

«Мы получили примечательные снимки, – написал он мисс Брюс 19 ноября. – Теперь я могу уверенно доложить о безусловном успехе и поздравить вас с самым лучшим фотографическим телескопом в мире».

Глава четвертая
Новая звезда

Ничто в небесах не поражало астрономов так, как внезапное появление новой звезды там, где прежде ничего не видели. Когда легендарный датчанин Тихо Браге однажды увидел в ночном небе это зрелище, он объявил его «величайшим чудом, когда-либо наблюдавшимся в природе с начала мироздания». В книге «О новой звезде» (De nova stella) Тихо описывает увиденное собственными глазами чудо 1572 года и заявляет, что Аристотель ошибался, считая небеса неизменными. Несомненно, внезапное появление новой звезды и ее исчезновение через год доказывали, что в надлунном мире возможны изменения.

Вскоре после смерти Тихо в 1601 году появилась еще одна новая. Сверкающую новую звезду^[8] в 1604 году наблюдали Галилей в Падуе и Иоганн Кеплер в Праге. Она была столь яркой, что ее было видно при дневном свете больше трех недель. Хотя в последующие века вспышек, видимых невооруженным глазом, не было, ряду астрономов посчастливилось навести телескоп в нужное время на нужное место, и с 1670 по 1892 год были открыты еще семь новых звезд. А потом такую звезду открыла Мина Флеминг. Рассматривая через увеличительное стекло фотопластинку, только что присланную из Перу, она обратила внимание на звезду с необычным спектром, характерным для новых, – десятком выделяющихся водородных линий, причем все были яркими. Это произошло 26 октября 1893 года.

Директор телеграфировал об открытии Солону Бейли, сделавшему этот снимок более трех месяцев назад, 10 июля. Пикеринг надеялся, что новые снимки Бейли покажут, осталось ли что-то от звезды, и если да, то что. Между тем миссис Флеминг просматривала в обратном порядке более ранние фотопластинки, но на предыдущих снимках этой области неба ничего такого не наблюдалось. Звезда, похоже, была совсем тусклой до того, как превратилась в светило седьмой величины.

Новая находилась в созвездии, которое обозначил французский астроном Никола Луи де Лакайль в середине XVIII века во время экспедиции в Южное полушарие. Он же дал ему название. Кто-то видел в созвездиях зверей или богов, Лакайль же разглядел 14 инструментов современной науки: от Микроскопа и Телескопа до Насоса и Наугольника (первоначально – Наугольник и Линейка). Теперь благодаря миссис Флеминг маленькое, невзрачное созвездие Наугольника обрело славу как местонахождение первой новой, открытой благодаря спектрофотографии. Это была всего лишь десятая новая звезда за всю документированную историю наблюдений, и открыла ее она.

Ближайшую предшественницу Новой Наугольника, новую 1891 года, обнаружил путем прямого наблюдения в телескоп любитель из Эдинбурга, который уведомил об этом Королевского астронома Шотландии, послав анонимную открытку. Своевременное информирование позволило обсерваториям Оксфорда и Потсдама сфотографировать новую в первые несколько дней после ее открытия. Пикеринг сравнил снимок спектра той вспышки с Новой Наугольника. Они практически совпадали. Вместе они давали идеальную иллюстрацию к сообщению об открытии «миссис М. Флеминг», которое Пикеринг отправил в начале ноября в журнал Astronomy and Astro-Physics. «Сходство этих двух новых звезд любопытно, – отмечал он, – так как, если оно подтвердится в случае других новых, это укажет на их принадлежность к особому классу со сходным составом или физическим состоянием». Еще важнее было то, что именно сходство помогло миссис Флеминг сделать открытие и давало простор для других находок при просеивании архива спектров, собранных для Мемориала Генри Дрейпера.

Пикеринг рассматривал новые – причем любые – как экстремальную разновидность переменных звезд. В ряду выделенных им пяти типов переменных звезд новые стояли на первом месте. Если астрономы в беспрестанных попытках понять природу звезд классифицировали их по цвету, яркости или спектральным признакам, то более редкие переменные звезды можно было сгруппировать по их поведению. «Новая», или «временная», звезда вспыхивала и гасла всего единожды в жизни. Краткость сияния отличала, таким образом, тип I от «долгопериодических» переменных типа II, демонстрировавших медленные, циклические изменения продолжительностью в один-два года, которые наблюдали рекрутированные Пикерингом добровольцы-любители. Тип III переживал еле заметные изменения, которые было непросто отследить в маленький телескоп; тип IV характеризовался непрерывной изменчивостью с короткими интервалами, а звезды V типа оказались «затменно-двойными», то есть парами звезд, периодически заслонявших друг друга.

Непонятной оставалась лишь причина быстрого нарастания яркости новых. Что-то – возможно, столкновение звезд? – заставляло звезду выделять и воспламенять огромные массы водорода. Спектры двух недавних новых представляли собой идеальные портреты водородного горения. Если бы Пикеринг узнал о вспышке раньше, а не через 15 недель после события, он мог бы проследить, как Новая Наугольника медленно угасает, как светлые линии темнеют и спектр вновь обретает нормальный звездный облик.

Солон Бейли ничуть не жалел, что сам не заметил Новую Наугольника. Его заботой было руководство текущей работой филиала в Арекипе, организация ночных сеансов фотосъемки и своевременной отправки фотопластинок в Гарвард. Хотя он и просматривал каждый снимок, чтобы убедиться в его пригодности, подробное изучение, как всегда, оставалось на долю кеймбриджского штата научных сотрудников и расчетчиц. Он охотно присоединился к хору поздравлений, сыпавшихся на миссис Флеминг.

После возвращения в Арекипу в конце февраля 1893 года Бейли влюбился в большие шаровые скопления звезд, видимые в ясном южном небе. Эти объекты, каждый из которых для невооруженного глаза казался просто расплывчатым пятнышком или мерцающей звездочкой, в бинокль выглядели как шарики туманного света, плотного в середине и постепенно рассеивающегося ближе к границам. При взгляде через 13-дюймовый бойденовский телескоп эти скопления рассыпались роями звездных пчел. Изобилие составляющих заставило Бейли произвести их перепись. Он начал со съемки одного скопления с двухчасовой выдержкой ночью 19 мая 1893 года. На отдельной стеклянной пластинке Бейли прочертил линии, так что получилась решетка из 400 миниатюрных ячеек. Наложив эту решетку на стеклянный негатив и поместив обе пластинки под микроскоп, он сосчитал звезды в каждой ячейке. «Перекрестье окуляра разделяло каждую ячейку еще на четыре подсекции, – сообщал Бейли в июне журналу Astronomy and Astro-Physics, – что помогло предотвратить путаницу в счете».

Тем не менее он попросил Рут Бейли произвести подсчет еще раз для независимого подтверждения результатов. Увидев, что жена насчитала больше объектов, чем он сам, Бейли усреднил свои и ее результаты, и получилось, что в скоплении Омега Центавра не менее 6389 звезд. «Нет сомнений, однако, – прибавлял он, с учетом сложности подсчетов для густонаселенного центра, – что полная численность звезд, составляющих это великолепное скопление, намного выше». Затем он принялся измерять блеск отдельных звезд в скоплении по рядам, последовательно сравнивая каждую звезду с соседними – 8,7; 9,5; 8,8; 8,5; 9, 8,8; 9,2 и т. д.

Бейли был не прочь посвятить всю свою жизнь изучению скоплений, но не в ущерб повседневным обязанностям. Он поддерживал непрерывный поток картографических и спектральных снимков. На вершине Мисти под его руководством и при участии старшего брата Хинмана оборудовали новую, самую высокогорную в мире метеостанцию. Младший брат Бейли, Маршалл, разочарованный тяготами первой экспедиции в Перу, отказался возвращаться на работу в Арекипу и вместо этого поступил в медицинский колледж в Балтиморе.

Шаровые скопления вскоре оказались богатыми угодьями для поисков переменных звезд. Первую переменную в Омеге Центавра обнаружила миссис Флеминг в августе, еще одну через несколько дней нашел Пикеринг. Открытия множились, и в гарвардских рядах нашелся недовольный, который стал оспаривать их достоверность, нападая на методы обсерватории.

Это был Сет Карло Чандлер, горячий поклонник переменных звезд, работавший под началом Пикеринга с 1881 по 1886 год в качестве младшего научного сотрудника и расчетчика орбит комет. После ухода с этой должности он сохранил связь с обсерваторией, помогая с выпуском телеграфных сообщений о кометах и событиях, требующих безотлагательного информирования мирового астрономического сообщества. В 1888 году Чандлер издал каталог переменных звезд с собственным подробным численным анализом их изменчивости. Как и Пикеринг, он ценил и поощрял вклад добровольцев-любителей в изучение переменных, но расходился с директором в вопросе о наилучших методах обнаружения таких звезд. Чандлер предпочитал проверенные временем методы визуального наблюдения. Не доверяя открытиям, сделанным с помощью спектрофотографии, он исключил из своего второго каталога переменных 1893 года практически все последние находки миссис Флеминг. Усугубляя оскорбление, в приложении он охарактеризовал свыше десятка ее открытий как «заявленные, но неподтвержденные». Хуже того, в феврале 1894 года на страницах уважаемого международного журнала Astronomische Nachrichten Чандлер выразил недоверие результатам всего гарвардского исследования по фотометрии, опубликованным в «Анналах» обсерватории. Он насчитал 15 «серьезных ошибок» в отслеживании переменных звезд с помощью меридианного фотометра Пикеринга. В каждом из этих случаев звездная величина, указанная на данный день, противоречила сообщениям других надежных наблюдателей или известным закономерностям изменчивости данной звезды. Это говорило о том, что фотометр навели не на ту звезду. Возможно, сам инструмент был катастрофически ненадежен. Если он всегда наводился неточно, то некорректность идентификации могла быть вопиющей, а вся работа никуда не годилась.

Коллега Чандлера кратко пересказал эти обвинения широкой публике в газете Boston Evening Transcript от 17 марта 1894 года, объявив, что «столь масштабные возражения столь известного авторитета, как доктор Чандлер, требуют объяснения, удовлетворительного для ученых».

О Пикеринге говорили, что он любил дискутировать, но не желал спорить. Вынужденный дать ответ, он написал в редакцию газеты короткое письмо, которое опубликовали 20 марта. Пикеринг назвал нападки «необоснованными», прибавив, что затронутые вопросы носят «научный характер» и потому «не годятся для обсуждения в ежедневной газете». Он обещал полноценный ответ «через приличествующие каналы». Тем временем пресса Нью-Йорка и Бостона продолжала мусолить этот сюжет.

Миссис Дрейпер узнала про бучу непосредственно от Пикеринга, а кроме того, прочла все, что писала об этом газета New York Evening Post. Ей показались смехотворными нападки Чандлера на фотометрические исследования Пикеринга, получившие золотую медаль Королевского астрономического общества, медаль Генри Дрейпера от Национальной академии наук и премию имени Бенджамина Вальца Французской академии наук. По ее мнению, успехи Пикеринга вызвали зависть Чандлера.

В майском выпуске Nachrichten 1894 года был опубликован официальный ответ Пикеринга. Он признавал, что указанные Чандлером 15 переменных звезд действительно описаны в «Анналах» ошибочно, но это отдельные и понятные ошибки. Что же касается претензий более общего характера со стороны Чандлера, то, по его мнению, они были «сродни утверждению, что врач, у которого не выжило 20 % холерных больных, никуда не годится как обычный терапевт».

Газеты, однако, все лето продолжали освещать «войну астрономов». Президент Гарварда Чарльз Элиот стойко защищал обсерваторию. Он предостерегал Пикеринга 31 июля: «Как я уже говорил вам, лучший способ ответа на эту, да и на всякую другую, критику – публикация новых хороших исследований, и я не сомневаюсь, что вы на это настроены. Больше всего я опасаюсь, как бы эта история не нарушила ваш душевный покой и не помешала научной деятельности. Поначалу это отчасти имело место; но я надеюсь, что это временный эффект, который уже ослабевает. Если же нет, умоляю вспомнить, что я говорил вам при нашем последнем разговоре – вам нужен хороший отпуск».

Предписанный Пикерингу отпуск в Уайт-Маунтинс в Нью-Гэмпшире в определенной мере восстановил его душевное равновесие. Осенью он почувствовал себя еще лучше, получив новый фотометрический каталог из Потсдамской обсерватории. Его данные чуть ли не идеально согласовывались со множеством измерений звездных величин, проведенных в Гарварде.

Уильям Пикеринг, неохотно оставив свой дом и полномочия в Арекипе, вернулся из Перу через Чили, где 16 апреля 1893 года наблюдал полное солнечное затмение. Как только он вновь обосновался в Кеймбридже, его снова стали одолевать мысли о Марсе. Благоприятное орбитальное положение, ожидавшееся в октябре 1894 года, давало Уильяму возможность пополнить наблюдения 1892 года, перед которой было невозможно устоять. Тогда ему повезло – он оказался южнее экватора, в идеальном для наблюдения месте. В этот раз самый лучший обзор был на юго-западе Америки. К счастью для Уильяма, он получил помощь в организации поездки в Аризону от Персиваля Лоуэлла. Богатый Лоуэлл не так давно проникся страстью к изучению планет, и ему требовалось руководство профессионала для первого серьезного проекта в этой области. Представитель бостонского истеблишмента и выпускник Гарварда, Лоуэлл знал братьев Пикеринг по Аппалачскому клубу альпинистов.

Эдвард Пикеринг предоставил Уильяму годовой неоплачиваемый отпуск для участия в «Аризонской астрономической экспедиции» Лоуэлла. Кроме того, он сдал Лоуэллу в аренду на год 12-дюймовый кларковский телескоп вместе с монтировкой за $175 (что составляло 5 % от стоимости прибора). Лоуэлл и Уильям успешно договорились с другим изготовителем телескопов, Джоном Браширом из Питтсбурга, об аренде еще одного, более мощного, 18-дюймового рефрактора. Восторженный Уильям написал 14 июля из Флагстаффа Эдварду, что видимость в Аризоне не хуже, чем в Арекипе.

В Арекипе тем временем Бейли пытался оценить риски для обсерватории, возникшие с первыми выстрелами гражданской войны в Перу. Страна все еще восстанавливалась, выплачивала внешний долг и улаживала внутренние неурядицы после нескольких лет участия в войне против Чили на стороне Боливии. Еще в июле 1893 года Бейли полушутя предлагал в случае необходимости «вынуть линзы и сделать из трубы телескопа пушку». Через два месяца, всерьез проведя учет доступных ему средств обороны («два или три револьвера»), он заключил, что самым благоразумным решением в случае вооруженного нападения будет сдаться и «ждать возмещения убытков от правительства». Из предосторожности он запасся продовольствием и навесил на окна и двери толстые деревянные ставни. Они еще не были доделаны, когда в Арекипе начались беспорядки и стрельба, и правительство ввело в город войска. После смерти президента Ремихио Моралеса Бермудеса в Лиме в апреле 1894 года развернувшиеся сражения помешали занять эту должность его заместителю. Бейли отгородил обсерваторию от дороги саманной стеной, а затем добавил еще одну стену с севера, обращенную в сторону деревни, теперь занятой мятежниками. Под контролем повстанцев оказалась и территория вокруг старого пункта наблюдений на Маунт-Гарвард.

На весенних выборах бывший президент Андрес Авелино Касерес снова пришел к власти и вступил в полномочия летом, но политическая ситуация оставалась нестабильной. Обсерватория продолжала работу в меру своих сил. В начале сентября сотрудник Джордж Уотербери пошел, как было заведено – раз в десять дней, проверить результаты метеоизмерений на горе Мисти. Когда он поднялся на вершину, на высоту 5800 м, то обнаружил, что метеостанцию разгромили, а несколько приборов украли.

«Дорогой дядя Дэн, – писала Антония Мори Дэниелу Дрейперу, метеорологу Центрального парка, 2 сентября 1894 года из Норт-Сиднея, городка в Новой Шотландии, – я отлично провела последние три недели и хорошо отдохнула. Впрочем, мне все еще лень строить планы на зиму. Через две недели мне надо быть в Кеймбридже, чтобы закончить кое-какие мелочи. Потом заботу о публикации труда возьмет на себя миссис Флеминг, так что я буду свободна. Подумываю о том, чтобы поехать вместе с Карлоттой [своей сестрой] на учебу в Корнеллский университет, но, возможно, буду учиться одна в Бостоне, где есть замечательные библиотеки».

Она не уложилась в оговоренный срок завершения своей работы в обсерватории (1 декабря 1893 года), но сейчас чувствовала, что скоро ее закончит. К несчастью, справиться с оставшимися «мелочами» оказалось сложно, особенно после возобновления преподавательской деятельности в осеннем семестре. Ее отец, преподобный Миттон Мори (отсутствие у него постоянного почтового адреса, несомненно, усугубляло напряжение дочери), высказал свое беспокойство Пикерингу 12 ноября. «Прошу вас постараться оказать всяческое содействие мисс Мори в завершении ее работы, – писал он. – Для нее чрезвычайно важно уйти. Она стала такой нервной, что часто просыпается еще затемно и не может снова уснуть». На фоне усиления нервозности в период с сентября по ноябрь мисс Мори решила съездить зимой в Европу. «Она отплывает вместе с братом 5 декабря, – напирал преподобный Мори. – Поэтому, как вы видите, необходимо все завершить. Что касается орионовых линий, пожалуйста, возьмите этот труд на себя, чтобы освободить ее. Хотя бы в этом облегчите бремя ее ответственности. Не знаю, могут ли что-то еще сделать другие, но если могут, пожалуйста, поспособствуйте этому».

Под орионовыми линиями, о которых пастор, должно быть, знал со слов дочери, подразумевались особенно выделяющиеся спектральные линии ряда звезд в созвездии Ориона, мифического охотника. Орионовы линии отличались от 20 известных водородных линий, не походили на линии кальция, и их невозможно было спутать с сотнями линий, характерных для спектра Солнца. В общем, оставалось неясным, какое вещество или состояние отражали орионовы линии, но они играли важную роль в первых пяти категориях звездных спектров по классификации мисс Мори.

«Конечно, весьма желательно довести работу до конца, – продолжал преподобный Мори, – но не ценой вреда для здоровья». В постскриптуме он просил Пикеринга дать мисс Мори рекомендательное письмо для европейских астрономов. Пикеринг просьбу выполнил.

«Премного благодарю за рекомендательное письмо, – писал в очередной раз преподобный Мори 1 декабря. – Оно очень кстати… Спасибо также за ваши старания облегчить работу над этими загадочными орионовыми линиями. Я надеюсь, теперь дела находятся в таком состоянии, которое не будет смущать душевный покой Астронома, как мы ее зовем».

Поездка откладывалась, и следующие несколько недель мисс Мори продолжала работать в обсерватории. В какой-то момент ее уязвило сделанное директором замечание, и преподобный Мори счел необходимым напомнить Пикерингу 19 декабря, что его дочь «леди и обладает соответствующими чувствами и правами».

Пытаясь оправдаться за вмешательство отца, 21 декабря мисс Мори сама послала Пикерингу эмоциональную записку: «Дело в том, что мой отец был встревожен, так как я часто приходила домой усталая, взвинченная, порой жаловалась на работу, как это бывает у людей. Я действительно часто говорила, что ваша критика в самом начале пошатнула мою веру в способность к точной работе и вселила в меня неуверенность. Хотя мне уже не раз случалось обижаться на ваши слова, я всегда видела единственную проблему в своей безалаберности от природы, неспособности понять, что вам нужно, а вы, не изучив в подробностях все детали, не понимали, что те законы природы, которые я искала, не так просто вписать в неподатливую систему».

Последнее письмо она набросала в поезде до Нью-Йорка 8 января. «Мне очень жаль, что я не повидалась с вами на прощание, – писала мисс Мори. Последняя неделя выдалась суматошной. Ее пароход отплывал на следующий день. – Тем более мне жаль, так как я хотела сказать вам, что ценю вашу постоянную доброту ко мне и полностью понимаю многое, чего не всегда могла [понять] в прошлые времена. Я бы вела себя иначе, если бы понимала яснее. Мне жаль, что я так затянула работу, но, отчасти в силу своей неопытности, а отчасти в силу того, что факты выявлялись постепенно, я вряд ли могла бы сделать лучше то, что мне удалось сделать за последние полтора года, в более ранние сроки». Она надеялась, что он разберет ее почерк, и обещала переслать миссис Флеминг тот адрес в Европе, по которому она сможет получать почту.

«Я отплываю завтра в 14:00 – по крайней мере, надеюсь на это, хотя не уверена, не снится ли мне это, настолько все перепуталось в сознании. Пусть моя работа в обсерватории закончена, я надеюсь, что все же смогу сохранить ваше дружеское отношение и доверие, которое чрезвычайно ценю».

Астрономы, не очень верившие рассказам Уильяма Пикеринга о Марсе, были шокированы тем, что увидел там Персиваль Лоуэлл: не просто водоемы на поверхности, а развитую сеть оросительных каналов, построенных разумными марсианами. Уильям так далеко не заходил. К ноябрю 1894 года он решился покинуть Лоуэлла и вернуться в лоно Гарварда. Решение оказалось мудрым, так как в ту зиму погода во Флагстаффе не благоприятствовала наблюдениям.

В Перу, где наступило лето, Солон и Рут Бейли потратили несколько пасмурных январских дней 1895 года на приведение в порядок вспомогательной метеостанции в Моллендо. На обратном пути в Арекипу их поезд окружила толпа вооруженных мужчин. «Вагон огласился криками женщин и детей, "Jesus Maria" и "Por Dios", – писал Бейли Пикерингу 14 января. – Я посоветовал миссис Бейли и Ирвингу вести себя спокойно, сказав, что тогда им не причинят вреда. Так и вышло. Революционеры вели себя чрезвычайно сдержанно и не допустили в нашем отношении никакого неприличия. Однако нас отправили обратно в Моллендо, а эти люди последовали за нами в другом захваченном ими поезде. Недалеко от города они оставили нас в запертом вагоне, а сами, выстроившись в шеренгу, вошли и заняли город за несколько минут. В Моллендо, говорят, население составляет около 3000 человек, но солдат там было всего 15, и они сдались после сотни выстрелов».

Семья Бейли вместе со множеством других временно перемещенных пассажиров нашла приют в доме агента пароходной компании. На следующий день, когда повстанцы ушли, а силы президента Касереса опять заняли Моллендо, Бейли снова сели на поезд до Арекипы. Дома они обнаружили, что Хинман Бейли снял линзы с нескольких телескопов, но не для того, чтобы использовать трубы в качестве пушек, как шутил Солон, а чтобы закопать стекла ради сохранности. Фотографический телескоп мисс Брюс с 24-дюймовой линзой все еще проходил испытания в Кеймбридже, но теперь задержка с его доставкой оказалась очень кстати.

Не прошло и двух недель после происшествия в поезде, как Арекипа подверглась массированной атаке. Повстанцы перерезали телеграфную линию, а Бейли снова спрятал недавно выкопанные линзы телескопов. В подробном письме, написанном им во время осады, которая длилась с 27 января по 12 февраля, он фиксировал ежедневные события – грохот винтовочных выстрелов поблизости и облегчение оттого, что бои совпали с пасмурным сезоном, «так как иначе они бы помешали нашей ночной работе».

К марту победившие повстанцы изгнали Касереса и назначили временное правительство. На новых выборах, запланированных на август, ожидалась победа лидера повстанцев – уроженца Арекипы Николаса де Пьеролы. Бейли рассказывали, что то и дело слышали крики «Viva Piérola!» во время своей январской поездки на захваченном поезде. Теперь они пригласили этого ветерана на экскурсию по обсерватории и устроили его свите прием с угощением. «Расходы вышли скромными, – заверял Бейли Пикеринга 15 апреля, – около $20, и так как Пьерола наверняка станет следующим президентом, если с ним ничего не случится, то, по-моему, это было разумным решением».

С возвращением хорошей погоды и возобновлением ночных наблюдений Бейли вернулся к размышлениям о великолепных шаровых скоплениях. В четырех из них находилось такое множество переменных звезд, что он стал называть их «скоплениями переменных». При участии Рут он продолжал подсчитывать их звездное население в поисках дополнительных примеров.

Пикеринг пообещал отправить в Перу более опытных, более надежных сотрудников. Вскоре туда должен был отправиться и телескоп мисс Брюс. Он сделал через него свыше тысячи снимков и устранил разнообразные заморочки, связанные с необычной конструкцией прибора. Например, огромная труба (и вправду орудие тяжелой артиллерии) слегка изгибалась под собственной тяжестью, поэтому при долгой выдержке звезды вытягивались в овалы. Фирма Clarks помогла Пикерингу укрепить ее и вообще подготовить телескоп к отправке по назначению в Арекипу.

Будущее телескопов в Кеймбридже, напротив, было туманным – на обсерваторию наступал разраставшийся город. Пикеринга тревожили муниципальные планы по расширению близлежащей Конкорд-авеню. Он опасался, что дорожное движение вызовет вибрацию Большого рефрактора, установленного на платформе весом в несколько сотен тонн из гранитных блоков, связанных цементом. Свет электрических фонарей уже стал помехой, ухудшив разрешение. Телескоп перестал различать слабые объекты наподобие небольших комет и туманностей. Пикеринг писал в городские службы, предлагая проект колпаков для уличных фонарей, которые не давали бы им подсвечивать атмосферу, но его не слышали. Не имея возможности ни убрать, ни закрыть фонари, он научился извлекать пользу из их нашествия. «Электрические фонари, – говорил Пикеринг Инспекционному комитету покровителей и советников обсерватории, – в одном отношении дают преимущество». Ему и его сотрудникам, работавшим с телескопами, по многу раз за ночь приходилось оценивать и переоценивать ясность неба, чтобы соответственно определять качество снимков за каждый час. Фотометрия требовала еще более пристального внимания к состоянию неба – его нужно было проверять каждые несколько минут при работе с меридианным фотометром, ведь даже малейшее облачко могло сместить показатели блеска на несколько десятых долей величины. Фонари предупреждали наблюдателей о едва заметных облаках. «Эффект словно от Луны, – объяснял Пикеринг, – но, так как фонари находятся под облаками, а не над ними, последние становятся заметными, даже если они слишком рассеянны и не видны при лунном свете».

Рекомендательное письмо, которое Пикеринг дал мисс Мори, обеспечило ей теплый прием в обсерваториях Рима и Потсдама. Пока она путешествовала за границей вместе с братом в 1895 году, шотландский химик Уильям Рамзай опубликовал результаты лабораторных экспериментов с выделяющимся из клевеита газом, которые проливали совершенно новый свет на орионовы линии, замеченные мисс Мори.

Рамзай, работавший в Юниверсити-колледже Лондонского университета, собрал газ, выделявшийся при растворении ураносодержащего минерала клевеита в серной кислоте. Он описал свойства этого газа и подверг образец спектральному анализу. Одна из его спектральных линий соответствовала той же длине волны, что и линия, прежде наблюдавшаяся лишь в спектре Солнца. В 1868 году английский астроном Норман Локьер связал ее с неким солнечным веществом, которое он назвал гелием в честь Гелиоса, древнегреческого бога солнца. Открытие Рамзая доказало, что гелий встречается и на Земле. Позже он продемонстрировал его наличие не только в урановых рудах, но и в атмосфере.