Чудовище без красавицы

– Положено, – возвестил приятель. – У всех отбирают.

Я молча сгребла вещи в сумочку.

– А где Олег?

– Оперативная необходимость, – загадочно сообщил Юрка.

ГЛАВА 5

Марья Михайловна встретила меня странно. Вернее, совсем никак не встретила. И мне пришлось минут десять звонить в дверь, прежде чем я заметила, что замок не заперт.

– Добрый день! – заорала я, громко хлопая дверью. – Марья Михайловна, вы где?

В ответ – молчание. Сказать, что мне стало страшно, это не сказать ничего. Только вчера в квартире у Лены меня встретила точь-в-точь такая зловещая тишина.

– Марья Михайловна, – завопила я так, что на хрустальной люстре зазвенели тоненько подвески, – отзовитесь!

Но ни звука не доносилось из комнат.

Еле-еле передвигая ноги, я добралась до гостиной, сунула голову в комнату и завизжала. Все шкафы были открыты. Постельное белье вперемешку с хрустальными бокалами и тарелками валялось на полу. Здесь же расшвырянные книги, видеокассеты, газеты… Со стола сдернута скатерть, подушки с кресел и дивана валялись в разных местах. Но самое страшное не это. У окна, под самым подоконником, лежал, разбросав руки, Никитка. Светло-серый свитер мальчика, его белокурые волосы, голубые джинсы, бежевый ковер, на котором покоилось безжизненное тело, – все было залито яркой бордовой жидкостью. Не помня себя, я вылетела на кухню, схватила телефон и срывающимся голосом выкрикнула:

– Юрка! Сюда, ко мне, скорей…

Марьи Михайловны дома не оказалось. Дикий бардак царил по всей квартире, нетронутой оказалась лишь кухня. Наверное, негодяи, убившие ребенка и похитившие бабушку, нашли то, что искали.

Я сидела на кухне и сжимала в ледяных ладонях чашку с обжигающим чаем. Горячая жидкость огнем прокатывалась по пищеводу вниз, но меня парадоксальным образом трясло все больше и больше.

Юрка с оперативниками ходил по квартире. Потом послышался вой сирены, лязг носилок и нервный голос:

– Капельницу не задирай так, быстро течет.

Я мигом кинулась в коридор. Никитка лежал на носилках, которые двое мужиков несли вперед головой, а не ногами. Третий шел сбоку, держа в руках пластиковый мешок, от которого тянулась тоненькая прозрачная трубочка, теряющаяся под одеялом, прикрывающим мальчика.

– Он жив!!! – обрадовалась я.

– Скорее нет, чем да, – раздраженно бросил доктор, и медики исчезли на лестнице.

– Почему ты не вызвала «Скорую»? – налетел на меня Юрка. – При таких ранениях исход решают минуты…

– Но, – забормотала я, – но я не думала… Полагала, что он мертв, столько крови.

Юрка разинул было рот, но тут сзади, от входной двери, раздался бодрый голос Марьи Михайловны:

– Никиточка, детка, почему же у тебя дверь раскрыта? Сколько раз говорила, запирай аккуратно, иди сюда, смотри, что я принесла…

Я онемела, Юрка сразу тоже не сообразил, как поступить. Художница вошла в прихожую. В правой руке она держала большую хозяйственную сумку, в левой два шоколадных яйца.

– Ники… – начала она, но, увидав меня, осеклась. – Виолочка? Слава богу, это вы. А то уж я испугалась, кого Кит впустил. Ну как съездили?

Я растерянно протянула ей договор:

– Вот.

Марья Михайловна поставила кошелку и сказала:

– Ну спасибо, неужели…

Тут из гостиной высунулся фотограф и крикнул:

– Юрка, я тут все отщелкал.

– Что здесь происходит? – прошептала художница.

– Только не волнуйтесь, – начал Юра, – лучше пойдем на кухню, там сесть можно…

– Никиточка… – прошептала Марья Михайловна, – Никиточка…

– Он остался жив, – быстро сообщила я. – Только крови много потерял, на «Скорой» увезли.

Не говоря ни слова, женщина закатила глаза и опустилась на пол.

– Веня! – заорал Юрка.

Из гостиной выскочил парень, руки которого были обтянуты тонкими резиновыми перчатками.

Юра затолкал меня на кухню и с укоризной сказал:

– Ну ты даешь, Вилка. Знаешь анекдот, как полковник вызывает к себе сержанта и велит тому сообщить рядовому Петрову о смерти родителей?

– Нет, – буркнула я мрачно, – самое время сейчас веселиться.

Но Юрка, словно не услыхав последней фразы, спокойно продолжал:

– В общем, поставил полковник перед собой сержанта и приказывает: «Ты там поделикатней действуй, все-таки родные люди погибли». Ну сержант выстроил солдат и как гаркнет: «Эй, ребята, у кого отец с матерью живы, два шага вперед! А ты, Петров, куда прешься? Ты у нас со вчерашнего вечера сиротой стал!»

– Ты это к чему? – поинтересовалась я.

– Да просто так, – хмыкнул Юрка, – здорово с бабкой разобралась: жив пока, много крови потерял…

У Марьи Михайловны я просидела до позднего вечера. Милиция ушла где-то в районе семи. Но мне стало жаль старушку. Она с потерянным видом сидела на диване и повторяла:

– За что? Господи, за что? Павлик, Леночка, Никита… За что?

– У вас ничего не пропало? – осторожно поинтересовалась я. – Деньги, драгоценности…

Марья Михайловна покачала головой:

– Пенсию унесли, сережки золотые, два кольца и шубу каракулевую. Видно, что нашли…

– Почему же Никитка впустил грабителей? – недоумевала я.

– Он такой ребенок, – снова заплакала бабушка, – небось и не посмотрел в глазок, распахнул дверь, и все.

Я оглядела дикий беспорядок, царивший в комнате.

У меня Никита всегда спрашивал: «Кто там?» Ни разу не помню, чтобы он просто открыл дверь…

Марья Михайловна дрожащей рукой взяла пузырек с валокордином и принялась отсчитывать резко пахнущие капли.

Дзынь, дзынь – раздалось из прихожей.

– Виолочка, – прошептала женщина, – откройте, сделайте милость!

Я подошла к двери, посмотрела в глазок, увидела высокого, худощавого мужика и бдительно поинтересовалась:

– Вам кого?

– Марья Михайловна дома? – весьма вежливо ответил незнакомец. – Скажите, Вербов пришел, Максим Иванович.

Услыхав имя мужчины, бабушка Никиты изменилась в лице, но попросила впустить Вербова, а когда я, решив оставить ее с гостем наедине, собралась отправиться на кухню, замахала руками:

– Нет, Виолочка, останьтесь, у меня от вас тайн нет.

Максим Иванович оглядел разгром и с изумлением спросил:

– Что тут произошло?

Марья Михайловна вновь схватилась за валокордин, а я вкратце обрисовала гостю ситуацию. Тот пришел в ужас:

– Бедный мальчик, представляю, что вы пережили!

Старушка качала головой и ничего не говорила, повисло молчание, прерываемое только тяжелым дыханием мужчины. Потом он осведомился:

– Ну, надеюсь, мои деньги целы?

Марья Михайловна залилась слезами.

– Грабители небось узнали…

Максим Иванович растерянно протянул:

– Вы хотите сказать, что вся сумма…

Внезапно Марья Михайловна отшвырнула в сторону мокрый скомканный носовой платок и прошипела:

– Из-за этих проклятых бумажек убили мою дочь и почти уничтожили внука…

Мужчина испуганно ответил:

– Да, конечно, извините…

Старушка вновь принялась судорожно всхлипывать.

– Вам, наверное, лучше сейчас уйти, – тихо сказала я, – Марья Михайловна пережила слишком большой шок.

– Понимаю, – ответил гость, – действительно…

Проводив Максима Ивановича до двери, я осторожно спросила у бабули:

– О каких деньгах идет речь?

Старушка вздохнула:

– Я брала в долг у Максима Ивановича большую сумму, целых десять тысяч…

– Долларов?

– Ну что вы, рублей, конечно, ремонт делала. Потом у меня картину купили, вчера, утром. Ну я и договорилась, что Вербов сегодня придет… Совсем про него забыла, а тут такая штука произошла! Естественно, денег нет! Они лежали вон там, в шкафу, совершенно открыто, их никто не прятал… Теперь надо снова собирать… Господи, еще эти вещи разбросанные на место класть и в гостиной мыть…

Я вздохнула:

– Придется вам опять Ковригину Лиду звать, вроде она хорошо справляется с подобными поручениями…

Следующие два дня я просидела дома, стараясь не сталкиваться с гостями, но в среду вышла на кухню около одиннадцати и застала там Акима Николаевича, пившего чай. Увидав меня, свекор сжал губы, превратив их в «куриную жопку»:

– Однако спишь ты до обеда!

Я молча включила чайник и открыла холодильник. Какой толк объяснять хаму, что у детей с сегодняшнего дня начались осенние каникулы, и они временно прекратили заниматься немецким языком.

– На кухне грязь, – продолжал Аким. – Собака линяет, повсюду шерсть валяется. Кошка орет ночь напролет, да еще около часа какой-то мужик вломился ко мне в комнату, зажег свет и, не извинившись, ушел. У вас всегда такой бардак?

– Это Семен, муж Томы, – я решила все же прояснить ситуацию. – Он не знал, что вы приехали.

Аким крякнул и собрался дальше занудничать, но тут в кухню вошел Филипп с портфелем в руках.

– Уходишь? – грозно осведомился папенька.

– На кафедру, – пояснил Филя, – надо кое-какие бумаги оформить.

– Надень пальто и шапку, – велел Аким.

Филя подошел к балконной двери и глянул на улицу.

– Вроде там тепло, только дождик моросит, пойду в плаще.

– Пальто и шапку, – каменным голосом повторил отец. – Как ты смеешь меня позорить? Явишься в Ветеринарную академию, словно бомж! Скажут, приехал из деревни! Тоже мне, кандидат наук, да у него одежды приличной нет.

– Прямо взмок вчера, – попробовал вразумить папеньку мужик. – Просто взопрел весь!

– Взопрел, – передразнил Аким, – взопрел! И это мой сын! По-русски говорить так и не научился! Отвратительно! Либо ты отправляешься в город в достойном виде, чтобы люди обо мне худого не подумали, либо сидишь дома. Взопрел!

– Хорошо, – кивнул Филя и пошел в прихожую, я за ним.

Глядя, как мужик покорно влезает в ратиновое пальто с огромным, почти до пояса, воротником-шалью из бобра, я еще промолчала, но, когда он собрался напялить на голову страхолюдскую шапку, сшитую из неизвестной зверюги, не выдержала:

– Оставь это, лучше накинь плащ. Или хочешь, дам тебе куртку Олега?

– Папа рассердится, – тихо ответил Филя и пошел к лифту.

– Хоть шапку сними, – посоветовала я.

Филипп непонимающе уставился на меня:

– Зачем?

– Так жарко тебе, вон уже пот по вискам течет.

– Папа обозлится!

– Господи, – всплеснула я руками, – тебе сколько лет? Не можешь его послать куда подальше?

– Не буду я из-за ушанки с отцом ругаться, – пробубнил Филя. – И вообще, пар костей не ломит. К тому же папа прав: надо прилично выглядеть!

– Вот-вот, – ехидно отозвалась я. – А сейчас ты похож на идиота! Да в конце октября люди с непокрытой головой ходят!

– Папа рассердится, – тупо повторял Филипп.

Я окончательно вышла из себя:

– Как только очутишься на улице, сунь кретинскую шапчонку в пакет, а пальто расстегни. Ходи так весь день, а вечером, когда вернешься домой, водрузи на голову этот апофеоз скорняжного мастерства. Двух зайцев убьешь. Сам от перегрева не скончаешься, и папенька останется доволен! Филипп замер с открытым ртом, потом потрясенно сказал:

– Мне подобное решение не приходило в голову.

– Ты никогда не обманывал папеньку?

– Как-то не нужно было до сих пор, – пожал плечами ветеринар.

Потом он стащил ушанку, сунул в портфель и протянул:

– И впрямь так лучше, а то еще не вышел во двор, а уже взопрел!

Лифт, скрежеща железными частями, заскользил вниз. Я пошла домой. Лиха беда начало, глядишь, Филя в человека превратится. День потек своим чередом. Пришла с работы Томуська, она работает в школе на продленке. Вешая пальто, подруга сказала:

– Представляешь, какие гадкие люди встречаются.

– Что случилось? – спросила я.

Тома расправила пальто, я ахнула. Не так давно мы вместе с ней купили это шикарное одеяние из тонкой шерсти. Стоил свингер дорого, но нас привлек трапециевидный фасон. Мы решили, что он хорошо прикроет ранней весной ее округлившийся живот. К тому же наряд светло-песочного цвета очень шел ей, ткань была уютной, мягкой, пальто хотелось носить, не снимая. Но теперь, похоже, его придется выбросить.

Сзади, на спине, змеилось несколько длинных разрезов, сделанных, очевидно, бритвой, а вверху был просто выхвачен лоскут ткани.

– Как это случилось?! – воскликнула я, осматривая вконец испорченную вещь.

– Не знаю, – пожала плечами Тома, – в метро входила в полном порядке. Наверное, в вагоне хулиган попался!

– И ты ничего не почувствовала!

– Нет.

– Он же к тебе прикасался!

Томочка печально улыбнулась:

– Час пик, все толкаются… Но это точно кто-то в вагоне, потому что, только я вышла на нашей станции, ко мне сразу женщина подошла со словами: «Дама, вам сзади пальто порезали».

Я не нашла что сказать, только пробормотала:

– Не расстраивайся, другое купим, сейчас с вещами проблем нет.

Тома вздохнула:

– Оно так, но только пальто это мне очень нравилось. Знаешь, давай его сразу выбросим, чтобы Сене на глаза не попалось, а то станет нервничать, расстроится…

В этой фразе вся Томуська. Нет бы о себе подумать, представляю, какой концерт закатила бы Лерка Парфенова, случись с ней подобное происшествие! Но Томуся права, ни Сене, ни Олегу, ни Кристине, ни тем более гостям не надо рассказывать о досадной неприятности. Завтра же поедем за обновкой.

Я быстренько сбегала во двор и развесила на заборе, возле мусорного бачка то, что еще недавно было элегантным свингером. Впрочем, кому-то и сейчас вещь понравилась, потому что, когда спустя два часа я вышла гулять с Дюшкой, возле помойки валялись только скомканные бумажки.

Около девяти Тамара спросила:

– Кристина говорила тебе, куда пойдет вечером?

– Нет, – удивилась я, – думала, ты в курсе.

– Ну куда она могла подеваться? – взволнованно воскликнула Тома, и тут, словно отвечая на ее вопрос, зазвонил телефон.

– Виолу позовите, пожалуйста, – пропел мягкий мужской голос.

– Слушаю.

– Ох, извините, бога ради, – завел парень бархатным баритоном, – я очень виноват перед вами! Наверное, вы волнуетесь, куда подевалась Кристя?

– Есть немного, – ответила я. – А вы кто?

– Отец ее одноклассницы Вики Мамонтовой, Сергей Петрович, можно просто Сергей, – охотно отозвался баритон. – У Вики сегодня день рождения, я отвез сначала девочек в «Макдоналдс», потом в кафе-мороженое, а затем вернулся к нам. И тут, каюсь, я не напомнил ей о звонке домой, а Кристя начисто забыла сообщить, где она, теперь боится, что станете ругать…

– Спасибо, – с облегчением вздохнула я, – вот негодница, ну-ка дайте ей трубочку.

– Ну не портите девочке хороший день, – рассмеялся Сергей.

– Уже поздно, Кристине пора домой.

– Я сегодня улетаю за границу, – пояснил Сергей, – поеду в Шереметьево по Ленинградскому проспекту, вас устроит подойти на площадь Эрнста Тельмана? Привезу туда Кристину часа через полтора…

– Прекрасно, – обрадовалась я. – Это недалеко от нашего дома, всего пара остановок на метро. Ровно в пол-одиннадцатого буду ждать вас возле палатки «Русские блины», только как мне узнать вашу машину?

Сергей расхохотался:

– Кристина-то вас узнает! Я гудну и фарами поморгаю.

– Что там? – поинтересовалась Томочка, видя, что я закончила разговор.

Узнав, в чем дело, подруга сказала:

– Надо купить Кристе мобильный. Знаешь, есть такие дешевые аппараты, называются «коробочка Би+». Очень удобно, позвонил и не нервничаешь.

Я промолчала. Иногда Томуськина патологическая незлобивость доводит меня до бешенства. На мой вкус, следует не «телефонизировать» Кристю, чтобы она хвасталась среди подружек мобильником, а наподдать ей как следует по заднице! Ведь сидит в гостях уже давно и не подумала позвонить домой.

Ровно в десять тридцать я заняла позицию у будки «Русские блины». В тот же момент одна из машин, припаркованных за железной оградой, коротко гуднула и заморгала фарами. Я подошла к бордюру, перелезла через заборчик, увидела старенькие, разбитые, жутко грязные «Жигули», открыла переднюю дверь, села в салон и сказала водителю, молодому парню, с виду лет тридцати трех:

– Добрый вечер, Сергей.

Шофер улыбнулся:

– Рад встрече.

Я обернулась на заднее сиденье.

– Ну, Кристя, и тебе не стыдно?

В ту же секунду слова застряли в горле. Салон оказался пуст, никого, кроме меня и Сергея Мамонтова, в автомобиле не было.

ГЛАВА 6

– Где Кристя? – возмутилась я. – Вы Сергей, отец Вики?

Парень нажал какую-то кнопку, раздалось громкое «щелк».

– Нет, – ответил он потом, – не Сергей и не отец Вики.

– Простите бога ради, – сказала я, – вышло дурацкое недоразумение, у меня тут, на площади, назначена встреча с человеком, который обещал поморгать фарами… Я перепутала автомобили.

Одновременно с извинениями я потянула на себя ручку, но дверца не открылась. Парень преспокойно закурил и заявил:

– Нет, Виола, вы попали по адресу.

– Где Кристя? – возмутилась я. – Что за дурацкие шутки?

– К сожалению, дорогая, все очень серьезно, – ответил водитель и пустил мне в лицо струю дыма.

Не знаю, что возмутило меня больше: словечко «дорогая», брошенное свысока и как-то снисходительно, или омерзительный запах сигары, которую наглец держал, как шариковую ручку, большим и указательным пальцами.

– Где Кристя? – повторила я, дергая не желавшую открываться дверцу.

– Оставьте ее в покое, – резко сказал шофер. – Выход заблокирован, выйти без моего разрешения вы не сможете.

– Где Кристина?

Водитель вытащил мобильный, потыкал в кнопки и буркнул:

– Покажи.

Внутри стоящей рядом иномарки вспыхнул свет, потом задняя дверца приотворилась, и я увидела внутри Кристю, живую, здоровую и, похоже, совсем целую.

Через мгновение дверка захлопнулась, свет погас, я уставилась в окно. Ничего не различить, жуткая темнота.

– Девочка в полном здравии, – вновь выпустил клуб дыма парень, – пока!

– Что значит пока? – прошептала я. – Кто вы такие, имейте в виду, мой муж…

– Служит на Петровке, – хмыкнул мерзавец, – ну и что, сильно он помог Тамаре? Оградил ее от неприятностей в метро? А теперь подумай головой: пальто порезали бритвой, и твоя сестрица ничего не заметила, а ведь могли и шилом ткнуть в давке, раз – и нет Тамарочки, много ли ей надо…

– Так это вы изуродовали пальто… Зачем?

Водитель вновь затянулся. Я жадно разглядывала его. Густые белокурые, совершенно есенинские волосы непослушными прядями падали на большой чистый лоб. Красивые темно-голубые глаза смотрели без всякой злобы, правильной формы нос украшал породистое лицо. Рот капризно изгибался, кожа была смуглая, что странно для блондина, хотя небось он ходит в солярий. В целом парнишка был хорош, как конфетный фантик.

– Выслушай меня, – процедил он, – внимательно. Девчонке никто не собирается делать плохо. Убивать, отрезать пальцы и уши, насиловать… Уволь, я не любитель подобных мероприятий…

– Как тебя зовут? – поинтересовалась я.

Мужик секундно глянул на меня немигающим взором и сообщил:

– Монте-Кристо.

Я глубоко вздохнула. Было глупо думать, что он представится, как жених в загсе. Хотя небось у мерзавца кипа фальшивых документов, удостоверяющих личность.

– Что ты хочешь от меня?

– Полмиллиона, – спокойно отозвался Монте-Кристо.

– Чего? – спросила я.

– Да уж не пробок от пивных бутылок, долларов, естественно!

Я попыталась сохранить спокойствие и делано рассмеялась.

– Уважаемый Монте-Кристо, насколько я понимаю, вы промышляете киднепингом, не стану осуждать сей способ зарабатывания денег, хотя любой бизнес должен приносить доход, иначе зачем им заниматься? Но в данном случае вы сработали зря. Конечно, отец Кристины – бизнесмен, издатель, владелец газеты, но полмиллиона долларов у него нет. Что же касается меня, то…

– Кончай мочалку жевать, – заявил Монте-Кристо, – мы все про вас знаем, даже то, из какой тарелки твой муженек любит суп хлебать…

– Из какой? – изумилась я.

– Из белой с синими полосками и золотым ободком, – выплюнул Монте-Кристо мне в лицо, – поэтому отдавай деньги, получай девку – и все, кончай базар…

– Какие деньги!!!

– Те, что взяла у Лены Федуловой.

– Кто, я?

– Ты, ты. Полмиллиона гринов, которые Ленка хранила, испарились, как сон.

– Но почему ты решил, что доллары взяла я?

– Больше некому, – рявкнул парень, – имей в виду, лучше не шути с нами. Отдай, и разбежались. Знаю, что у тебя просто в зобу дыханье сперло, когда пачки увидела. По-человечески я это очень хорошо понимаю, ну не удержалась, с кем не бывает… Никто тебя наказывать не собирается, просто верни бабки, и делу конец.

– Я ничего не брала!

– Ой ли!

– Клянусь жизнью!!!

Монте-Кристо хлопнул рукой по рулю, «жигуль» резко гуднул. В рядом стоящей иномарке вновь вспыхнул свет и приоткрылась дверца. Стали видны бледное личико Кристи и рука, сжимавшая чудовищно большой пистолет, приставленный к виску девочки. Жуткие видения тут же исчезли, потом в иномарке вновь воцарилась темнота.

– Так чьей жизнью ты клянешься, – спросил Монте-Кристо, – ее?

У меня наступил полный паралич, я почти онемела, вместо членораздельной речи выдавила из себя какое-то мычание.

– Значит, слушай, – удовлетворенно заявил негодяй. – Мы все знаем. Ленка хранила деньги, полмиллиона в баксах, не свои. Ей их просто вручили для дальнейшей передачи. Ты сперла всю сумму.

Я только качала головой и пыталась сказать:

– Нет-нет.

– Да, моя дорогая, – ласково шелестел Монте-Кристо. – Говорю же, мы все знаем, тебя видели с долларами, перестань корчить дурочку.

Я почувствовала, что сейчас упаду в обморок. В машине стоял тяжелый запах дорогого сигарного табака, от Монте-Кристо несло ароматом какого-то мужского парфюма, да еще на зеркальце болталась «елочка», источавшая неимоверное зловоние, суррогат запаха зреющих кокосов.

– Слушай внимательно, – продолжал Монте-Кристо, – даем тебе сроку десять дней. Вот и думай, что лучше, отдать нам денежки или…

– Или что… – прохрипела я, чувствуя, как к голове подбирается боль, – или что…

– Молодец, – одобрил Монте-Кристо, – всегда следует представлять последствия своих поступков. Ежели ты решишь, что денежки лучше не отдавать, тогда…

Словно актер МХАТа, он выдержал паузу. В наступившей тишине было слышно, как из моей груди вырывается прерывистое дыхание.

– Тогда, дорогая, – спокойно закончил мерзавец, – ты выбрала всем судьбу. Кристину оставим в живых, отправим на Ближний Восток, в публичный дом. Хотя, по мне, лучше умереть, чем обслуживать потных извращенцев, Тамару придется убить, впрочем, Олега и Семена тоже. Делается это просто, раз – и нет. У нас имеется чудесный снайпер, прошел Чечню. Полный отморозок, но попадает в десятикопеечную монету. Кто там у тебя еще есть? Собака? Кошка? Вот живи потом и радуйся. Сама умолять станешь денежки взять. Поняла, дорогуша?

– Не брала я ничего, – заплакала я, – честное слово, ну поверь, ошибка вышла.

Монте-Кристо поморщился:

– Давай без фальши… Актриса из тебя фиговая. Еще скажи спасибо, что мы приличные люди, даем десять дней на раскачку. Другие бы и разговаривать не стали, пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой, никакая Петровка не поможет. Все это ерунда насчет круглосуточной охраны… Тебя, да вообще всех, как тараканов, передавить можно, усекла?

Я тупо кивнула, ощущая, как голову начинает стягивать тугой обруч.

– Молодец, – одобрил Монте-Кристо, – значит, ровно через десять дней, в праздник, стоишь тут, возле памятника, с денежками…

– В какой праздник? – невольно удивилась я.

Монте-Кристо широко улыбнулся:

– Десятого ноября День милиции, радостный момент для всех ментов, небось у вас дома стол накроют, ну там водочка, шампанское… Ежели в одиннадцать тридцать вечера деньги не окажутся у меня в руках, то…

– Что? – шепнула я. – Что?

– Ничего, – пожал плечами негодяй. – Тебя не тронем, муки совести хуже телесных страданий.

Проговорив последнюю фразу, он вытащил мобильный и бросил в трубку:

– Вперед.

Иномарка, стоявшая рядом, мигом заурчала мотором и исчезла за поворотом. Монте-Кристо нажал кнопочку на передней панели, раздался резкий щелчок.

– Ступай себе, – велел мерзавец. – Но имей в виду! За тобой следят, стукнешь муженьку – прирежем беременную, убежишь за границу с денежками – пристрелим девчонку.

– У меня нет денег, – тихо повторила я, наваливаясь всем телом на дверцу, – понимаю, что ты не веришь, но их нет! Монте-Кристо хрюкнул:

– Я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты вернула именно те купюры, что сперла. Продай что-нибудь и принеси полмиллиона!

– Даже если я останусь голой и босой на улице, не наскребу этой суммы!

– Ладно, – слегка повысил безукоризненно ровный тон мерзавец, – ты мне надоела. Счетчик включен, срок пошел, десятого ноября в 23.30, толковать больше не о чем!

В ту же секунду он со всей силы толкнул меня. Дверца неожиданно распахнулась, я вывалилась наружу, прямо на грязную, покрытую октябрьской слякотью дорогу, стукнувшись спиной о бордюрный камень, а головой о железный заборчик.

«Жигули», взвизгнув колесами, резко стартовали и встроились в поток машин, который, несмотря на поздний час, несся по Ленинградскому проспекту. Комья грязи полетели в мою сторону. Я сидела в луже, заляпанная жирной, черной жижей. Потом кое-как поднялась на ноги, добрела до будки «Русские блины» и, плюхнувшись на красный пластмассовый стульчик возле круглого столика, попыталась привести мысли в порядок. Мужчина, который с аппетитом ел горячий блинчик, покосился на меня, потом встал и, бросив недоеденный блин в помойку, быстрым шагом ушел. Из палатки высунулась девчонка в красном фартуке и такой же косынке.

– Иди отсюда, – злобно сказала она, – всех покупателей распугаешь, бомжа чертова!

Я покорно встала, дошла до памятника и присела на гранитный цоколь в основании монумента. Чуть поодаль, на подстеленной картонке, спала баба в отвратительно воняющем пуховике. Из прорех куртки в разные стороны торчали клочки то ли синтепона, то ли ваты. Честно говоря, я выглядела не лучше.

Неожиданно пошел мелкий противный дождь. Я вытащила из кармана упаковку бумажных носовых платков и принялась вытирать лицо и руки. По мере того, как кусочки бумаги делались черными, в мыслях светлело.

Меня воспитывали в так называемой неблагополучной семье. Папенька, желая купить очередную бутылку, спер кошелек и попал на зону. Честно говоря, после того, как его посадили, нам с Раисой стало только лучше, потому что папулька нажирался каждый день, как… Впрочем, достойного сравнения я подобрать не могу. Ни один из представителей животного мира не способен был нажраться до такой степени, как мой папахен. Раиса, слава богу, употребляла только два раза в месяц, зато ее никогда не было дома, мачеха постоянно работала, стараясь добыть денег…

Поэтому лет с четырех я была предоставлена сама себе. Никто не кормил меня обедом, не заставлял мыть руки, не просил надеть шапочку, шарфик и носочки, не пел песенки на ночь и не целовал разбитые коленки. Годам к семи я поняла: окружающий мир жесток, каждый в нем сам за себя, и если я не научусь справляться с неприятностями сама, то просто погибну, потому что ждать помощи не от кого.

Наверняка поэтому я считаю, что безвыходных положений не существует. Следует только слегка пораскинуть мозгами, и в конце темного тоннеля появится тонкий луч света. Ну сумела же я в шесть лет выбраться в деревне из горящего сарая, а провалившись в семь лет под лед на пруду в парке, вылезти на берег? В конце концов, после смерти дяди Вити и тети Ани я научилась самостоятельно зарабатывать деньги совершенно честным путем. Хорошо, это были мизерные средства, но я не плакала, не стонала, не просила в долг! Нет, просто, стиснув зубы, взяла ведро и швабру… Неужели я сейчас спасую перед обстоятельствами?

Ледяной дождь заливал за воротник, но мне было жарко. Наконец решение было принято. Десять дней! За этот срок я обязана отыскать того, кто спер полмиллиона у Лены Федуловой, и заставить его отдать денежки Монте-Кристо. Мерзавец не шутил, он и впрямь ни перед чем не остановится. Скорей всего его люди и обыскали квартиру Марьи Михайловны. Небось выждали, когда старушка отправится в магазин, вскрыли дверь. Любой, даже очень хороший замок сдается без боя парню, умело обращающемуся с отмычкой… Зашли в квартиру, думая, что Никита еще в школе… Но Марья Михайловна оставила внука дома. Наверное, мальчик начал кричать, побежал к телефону… Вот мерзавцы и убили его. Вернее, подумали, что убили. Перерыли все, ничего не нашли и отчего-то решили, будто вор, польстившийся на чужие деньги, – это я. Изрезали пальто Тамаре, похитили Кристину. Даже узнали, что у нас есть собака и кошка, да и Олег действительно любит есть суп только из одной тарелки… Вот уж эта информация откуда?

Десять дней! Всего десять!

Я резко встала и чуть не упала, почувствовав, до какой степени онемели ноги. Никто не поможет, не на кого рассчитывать, придется все делать самой. Негодяи и впрямь следят за семьей!

Увидев меня, Тамара всплеснула руками:

– Вилка, ты купалась в болоте?

Я улыбнулась:

– Почти. Стояла на проспекте, а тут на дикой скорости мимо пролетела иномарка, обдала грязью, я отшатнулась назад, поскользнулась и упала прямо в лужу!

– Иди скорей мойся, – велела она. – А где Кристя?

Я отвернулась к вешалке и радостно сообщила:

– Уж извини, с тобой не посоветовалась… Завтра начинаются каникулы, Вика Мамонтова пригласила Кристю к себе на дачу, у них теплый загородный дом. Они обе так просили меня согласиться, да и родители Вики упрашивали… В общем, я решила за тебя, пусть едет. Что ей в городе делать, а так на свежем воздухе…

– Ну и правильно, – одобрила Томочка, – но как же без вещей?

Я махнула рукой:

– Ерунда, зубную пасту и щетку мы сейчас купили в ларьке, а завтра утром я передам Викиному отцу сумку со шмотками, он мимо площади на работу поедет!

– Отлично, – сказала Томочка, – давай скорей в ванную, не ровен час, простудишься.

Я вошла туда, закрыла дверь на задвижку и уставилась на блестящий кран. Тамарочка никогда не врет, в ее жизни не было постыдных тайн, которые нужно скрывать от окружающих. Будучи патологически честным человеком, подруга совершенно искренне уверена в том, что все окружающие люди говорят правду! В конце концов, мы подозреваем других только в том, на что способны сами.

Я очень редко обманываю Тамару, и у меня все-гда возникает неприятное ощущение, словно я обвожу вокруг пальца пятилетнего малыша, обещаю конфету, а протягиваю пустой фантик… Но сегодня совершенно особый случай, я не могу рисковать жизнью нерожденного младенца…

Резкий звук заставил меня вздрогнуть. Дюшка, заливаясь лаем, ринулась в прихожую. Монте-Кристо! Передумал и прислал киллеров!

– Не открывай! – Я вылетела из ванной и бросилась за собакой. – Не открывай!

Но Томочка уже гремела замком.

– Стой! – орала я. – Стой!

Тома с недоумением глянула на меня и в то же мгновение легко распахнула дверь. Вместо парня в камуфляжной форме и шапочке-маске, сжимающего в твердой руке пистолет с глушителем, на пороге показалась Лера Парфенова с дорожной сумкой в руках.