Словно сон: сага о Хильде

– Ты сможешь его спасти, – ответил Один. – И, возможно, убить Хель. Тебе потребуется меч, который способен убить бога. Если ты готова поверить мне в последний раз, то тебе я обещаю освобождения Скаллигрима из Хель.

– Как я могу тебе доверять после этого? – Хильда сплюнула. – Норны предупредили меня!

– Норны играют в свои игры, которые непонятны даже мне, – ответил Один велеречивым голосом. – Доверься мне.

– Тот ужас при битве за Гротти – это твоих рук дело? Ты играл с Фроди и Мюсингом! Ярость, которая там пылала… Ты наслал на всех тех людей ярость! Ты не бог воинов, нет. Ты бог проказы и обмана! Ярость твоя – не воинская!

– А что такое ярость? – лицо Одина выглядело нагло.

– Неизвестно мне, но явно не то, что ты под ней понимаешь! Твоя ярость бесчестна!

– Я есть ярость, Хильда Кусачий Меч! Во всех её проявлениях! – голос Всеотца заставил Хильду пошатнуться, и эхом отозвались его слова: – Ярость моя – поэзия! Ярость моя – убийства! Ярость – пища шаманов! Ярость – это огонь! Ярость – это кровь! Яростью я родился, и яростью я питаюсь! Смерть – это ярость! А кто, если не я, определяет смерть? Когда разожжётся огонь, прольётся кровь, и когда шаману послать видение? Да, Хильда Кусачий Меч, зовусь я Яростью, и стихия моя – ярость! И зовут меня все по-разному: Гримнир, Вератюр, Лицо-Тень, Седобородый, Отец павших и Всеотец! У ярости много лиц и имён – и все они принадлежат мне! Я паду в схватке с волком Фенриром, и с яростью я погибну! Знания – это ярость! А за ними я тянусь, и сладки они как мёд! Любовь – это ярость! Разве когда любовники вцепляются друг в друга в страсти – это не ярость? Фрея, богиня плодородия и войны – и она ярость шлёт! – Один присел и возложил свою ладонь на плечо Хильды. – Вопрос лишь в том, как ты используешь дарованную тебе ярость.

От голоса его всё тряслось, и вибрация, как дрожь земли, заставила тьму сотрясаться. Никогда она не ощущала такого – истинную ярость. Она горяча как огонь, страшная как медведь, бурная как море в шторм, непредсказуемая как погода за фьордами. Она пылает ярче солнце и пропитывает каждую жилу. Ярость придаёт сил, уверенности и открывает безграничные возможности. У ярости есть и своя цена: она поглощает тебя полностью. Ярость подпитывает тебя, становится одним целым с тобой и, как злобная тень, следует по пятам. Тень тянулась и за Хильдой, пока через бой за Гротти она не нашла сил в чём-то намного более могущественном – в спокойствии.

Когда она лежала в грязи, она почувствовала, что ярость исходила из её любви к Скалли. Она не стала его любить меньше, но даже в любви должна быть холодная голова. Ей удалось выцепить всё самое прекрасное из любви к Скалли, вспомнить его смех, улыбку – в них было скрыто спокойствие, уверенность, безмятежность. Каждый её предыдущий бой был наполнен тупой воинской яростью. Теперь, взглянув в лицо истинной ярости, она осознала, насколько она стала сильна, отринув её.

Хильда поднялась, каждая часть её тела говорила, что она не боится Одина. В ней не было больше ярости, которая питала её и придавала фальшивых сил. Ярость окрыляет и дает ощущение всемогущества, но на самом деле в один момент она даст осечку – и жизнь оборвётся.

– Ярость ведёт глупца на верную погибель. Тот, кто питает свой дух яростью, падает в лапы коварного бога Локи, и злые духи заселяют его душу. – Хильда нахмурилась и сжала губы. – Не страшусь я тебя, Всеотец. Даже если ты задумал неладное, я найду выход и отомщу тебе. Отведи меня к мечу, что способен убить бога.

Один выглядел очень довольным. Своим единственным глазом он смотрел на Хильду, читал язык её тела.

– В прекрасных цветах – прямиком по склону. Девять испытаний ждут тебя. Пройди их – и меч будет по праву твой.

– Почему ты не можешь мне его просто отдать? – поинтересовалась Хильда.

– Ты не сможешь им даже взмахнуть, если не докажешь свою пригодность. Ступай на свет и докажи, что ты достойна меча!

Свет тонкой полосой лился в бесконечный мрак. Хильда просунула руку, за ней ногу и вошла всем телом – все цвета радуги ударили ей в глаза, что-то треснуло у неё под ногами, и она оказалась в снегу, а вокруг неё лежала тонкая, голубоватая корка льда, которая раскрошилась на прозрачные осколки. Холод застал её врасплох. Она судорожно пыталась выбраться из глубокого снега, но никак не могла. Ей показалось – или снег начал двигаться? Белое солнце ослепило её, и она увидела, как со всей снежной шапкой она катится вниз по склону. Снег поглотил её. Будто некто трясёт горы: с такой мощью лавина сходила вниз. Когда всё затихло, снег начал таять, размораживая практически погребённую заживо Хильду.

Kafli fimm: það er ekki aftur snúið^[6]

Fyrsta réttarhald: þolinmæði^[7]

Каменистая земля впитала всю воду. Гладкие камни устилались ровным одеялом по всему побережью широкого фьорда. Хильда завалилась набок, чтобы выкашлять воду, застрявшую в лёгких. Нет хуже смерти, чем задохнуться под снегом, и точно такой опыт не хочется повторять. Пошатываясь, она смогла встать и оглядеться. Голые горы с острыми пиками – как наконечники копий. Со всех сторон лишь серые мрачные горы, и вся береговая линия усеяна камнями. Голый, мёртвый фьорд, откуда ни один драккар не отбывал, где ни один человек не ступал. Без оружия Хильда беззащитна, но нельзя давать волю страху. Мешочек на её поясе успокаивал нервы каждый раз, когда она проводила рукой по нему. Куда держать путь и каково первое испытание? Так не хватает того, кто мог бы всё объяснить – но судьба её отведет куда надо.

На фьорде были разбросаны мелкие мохнатые островки. Хильда села у воды на небольшой валун и принялась изучать их. В глазах двоилось: с каждым взглядом их становилось всё больше, будто они почковались. Мох на островах был неестественно зелёный: слишком яркий, цвета окислившейся меди. Хильда зажмурилась. Через прищуренные глаза она посмотрела на фьорд, и количество островов резко изменилось: их осталось четыре. Глаза её не обманывали – на одном из островов стоял смуглый человек. Она вскочила и нырнула в холодную воду, мурашки пробежали по телу до самой шеи. На последнем издыхании, но она добралась до острова, и теплый мох встретил её. Лишь мгновение на отдых. Идеально круглый остров, а в самом центре стоял жертвенник. Рядом с ним спиной к Хильде ссутулился смуглый мужчина.

На таких жертвенниках Хильда приносила жертвы богам, когда шла на охоту или просила о напутствии. В Мидгарде рядом с домом Хильды был такой, сделанный из пня, окружённый забором из прутиков, три свечки, которые она зажигала только в случае приношения дара Фрее, стояли по краям пня. Жертву необходимо сжечь, и огонь возносил убитых ею зайцев и косуль, и боги получали её дар. Этот жертвенник был очень похож на её: такие же свечи, такие же руны вокруг пня и даже такой же изгиб на срубе. Смуглый незнакомец не шевелился, но от него доносилось мычание, может, неразборчивая речь. Хильда решительно подошла к нему ближе и спросила:

– Эй! Кто ты? – смуглая фигура развернулась к Хильде. – Во имя Фреи!

Мужчина с обгоревшей головой, без запястий, лоскуты кожи слезали с его щек, подбородка, лба. Его губы были зашиты, а из глаз торчали две щепки. Он мычал – мычал страшно, мучительно. Хильда отступила, мужчина направлялся к ней, переваливаясь с одной ноги на другую. Она начала мотать головой в надежде увидеть хотя бы палку для обороны, но всё было покрыто мхом, даже камня не видать.

Она запнулась и рухнула на землю, поверх неё упало тело мужчины. Она завопила, забила кулаками по его спине, но тот её придавливал к земле и не давал встать. Боги, смрад от его кожи был похож на запах гниющей под солнцем туши тюленя. Хильда схватила его за красное, всё в парше горло и, подняв его голову, ударила прям в лицо. С лёгким выдохом ей удалось встать. Мужчина – или нечто виляло, молотило ногами по мху в потугах подняться, но без рук это было не так просто сделать. Как же пронзительно он мычал: страдания и боль, невообразимые живому. Хильда колебалась.

– Я избавлю тебя от страданий, – она подошла к его голове, подняла подошву над двумя щепками, что торчали из глаз смуглого нечто, и наступила на них. Мычания прекратились, как и движения. – Лучшее, что может дать человек страдающему в предсмертных муках, – это быструю смерть.

Хильда обошла жертвенный алтарь: на нём лежали руки того нечто ладонями вверх. На правой, на указательном пальце, Хильда заметила серебряное кольцо. До боли оно знакомо, где-то она его точно видела. Ладонь тёплая, пальцы синие – как такое возможно? Она сняла кольцо, окунула его в воду и, смыв кровь, увидела знакомые руны. Такое же кольцо даровал ей Один ещё в начале пути. Она не первая, кто попал сюда, и кто бы это ни был – судьба его печальна.

Горы, берег, фьорд – всё пропало. Она на одиноком острове, окруженная водной гладью, у которой не видно конца. Обескураженная Хильда села у жертвенника и посмотрела на гладкую морскую рябь. Скольких она ещё встретит на своем пути, кто пал в этом месте от суровых испытаний? Не нужно быть чересчур смышленым, чтобы понять: Один хочет достичь чего-то. Сердце её обуял страх смерти; ужас, который стоял впереди. Это кольцо – она должна сберечь его, чтобы вернуть Одину.

Положение не улучшалось, она всё так же была на острове, одна, окружена водой. Мох мягкий, на нём было удобно сидеть. Она облокотилась спиной на жертвенник и угрюмо воззрилась на труп.

– Ты же не собираешься сдаваться? – прозвучал над водой голос Скалли, словно он стоял прямо там, перед ней.

– Скалли! Ты тут! – от радости на её глазах сверкнули слёзы.

– Не сдавайся сейчас, – голос его снимал тяжёлое бремя с души Хильды. – Ты должна быть терпеливой.

– Но я не понимаю, что от меня хочет Один! Где я? – Хильда встала и прошлась по острову.

– Один провисел девять дней на древе Иггдрасиль. Девять дней он истекал кровью, девять дней без еды и воды, девять дней терпения.

– Терпение? – переспросила она. – Это моё испытание?

– Не думай о времени – его здесь нет. Жди, инстинкт сам тебе подскажет, когда открыть глаза.

– Скалли? – спросила Хильда. Ответа не последовало.

Грустная и всё ещё не понимающая, она вновь села на мягкий мох. Столь спокойная вода начала её бесить. Переведя взгляд на труп, она увидела, как тот медленно, еле заметно, но разлетается, как пепел. Вдох – и долгий выдох. Её усталые глаза сомкнулись.

Тяжесть времени ощутима, она постоянно и безрассудно торопит нас. Там, где оказалась Хильда, времени не было, лишь её человеческое понятие дня и ночи, смена зимы на весну и весны на лето. Когда она забыла про время, в голове освободилось место для иного, чего-то более важного.

Последняя кость трупа обратилась в прах, который взмыл в воздух и устремился к воде, – и глаза Хильды открылись. Небывалые чувства охватили её, от которых она начала смеяться, и в глазах её загорелся огонь самоуверенности. В сердце царил мир, а её нетерпеливость сменилась терпением и выдержкой.

За её спиной открылся портал – белый свет ослепил её. Задерживаться здесь больше смысла нет.

– Никакой воин не может считаться воином, если вместо терпения у него детское недержание.

Прямо у портала стоял Один, облокотившись на мраморную колонну. Хильда стянула с указательного пальца кольцо, которое подобрала с трупа, и всунула его в руку Всеотца. Он криво улыбнулся, воительница прошла, не сказав ни слова. Один щёлкнул пальцами – и портал развалился, а сам он исчез, оставив за собой падающие перья его воронов.

Annað réttarhöldunum: hryllingi^[8]

Тьма. Кругом густая, ощутимая на коже тьма – тяжёлая, холодная, наводящая беспокойство. Дом скрипел, Хильда была в просторной комнате, а снаружи доносился хруст, словно кто-то ломает хворост. Глаза Хильды привыкли к темноте. В комнате стояла покосившаяся кровать, на которой лежало иссохшее тело мужчины, одетого в кафтан. Хруст смешивался с чавканьем и еле слышным рычанием. Хильда выглянула через порванные клочки ткани на дверном проёме в длинный холл – никого не было видно.

– Скалли? – тихи-тихо позвала Хильда.

Ответа не было. Что же там хрустит и чавкает? Свет был сожран тьмой, все факелы были потушены, пришлось надеяться на собственное зрение. Хильда старалась производить как можно меньше звуков. Она медленно ступала вдоль левой стены. Из тени тьмы показался трон, где когда-то восседал какой-то правитель. Её дыхание остановилось. От испуга ей пришлось зажать себе рот ладонью и крепко сдавить вырывающийся крик ужаса.

Из-за трона поднялась высокая фигура, которая держала в зубах человеческую руку. Хруст. Кх-кх, ломались кости руки. Тварь почти не жевала и сразу глотала. Худые ноги, длинные ручищи с острыми, как мечи, когтями. Наверное, хорошо, что Хильда не видела лицо этого ужаса. Надо двигаться, тварь могла почуять её.

– Скалли, мне страшно, – говорила у себя в голове Хильда.

Вот и выход. Двери были выбиты, и у них лежали два обглоданных по пояс воина. По неосторожности в темноте Хильда поскользнулось на крови и громко упала. Чудище замолкло, Хильда затаила дыхание. Сердце было готово остановиться прямо в тот момент, а кровь в её жилах замерла в ужасе вместе с ней. Бум! Трон влетел в стену и раскололся на части. Страх приковал её к полу, встать было невозможно. Тварь пережёвывала чью-то голову и двигалась в направлении Хильды. Голова, как спелый арбуз, раскололась в челюстях чудища, и мозги, как застывшие размятые яблоки, упали на пол с глухим «хлюп». Даже кричать невозможно – такой страх овладел всем телом, что даже инстинкт самосохранения замер.

Тёплая и невидимая сила, словно рука помогла Хильде встать, и инстинкт, придя в себя, понёс её из дома куда-то, в ещё более зловещую тьму. Она бежала вниз по склону, но чудище её не преследовало. Журчание воды под ногами остановило её – она стояла в мелком ручейке. В горле было сухо, она склонила голову к воде и набрала воды в рот, но, почувствовав её вкус, сразу выплюнула назад и ошарашенно посмотрела на воду, которая вдруг загустела. Это была кровь, холодная, солёная кровь!

Ручей бежал с холма, откуда начали доноситься ритмичные удары барабанов и совершенно животные крики. Раздался рёв такой мощи, что каждый камушек под ногами Хильды задрожал. Во тьме она не могла отыскать путь, откуда пришла. Во мраке всё выглядело одинаково. Рычание становилось всё громче и приближалось всё ближе к Хильде. Ничего не оставалось, как бежать вверх по крутому склону, к звукам барабанов.

Тварь приближалась. Хильда оглядывалась, видя во тьме снующий высокий силуэт. Камень скользнул под ногой Хильды и, видимо, угодил прямо в морду чудища. Оно жалостно завопило.

На вершине холма её взору предстало кладбище: множество могил, одна раскопана. Над ней стояла женщина с бубном и яростно била по нему, крича знакомые заклинания от Aptrganga^[9]. Хильда встала по другую сторону могилы и посмотрела на костлявое лицо женщины, та перестала бить и опустила руку.

– Aptrganga рыщет в поиске тёплой плоти, – с печалью заговорила женщина, будто всё, что здесь случилось – её вина. – У этой твари нескончаемый аппетит. Зло и тьма окутали мир, и Aptrganga забрал всех живых, кроме меня.

– Как это произошло? – на кладбище сошла стужа, и инеем покрылась вся земля. Хильда задрожала.

– Я могла это предотвратить. Могла бы спасти всех…

Женщина бросила бубен на могилу и подняла голову – Хильда оторопела: на неё смотрела она сама. Её лицо было худее и выглядело болезненно, а глаза светились некогда воинским пламенем. Рёв заставил Хильду отвлечься.

– Я – это ты, – сказала Хильда.

– Разве это имеет значение? – грустно спросила другая Хильда. – Мы обе умрём от того, что создали!

– Что ты делаешь? Нет! – другая Хильда закричала громко и отчаянно.

Хильда бросилась вниз, подальше от кладбища, а за её спиной раздался рык и звук разорванной плоти с хрустом костей. Чудище отвлеклось на поедание другой Хильды из этого кошмарного, тёмного мира.

У подножья холма рядом с озером стоял маленький домик. В нём горела одинокая свечка, а пол был пропитан кровью. Хлюпая по полу, Хильда вошла внутрь, взяла свечку и принялась искать хоть какое-то оружие. Перевернув все ведра и глиняные кувшины, она заглянула под кровать и нашла крюк на длинном древке, таким цепляют туши китов. Хоть что-то наподобие орудия. Затушив свечку и встав сбоку от входной двери, она затаила дыхание в ожидании Aptrganga. Страшнее было ждать чудища, чем встретиться с ним лицом к лицу. Ноги Хильды размякли, и она с трудом стояла. Когда за домом послышались тяжёлые шаги, её начало валить к полу.

Ей в голову сразу пришли воспоминания, как она встретилась со здоровенным волком в лесу, он был совершенно один и злобно рычал на Хильду. Этот момент – когда два охотника смотрят на друг друга, встаёт вопрос: кто станет жертвой? Волк скалил зубы, рявкнул, шерсть на загривке встала дыбом. Волк перебирал ногами, ни на секунду не отводя от жертвы взгляда. Свирепые глаза уже раздирали напуганную, но всё ещё воинственную Хильду. Она ждала, когда волк бросится, палец её левой руки придерживал стрелу, а три пальца правой крепко сжимали тетиву. Пар валил изо рта, под ногами хрустел снег, сердце замерло в тот же момент, когда волк прыгнул вперед. Опоздай Хильда на секунду – волк бы повалил её и разодрал глотку, но она успела выпустить стрелу прямо в открытую пасть волка. Кровь топила снег, красила его в бордовый. Хильда потянула за стрелу – застряла. Она смогла победить волка, который задрал двух женщин, одного мужчину и пятерых детей. Его выслеживали охотники из трёх разных городов, но только Хильда, сама того не зная, стала великим охотником, который убил свирепого волка.

Фрея услышала её. Мольба шёпотом унеслась в самый Асгард, и ей откликнулись. Силы приливали к рукам и ногам, сердце замерло в ожидании, тварь ходила вокруг рыбацкого домика и злостно рычала. Бум-бум. Тварь постучала в дверь. На третий удар дверь вылетела, и тьма заполнила дом. Хильда сжала гарпун и приготовилась нанести удар. Тонкая, как кость, рука проскользнула внутрь, а за рукой, пригнувшись, вошло и само чудище. Оно принюхивалось, стучало зубами, грязные волосы свисали с разложившейся головы. Лицо Aptrganga не пугало Хильду – она пробудила всю храбрость в себе. Миг – и она крюком пробивает шею твари. Поднялся вопль, чудище, охваченное паникой, металось от стены к стене. Острые, как секиры, когти задели живот воительницы, теплая кровь устремилась вниз по её ногам. Она застонала, большими глотками хватала воздух, а протяжные завывания чудища становились громче, оно громило всё в надежде вытащить крючковатый гарпун из шеи.

Эта рана убьёт её, думала Хильда, ползя по земле к лодке. Чудище, разогнавшись, попыталось выбежать из домика, но древко гарпуна не дало протиснуться через дверной проём. Aptrganga вопил, рычал, скрёб когтями по дереву, но всё тщетно. Головы поднять он тоже не мог, его взор теперь вечно направлен вниз. Хильда из последних сил вытолкнула лодку в воду, запрыгнула в неё и упала между скамеек. Её рука была измазана кровью, одежда пропитана ею, тёмный мир начал тускнеть. До её уха и ещё живого сознания доносился невероятно красивый женский голос: «Твой путь не окончен, Хильда Кусачий Меч», – и чья-то тёплая рука прикоснулась к её тяжкой ране. Кровь перестала лить ручьем, боль медленно уходила.

Глаза её разомкнулись, и размыто она увидела прекрасную, светлую женщину в красном платье. Тёмные волосы её были заплетены во множество косичек. Хильда потянула руку к щеке женщины: тепло, бурлящая воинская кровь, любовь, свет. От этих чувств Хильда пришла в себя и нашла себя на том же острове, откуда она начала свой путь, – на жертвенники лежал топор. Раны словно и не бывало, лишь кровавая одежда и раздробленная кольчуга напоминали о том ужасном мире.

Её мать рассказывала о мертвецах, которые пали от болезней или были убиты во сне. Те, которые поссорились с родными и не нашли прощения у близкого, они превращались в Aptrganga, если им не связать ноги и руки, не обрезать ногти и не повернуть головой на юг. Если захоронить человека в ночь дикой охоты или во время праздника, то он обратится в Aptrganga. Убить их может лишь тот, кто одной крови с ними. Хильда знала, что тварь всё ещё жива, и вряд ли это испытание было единственным – когда ей ещё предстоит встретиться с ужасом, который она сама и создала?

– Мертвец заслуживает покоя: отбывает тот в Хельхейм или ко мне в залы, – Один стоял у жертвенника. – Ты нарушила обычаи захоронения, и теперь тот, кого ты оставила без покоя, бродит между мирами мёртвых и живых, сея ужас. Сея смерть.

– Этот мир, страшный, мрачный, поглощённый нечистой тьмой, – это моих рук дело? – взволнованно спросила Хильда.

– Знаю я многое, и вороны мои, Мунин и Хугин, донесли мне, что родной тебе человек умер, и захоронила его ты без церемонии, без прощания, а что самое отвратительное – умер он в ссоре с тобой. Хьялмар, брат твой – твоя забота. Тебе предстоит вернуть его в мир мёртвых.

– Хьялмар был против моей свадьбы со Скалли, – начала Хильда. – Но в ссоре я с ним не была!

– Вспомни первую ночь со Скаллигримом: там ты найдешь ссору, – Один поднял топор, замахнулся и воткнул его в пень. – Мертвец заслуживает покоя.

Один исчез так же быстро, как и появился. Его вороны летали низко над водой, отдаляясь от острова. Хильда вспомнила ночь, самую первую ночь со Скалли, она ещё была девочкой, с трудом держала меч, но уже имела дух валькирии. Скалли учил её сражаться, как настоящий норман, но Хьялмар был против этого. Он упрекал Хильду, и в один день страсти накалились. Хьялмар сцепился со Скалли, они бились до тех пор, пока Хьялмар уже еле дышал, его нос и челюсть были сломаны, а синяки набухли под глазами. Ослеплённая любовью, Хильда защищала возлюбленного и наслала проклятие на своего брата. Проклятие ссоры, распри между одной кровью.

Три ночи спустя Хьялмар умер в постели. Хильда не плакала над потерей – у неё на носу была свадьба, и смерть брата была очень некстати. Нарушив обычаи, она отнесла его на кладбище и быстро захоронила тело: головой на север, руки и ноги не связаны, а ногти не обрезаны.

– Это Хьялмар, – жалостно, снедаемая стыдом и виной, захлюпала Хильда. – Я обрекла его на чудовищные страдания. Что же я наделала!

Она упала на колени и заплакала. Любовь ослепляет, мы забываем о тех, кто заботится о нас, кто оберегает нас. Любовь опьяняет, и мы теряем из внимания тех, кто воистину важен. Её брат готов был защищать её ценой своей жизни – и она это ценила, но потом пришел Скалли. Брат взрастил её, научил охотиться, но Скалли заполучил сердце Хильды, и всё внимание перешло от Хьялмара к Скалли.

– Когда мы влюблены, мы оставляем других в слезах. Они сидят на лезвии твоей ярости и ревности. – голос Скалли звучал всё так же прекрасно, спокойно.

– Это я виновата, – плакала Хильда от нахлынувших воспоминаний. – Из-за меня он стал Aptrganga! Я виновата! Теперь мне придется убить его и отправить в мир мёртвых!

– Ты сомневаешься в своих силах? – спросил Скалли.

– Это чудище… Хьялмар – оно слишком сильное, – Хильда подняла голову в надежде увидеть своего возлюбленного, но он всё так же говорил у неё в голове. – Мне не справиться!

– Когда Один висел на древе, на вторую ночь он познал ужас. Его разум был охвачен тёмной магией, злыми духами, чудовищами. – Скалли сменил ласковый голос на шёпот. – Познай ужас, не борись с ним. Иногда зло – это мы сами.

– Прошу, будь со мной, когда я вернусь туда! Скалли!

– Я всегда с тобой, – Хильда узнала по его интонации, что он улыбается и говорит это со всем теплом, которое у него есть. – Держи руку на моей голове – и тебе станет легче.

Хильда вытерла нос, подошла к жертвеннику и вытащила топор. Из портала тянулись чёрные нитки. У ужаса есть тело – это тьма. Хильда крепко держала топор левой рукой, а правой прижимала к бедру голову Скалли в холщовом мешочке. Одна нить тьмы коснулась её щеки, и весь кошмар того мира захлестнул её. Она развернулась и в ужасе закричала: страдания Хьялмара в ночь перед смертью обуяли её. «Соберись, Хильда. Надо это закончить», – сказала она про себя и вошла в портал. Нити тьмы удлинились, и когда она вошла, портал погас.

Та же спальня, тот же хруст – всё по новой. Рык доносился от трона, было слышно, как Aptrganga пережёвывал мясо, кости, жадно глотая огромными кусками. Хильда вышла из спальни, предметы были с трудом различимы во тьме. Тварь держала в своих лапах человеческую руку и своими острыми, как сакс^[10], зубами перегрызала её. Хильда собралась с духом, топор в руке не придавал слишком много уверенности, но она была готова сделать это ради Скалли и ради упокоения брата. Воинский дух проснулся в ней, по венам побежал горячий, живящий адреналин, который ей был известен как «воинская кровь».

– Хьялмар! – выкрикинула Хильда и, сжимая топор, напрягла руку для удара.

Тварь перестала жевать и своей обезображенной мордой посмотрела на воительницу. Растопырив когти, Aptrganga одним прыжком настиг Хильду, она уклонилась, но когти Aptrganga почти достали её. Тварь, направляясь к Хильде, рычала и неистово кидала стулья. Взмах левой лапой, но Хильда успела уклониться, открылось бедро твари – и Хильда без промедления нанесла удар. Aptrganga завыл, и через непроглядную тьму Хильда увидела его ужасный оскал.

Тварь напала с пущей яростью, нанося удар за ударом, и воительнице было всё сложнее от них уклоняться. Такого она не ожидала, после очередного уклонения Aptrganga пнул её своей когтистой ногой в грудь, и Хильда отлетела в стену, выронив топор. В панике она поползла за ним, но тварь наступила на него и злобно зарычала. Разинув свою пасть, Aptrganga показал длинный язык из-за зубов и потянулся к Хильде. Чудище чувствовало страх – а он сладок.

– Хьялмар! – закричала Хильда. – Это же ты, я знаю! – Aptrganga замешкался и убрал свой длинный язык. – Ты же знаешь, что это я – Хильда! По моей вине ты стал таким, я тебя сделала таким! – тварь громко зарычала. – Гнев и ярость твою я понимаю – моя это вина. Я раскаиваюсь, Хьялмар! Любовь ослепляет, дарует нам чувство всемогущества. Была я очень глупа, что забыла про свою кровь. Своего брата…

Aptrganga отступил, и топор освободился, Хильда его молниеносно подняла и, втягивая воздух носом, продолжила:

– Ты в ужасной боли и страдаешь ты по моей вине, но я пришла всё исправить!

– Ка-хзх-хк-к! – зарычал Aptrganga.

– Мертвецы заслуживают покоя и правильного упокоения. Я помогу тебе обрести покой, Хьялмар!

В чудище будто пробуждалось человеческое начало. Восставший мертвец хватался лапами за голову и шипел в пол. Длинный язык зажало между зубов, и с него капала слюна. Хильда отошла к выбитым дверям, густая тьма наружного мира легла ей на плечи, и она ощутила весь вес её. Холодная как ночь за полюсом, тяжелая как туша кита, густая как чернила, которыми пишут монахи в королевствах Англии и в королевстве Франков. Чудище стояло неподвижно.

– Хьялмар, – как можно ласковее заговорила Хильда. – Cледуй за мной. Я выполню то, что давным-давно должна была.

Aptrganga поднял свою голову и устремил голодный взгляд на воительницу. Она отступала из дома, а тварь за ней. На кладбище должна быть Хильда этого мира, и на кладбище следует убить Хьялмара. Она опустила топор к коленке, решительно посмотрела на Aptrganga и что есть мочи побежала к кладбищу. Ноги будто сами знали, куда бежать, они вели Хильду по тому же кровавому ручью вверх по холму, Aptrganga не отставал.

Безымянные могилы все разрыта, тела выжраны. Хильда подбежала к своей копии этого мира и схватила её за плечо.

– Что ты делаешь?! – стараясь высвободиться, тёмная Хильда толкала локтем в живот Хильду Кусачий Меч.

– Мы обе желаем упокоить нашего брата. Стой смирно и не рыпайся! – Хильда держала топор у горла другой Хильды.

Тварь, которая когда-то была Хьялмаром, поднялась. Оглушая своим рёвом обеих Хильд, Aptrganga приближался к ним. Слюна капала из его рта, острые зубы клацали, когти на ногах зарывались в землю с каждым шагом. Хильда Кусачий Меч толкнула свою худую копию к чудищу, острые когти насадили другую Хильду как мясо на нож. Тварь принялась рвать её, вгрызаться зубами, тёмная Хильда не успела даже издать писка, как была уже мертва.

На мгновение тьма рассеялась, и увидела Хильда черты лица Хьялмара на морде твари, и на шее его всё так же висел Мьёльнир, который подарил ему отец. Руки её ослабли, и, охваченная грустными воспоминаниями, она с жалостью посмотрела на своего брата, который приноровился к человеческой плоти.

Хильда подошла ближе, взнесла топор для точного удара по шее и произнесла:

– Мертвецы заслуживают покоя.

Топор лязгнул, шейная кость переломилась, и голова Aptrganga упала под ноги Хильде – в зубах у него застрял толстый кусок мяса. Это было освобождение.

На протяжении многих лет где-то глубоко в сознании она знала, что её брат терроризирует мир живых и мёртвых. Он так и не достиг Хельхейма и был затерян в туманах и бурях Нифельхейма, забытый и беспокойный. Захоронение приносит умиротворение как для Хильды, так и для Хьялмара. В скором времени этот мир перестанет существовать, но воительница никогда не забудет о своём брате.

Голова Хьялмара лежала макушкой на юг, топором воительница обрубила когти, перерезала сухожилия на пятках и кистях. Сожаления о том, что тогда она не смогла воздать ему достойные почести и отправить его в мир умерших должным образом, не давали ей покоя. Сидя уже у закопанной могилы, вся в грязи, и смотря на блестящее отражение самой себя на топоре, она заревела. Одну руку она положила на мешочек с головой Скалли, и буря внутри неё утихала. Столько боли, столько злобы и печали собрано в этом мире, ей было сложно здесь находиться.

Она спустилась к рыбацкому домику, лодка стояла там же. Хильда подошла к ней и увидела внутри труп. Она обхватила его вокруг груди и вытащила из лодки. Лицо умершего было в запёкшейся крови, длинные светлые волосы, заплетенные в косу, знакомый шрам на шее – это же она! Та Хильда, которая была ранена Aptrganga, восставшим мертвецом.

– Кто мне споет, когда в смертный сон отправит меня? – в лодке сидел мужчина, одетый как норман и говорящий как один из них. – Когда я по пути Хель пойду? А он холоден, так холоден…

– Кто ты? – втягивая носом, спросила Хильда и поднялась с земли.

– Меня звали самым светлейшим из Асов. Я был гордостью и сокровищем моей матери и отца. И свет, который видят люди далеко на севере, назвали в честь меня.

– Бальдур? – Хильда запрыгнула в лодку и посмотрела на прекрасное лицо мёртвого Аса. Даже во тьме его волосы и лицо светятся ярче солнца.