Крупицы золота в тумане

– Мы будем ждать, потому что я так сказал! – процедил сквозь зубы Роберт, что ещё больше разозлило Конора.

Конор отошёл немного назад, не сводя глаз с мистера Рассела. Он в очередной раз сплюнул, на этот раз у него получилось сделать это чересчур демонстративно, как будто он целилась в лидера группы. Конор огляделся, чтобы убедится, что остальные смотрят на него и ждут, что же будет дальше.

– Послушайте-ка, парни, что я предлагаю, – громко сказал Конор. – Мне кажется, что нужно устроить голосование, и если большинство будет за то, чтобы срезать и не торчать здесь лишнюю неделю, мы так и поступим. Если же нет – мы будем терпеливо дожидаться своей очереди, как того хочет наш многоуважаемый мистер Рассел.

Конор говорил всё это с ухмылкой на лице, продолжая в упор смотреть на Роберта, так, наверное, смотрит мальчишка на погибающего по его воле паука. Конор знал, что его приятели проголосуют за то, чтобы продолжать путь, а не стоять в очереди.

Казалось удивительным, что никто не заступился за мистера Рассела. Все: Мэтью, Марк, Том, Фрэнк и другие, – просто стояли и наблюдали за этим противостоянием между лидером группы и Конором. Нет, они вовсе не хотели, чтобы мистер Рассел, который и организовал эту поездку, потерял свой авторитет и, конечно, не ставили перед собой цель унизить его. Виной этому бездействию, этому странному безразличию являлось золото. Золото – цель всех, отправившихся в это путешествие, и чем быстрее им удастся добраться до месторождения заветного металла, тем лучше. Люди всегда желают богатства, в этом случае их можно сравнить с гномами, которые всеми силами охраняют свои подземные сокровища. Но важно помнить, что люди всё-таки не сказочные существа, а жизнь совсем не похожа на сказку.

– И так, – произнёс Конор, выдержав довольно длинную паузу, – все, кто хочет продолжать путь, поднимите руку.

Не успел он договорить, как некоторые уже устремили ввысь руки. В основном те, кто часто разговаривал с Конором, такие как молчаливый Мэтью и Марк. Но через несколько секунд проголосовали и остальные: поднял руку и Том, потом Эдвин и Фрэнк, который постоянно поправлял очки, вероятно, от волнения.

Сначала Эдвин не хотел голосовать за вариант, предложенный Конором, он думал, что будет на стороне мистера Рассела. Но Эдвин вспомнил, что он обещал матери как можно скорее вернуться, а если он быстрее доберётся до приисков, значит и быстрее вернётся в Нью-Йорк.

– Ну что ж, – всё так же с ухмылкой говорил Конор, – большинство проголосовало за то, чтобы срезать, значит, мы, не теряя ни минуты, продолжим путь. Вам ясно, мистер Рассел?!

Роберт, старавшийся до этого смотреть в глаза Конора, отвёл взгляд в сторону. Так и осталось неизвестным, что он думал.

– Хорошо, я и без слов вас отлично понимаю, – сказал Конор. – Все по фургонам! Мы едем дальше! И так здесь, наверное, больше часа уже стоим. Вы не волнуйтесь, мистер Рассел, вы всё так же будете показывать нам дорогу, как и до этого.

Все устроились по местам и поехали прочь от реки Плат и громадной очереди. Роберт, как и раньше ехавший самым первым, заметно помрачнел и будто бы даже немного сгорбился. Зато Конор, чувствовавший себя победителем, горделиво задирал нос.

– До встречи, придурки! – крикнул он продолжавшим стоять в очереди людям. – Счастливо оставаться!

Они отдалялись от очереди всё дальше и дальше, снова мечта подарила путешественникам крылья, и они старались ехать быстрее, снова минуты начали казаться секундами, а часы – минутами. Большинство уже утверждало, что на самом деле хорошо, что у них хватило ума срезать, что мистер Рассел, скорее всего, перегнул палку, ему следовало сразу согласиться с Конором, а не ждать начала голосования.

Но приятели Конора много чего не знали о нём, они не догадывались о том, что может скрывать этот человек. Много тайн крылось в его тёмном прошлом. Ещё несколько часов назад Марк, разговаривая с Конором, не мог не заметить, что он нелестно отзывается о своём отце. А дело в том, что его отец, перебрав со спиртным, приказал как-то одному негру хорошенько высечь Конора. Именно после этого унизительного наказания он понял, какое это удовольствие бить негров. Приятели Конора не знали, что не прошло и нескольких месяцев после его свадьбы, как ему пришлось развестись с женой, с которой он постоянно ругался. Все эти случаи вызывали у Конора только ненависть, сделали его грубым и жестоким. И, наконец, никто не догадывался о том, что хотел сделать Конор, как только окажется в Калифорнии, никому даже в голову не приходило, рядом с каким человеком они находятся…

Глава 4. Обстановка накаляется

Путешествие продолжалось. Путь, по которому теперь двигалась группа Рассела, не казался опасным, по крайней мере, пока. Конор ещё несколько дней после того противостояния между ним и Робертом, напоминал всем, что как же замечательно, что они всё-таки срезали. Многие, в частности такие, как молчаливый Мэтью и Марк, хвалили его после каждого упоминания о переправе. Ощущение преимущества перед остальными, осознание того, что они достигнут приисков раньше, чем «те придурки из очереди», как выразился Конор, создавали у них некое чувство эйфории и больше расслабляли их.

Горы остались далеко позади путешественников, теперь их всё чаще окружали леса, сменявшиеся иногда огромными лугами. Становилось теплее, что говорило о том, что нежная весна постепенно уступает место жаркому лету. Каждый день на небе ярко светило солнце, ни одна тучка не смела его заслонить. Один только раз путников застал дождь, да и то недолгий.

Так же быстро, как вокруг изменялся пейзаж, менялись и сами путешественники, и некоторых теперь даже невозможно было узнать.

Например, Мэтью стал больше общаться с остальными. Он поведал, что он сын известного на востоке пианиста, что у него, как и Конора, имелось много рабов, но Мэтью разорился, продал их и отправился на поиски золота. Говорил он теперь громче и меньше бормотал себе что-то под нос. Также Мэтью уже не старался спрятать за спину руки. Исчез его бегающий туда-сюда взгляд.

Что касается Марка, то он теперь зачем-то старался как можно громче разговаривать с Конором и смеяться над его историями, будто хотел, чтобы непременно все знали о его хороших отношениях с тем, благодаря кому они доберутся до золота быстрее. С его лица всё также не сходила широкая улыбка. Но если раньше Марк улыбался только ради того, чтобы похвастаться на редкость ровными зубами, то сейчас его улыбка действительно стала искренней.

Но не все радовались. Чем дольше они ехали по короткой дороге, тем больше волновался Фрэнк. Он то и тело каждый пять минут протирал очки и чесал нос, что означало, что он не на шутку встревожен.

– Сейчас бы я сидел у пациента, слушал жалобы и мерил температуру, – говорил он каждое утро сидящему рядом Эдвину. – Да, сидел бы и мерил температуру, сначала у одного, потом у второго и так далее… просто бы мерил температуру.

После таких слов Фрэнк в очередной раз начинал чесать нос, затем немного отпивал из фляги, протирал очки и смотрел вдаль, пытаясь не волноваться. Такое его поведение сильно озадачивало Эдвина, ещё когда только они знакомились Фрэнк выглядел более спокойным человеком, больше всех, наверное, уверенным в свою удачу на приисках.

– Ты же говорил, что обычная жизнь не для тебя, – напомнил как-то ему Эдвин их разговор в день знакомства.

– Говорил. Но не знаю, может я ошибся, – быстро ответил Фрэнк. – Мерить температуру, слушать жалобы, выписывать рецепты – все эти занятия хоть и кажутся скучными, но в то же время они очень спокойные. Сам посуди, из спален пациентов на меня же не выбегут индейцы с копьями.

В течение следующих двух часов Фрэнк молчал, полностью сосредоточившись на созерцании небольшой чащи, видневшейся вдалеке. Когда он смотрел вдаль, то мысленно перемещался в родной Балтимор, в котором многие люди нуждались в медицинской помощи.

Беспокойство Фрэнка, подобно чуме, передалось в итоге и Эдвину. Он начал замечать, что его одолевало странное волнение, когда они останавливались на ночлег не далеко от какого-нибудь маленького леса, откуда слышались различные звуки, издаваемые ночными животными. А один раз даже какое-то дерево на горизонте показалось ему индейцем.

Перемены не прошли стороной и Тома. Он полностью отказался от своей привычки щёлкать пальцами. Теперь он отличался непонятно откуда взявшейся сонливостью, он зевал раз десять на дню точно. А ещё Том заметно побледнел, и так же, как и Фрэнк, полностью растерял весь энтузиазм и веру в удачу. Он часто переспрашивал, когда разговаривал с кем-то и мог совершенно неожиданно поменять тему разговора.

Что же касается мистера Рассела, то он уже меньше подбадривал всех остальных. Хоть и заметно было, что он не на шутку переживал по поводу своего авторитета, который чуть не растерял в споре с Конором, Роберт всё же старался скрыть своё волнение, что получалось не всегда.

Удивительно, как по-разному люди способны переживать одни и те же ситуации! Пока одна часть группы Рассела была опьянена удачей, что они всё-таки двигаются по короткой дороге, а значит и приедут быстрее, остальных не покидали мысли о том, что их поджидает опасность. Плохое предчувствие нередко приводило к бессонным ночам, во время которых путешественников покидали мечты о Западе и мучили воспоминания о Востоке. Но они помнили, что сами проголосовали за то, чтобы отправится по короткой дороге, их ведь никто не просил поднимать руки. Но теперь, если бы они могли вернуться в тот день, то уже бы точно послушали мистера Рассела. Но, к сожалению, было поздно что-либо менять, слишком поздно.

И вот случилось как раз то, что было способно прогнать эйфорию у приятелей Конора, и чего так опасался Фрэнк. На горизонте показалось по меньшей мере десятка два индейцев.

– Смотрите, смотрите же, – запричитал толстяк Дуглас, первым заметивший краснокожих.

Сначала все впали в замешательство. Лишь те немногие, кто не обладал достаточной остротой зрения, озадаченно переглядывались и рассеянно шептали:

– Да что там такое? Что?

Потом воцарилась тишина. Каждый, затаив дыхание, смотрел на краснокожих людей в пёстрых нарядах и с воткнутыми в волосы большими перьями. Индейцы в свою очередь не сводили глаз с путешественников. Индейцы были гораздо опаснее диких зверей, живущих по инстинктам. И даже смелый, уверенный в себе Конор, которого так прославляли в последние дни, вдруг побледнел и передёрнулся, будто от холода. Этот «смельчак» внимательно оглядывал краснокожих и, наверняка, молился, чтобы только не с него сняли скальп, а с кого-нибудь другого.

Мистер Рассел, будучи опытным в подобных делах, один сохранил самообладание. Он терпеливо ждал, приближая к глазам бинокль.

– Что им нужно? – спросил Марк.

Этот вопрос он мог даже не озвучивать, потому как все до одного думали о том же. Молодые путешественники особенно пытливо вглядывались в индейцев, предки которых когда-то помогли европейцам освоиться на этом континенте и которые теперь вынуждены терпеть главенство белого человека.

– Может, им показать вот эту штуку в действии? – загадочно произнёс Конор и медленно вынул пистолет.

– Даже не думай! – твёрдо сказал мистер Рассел и ещё раз взглянул в бинокль. – Если выстрелишь, то нам точно несдобровать, они ещё и стрелы в ход пустят, тогда твоя эта штука никак не поможет.

Конор спорить не стал и с досадой убрал пистолет.

– Матерь Божья! – чуть слышно прошептал Фрэнк, вдруг соскочил с передка, и, обойдя фургон, залез внутрь его.

– Ты что там спрятаться решил? – догнал его вопрос Конора.

Но через минуту Фрэнк вышел с листком бумаги и карандашом в руках. Прижав листок к стене фургона, он начал что-то быстро записывать. Его рука, державшая карандаш, дрожала.

– Что ты делаешь? – спросил его Марк.

Фрэнк отвлёкся от своего занятия и быстро ответил:

– Ясно что – пишу завещание. Лучше бы вы тоже писали.

– Вот же чудак! – протянул Марк, но не засмеялся, сейчас было не до смеху.

Закончив писать, Фрэнк, как и все остальные, устремил взгляд на краснокожих.

– Они не решаться напасть, – говорил Роберт, – обычно индейцы нападают ночью и перерезывают спящим горло. Вот если бы они настигли нас, когда мы остановились на ночлег, и дежурный бы задремал, то, я думаю, далеко не все бы выжили.

Мистер Рассел выдал всё это совершенно непринуждённым тоном. Собранность и спокойствие Роберта удивили каждого путешественника. В его самообладании чувствовалось какое-то равнодушие. Но, может, так только казалось. Может, это его равнодушие, с каким он говорил, что многие из них могли бы быть уже мертвы, приди эти индейцы ночью, есть та черта характера, которая приобретается вместе с опытом, когда часто сталкиваешься с тем, что другим бы показалось просто ужасным, но для тебя это уже обыденно. Так, например, наёмные солдаты не будут бояться звука свистящих пуль, потому что они слышат его каждый день. Они хорошо знают, что ту пулю, которой суждено поразить именно их, они не услышат. Поэтому свист пуль для них – радость, означающая, что пока жизнь продолжается.

Новость, что многих уже могло бы не быть в живых, поразила абсолютно всех. Тут же послышалось несколько шепчущихся голосов, выражавших полный ужас. Эта встреча с краснокожими, возможно, была только первым испытанием и, может быть, как раз в следующую ночь кому-нибудь перережут горло, кто-то умрёт, так и не исполнив своей заветной мечты. Бессонные ночи теперь точно гарантированы всем, и в этот раз спать многие не будут не из-за того, что они тоскуют по Востоку, а потому, что им будет просто ужасно сложно закрыть глаза, думая об индейцах с острыми ножами. В начале пути никто не боялся индейцев, всем казалось просто непостижимо, что они могут настигнуть их, казалось, что этого точно с ними не случится, но сейчас, когда племя краснокожих виднелось вдалеке, вдруг все эти страхи стали реальными.

Но вскоре, вглядывающийся вдаль Том, забывший с появлением индейцев о своей сонливости, произнёс:

– Смотрите, кажется, уходят.

Действительно, индейцы, потерявшие всякий интерес к группе белых людей, которые сейчас не представляли никакой опасности, повернули своих лошадей и медленно удалялись. Совсем скоро на мили вокруг снова никого не осталось, кроме группы Рассела. И хотя те, кто мог причинить вред, исчезли, потрясение от встречи с ними длилось ещё минуту. Вокруг всё застыло, и только ветер как ни в чём не бывало продолжал разносить по земле крохотные песчинки.

– Едем дальше! Ну, чего ждёте? – раздался голос Роберта, на фоне тишины он прозвучал как раскат грома.

Все оживились и побрели к фургонам. Никто ещё не успел отойти от того шокирующего заявления мистера Рассела, что они могли быть уже мертвы. Но при этом каждый старался тщательно скрыть страх.

Эдвин видел индейцев в первый раз, это событие точно навсегда останется в памяти. Его также теперь сковывал страх, но он вспомнил первый день, когда мистер Рассел ясно сказал, что далеко не все вернуться назад, что их могут настигнуть индейцы. И теперь следовал вопрос: разве их не предупреждали?! Конечно, их предупреждали, но почему тогда многие, в том числе и Эдвин, пропустили всё мимо ушей? Ну да, точно, им было не до этого. На уме у них было золото и ещё раз золото. Каждый любил золото, как мифический царь Мидас. Лучшего сравнения, наверное, не найти. Мидас так сильно желал быть богатым, что попросил богов, чтобы те даровали ему возможность превращать в золото всё, к чему он прикоснётся. В итоге Мидас умер от того, что не смог есть: вся еда превращалась в золото. Вполне возможно, что многих, отправившихся на Запад людей, ждёт не менее трагическая участь, их где-то уже поджидает смерть.

Они скрывали страх не потому, что не хотели выглядеть слабаками в глазах товарищей, а потому, что страх этот выглядел бы просто глупым. В голове звучала фраза: «И не смейте говорить, что вас не предупреждали! Не смейте!» И правда, если бы кто-нибудь устроил истерику по поводу того, что он никак не ожидал, что их поездка таит в себе столько опасностей, ему пришлось бы довольствоваться лишь укоризненным взглядом Роберта, спрашивающим: «А разве я вам не говорил об этом?» И не чего тут утверждать, что во всём виновата мечта разбогатеть, которая повела всех неведомо куда. Нужно называть вещи своими именами. Это не мечта, это самая обыкновенная жажда денег, желание заполучить их любой ценой.

Встреча с индейцами опустила с небес на землю всех расхрабрившихся приятелей Конора, всеми без исключения овладела задумчивость, продолжавшаяся слишком уж долго. Только один раз Конору удалось ненадолго вывести всех из подобного состояния: вечером того же дня, когда компания наткнулась на индейцев, он решил подшутить над Фрэнком:

– Ну что, Фрэнк, куда ты теперь денешь своё завещание, а?

Фрэнк молчал, на лицах остальных появилась лишь лёгкая улыбка, но затем она исчезла, и снова все погрузились в задумчивость.

Странности в поведении Тома становились всё более заметными, и Фрэнку, наблюдавшему за ним больше остальных, стало ясно, в чём причина подобного поведения Тома. Том не на шутку заболел, отрицать этого не было смысла. Фрэнк несколько часов бормотал себе под нос симптомы Тома:

– Сонливость, слабость, озноб, тошнота, головная боль.

Эдвин внимательно его слушал, но когда в ход пошли медицинские термины, неизвестные ему, он отказался от этого занятия.

Фрэнк продолжал бормотать, мысленно открывая в голове большой справочник болезней и пытаясь вспомнить, не встречал ли он похожие случаи. Когда Фрэнк заметил, что Томом овладели судороги, он наконец всё понял.

– Малярия, конечно, малярия, – пробубнил он.

Том теперь всё время лежал в фургоне, а Фрэнк – ухаживал за ним. Фрэнку больше некогда было предаваться мучительным воспоминаниям о Балтиморе и думать об индейцах или о какой-то другой опасности. Поэтому он быстрее остальных вышел из состояния задумчивости и погружённости в себя. Даже в свободное время он размышлял о здоровье больного.

Всем хотелось знать, как самочувствие Тома, но в фургон, в котором тот лежал, Фрэнк строго запрещал заходить. При этом Фрэнк также не был многословен в обсуждении болезни Тома. Но по его спокойствию, собранности, что выражало профессионализм, все понимали, что этот человек знает, что делает, и что пока волноваться нечего.

Так как мысли путешественников вертелись в основном около заболевшего товарища, никто не замечал странную перемену в Коноре.

– Чёрт! Как же всё надоело! – ворчал он и с каждым сказанном слове «чёрт» возмещал злость на лошади.

Конор стал как-то чересчур нервничать, он мог ни с того ни с сего обругать кого-нибудь. Но устраиваемые им представления чаще сопровождались либо недоумением, либо улыбками, и не приводили в итоге к цели Конора, какой бы она ни была. Даже один из его дружков, Марк, удосужился участи быть с головы до ног облитым словесными помоями, которые приготовил для него Конор: кажется, Марк что-то не то сказал, а затем пошло-поехало. Мистер Рассел же не обращал особого внимания на Конора, но до этого пристально за ним приглядывал.

Конор больше остальных выказывал недовольство одним чересчур религиозным путешественником Лукасом. Лукас уже не одну неделю твердил всем, что каждую субботу группа должна непременно отдыхать.

– Вы забыли что ли, что есть такая заповедь «Помни день субботний, чтобы святить его»? – спрашивал он. – В седьмой день недели люди не должны работать, «ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и всё, что в них, а в день седьмой почил»!

– Заткнись, не будем мы из-за тебя дни терять, мы должны двигаться быстрее, – говорил ему Конор.

– Помни и святи день субботний! – всё равно повторял Лукас.

Конор захотел затеять с ним драку, но мистер Рассел помешал этому. По правде говоря, и сам Роберт был не доволен причудами Лукаса, но он естественно старался ко всем относиться доброжелательно по мере возможности.

– Вот доедем до Калифорнии… – начинал обычно к вечеру говорить Роберт, но его мало кто слушал и уже не с таким восторгом, как в первые дни поездки.

Как ни старался мистер Рассел подбадривать всех рассказами о Калифорнии, ему всё чаще казалось, что людям этим и не нужна на самом деле никакая Калифорния, что они просто бесцельно склоняются по прериям, будто им приказали делать это. Но Роберт знал, что всё это временно, вот доедут до приисков и тогда сразу в глазах огни засияют.

Когда день, в которой группа встретила индейцев, постепенно забылся, на смену страху пришла рассеянность. Она, как болезнь, проникала в каждого, и признаки этой болезни можно было увидеть, когда, к примеру, ставили палатки: кто-нибудь да обязательно сделает что-то не так. Пока эта необъяснимая рассеянность медленно распространялась, её практически не замечали, только если приглядеться, увидишь, что и в самом деле что-то происходит.

Вскоре из-за рассеянности произошёл очень неприятный случай. Одному из самых молодых путешественников Тоду поручили донести до фургона котелок с продуктами для приготовления ужина, и он случайно уронил его.

– Дьявол! – произнёс Конор, увидев лежащую на земле еду. – И как же так можно?!

Тод потупил взгляд. Ему пришлось вытерпеть довольно большую лекцию по поводу собственного ничтожества, пока произошедшее не заметил мистер Рассел, и не заставил Конора замолчать.

– Нет, вы посмотрите на него! – возмущался Конор, будто только и поджидавший случай показать всё своё «красноречие» в силе. – Хотите сказать, этот идиот ещё сухим из воды выйдет?! Нет! Иди-ка сюда!

Конор пытался затеять драку, но мистер Рассел с вызвавшимся помочь Дугласом оттащили его от растерявшегося Тода. Роберту удалось угомонить Конора, а затем успокоить бедного Тода, чувствовавшего огромную вину по отношению к остальным.

Мистер Рассел не мог понять, чего добивается Конор подобным поведением, он решил, что у того просто такая реакция на долгое путешествие. Роберту приходилось сталкиваться с похожими людьми, каких он называл «паникёрами» и «скандалистами». И беда, если такой человек старается всеми силами показать, что он намного опытнее и умнее других, тогда он начинает на всех огрызаться, показывая таким образом своё якобы превосходство.

Только мистеру Расселу Фрэнк, лечивший Тома, позволял заглядывать к больному. И мистер Рассел так же, как и Фрэнк, не выказывал беспокойства по поводу состояния Тома. Но пока ещё страх нападения индейцев был силён, тут же вспомнилось, что Роберт упоминал ещё и о болезнях. Неужели если их не убьют индейцы, то тогда они умрут от болезни? Этот вопрос мучил, наверное, всех.

Но когда в один вечер Эдвин спросил у Фрэнка, как состояние Тома, то Фрэнк, будто размышляя сам с собой, произнёс:

– Я делаю всё возможное, всё возможное. Не знаю даже, что сказать. Да… состояние… не очень. Пока улучшений нет… совсем нет. Но я делаю всё возможное… всё, что могу.

Фрэнк словно бы оправдывался сам перед собой. Эдвин, привыкший видеть до этого невероятную собранность Фрэнка, впервые серьёзно обеспокоился за Тома.

– Выздоровеет… обязательно поправится. Ведь я делаю всё возможное, – продолжал говорить Фрэнк.