Забава королей

Пастроне не поехал с ними, пояснив, что отправится в аэропорт встречать прибывающего банкира. Спустившаяся к ужину Джина успела переодеться и теперь была в темно-синем платье с оголенным правым плечом. Дронго знал эти платья под маркой известного итальянского кутюрье.

Они разместились вчетвером в автомобиле Фостера, который подал к выходу один из служащих. Выехав из отеля, Фостер почти сразу показал на побережье:

– Еще двадцать лет назад на здешних берегах любили устраивать рыбалку приехавшие из Европы и Америки туристы. Говорят, что здесь совершенно особые места, и на удочку можно было поймать даже очень крупную рыбу.

– А почему сейчас никого нет? – поинтересовалась Джина.

– Сейчас здесь сидеть одному небезопасно, – пояснил Фостер, – и удочки тоже нельзя оставлять. То и дело тут появляются банды темнокожих подростков из пригородов Кейптауна, которые ломают и воруют удочки и всю остальную снасть. А когда шесть лет назад здесь нашли двоих рыбаков-американцев, которых зарезали и обобрали, сюда просто перестали ездить на рыбалку. Даже заядлые рыбаки не рискуют оставаться на побережье, где в любой момент могут появиться эти банды темнокожей молодежи. Раньше они не совались сюда ни при каких обстоятельствах. Им запрещалось покидать резервации, здесь могли появляться только люди, которые работали в городе. Но у них не было времени ходить и любоваться морем или ловить рыбу. Они зарабатывали себе на хлеб. Черные просто не рисковали здесь появляться, понимая, что могут нарваться на неприятности с полицией. А теперь здесь не могут появляться белые.

– Вам нравятся больше прежние времена? – не поняла Джина.

– Нет. Разумеется, нет. Я всегда был убежденным противником апартеида, – ответил Фостер. – Но когда я вижу сегодняшние времена, они меня тоже категорически не устраивают. Такой своеобразный апартеид наоборот, когда черное большинство угнетает белое меньшинство. И в этом тоже нет ничего хорошего. Просто в политкорректном мире не принято писать о том, что белых угнетают или преследуют. Априори считается, что расистами могут быть только белые колонизаторы, а черные просто не способны относиться к другим народам с предубеждением. На самом деле как раз черные относятся к другим с еще большим предубеждением, и наша ежедневная действительность только подтверждает самые худшие опасения.

Он свернул на дорогу, ведущую к ресторану. За окном были видны вершины гор, окружавших Кейптаун. Целая горная цепь опоясывала город, и многие вершины поднимались более чем на тысячу метров.

– Раньше поселки Кампс-Бей и Грин-Пойнт считались самым престижным местом, и многие охотно покупали здесь дома, – пояснил Фостер, – но сейчас их, наоборот, продают. С юга, со стороны Хоутбая, сюда все время проникают молодежные банды, случаются поножовщины, убийства, изнасилования. Банды, конечно, состоят из представителей коренного населения. И все насилие направлено против белых обитателей этих поселков. Но здесь пока еще спокойно. В этой части живут в основном китайцы, и они дружно дают отпор всем незваным гостям.

На площадке стояло несколько автомобилей. Рядом дежурили двое охранников, белый и черный. Фостер показал на них и улыбнулся.

– Сейчас так поступают все разумные хозяева. Нанимают сразу двух охранников, чтобы в случае необходимости свой успокаивал своих.

Они вошли в зал небольшого ресторана. К ним поспешил хозяин, очевидно, китаец. Улыбаясь и кланяясь, он провел гостей к заказанному столику. Нужно отметить, что в это вечернее время ресторан был почти полон. Играла негромкая музыка. За столами находились гости из Европы, Японии, Арабских Эмиратов. Когда они сели, Фостер сделал заказ официанту, сам выбрав нужные блюда.

– Здесь готовят прекрасную рыбу, – еще раз сообщил он.

Почти сразу появились легкие закуски, словно все было приготовлено именно к моменту их появления в этом ресторане. Фостер заказал бутылку местного белого вина.

– У нас очень хорошие вина, – пояснил он, – ничуть не хуже французских.

Вино действительно было отменного качества.

– Значит, вы считаете, что сегодня все гораздо хуже, чем было раньше? – решила уточнить Джина.

– Боюсь, что да, – ответил Стивен. – Понимаете, я здесь уже давно и люблю эту страну, ее природу, ее климат, ее людей. Удивительный край, омываемый сразу двумя океанами. Когда-то мыc Доброй Надежды был тем маяком, до которого доплывали европейские моряки. А уже затем они двинулись отсюда на освоение Индии, Восточной Африки, Азии, Океании. Но перемены, которые произошли в ЮАР за последние двадцать лет, оказались не только кардинальными, но и привели к массовому отъезду белого населения из нашей страны. Если до девяностого года здесь было более двадцати двух процентов белого населения, то сейчас не осталось и половины. И я почти уверен, что еще лет через двадцать здесь будет еще меньше белых людей.

– Настолько нетерпимы отношения между двумя расами? – уточнил Дронго.

– При Манделе они были еще сносными, – пояснил Фостер. – Политические изменения пытался провести еще Питер Бота в восемьдесят пятом году, когда начал свои либеральные реформы, чтобы немного ослабить режим апартеида. Конечно, он столкнулся с непониманием африканеров, белого населения ЮАР и нашей Национальной партии. Его тогда даже начали называть «африканским Горбачевым». Но попытки реформировать страну были очень тяжелыми. Боту критиковали с обеих сторон. Белые националисты не шли ни на какие уступки, а черное большинство требовало абсолютного равноправия, что, в общем-то, было справедливо. Начались международные санкции против режима апартеида.

И тогда появился Фредерик де Клер, новый президент нашей страны. Можете себе представить, он сам возглавил Национальную партию Трансвааля и стал министром внутренних дел в правительстве Боты. Но это не помешало ему выступить инициатором перемен в нашей стране. Именно он и начал нынешние реформы, приступив к демонтажу системы апартеида, пошел на прямые переговоры с Нельсоном Манделой… Вы бы слышали, что про него писали и говорили, как ему угрожали, как его ненавидели! Но он настаивал на переговорах, даже провел референдум среди белого населения и сумел добиться положительного для себя результата. Он выпустил Нельсона Манделу из тюрьмы, создал Конгресс за демократическую Южную Африку и на следующий год даже получил вместе с Манделой Нобелевскую премию мира. Тогда все казалось таким благостным… Его действительно считали местным Михаилом Горбачевым.

– Горбачев тоже получил Нобелевскую премию мира, – мрачно напомнил Дронго, – и еще ее получили Арафат вместе с Пересом и Рабином. Иногда мне кажется, что подобные премии нарочно вручают неудачникам в политике, чтобы подсластить их политические поражения. А после того, как эту премию ни за что дали Обаме, который сам был смущен и даже не понимал, за что именно его выбрали, ее авторитет был окончательно подорван.

– Правильно, – согласился Фостер, – у нас тоже ничего не получилось. Уже на следующий год, во время президентских выборов, де Клер потерпел полное поражение и навсегда ушел из политики. А президентом избрали Нельсона Манделу. Ничего другого и нельзя было ожидать, если вспомнить, что у нас в стране больше трех четвертей населения на тот момент были черные. Сейчас их гораздо больше, и понятно, что белый кандидат больше никогда не сможет выиграть подобные выборы. Они просто не станут за него голосовать. Но Мандела был еще не самым худшим президентом. Он призывал к терпимости, настойчиво уговаривал своих соплеменников не мстить белым, хотя его собственная жена была совсем другого мнения. С ней он тогда развелся. А после его ухода черные поняли, что теперь власть навечно закреплена за ними. Вот тогда все и началось. Погромы и убийства белых фермеров, насилие на улицах, волнения в цветных кварталах… Я уже не вспоминаю о Зимбабве, откуда Мугабе и его клика просто выгнали всех белых. Их сознательно травили, преследовали, убивали, сжигали их дома. Когда там был расистский режим Родезии, против него выступал весь цивилизованный мир, и мировому сообществу удалось убедить режим Яна Смита пойти на переговоры. А когда появился Мугабе, тот просто наплевал на международное мнение, убивая оставшихся белых в своей стране. Сейчас их там почти не осталось. А режим Мугабе даже подвел идеологическую базу под эти погромы, рассказывая об исторической вине белых колонизаторов в отношении коренного африканского населения.

Фостер вздохнул.

– Все это не могло не сказаться на общем социальном климате в нашей стране. Хотя белого населения по-прежнему достаточно много, но уже сейчас понятно, что через двадцать лет здесь никого не будет. Молодежь любыми способами пытается отсюда сбежать. Оставаться в стране, где тебя ненавидят и у тебя нет никаких шансов на продвижение или достойную работу, рискнет не каждый. Когда шла подготовка к чемпионату мира по футболу, белых старались привлекать, используя их опыт организаторской работы. Но после чемпионата все стало еще хуже. Если раньше черные не могли появляться на центральных улицах многих городов ЮАР, то теперь уже белые не могут себе позволить в одиночку прогуливаться по улицам наших городов, даже в центре. Могут нахамить, оскорбить, ограбить, убить, изнасиловать, демонстрируя свое презрительное отношение к белому населению. Конечно, среди черных тоже есть люди, которые понимают, насколько промышленный, экономический и финансовый потенциал Южной Африки зависит от белого населения. Но иногда мне кажется, что об этом начали забывать, проводя сознательную политику изоляции белых сограждан.

– Неужели все так плохо? – спросил Энцо.

– Еще хуже, чем ты думаешь, – скривился Стивен. – У одних наших белых либералов комплекс вины за колонизаторское прошлое, другие просто отчаялись бороться и уезжают из страны. Эта перестройка, которую затеял де Клер, принесла белому населению только унижения и страдания. Поймите меня правильно. Я категорический противник апартеида, всегда выступал против расовой дискриминации; меня даже дважды арестовывали во времена Боты. Но теперь становится ясным, что многомиллионное черное население Южной Африки, покинувшее свои резервации, оказалось просто не готово ни к демократизации, ни к подлинному равноправию. Рабы, которым не просто дали свободу, а еще и объявили их равными с бывшими хозяевами, начали с того, что стали мстить последним за свою прежнюю жизнь. Что и следовало ожидать. Наверное, это плата за восемьдесят пять лет неразумной расистской политики, которую проводили наши правительства. Если столько лет не давать им учиться, совершенствоваться, приобщаться к культурным ценностям, не прививать им азы демократии, то мы получим то, что получили. Свобода предполагает ответственность, а ее у нас сегодня как раз нет.

Фостер посмотрел в окно, в которое была видна проходившая яхта. Показал на нее и невесело сказал:

– В прошлом месяце в местном яхт-клубе сожгли сразу четыре судна. Вандалы забрались в клуб и устроили там погром. Они считают, что яхты могут позволить себе только белые нувориши, тогда как половина членов яхт-клуба – их темнокожие собратья. Вот такой социальный протест на фоне наших неприятностей.

– Не нужно о грустном, – предложил Бинколетто, – давай поговорим о чем-нибудь приятном. Я никогда не видел тебя в таком настроении. Мы уже почти два часа общаемся с тобой, а ты не рассказал нам ни одного нового анекдота.

– Действительно, – улыбнулся Фостер, – просто этот Белами на меня так подействовал. Сейчас расскажу…

Никто из четверых сидевших за столом людей не мог даже предположить, что это был последний ужин Стивена Фостера. Никто из них не знал, что завтрашнего утра он уже не увидит.

Глава 4

Они вернулись в отель уже в двенадцатом часу ночи. Сидевший в холле Альберто рассказал им, что прилетевший банкир сразу отправился в свой номер, желая хорошенько отдохнуть.

– Он просил его не беспокоить до утра, – сообщил Альберто, – говорит, что во время полета просматривал бумаги и почти не сомкнул глаз. Хочет отоспаться.

– Я хотел с ним переговорить, – вспомнил Фостер, – но ничего страшного. Поговорим потом.

– Мне он уже позвонил, – согласно кивнул Энцо, – значит, не будем ему мешать. Встретимся утром за завтраком. До встречи. Спокойной ночи! И спасибо тебе, Стивен, за прекрасный ужин.

– Если бы ты остался в Кейптауне еще на несколько дней, я нашел бы еще несколько хороших ресторанов, – пообещал Фостер.

– Мне нельзя переедать, – пояснил Бинколетто, – рядом со мной мой добрый страж синьорита Ролланди. Она тщательно следит за моим меню, иначе у меня снова поднимается уровень сахара в крови, и мне придется делать эти проклятые уколы. А я предпочитаю сидеть на таблетках.

Он повернулся и пошел к кабине лифта. Альберто поспешил за ним. Фостер протянул руку Дронго.

– Я рад был с вами познакомиться, – сказал он, – приезжайте к нам еще. Здесь не так плохо, как вам могло показаться. И я тоже не совсем правильно себя повел – наговорил вам кучу разных страшных вещей… Это из-за моего водителя, который так по-хамски себя повел.

– Ничего, – ответил Дронго, – я о нем уже забыл. А вам успехов и удач, мистер Фостер!

– Спасибо. До свидания, синьорита Ролланди, – повернулся Стивен к Джине, – оставайтесь ангелом-хранителем нашего друга.

– Надеюсь, – улыбнулась она.

Когда Фостер вышел из отеля, она взглянула на Дронго:

– Вы хотите спать?

– Пока нет.

– Может, немного посидим в баре?

– С удовольствием.

Они прошли в бар, где за столиками сидело лишь несколько человек. Джина заказала себе коктейль, Дронго попросил принести ему зеленый чай.

– Вы всегда пьете чай, когда приходите в бар с женщинами? – усмехнулась она.

– Не всегда. Но мы с вами уже пили вино, а сейчас я решил ограничиться чаем. Я вообще не очень дружу со спиртными напитками, – объяснил Дронго.

– А в самолете вы выпили довольно много, – напомнила она, – я видела, как стюардесса носила вам коньяк.

– Это от страха, – пояснил он. – Надеюсь, что с вами мне ничего не угрожает.

– А вы как думаете? – лукаво спросила Джина.

– Господин Фостер наговорил нам столько разных ужасов, что теперь я буду бояться собственной тени, – ответил Дронго.

Она рассмеялась.

– Интересно, что вы думаете о синьоре Фостере? – спросила Джина. – Я могу узнать ваше мнение?

– Конечно. С ним все понятно. Гамма его чувств отражается у него на лице. Жизнерадостный, эмоциональный, коммуникабельный, очень общительный. Умный. Понимает, когда нельзя поддаваться эмоциям, как в случае с увольнением его водителя. Я боялся, что он сорвется, но он молодец, сумел сдержаться. В последнее время стал несколько меланхоличен, но общая жизнерадостность берет свое. Достаточно нетерпелив, не любит медлительных людей. Одна из основных черт его характера – умение сосредотачиваться на главном, отбрасывая различные мелочи. Такой человек не может долго говорить по телефону, ему важно видеть эмоциональный отклик своего собеседника. Он не склонен к длительным объяснениям, предпочитает решать все вопросы достаточно быстро. Достаточно самоуверен, но умеет рассчитывать свои силы. Ему может быть неприятно безразличное отношение к себе со стороны окружающих. Но он всегда может пойти навстречу ближнему. Если бы водитель извинился, он бы мгновенно его простил. Кажется, ему самому не хотелось увольнять Белами, но он не мог терять свое лицо. В некоторых случаях бывает достаточно упрям. К политике относится нейтрально, но предпочитает иметь собственное мнение по всем вопросам, и не всегда это мнение большинства. Достаточно независим в своих суждениях.

– Более чем исчерпывающий ответ, – согласилась Джина. – Но c ним вы общались весь вечер и могли составить его законченный портрет. К тому же я знаю его не так хорошо, как нашего Альберто. Интересно, что вы можете сказать об Альберто?

– Мы с ним почти не общались, – напомнил Дронго.

– Разве это мешает вам составить его психологический портрет? – усмехнулась Джина.

– Не мешает. Но я могу ошибиться. Мне кажется, что этот человек обычно «себе на уме». Он расчетлив, конкретен, достаточно закрыт. В работе должен быть целеустремленным и очень практичным. Более того, я уверен, что он продумывает каждый свой шаг. Во всяком случае, он шел на достаточном расстоянии от водителя, держась ближе к нам, чтобы подчеркнуть свой статус. Судя по его часам, это подарок либо самого Энцо, либо кого-то из прежних боссов. Но думаю, что такой человек, как ваш Альберто, не стал бы носить часы, которые ему подарил другой шеф. Значит, это подарок Энцо. Тогда получается, что Альберто работает с ним достаточно давно, хотя я его ни разу не видел. Видимо, чаще всего он выполняет поручения именно во время путешествий Бинколетто по миру. Альберто любит и умеет зарабатывать деньги, хороший организатор. Очень рационален и практичен. Даже свое резкое недовольство поведением Белами он держал под полным контролем. Сознательно ограничивает себя рамками, за пределы которых не пытается выходить. Такие люди обычно ищут престижную и надежную работу с хорошим заработком. Очевидно, служба у Энцо его полностью устраивает. Из таких, как Альберто, получаются прекрасные менеджеры и руководители среднего звена. И вместе с тем он достаточно самолюбив. Когда Фостер дал ему ключи и Альберто должен был заменить темнокожего водителя, было заметно, как это ему неприятно, хотя он не только не возражал, но и поддержал это решение и сел за руль автомобиля. Но зато за банкиром он поехал уже с большим удовольствием, очевидно, потому, что должен был отправиться в аэропорт на другой машине.

– Браво, – сказала Джина, – этот анализ за те минуты, которые вы видели Пастроне, по меньшей мере удивляет. Я просто поражена. Вы очень наблюдательный человек.

– Это моя профессия, – пояснил Дронго, – зато ничего большего я делать не умею.

– Вам и не нужно, – убежденно произнесла Джина. – Человек, умеющий так просчитывать характеры людей, может быть одинаково успешен и в бизнесе, и в любом другом деле. Вы никогда не думали уйти в бизнес?

– Боюсь, что я был бы плохим дельцом, – признался Дронго. – Ведь бизнесмен должен уметь рисковать, а я бы не стал доверять человеку, которому изначально не готов поверить. Очевидно, что бизнесмену важны совсем другие качества. Интуиция, везение, умение рисковать, умение торговаться, добиваться своего… Очевидно, что моя интуиция направлена несколько в иное русло. Я уже не говорю о возможности торговаться. Даже на восточных базарах, где просто неприлично не делать этого, мне становится скучно и неудобно. И поэтому я, как правило, соглашаюсь с ценами продавца. И самое главное – я не считаю деньги мерилом успеха в жизни, мерилом счастья. Бизнесменом может стать только тот человек, который искренне убежден в том, что именно деньги являются главным стимулом его работы, и готов рискнуть ради них всем, что у него есть. А я не готов ради денег рисковать своей свободой или своими взглядами, устоявшимся образом жизни. Мне много раз предлагали достаточно крупные гонорары, чтобы я согласился на работу, которая претит моему характеру, моим убеждениям. И тогда я отказывался. Кажется, в Библии сказано: «Что стоит человек, если он завоюет весь мир, но потеряет при этом свою душу?» Вот поэтому я и не хочу терять свою душу.

Джина молчала. Она подняла руку, подзывая официанта и попросив его принести ей еще один коктейль. Дронго попросил еще чашку зеленого чая.

– Боитесь, что немного выпьете и потеряете контроль над собой? – ехидно спросила она.

– Нет. Просто мне нравится чай, – ответил он. – А вы встречались раньше с этим швейцарским банкиром?

– Встречалась, – нахмурилась Джина, – очень неприятный тип. Не люблю я таких. Наверное, мне больше нравятся наши мужчины – раскованные, общительные и веселые. А этот спокойный тип, кажется, никогда в жизни не повышал голоса. Очень педантичный, скрупулезный, всегда говорит негромким голосом. Носит очки – кажется, у него плохое зрение. И смотрит на весь мир через эти очки очень недоброжелательно. Видите, я тоже немного могу работать психоаналитиком. Хотя до вас мне, конечно, далеко.

Официант принес заказанные коктейль и чай. Джина взяла свой бокал и неожиданно сказала:

– Я рада, что вы решили с нами поехать. Будет не так скучно. Мужчины обычно охотятся и ни о чем, кроме охоты, не могут говорить.

– Там будут еще две женщины, – напомнил Дронго, – кажется, двое гостей прибывают со своими дамами.

– Я их уже один раз видела в Швейцарии, – пояснила Джина. – Этих дамочек волнуют только магазины и счета, которые оплачивают их мужчины. Все остальное им не слишком интересно. Одна из них однажды спросила меня: «Кто такой Вильгельм Телль, о котором все говорят? Он был известным писателем или художником?» Только не смейтесь. Вот такие у нас бывают дамы. Хотя нужно отдать им должное: они словно сошли с подиумов лучших домов моды. Рядом с ними я чувствовала себя просто неповоротливой и толстой уродиной с неприметной внешностью.

– Не нужно напрашиваться на комплимент. Вы прекрасно выглядите.

– Завтра вы будете говорить иначе, – пообещала она, – когда увидите этих красавиц, которые ждут нас в Сан-Сити. Особенно меня поражают их ноги. Вы не знаете, почему у славянок бывают такие невероятные ноги?

– В смысле – красивые?

– Безупречные, – вздохнула Джина. – Просто смотри и любуйся.

Дронго улыбнулся.

– Чему вы улыбаетесь? – не поняла она.

– У моего отца был многолетний друг, – пояснил эксперт, – довольно известный адвокат в Баку, Николай Арташесович Ереванцев. Он всегда говорил отцу, что он «ножист», так как считает, что самое главное в женщине – это ее безупречные ноги. И он влюблялся именно в эти ноги.

– Интересно, что отвечал ваш отец?

– Смеялся и говорил, что это неправильно. Хотя еще бельгийский писатель Луи Поль Боон однажды заметил, что девяносто девять процентов мужчин на вопрос «что вам более всего нравится в женщине?» сразу ответят, что душа – и тут же посмотрят на ее ноги.

– Значит, ваш отец не был «ножистом»?

– Нет. Он был, как бы это лучше сказать по-итальянски… Он был «мордистом», то есть его привлекала прежде всего красота женского лица. Есть разные вкусы. Кому-то нравятся тяжелые фигуры с мощной филейной частью, кому-то – подтянутые тонкие фигуры, как у подростков, кому-то – длинные красивые волосы. У каждого свой небольшой бзик.

– А что нравится вам? – с вызовом спросила Джина.

– Глаза, – ответил Дронго, – глаза, наполненные смыслом. Пустые глаза при самом идеальном теле делают женщину похожей на надувную куклу, которую продают для робких, застенчивых мужчин или подростков. Собственно, куклу можно сделать по любому размеру и стандарту, с любой внешностью. А вот умные глаза подделать невозможно. Даже не умные, это не совсем правильное слово. В конце концов, даже разговаривая с Марией Кюри или Маргарет Тэтчер, вы будете остро чувствовать собственную ущербность. Я говорю о другом. Интеллект, понимание, сострадание, чувство юмора, наблюдательность, скрытая эмоциональность – все это отражается в глазах. И подделать это практически невозможно. Даже если вы слепой, этот интеллект вы все равно почувствуете.

– Вы странный человек, – в который раз произнесла Джина, – но с вами интересно… – Она посмотрела на часы: – Уже второй час ночи.

– Идемте спать, – предложил Дронго. – Я провожу вас до вашего номера.

Она согласно кивнула. Они поднялись к ней на этаж. Джина открыла дверь своего сьюта и обернулась к Дронго.

– Спокойной ночи, – протянула она ему свою узкую ладонь.

– Спокойной ночи, – он поцеловал ей руку. – Не забудьте закрыть дверь изнутри и никому ночью не открывайте. Предупреждения висят во всех номерах.

– Я не пугливая, – улыбнулась она, – и не думаю, что ночью кто-то захочет полезть именно в мой номер. Но все равно спасибо за вашу заботу.

Она вошла в номер, закрывая за собой дверь. Он повернулся и пошел по коридору. Его сьют был рядом с номером, который занимал приехавший банкир. Дронго увидел, как дверь открылась и из номера вышел мужчина среднего роста, одетый в куртку и кепку. Он взглянул на эксперта и, отводя глаза, быстро пошел по коридору. В этот момент раздался телефонный звонок, и незнакомец достал аппарат.

– Я уже еду, – сообщил он, – буду минут через двадцать или двадцать пять.

Он обернулся, посмотрел на подходившего к своему номеру Дронго, который как раз собирался открыть дверь, и поспешил к кабине лифта. Эксперт вошел в номер и заперся. Очевидно, это был тот самый банкир, о котором они говорили. Он был в очках и говорил очень негромко. Интересно, куда он может направляться в такое позднее время? Или Фостер не предупредил его, что в этом городе нельзя ночью ходить по улицам, особенно после двух часов ночи? Нужно быть осторожнее…

Дронго вошел в свой номер, раздеваясь на ходу. Нужно еще раз принять душ, но он очень устал. Лучше принять его завтра утром. Он лег в кровать, глядя на изумительную перспективу спокойного океана, освещаемого взошедшей над ним луной, и закрыл глаза, проваливаясь в сон.

Утром раздался резкий требовательный телефонный звонок. Дронго открыл глаза. Звонил его городской телефон. Он нахмурился. Кому могло понадобиться звонить ему так рано утром в номер гостиницы? Если кто-то из близких, то они вполне могли набрать номер его мобильного телефона. И вообще очень мало людей знает, что он находится в Кейптауне. А об этом отеле вообще никто не знает. Часы показывали половину восьмого утра. Недовольный тем, что его разбудили, эксперт наконец протянул руку, поднимая трубку.

– Я вас слушаю, – мрачно ответил он.

– Извините, что беспокою вас так рано утром, – услышал он тревожный голос Энцо Бинколетто.

– Ничего, – Дронго сразу приподнялся. – Что-нибудь случилось?

– Да. Случилось. Большое несчастье. Я даже не знаю, как мне реагировать… Можно я зайду к вам?

– Прямо сейчас?

– Да, конечно. Извините, что так рано утром…

– Энцо, мы друзья, – напомнил Дронго, – и вы пригласили меня в эту поездку. Перестаньте извиняться и приходите. Я вас жду…

– Спасибо.

Дронго поднялся. Половина восьмого утра. Что такого ужасного могло случиться в это время? Он прошел в ванную, почистил зубы и успел надеть халат, когда в номер позвонили. Он открыл дверь. На пороге стоял растерянный и напуганный Бинколетто. Он был в костюмных брюках и спортивной майке, очевидно, надетой впопыхах. Дронго посторонился, пропуская его внутрь. Бинколетто оглянулся и быстро вошел.

– Случилось ужасное, – сообщил он. – Мне позвонили из полиции. Они будут здесь через десять минут. Я хотел бы вас попросить поехать вместе со мной.

– Что случилось? – спросил Дронго. – Вы не сказали, что именно случилось.

– Не сказал? Да, конечно, не сказал. Произошла ужасная трагедия. Сегодня ночью убили Стивена. Вы можете себе представить? Его убили! И именно поэтому офицеры полиции собираются приехать за мной…