Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Николай Фламель

В истории этого алхимика, переданной из поколения в поколение и дошедшей до нас на страницах книги Лагле дю Френуа, нет ничего необычного. Он родился в Понтуазе в бедной, но уважаемой семье в конце XIII или начале XIV века. Не имея родового имения, он в раннем возрасте отправился в Париж попытать счастья как переписчик. К тому времени он получил хорошее образование, весьма преуспел в изучении языков и был превосходным писцом. Став вскоре письмовником и переписчиком, он, бывало, сидел на углу улицы Мариво и зазывал клиентов, но на заработанные деньги едва сводил концы с концами. Чтобы зарабатывать больше, он пробовал писать стихи, но на этом поприще преуспел еще меньше. Как переписчик он зарабатывал по меньшей мере на хлеб и сыр, но своими виршами не смог заработать даже на корку хлеба. Тогда он попробовал себя в живописи, но со столь же малым успехом, после чего ухватился за последнюю возможность выкарабкаться из нужды, занявшись поисками философского камня и предсказанием будущего. Это была более удачная мысль. Вскоре его благосостояние возросло, и у него появились деньги на более или менее комфортную жизнь. Воспользовавшись этим, он взял в жены девушку по имени Петронелла и начал откладывать деньги, но внешне оставался таким же бедным и убогим, как и прежде. За несколько лет он стал фанатичным приверженцем алхимии и уже не думал ни о чем, кроме философского камня, эликсира жизни и алкагеста^[122]. В 1357 году он случайно купил за два флорина старинную книгу, ставшую вскоре его единственным предметом изучения. Она была написана неким стальным инструментом на древесной коре и состояла из двадцати одного, или, как он сам всегда говорил, из трижды семи листов. Книга была написана на латыни в весьма изящной манере. На каждом седьмом листе был рисунок без текста. На первом был изображен змей, заглатывающий прутья, на втором – крест с распятым змеем, а на третьем – пустыня, посреди которой бьет фонтан и туда-сюда ползают змеи. Автор книги величал себя не иначе, как «Авраам, родоначальник евреев, правитель, философ, жрец, левит и астролог», и проклинал всякого, кто на нее взглянет, не являясь при этом «жрецом или писцом». Николай Фламель не счел странным, что Авраам знал латынь, и был убежден, что попавшая к нему книга действительно написана рукой великого родоначальника. Поначалу он боялся читать ее, памятуя о содержащемся в ней проклятии, но затем преодолел это препятствие, вспомнив, что хоть он никакой и не жрец, но прежде был писцом. Прочтя книгу, он пришел в восторг и счел ее идеальным трактатом о превращении металлов. В ней четко описывались все процессы, указывались сосуды, реторты, смеси, а также необходимые для проведения экспериментов временные интервалы и времена года. Но вот незадача: при этом изначально подразумевалось наличие у экспериментатора основного реагента – философского камня. Это было непреодолимой трудностью, сродни тому, как если бы умирающему от голода объяснили, как приготовить бифштекс, вместо того чтобы дать денег на его покупку. Но Николай не отчаялся и приступил к изучению иероглифических и аллегорических изображений, коими изобиловала книга. Вскоре он убедил себя, что когда-то это была одна из священных книг евреев, изъятая из иерусалимского храма после его разрушения Титом. Логическая цепочка, приведшая его к данному умозаключению, нам не известна.

Из текста трактата он узнал, что аллегорические рисунки на четвертом и пятом листах таят в себе секрет философского камня, без знания которого все написанные изящной латынью директивы были абсолютно бесполезны. Он пригласил всех алхимиков и ученых мужей Парижа прийти и изучить рисунки, но их визит не прояснил ровным счетом ничего. Никто не узнал ничего вразумительного ни от Николая, ни из его рисунков, а некоторые визитеры даже позволили себе утверждение, что его бесценная книга не стоит ломаного гроша. Этого Николай вынести не мог и решил открыть великий секрет самостоятельно, не беспокоя философов. На первой странице четвертого листа он нашел рисунок, где был изображен Меркурий, атакуемый старцем, похожим на Сатурна, или Кроноса^[123]. У последнего на голове были песочные часы, а в руках – коса, которой он нацеливался нанести Меркурию удар по ногам. На обороте было изображено цветущее растение на вершине горы, неистово теребимое ветром. Его стебель был синим, цветки – красными и белыми, а листья – из чистого золота. Вокруг него было великое множество драконов и грифонов. На первой странице пятого листа был изображен прекрасный сад, посреди которого растет розовое дерево в полном цвету, подпираемое стволом гигантского дуба. У его подножия бьет фонтан воды, похожей на молоко, которая, образуя неширокий поток, течет через сад и теряется в песках. На второй странице был нарисован король с мечом в руке, командующий отрядом солдат, которые, выполняя его приказ, убивают великое множество малолетних детей, с презрением игнорируя мольбы и ужас матерей, пытающихся уберечь их от гибели. Кровь детей тщательно собирается другим отрядом солдат и переливается в большой сосуд, в котором купаются две аллегорические фигуры солнца и луны.

Бедный Николай потратил на изучение этих рисунков двадцать один год, но их смысл так и остался для него загадкой. В конце концов его жена Петронелла уговорила его поискать какого-нибудь ученого раввина, но в Париже не было достаточно образованного раввина, способного хоть как-то ему помочь. У евреев не было ни малейшего стимула оседать во Франции, и все наиболее видные представители этого народа на территории Европы жили в Испании. И тогда Николай Фламель отправился в Испанию. Он оставил книгу в Париже – возможно, из опасения, что ее могут украсть по дороге, – и, сказав соседям, что отправляется в паломничество к усыпальнице св. Иакова из Компостелло, ушел пешком в Мадрид на поиски раввина. Он прожил в Испании два года и познакомился с огромным количеством евреев – потомков тех, кто был изгнан из Франции в царствование Филиппа Августа. Апологеты философского камня сообщают о его приключениях следующее. Они пишут, что в Леоне он свел знакомство с новообращенным иудеем Коше, весьма эрудированным врачом, которому он сообщил заглавие и содержание книги. Как только доктор услышал ее название, он, не помня себя от радости, тут же решил отправиться с Николаем в Париж, чтобы ее увидеть. По дороге доктор развлекал своего спутника рассказом о его книге, которая при условии ее подлинности, согласно некогда услышанному им ее описанию, была написана рукой самого Авраама и принадлежала таким выдающимся личностям, как Моисей, Иисус, Соломон и Ездра. Она содержала все секреты алхимии и многих других наук и была наиболее ценной из всех книг, когда-либо существовавших в этом мире. Сам доктор превосходно разбирался в алхимии, и Николай многое почерпнул из его рассуждений, пока они в одеяниях бедных пилигримов шли в Париж, убежденные в своей способности превратить все старые лопаты столицы Франции в чистое золото. Но, к несчастью, когда они достигли Орлеана, доктор серьезно заболел. Николай дежурил у его постели, будучи одновременно врачом и сиделкой; но несколько дней спустя тот умер, на последнем издыхании сокрушаясь, что не прожил достаточно долго, чтобы увидеть драгоценный том. Николай воздал его телу последние почести, после чего со скорбным сердцем и без единого су в кармане проследовал домой, к своей жене Петронелле. По возвращении он немедленно возобновил исследование рисунков, но на протяжении двух лет ни на йоту не приблизился к разгадке. И наконец, на третьем году изысканий, на него снизошло озарение. Он вспомнил некоторые суждения своего друга-доктора, которые до сих пор не всплывали в его памяти, и пришел к выводу, что все предыдущие эксперименты осуществлялись на основании ложных посылок. Теперь он возобновил их с прежним энтузиазмом и в конце года имел счастье быть вознагражденным за все свои труды. Лагле пишет, что 13 января 1382 года он получил из ртути некоторое количество серебра высшей пробы. 25 апреля он превратил большое количество ртути в золото, овладев таким образом великим секретом.

В это время Николаю было около восьмидесяти лет, и он, несмотря на почтенный возраст, оставался крепким и бодрым. Его почитатели пишут, что, открыв одновременно с философским камнем эликсир жизни, он нашел способ продлить жизнь еще на четверть века и умер в 1415 году в возрасте 116 лет. За это время он сделал несметное количество золота, хотя по всем внешним признакам оставался беден, как церковная мышь. В начальный период златоделания он, как человек достойный, посовещался со своей старой женой Петронеллой на предмет наилучшего применения его богатству. Петронелла сказала, что, поскольку у них, к сожалению, нет детей, то лучшее, что он может сделать, – пожертвовать его на строительство больниц и содержание церквей. Николай был того же мнения, особенно когда начал понимать, что его эликсир не убережет его от смерти и что сей неумолимый враг скоро его настигнет. Он пожертвовал солидный капитал на содержание церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери рядом с улицей Мариво, где прожил всю жизнь, и семи других церквей в разных частях королевства. Кроме того, на его деньги содержались четырнадцать больниц и были построены три часовни.

Слава о его огромном богатстве и необычайно щедрых пожертвованиях быстро разнеслась по всей стране, и его посетили, среди прочих, такие выдающиеся ученые той поры, как Жан Жерсон, Жан де Куртекюс и Пьер д’Эйи. Когда они вошли в его скромную обитель, он, бедно одетый, ел овсяную кашу из глиняной посудины. Подобно всем своим предшественникам в алхимии, он не пожелал выдавать свой секрет. Молва о нем достигла ушей Карла VI, который отправил месье де Крамуази, королевского сборщика податей, выяснить, действительно ли Николай открыл философский камень. Но визит месье де Крамуази оказался безрезультатным: все его попытки разговорить алхимика были тщетны, и он вернулся к своему повелителю ни с чем. Это было в 1414 году, когда Николай потерял свою верную Петронеллу. Он пережил ее ненамного, умерев в следующем году. Благодарные священники прихода Сен-Жак-де-ла-Бушери устроили ему пышные похороны.

Огромное богатство Николая Фламеля несомненно, о чем свидетельствуют регистрационные книги нескольких церквей и больниц Франции. То, что он занимался алхимией, также неоспоримо, потому что он оставил после себя несколько трудов по этому предмету. Те, кто хорошо его знал и не верил, что он нашел философский камень, дают приемлемую разгадку тайны его богатства. Они пишут, что он всегда был скрягой и ростовщиком; что путешествие в Испанию он предпринял, руководствуясь мотивами, весьма отличными от тех, на которые ссылаются алхимики; что на самом деле он побывал там с целью взыскания с тамошних евреев долгов, причитавшихся их парижским собратьям, и брал при этом стопроцентные комиссионные, принимая во внимание проблематичность взыскания и опасности, подстерегавшие его в пути; что, владея тысячами, он жил на гроши и был главным ростовщиком, ссужавшим деньги под огромные проценты всем беспутным молодым людям при дворе французского короля.

Среди написанных Николаем Фламелем трудов по алхимии есть поэма «Сумма философии», переизданная в 1735 году как приложение к третьему тому «Романа о розе». Кроме того, он написал три трактата по натурфилософии^[124] и алхимическую аллегорию «Le Désir désiré»^[125]. В «Bibliotheque des Philosophies Chimiques»^[126] Сальмона приведены факсимиле записей, сделанных его рукой, и рисунков из его книги Авраама. Автор статьи «Фламель» из «Всеобщей биографии» пишет, что на протяжении ста лет после смерти Фламеля многие адепты алхимии верили, что он все еще жив и проживет до более чем шестисот лет. Дом на углу улицы Мариво, в котором он жил, часто снимали легковерные любители легкой наживы, обыскивавшие его сверху донизу в надежде найти золото. Незадолго до наступления 1816 года по Парижу прошел слух, что жильцы этого дома нашли в подвале несколько банок, наполненных темным тяжелым веществом. На этом основании один человек, веривший во все удивительные истории о Николае Фламеле, купил означеный дом и едва не развалил его на куски, ища золото в стенах и стенных панелях. Его старания, однако, не увенчались успехом, и ему пришлось выложить круглую сумму за устранение причиненных разрушений.

Джордж Рипли

В период интенсивного развития алхимии на европейском континенте о ней не забывали и на Британских островах. Со времен Роджера Бэкона она пленяла воображение многих английских исследователей. В 1404 году было принято парламентское постановление, объявившее изготовление золота и серебра тяжким уголовным преступлением. В то время серьезно опасались, что тот или иной алхимик, преуспев в своих изысканиях, сможет погубить государство, снабдив несметным богатством какого-нибудь злокозненного тирана, который использует его для порабощения страны. Эта тревога, видимо, вскоре пошла на убыль, ибо в 1455 году король Генрих VI по рекомендации своего совета и парламента предоставил нескольким рыцарям, лондонским горожанам, химикам, монахам, священникам и другим лицам четыре последовательных патента и доверенности на отыскание философского камня и эликсира «к великой пользе», говорилось в патенте, «королевства и обеспечения королю возможности выплатить все долги короны настоящим золотом и серебром». Принн, касаясь этого эпизода в книге «Aurum Reginae»^[127], замечает, что свое решение предоставить патент священнослужителям король аргументировал тем, что «раз им так хорошо удается превращать хлеб и вино в святое причастие, то они тем более смогут превратить неблагородные металлы в благородные». Никакого золота, разумеется, получить не удалось; и в следующем году король, сильно сомневаясь в осуществимости этой затеи, принял к сведению еще одну рекомендацию и назначил комиссию из десяти ученых мужей и известных людей, призванную решить и доложить ему, осуществимо ли превращение металлов или нет. Отчиталась ли комиссия когда-либо перед королем, не известно.

Во время правления следующего короля появился алхимик, претендовавший на открытие тайны. Это был Джордж Рипли, каноник из Бридлингтона, Йоркшир. Он двадцать лет обучался в университетах Италии и был любимцем папы Иннокентия VIII, который сделал его одним из придворных капелланов и церемониймейстером. Вернувшись в Англию в 1477 году, он посвятил королю Эдуарду IV свой знаменитый труд «Руководство по алхимии, или Двенадцать врат, ведущих к открытию философского камня». Этими вратами он считал прокаливание, растворение, разделение, соединение, разложение, затвердевание, перегонку, возгонку, брожение, усиление, размножение и поверхностный контакт, к которым он, возможно, добавлял беспокойство – самый важный процесс из всех. Он был очень богат и позволял людям верить, что может делать золото из железа. Фуллер в своей книге «Знаменитости Англии» пишет, что один заслуживающий доверия английский джентльмен сообщает, что во время путешествий за границу он видел на острове Мальта документ, гласивший, что Рипли ежегодно передавал рыцарям этого острова и острова Родос громадную сумму сто тысяч фунтов стерлингов, дабы те могли продолжать войну против турок. Состарившись, он поселился в уединенном месте неподалеку от Бостона^[128] и написал двадцать пять томов по алхимии, наиболее значительным из которых является вышеупомянутый «Duodecim Partarum»^[129]. Есть основания полагать, что перед смертью он признал, что впустую потратил жизнь на тщетные изыскания, и просил всех, кому попадутся на глаза его книги, сжигать их или не верить тому, что в них написано, так как их содержание основано лишь на его домыслах, потерпевших в результате проведенных им опытов полное фиаско^[130].

Василий Валентин

Германия XV столетия также породила множество прославленных алхимиков, наибольшего внимания из которых заслуживают Василий Валентин, Бернард Трирский и аббат Тритемий. Василий Валентин родился в Майнце и около 1414 года стал настоятелем монастыря св. Петра в Эрфурте. При жизни он был известен как усердный искатель философского камня и автор нескольких трудов о процессе трансмутации^[131]. Оные много лет считались утерянными, но после его смерти были найдены замурованными в каменной кладке одной из колонн аббатства. Их количество равняется двадцати одному, и они полностью приведены в третьем томе «Истории герметической философии» Лагле дю Френуа. Алхимики утверждали, что самим небесам было угодно донести сии выдающиеся труды до людей, что колонну, в которую они были замурованы, чудесным образом расколол удар молнии и что, как только манускрипты были освобождены, колонна сама по себе сложилась вновь!

Бернард Трирский

Жизнь этого философа являет собой выдающийся пример таланта и упорства, использованных не по назначению. В поисках химеры он не боялся ничего. Неоднократное разочарование не ослабляло его надежд, и с четырнадцати до восьмидесяти пяти лет он непрестанно трудился в своей лаборатории среди снадобий и печей, растрачивая жизнь впустую с целью ее продления и доводя себя до нищеты в надежде разбогатеть.

Он родился или в Трире, или в Падуе в 1406 году. Одни считают, что его отец был врачом в Падуе, другие – что он был маркграфом Трирским и одним из богатейших дворян Германии. Кем бы он ни был, дворянином или доктором, он был состоятельным человеком и оставил сыну богатое имение. В четырнадцать лет Бернард страстно увлекся алхимией и читал книги арабских авторов на языке оригинала. Он оставил после себя в высшей степени интересный отчет о своих изысканиях и путешествиях, из которого можно выделить главным образом следующее. Первая попавшая ему в руки книга была написана арабским философом Разесом^[132]. Прочитав ее, он вообразил, что узнал способ стократного увеличения количества золота. Четыре года он проработал в своей лаборатории, постоянно сверяясь с книгой Разеса. В итоге он обнаружил, что истратил на эксперимент не менее восьмисот крон, не получив за свои старания ничего, кроме огня и дыма. Разуверившись в Разесе, он обратился к трудам Гебера. Он прилежно штудировал их два года и, будучи молодым, богатым и доверчивым, был окружен всеми алхимиками города, которые любезно помогали ему тратить его деньги. Он не переставал верить в Гебера и терпеть своих голодных ассистентов, пока не лишился двух тысяч крон – суммы по тем временам весьма значительной.

Среди всей толпы окружавших его псевдоученых был только один человек, столь же увлеченный и бескорыстный, как и он сам. С этим человеком, который был монахом ордена св. Франциска, он завязал близкую дружбу и проводил почти все свое время. Прочитав несколько туманных трактатов Рупекиссы и Сакробоско, они пришли к убеждению, что винный спирт высокой степени очистки и есть тот самый алкагест, или универсальный растворитель, который окажет им неоценимую помощь в осуществлении процесса трансмутации. Они очищали спирт тридцать раз, пока он не стал таким крепким, что начал разъедать стенки сосудов, в которых находился. Проработав над этим три года и истратив на спиртное триста крон, они обнаружили, что находятся на неверном пути. Засим они взялись за квасцы и железный купорос, но великая тайна и на сей раз ускользнула от них. Далее они вообразили, что все экскременты, особенно человеческие, обладают чудодейственной силой, и целых два года ставили на них опыты с использованием ртути, поваренной соли и расплавленного свинца! И вновь к Бернарду из дальних и ближних мест потянулись адепты, стремившиеся помочь своими советами. Он принимал их всех радушно и столь щедро и безоглядно делился с ними своим богатством, что они прозвали его «добрым трирцем». Под этим прозвищем он и поныне часто упоминается в трудах, затрагивающих тему алхимии. Так он прожил двенадцать лет, каждый день экспериментируя с какой-нибудь новой субстанцией и денно и нощно моля Бога помочь ему разгадать секрет превращения.

В тот период он потерял своего друга-монаха и объединил усилия с одним мировым судьей города Трира, таким же страстным алхимиком, как и он сам. Его новый знакомый считал, что океан является матерью золота и морская соль способна превращать свинец или железо в драгоценные металлы. Бернард решил апробировать сей тезис на практике и, перенеся лабораторию на побережье Балтийского моря, проработал с солью больше года: растворял, возгонял, кристаллизовал и время от времени пил ее ради других экспериментов. Неудачи не обескураживали странного энтузиаста: провал одного опыта лишь еще сильнее побуждал его провести другой.

Ему должно было вскоре исполниться пятьдесят лет, а он еще не повидал мир. Дабы восполнить этот пробел, он решил совершить путешествие по Германии, Италии, Франции и Испании. Где бы он ни останавливался, он интересовался, есть ли поблизости алхимики. Алхимики находились повсюду, и, если они были бедны, он помогал им деньгами, а если богаты – поддерживал их морально. В Сито он познакомился с неким Жоффруа Лёвье, тамошним монахом, который убеждал его, что экстракт яичной скорлупы является ценным ингредиентом. Он поставил соответствующий опыт, который, закончившись ничем, лишь отсрочил начало другого, длившегося год или два эксперимента, призванного подтвердить или опровергнуть мнение одного юриста из Бергхема во Фландрии, утверждавшего, что великий секрет кроется в уксусе и железном купоросе. Бернард не был убежден в абсурдности этой идеи до тех пор, пока чуть не отравился. Прожив во Франции около пяти лет, он случайно узнал, что магистр Генрих, духовник императора Фридриха III, открыл философский камень, и отправился в Германию нанести ему визит. Его, как обычно, окружали голодные нахлебники, часть которых вызвалась сопровождать его. Ему не хватило духу им отказать, и он прибыл в Вену с пятерыми из них. Бернард послал духовнику любезное приглашение и устроил в его честь роскошный прием, который посетили почти все алхимики Вены. Магистр Генрих искренне признался, что не открыл философского камня, но всю жизнь занимался его поисками, которые будет продолжать до тех пор, пока не найдет искомое или не умрет. Этот человек пришелся Бернарду по душе, и они дали друг другу обет вечной дружбы. За ужином было решено, что все присутствующие алхимики должны пожертвовать определенную сумму на накопление сорока двух золотых марок, которые через пять дней, уверял магистр Генрих, увеличатся в его печи в пять раз. Бернард, как самый богатый из присутствующих, внес львиную долю – десять золотых марок, магистр Генрих – пять, а остальные – по одной или две (иждивенцам Бернарда пришлось занять свою долю у покровителя). Великий эксперимент был должным образом проведен: золотые марки поместили в тигель вместе с некоторым количеством поваренной соли, железного купороса, концентрированной азотной кислоты, яичной скорлупы, ртути, свинца и навоза. Алхимики наблюдали за сим драгоценным месивом с живым интересом, ожидая, что оно превратится в один большой кусок чистого золота. По прошествии трех недель они отказались от эксперимента на том основании, что то ли тигель недостаточно жаропрочен, то ли отсутствует некий необходимый ингредиент. Не известно, лазил ли в тигель вор, но утверждают, что золото, найденное в нем по завершении эксперимента, стоило всего шестнадцать марок вместо сорока двух, помещенных в него вначале.

Бернард не сделал в Вене никакого золота, а напротив, лишился очень большого его количества. Он переживал эту потерю столь остро, что поклялся навсегда выбросить философский камень из головы. Этого мудрого решения он придерживался два месяца, но был при этом несчастен. Он находился в положении игрока, который, проигрывая, но, будучи не в силах сопротивляться соблазну выигрыша, ставит на кон оставшиеся в карманах деньги, пока есть надежда отыграться. Он вновь вернулся к своим любимым тиглям и решил продолжить путешествие в поисках философа, который уже узнал великий секрет и сообщил бы его столь усердному и упорному адепту, как он. Из Вены он отправился в Рим, а из Рима – в Мадрид. Сев на корабль в Гибралтаре, он проследовал в Мессину, из Мессины – на Кипр, с Кипра – в Грецию, из Греции – в Константинополь, а оттуда – в Египет, Палестину и Персию. На эти странствия он потратил около восьми лет. Из Персии он отправился обратно в Мессину, а оттуда – во Францию. Впоследствии в поисках своей великой химеры он перебрался в Англию. Данный этап его странствий занял свыше четырех лет. Он старел и беднел: ему исполнилось шестьдесят два года, и для покрытия своих расходов он был вынужден продать значительную часть своего наследства. Путешествие в Персию стоило ему более тринадцати тысяч крон, примерно половина которых безвозвратно расплавилась и перемешалась в его всепоглощающих печах; другую половину он раздал льстецам, которых нанимал к себе в ассистенты в каждом городе, где останавливался.

Вернувшись в Трир, он пришел к прискорбному выводу, что если он еще и не нищий, то его положение немногим лучше. Родственники считали его сумасшедшим и отказывались даже видеть его. Слишком гордый, чтобы просить кого-либо об одолжении, и все еще веривший, что настанет день, когда он станет обладателем несметного богатства, он принял решение удалиться на остров Родос, где мог бы на время укрыть свою бедность от людских глаз. Здесь он мог бы жить в блаженной безвестности, но на свою беду случайно встретил монаха, столь же помешанного на превращении металлов. Однако они оба были настолько бедны, что не могли позволить себе купить необходимые материалы для опытов. Они поддерживали дух друг друга учеными рассуждениями о герметической философии и чтением всех великих авторов, писавших на эту тему. Так они лелеяли свое безрассудство, как добрая жена Тэма О’Шентера^[133] – свой гнев, чтобы не дать ему остыть. После того как Бернард прожил на Родосе около года, один купец, знавший его семью, ссудил ему восемь тысяч флоринов под гарантию последних акров, оставшихся от его некогда большого имения. Будучи снова при деньгах, он возобновил свои труды с рвением и энтузиазмом юноши. Три года он почти не выходил из лаборатории: там он ел, спал и даже не давал себе времени на мытье рук и бритье – настолько велико было его усердие. Печально, что столь удивительное упорство было растрачено на столь бесполезные поиски и что усилиям столь титаническим не нашлось более достойного применения. Даже когда у него кончились деньги и не осталось ничего, чтобы в будущем уберечь свою старость от голодной смерти, надежда не покидала его. Он, седой восьмидесятилетний старик, по-прежнему грезил об удаче и перечитывал всех авторов-герметистов – от Гебера до своих современников, дабы наконец постичь процесс, который было еще не слишком поздно возобновить. Алхимики пишут, что в конце концов удача ему улыбнулась и на восемьдесят втором году жизни он открыл секрет превращения. Они добавляют, что после этого он прожил три года, наслаждаясь своим богатством. Он действительно дожил до столь преклонного возраста и сделал одно ценное открытие – более ценное, нежели золото или самоцветы. По его собственным словам, на пороге восьмидесятидвухлетия он понял, что великая тайна философии – это удовлетворенность своей судьбой. Как бы он был счастлив, если бы понял это раньше, прежде чем стать дряхлым и нищим изгоем!

Бернард Таирский умер на Родосе в 1490 году, и все алхимики Европы пели по нему элегии, восславляя «доброго трирца». Он написал несколько трактатов о своей химере, главными из которых являются «Книга о химии», «Verbum dimissum»^[134] и эссе «De Natura Ovi»^[135].