Проза морской жизни. Записки подводника

ШАМПАНСКОЕ В СУГРОБЕ

Как-то зимой к Илье пришла девушка на свидание. Встретились на проходной. У неё был день рождения. В город Илью не пустили, так как получил «банан» по физике. Девушка расстроилась, но вошла в положение – мальчик учится Родине служить. Они поболтали и напоследок поцеловались. Причём не как брат с сестрой, а по-настоящему: долго, с трепетом и удовольствием. Это был первый поцелуй, сладкий, как мёд, нежный и желанный.

Девушка прошептала:

– Вот тебе, Илюша, подарок – бутылка шампанского – хотела с тобой отпраздновать, но раз не случилось, выпей с друзьями за меня.

Илья ещё был во власти поцелуя, пытаясь волей сознания унять волнение в штанах, но сообразил, что через вахту с бутылкой не пробраться.

Попросил подружку:

– Спрячь в сугробе, возле старого спального корпуса, что рядом с пожарной частью. Я потом заберу твой подарок.

Вечером Илюха собрал пацанов и обрисовал обстановку, решили его десантировать из гальюна второго этажа на ул. Пеньковая.

Оделся в чёрный спортивный костюм, обмотался простынёй, получился маскхалат. Взял с собой непременный атрибут – спортивный чемоданчик. Без него никуда, он вольной борьбой занимался со второго класса ещё в Москве, в школе «Самбо-70», и в Нахимовском училище уже успел отметиться на соревнованиях. Обвязали Илюшу пожарным шлангом и аккуратно спустили.

Спустившись удачно, человек-паук побежал копать сугробы, искать заветный подарок, а на дворе минус двадцать, замёрз напрочь. Кто ищет, тот всегда найдёт! Конечно, чудо случилось. Правда, руки за это время превратились в крюки. Бутылку кинул в чемоданчик, шланг с трудом привязал, собратья подняли ценный груз. Побежали в бытовку. Открыли заветный ларец, а шампанское замёрзло, и бутылка треснула.

Кто-то разочарованно спросил:

– Что с этим куском льда делать?

– Будем есть мороженое шампанское!

Разобрали от осколков застывший, некогда игристый напиток, порезали на куски и съели.

Все смеялись:

– Да, Илюха, отличная у тебя подруга!

Потом уже офицерами вспоминали этот случай и улыбались, потягивая крепкий чаёк.

Друзья завидовали Илье:

– Везёт тебе с девчонками. А замёрзшее шампанское не забыть!

Илья тоже улыбался и молчал. Вспоминал незабываемый первый поцелуй…

СКАЗОЧНЫЙ ПЕРСОНАЖ, ИЛИ ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Дети военных переносят тяготы и лишения воинской службы вместе с родителями гораздо легче их самих. Хотя учёба для них – это не эскимо на палочке съесть, а тернистый путь к знаниям. Сплошные мытарства по базам и гарнизонам, непрестанная смена школ по всей необъятной державе. Но у этой медали есть обратная сторона: боевое кочевое детство позволяет им раньше сверстников постичь азы взрослой жизни, верно выбрать свой путь, научиться приспосабливаться и никогда не теряться на сложных виражах судьбы.

Родился наш персонаж в городе-герое Ленинграде в 1965 году 31 марта, так что сообщение о его появлении на свет 1-го апреля было воспринято родными и близкими соответствующим образом. Из роддома кричащего мальчугана, удивлённо смотрящего на мир, принесли в коммуналку на канале Грибоедова, между проспектом Маклина (ныне Английский) и Садовой, рядом с Первым ордена Ленина Военно-морским госпиталем.

В два годика в больнице им К. А. Раухфуса малышу поставили грозный диагноз – гнойный менингит. Прогноз врачей на предмет дальнейшей жизнеспособности был таков: «Должен зажмуриться. В лучшем случае до конца дней будет ходить в каске и улыбаться…» Однако выкарабкался, уже в нежном возрасте выбрав своё жизненное кредо – выживать. Головные уборы до сих пор не любит, а улыбается – только дайте повод.

В четыре года увезли карапуза на Камчатку. И понеслось…

Если без подробностей, школьная жизнь началась в Рыбачьем жилом районе Вилючинска. Оставшиеся два года младшей школы доучился в украинском Тернополе, под присмотром бабушки и дедушки.

Тяга к путешествиям проявилась у мальчика очень рано. После окончания третьего класса поставил предков перед фактом, что едет к приятелю, и был таков. Из города тихо свинтил в деревню к новому другу, с которым познакомился на вокзале. Пацаны весело провели целый летний месяц: спали на сеновале, пасли коров и пили парное молоко. Такие приключения без присмотра взрослых даром не прошли: сильно простудился. Сейчас настаивает: «Не верьте любовным сценам в кино на сеновале, это просто невозможно…» Нашего сказочного персонажа вовремя разыскали родители. Увезли мальчика домой, простуду исцелили, а вот тягу к путешествиям как вылечить? Похоже, это стало вторым диагнозом по жизни.

И 4-й учебный год нашего героя начался опять на Камчатке. Но пришлось отучиться один месяц в Ленинградской школе с последующим возвращением к родителям, на Рыбачий.

Когда без пяти минут пятиклассник Камчатской школы в Бечевинке заявил о своём желании заниматься музыкой, мама обрадовалась, у сына есть тяга к музыке:

– Сынок, на чём хочешь играть?

Без тени сомнений ответил:

– Конечно, на гитаре!

Парень не знал, что в советские времена в музыкальных школах для желающих играть на струнных щипковых музыкальных инструментах выбор был невелик: домра или балалайка. Пришлось записаться на класс балалайки. Юный герой от такой лотереи был не в восторге. Сначала занятия посещал даже с некоторым энтузиазмом, правда, его хватило ненадолго. Хоть режь, но балалайка – это не гитара. Особенно для 10-летнего пацана, у которого в доме бобинный магнитофон «Маяк-202» и целый шкаф подпольных записей Владимира Высоцкого, Аркадия Северного, одесситов и им подобных. А модное ныне заграничное слово «укулеле» тогда было не в ходу.

Слов нет, по крайней мере, приличных, но оказывать сопротивление было бесполезно, особливо открытое и активное. Сам захотел – изволь оправдать надежды родителей. Мать была настойчива в своём желании привить сыну тягу к прекрасному. В ответ мальчуган с поразительной регулярностью при заточке карандашей, а точили их лезвием, ранил пальцы. Через полгода родители мальчика его раскусили:

– Надо завязывать с балалайкой, а то пальцы себе совсем отрежет.

Так страна потеряла потенциального великого балалаечника.

Расставание с музыкальной школой сказочный персонаж ознаменовал переходом в новое качество: пошёл юнгой на торпедолов ТЛ-830. Да, братцы, многие офицеры оружейных специальностей и штурмана знают, что это такое. Ходили прикомандированными на торпедоловах, обеспечивая практические (учебные) торпедные стрельбы боевых кораблей флота. Надо прийти в точку стрельб, ждать, пока все отстреляются, найти учебную болванку, а её, бывало, и сутки-другие приходилось искать, затащить на борт, вернуться в базу. Волнение моря в лучшем случае 3—4 балла, высота волны при этом выше маленького судёнышка. Пока ждёшь стрельб, находишься в дрейфе, железяку грёбаную швыряет, как мотылёк. Полное ощущение езды на американских горках, через четыре часа качки перестаёшь понимать, что летит вверх – голова или ноги. Это вам не морковку тёртую с сахаром уплетать за обе щёки. Офицеры-подводники, вернувшиеся в базу, потом ещё долго вспоминали торпедолов, вопрошая в кают-компании:

– Ты ходил на торпедолове? Нет? Ну тогда ты моря не видел!

Пятиклассник-юнга почувствовал вкус моря и кураж корабельной службы не так, как его воспринимают взрослые моряки. Первая крутая волна ничуть не испугала, только раздразнила интерес к мореплаванию. Он гордился тем, что приходится заниматься реальной мужской работой. Про подводников ему рассказывали, что они на лодках только и делают, что едят шоколадки и воблу из железных банок, красную икру – ложками, и вино им каждый день наливают, а больше ничего делать не надо. На торпедолове он воочию познал, кто такие подводники. Вместе с ними постигал морские законы и ел одни галеты. Другой еды на торпедолове не было, да оно и верно: а зачем? Всё равно за бортом останется.

Бечевинка – маленькая деревня из нескольких домов. Можете представить себе, какая там была школа? В пятом классе училось аж тринадцать человек, в шестом – всего один. Математику преподавал матрос срочной службы. К процессу обучения он относился настолько качественно, что впоследствии в Макаровке наш персонаж был один из четырёх в роте судоводителей (из 120 курсантов), который получил повышенную стипендию после первой сессии ввиду отличных оценок, в том числе по высшей математике. Причём после срочной службы в ВМФ. Второй стипендиат был тоже нахимовец, также после срочной службы, Сергей Смеянов.

Далее – точно без подробностей. 6-й класс повторил четвёртый: Бечевинка, одна четверть в Ленинграде. 7-й класс – практически рядом с колыбелью революции: Лахденпохья, Карелия.

В начале 8-го класса пришлось неожиданно переехать в Сочи. Учёба была заброшена на полгода. К новому 1980-му году семья вернулась в Лахденпохью. Чтобы не остаться на второй год в 7-м классе, пришлось сдать все контрольные за пропущенные полгода в течение одной недели!

Путём несложных математических подсчётов восьмиклассник вычислил, что одноклассников за весь период обучения в средней школе у него было около двухсот! С учётом того, что в Бечевинке было всего двенадцать.

Судя по мытарствам в юные годы, будущность готовила сложный путь нашему герою. Судьба-злодейка решила испытать героя по полной, но на время смилостивилась над ним и предоставила незначительную передышку на два года: наш сказочный персонаж поступил в Нахимовское училище. В Питонию!

Со слов нашего героя, в Нахимовское он решил поступать вот почему:

«Ещё в четвёртом классе узнал, кто такие питоны, для несведущих – нахимовцы. Оценил воочию, какие они отважные и решительные. Есть у меня старший брат. Он вырос на Камчатке, откуда летом 1977-го стартовал в Нахимовское, а я тем временем с четырёх лет катался по стране, пока не приехал к маме на Камчатку учиться в четвёртом классе. И вот, накануне нового 1978-го года, утром он ввалился в нашу квартирку в чёрной морской форме, замёрзший, заснеженный и, как я сейчас представляю, на исходе юношеских сил. Тогда в силу возраста я не понимал, а мама была в шоке. Как? Почему? Откуда? Оказалось, что брат Женя, на тот момент ещё карась, и два друга-питона, не поставив в известность никого из родственников, прилетели домой на зимние каникулы. Рыбачий находится напротив Петропавловска через Авачинскую бухту – час на пароме. А эти орлы приземлились ближе к ночи, естественно, паром уже не ходил. Со связью в те времена было проблемно, и нахимовцы, недолго думая, двинули пешком вокруг бухты. На полдороги был ещё посёлок Тарья. Дорога была, чистили регулярно, а вот освещения никакого. Питоны за ночь обошли бухту, чтобы утром попасть в объятия родных. В моих глазах нахимовцы стали теми, кому можно и нужно подражать. Возможно, тогда я и сделал свой выбор».

Это были самые безмятежные годы. Хорошие преподаватели, самый добрый офицер-воспитатель, Виктор Михайлович Вербицкий, одноклассники – под стать.

Наш сказочный персонаж военно-морским офицером не стал. Но, согласитесь, весьма наивно выглядят молодые офицеры, рвущиеся по окончании высших училищ в романтический надводный и подводный мир, в сравнении со школьником, уже познавшим солёный ветер морей, перемежая его с борьбой за багаж знаний.

Всему своё время и свой жизненный путь. И пройти его надо… Точка. Насколько он был сказочным, оценим потом.

АДМИРАЛ И НАХИМОВЕЦ

Наши судьбы ведо́мы порой не только усердием в школьной борьбе за хорошие отметки или целеустремлённостью в достижении заветной цели. Также они зависят и от личного разгильдяйства и случайных встреч с людьми, которые своим советом или вовремя принятым решением влияют на дальнейшую жизнь.

Расскажу вам историю поступления в Нахимовское училище и дальнейший путь в Ленком. Возвращаясь в те времена, задумываешься, это произошло со мной или такого не могло быть? Может, хороший сон? Или придумал для складности?

Никогда не мечтал о море, даже когда забирался на руины купола церкви Казанской Божией матери в Зеленогорске, всматриваясь в обозримую даль Финского залива. На уроках труда хорошо получалось на токарном станке деревяшки обрабатывать. Первая табуретка вышла настолько идеальной, что побудила осязаемую цель стать краснодеревщиком. Не повезло. Мама, работавшая в Нахимовском училище, в шестом классе огласила дальнейшие планы на жизненный выбор подростка:

– Разговаривала с начальником училища, он человек уважаемый, из многодетной семьи, свой путь начинал рабочим во время войны, будучи твоим ровесником. Интересовался, будешь ли поступать в Нахимовское?

– Мама, у нас в семье нет моряков, хочу быть столяром.

– Будь хоть космонавтом, закончишь десять классов в училище возле Авроры, потом окончательно решишь, кем хочешь стать. Учись в школе хорошо, при поступлении экзамены строгие.

За два года подтянул оценки и свыкся с мыслью, что надо поступать в Нахимовское. Экзамены сдал хорошо, физику и математику щёлкал как семечки. Русский – не без труда. Литература местами интересовала, поэтому чуть лучше. Секретная тетрадь с оценками при поступлении, которую скрупулёзно вёл Строгов, недавно стала публичной для 23-го класса. Гриф «секретно» аннулирован, поинтересовался – средний балл выше среднего.

Настала мандатная комиссия. Отвечаю на вопросы.

Вдруг начальник политотдела Николай Ильич Петраков интересуется:

– Почему решил поступать в военно-морское училище?

Меня переклинило, не рассказывать же историю двухлетней давности. Мол, мама так решила, я не хотел, но потом согласился.

Лев Николаевич Столяров, начальник училища, по-отечески стал поддерживать, задал наводящий вопрос:

– Хочешь судьбу свою связать с флотом, так?

– Да, – и больше не мог ничего выдавить из себя.

Смотрел на звезду Героя на груди адмирала, никогда так близко её не видел.

Лев Николаевич продолжал рассказывать начальнику политотдела:

– Служба на кораблях ВМФ интересная и почётная, хочешь стать военно-морским офицером, поэтому и поступаешь в училище. Хочешь быть защитником Родины? Так?

– Да, товарищ адмирал, всё так, как вы сказали.

– Отлично, думаю, у мандатной комиссии вопросов больше нет. Да, Николай Ильич?

Потом – мне:

– Будешь нахимовцем.

Всё, что от моего лица высказал тогда адмирал, стало впоследствии путёвкой в жизнь.

Ещё одна встреча со Львом Николаевичем Столяровым оказалась судьбоносной.

Перед самым выпуском случился самоход. Произошёл сам собой, после вечерней прогулки с девушкой вдоль набережной засиделись на скамейке в палисаднике, что напротив проходной. Время пролетело незаметно, прозевал вечернюю поверку.

Пришёл в роту, чётко доложил:

– Из самовольной отлучки прибыл, замечаний не имел.

Этот залёт серьёзно влиял на распределение в высшее училище. Профессию выбрал штурманскую, а вот дальнейшее место учёбы досталось в этом случае в Баку или во Владивостоке, там тоже были штурманские факультеты. Далековато от родного Ленинграда, сам виноват. Женщины до добра не доведут, а здесь ещё личное разгильдяйство – самоход. Погрустил, но смирился, сам виноват.

Через пару недель, будучи в законном увольнении, поднимаюсь в свою коммунальную квартиру, открываю дверь. Вижу и столбенею. В широком коридоре на сверкающем паркете, который жильцы драили по графику, стоит начальник училища! Что он здесь делает?

Отдал честь:

– Здравия желаю, товарищ адмирал!

– О, нахимовец, ты здесь живёшь?

– Так точно.

Потом узнал, Лев Николаевич заходил в гости к сослуживцу с К-133, они вместе кругосветку вдоль Антарктики через пролив Дрейка ходили, мыс Горн огибали. Разговорились, адмирал увидел три галки на курсовке, расспросил, куда распределили, чего нерадостный такой.

Пришлось поделиться подробностями про самоход, рассказал, что мечтаю быть штурманом и добавил:

– Товарищ адмирал, хотел стать подводником, как вы! И продолжить учёбу в училище подводного плавания им. Ленинского Комсомола. Теперь вряд ли, говорят, в Баку или Владивосток поеду, велика вероятность потом попасть на надводные корабли.

Адмирал спокойно и уверенно сказал:

– Напомни свою фамилию, нахимовец, будешь подводником.

Встреча была неожиданной, увидеть и поговорить с начальником училища в своей коммуналке, в неформальной обстановке – что-то нереальное. Словам адмирала значения не придал, они прозвучали не однозначно.

Зато когда получил ленточку от дяди Славы, старшины роты, перед торжественным построением в честь выпуска, с удивлением и радостью прочитал на ней тиснёные золотом буквы «ВВМУ им. Ленинского Комсомола».

Запомнил тот день. Он был одним из самых счастливых в жизни!

НАХИМОВСКАЯ ДРУЖБА

Кто мы? И откуда?

Все мы разные. У каждого личный жизненный путь, своя судьба, особая уникальная история. Откуда? На этот вопрос попытаемся ответить. Территориально – из Советского Союза, из Нахимовского училища. Всего два года провели плечом к плечу, а такие крепкие дружеские сцепы созданы между нами.

Что было до нашего рождения? Знаем от родителей, дедушек и прадедушек. Понятно, говорили не всё, что-то нельзя было разглашать, чего-то сами не хотели понимать и принимать. Всего рассказанного лично не видели. Только слышали или читали. Значит, даже поведанное родными может быть полуправдой. Историю пишут люди.

Нужно быть избирательным к любой информации. Поэтому не будем убеждать, будем повествовать. Бытописание не выражает взглядов, не дразнит оппонентов. Как следствие, меньше переживаний, посещений поликлиник и реанимаций – не наносит вред организму.

Начало нашей истории было положено более сорока лет назад. Об этом доложил с юмором наш собрат-питон Жора.

Повод для встречи оказался весьма приятным и был посвящён дням рождения двух значимых для нас персон: Павла Степановича Нахимова – двести шестнадцать лет, и Виктора Ивановича Строгова, офицера-воспитателя 23-го класса – семьдесят один год. Что удивительно – Нахимов и Строгов родились в один день.

Событие получилось интересным на даче Виктора Ивановича, близ Нахимовского озера. Расположились на выстроенной специально ко встрече веранде. Хозяин старался. Дождик периодически поливал. Погода была тёплой, мы под козырьком, летний дождь только в удовольствие. Поздравляли, читали стихи, затягивали песни. Один питон привёз с собой гитару, сам играл и пел. Приглашённым был и писатель Владимир Константинович Грабарь, сокурсник и близкий друг самого старшего на рейде, они с хозяином дачи окончили училище в 1965 году, ознаменовав 17-й выпуск. Поэтому первая книга Владимира Грабаря имеет символическое название «Пароль семнадцать». Мы, ученики офицера Строгова, родились в 1965 году и выпустились через 17 лет после, ещё и присягу принимали в 17 лет. Такая получается магия чисел. Это совпадение в своё время обнаружил нескончаемый оптимист Ваня Чернявский.

Кто-то спросил у писателя Грабаря:

– Какими судьбами Вы оказались здесь и сейчас?

– Людмила Николаевна, жена Виктора Ивановича, любезно пригласила, приезжай, говорит. Именинник хоть с тобой рюмочку пропустит, а то его выпускники не злоупотребляют, ведут здоровый образ жизни.

Вот сидим, пьём соки, чай, а в голове от эмоций пьяным-пьяно.

Мне, не щадящему свой организм ограничениями, удалось взять бутылку коньяка, но раскупорить её не случилось, поддержал компанию. Эмоций от общения с избытком. Как хорошо с друзьями! С утра – никакого похмелья, останутся только лучшие воспоминания, заряд энергии от встречи и лёгкая грусть от расставания.

Готовили шашлыки, жарили колбаски на мангале и красную рыбу в фольге. Лучшим поваром у горячего поста за последние годы стал Руслан Тихонов, ему все доверяют, остальные не мешают. Попробовали бы – Руслан служил в противодиверсионных силах, был водолазом. Сейчас участвует в международных соревнованиях по плаванию, чемпион Европы.

Всё как обычно. Виктор Иванович раздул самовар на углях. Долго мучился, но упорство было вознаграждено, самые терпеливые дождались ритуального чая аккурат к завершению высокого собрания.

Да, сладкоежкам очень понравился торт, который самолично испекла жена питона, что с гитарой пришёл, сам играл и пел. Всем досталось по небольшому кусочку, отчего лакомство становилось более вожделенным.

Общаемся достаточно часто. Казалось бы, все истории пойдут по которому кругу. Нет, всегда на встречах с друзьями лучше молчать и слушать! В этот раз каждый поведал свой рассказ о поступлении в училище. Истории были неповторимыми и интересными. Все так старались поступить, с детства мечтали о море. Мне было неловко признаться, что выполнял первый приказ в своей жизни: «Ты будешь нахимовцем!» Личного желания особо не проявлял. Но приказ есть приказ, тем более от мамы. Как я ей благодарен, что направила меня по интересному жизненному пути.

Жора прочитал свои стихи.

 
Размышления у памятника Строгову (1982 г.)
Вот он бронзовый – смотрит в упор
Чуть надменно и чуть свысока.
И так же холоден пристальный взор,
Карандаш не уронит рука.
И уже холодеет душа,
И от страха немеет живот,
Потому что он вновь не спеша
Что-то пишет в ужасный блокнот.
Может, кто-то, ломая кураж,
Скажет: метод его устарел,
Или скажет его карандаш —
Как копьё донкихота удел.
Ты не трать понапрасну слова,
Так как он всё равно не поймёт,
На какие способны дела
Карандаш и обычный блокнот.
Он поставлен бессменно в наряд —
Наш порядка недремлющий страж.
И всё так же победно зажат
В непокорной руке карандаш.
 

Виктор Иванович дежурно возмущался:

– Почему памятник? Я ещё жив! – и продолжил раздувать самовар.

Когда мы учились, легенды ходили про записную книжку Строгова. Она постоянно была при нём, и не дай бог если после строгого взгляда воспитатель взял тебя на карандаш. Как мы мечтали, чтоб он её потерял навсегда или чтоб её украли. Чтоб не осталось и намёка на внесённые туда замечания – свидетельства нашего позора.

И вот, по прошествии стольких лет Виктор Иванович между делом сообщил:

– Она была пуста, без единой записи. Психологический приём. Мой карандаш и записная книжка помогали воспитывать вас.

Вот такое признание спустя четыре десятилетия!

Когда нас зачислили в Нахимовское училище, мы из обычных уличных мальчишек-забияк превратились в «карасей», первокурсников. Вспоминали про сюжеты в карасёвском лагере, что здесь неподалёку, на берегу Нахимовского озера. Одно из первых занятий в летнем классе, на пеньках под открытым небом.

Виктор Иванович, для нас тогда исключительно товарищ капитан 3-го ранга, огласил:

– Товарищи нахимовцы, всё, что было в вашей жизни до поступления в училище, было клубничным вопросом.

И в той же интонации добавил:

– Здесь мы из вас будем делать настоящих военных моряков.

Многие тогда осознали: лёгкой и нежной морской прогулки не получится. С первых дней в лагере из нас полезли таланты. Жора лучше всех отмахивал флажным семафором. При этом на его сосредоточенном лице, беззаветно обращённом вверх, на скворечник, прибитый к сосне, получалась неповторимая гримаса от концентрации и напряжения. И два флажка в руках начинали летать в режиме бешеного вентилятора. Сто двадцать знаков в минуту или двести двадцать знаков – не мог сосчитать. Не удивительно – Жора готовился в нахимовцы, учился в морской школе юнг при Доме пионеров в Ленинграде.

Кто больше всех подтягивался и быстрее бегал – не помню. Скорее всего, это были Боря Чулков, Саша Кузнецов или Вова Крестин, возможно, Андрей Апанасов или Юра Андреев. Все эти ребята и сейчас, на шестом десятке, выглядят очень подтянуто. Не в пример мне, висяку на турнике и с одышкой на беговой дорожке.

Нахимовец, тот, что с гитарой пришёл, внёс от себя пять копеек о спорте:

– Наш любимый преподаватель по физической подготовке, Ольхов, по кличке Садист, сделал из висящих на турнике сосисок нормальных военных. Через два года подтягивались по восемь-десять раз. Понятно, передовики делали это раз по пятьдесят.

В свободное время хорошо играл в баскетбол Женя Уткин, мне нравилось с ним летать с мячом по полю. Саша Тосенко занимался яхтами по отдельной программе. Он с восьми лет ходил под парусом в Ленинграде, на Петровской Косе. По сей день периодически «выстреливает» в международных регатах, без победных кубков не возвращается. Андрей Маслаков не проявлял интерес к экстриму, зато сейчас скользит по морю на доске в шквалистый ветер с парусом или сидит за штурвалом самолёта малой авиации, в зависимости от настроения.

Не вылезал из санчасти только Андрей Веремчук, наблюдая из окна за нашей строевой и ночной жизнью:

– Все массовые игрища в виде маршей, тревог, ночных бросков я игнорировал и переживал за вас в медсанчасти… ну, так получалось.

Вагин Лёша начал придумывать смешные клички своим друзьям, они были безобидными и сразу прилипали, как банные листы.

Сергей Смеянов вспомнил одну из ночных вылазок:

– Испытал яркие впечатления, события достоверные. Тёмная ночь. Август. Тревога, первая в жизни. Никто не ожидал, с глубокого сна плохо соображали, за окнами казармы яркие вспышки и взрывы. Война началась! Вернулся в реальность быстро, оделся, собрался, плёвое дело. Смотрю, а Сергей Смирнов в вещмешок запихивает подушку. О чём он думал? С какой целью? Спрашиваю: «Серёга, зачем подушку пихаешь в мешок?» Тот невозмутимо: «Уходим в поход, точно надолго. А если патроны нести? А у меня мешок уже полный. Налегке больше пользы принесу, не надо будет меня нести».

Сергею Смеянову после училища довелось служить срочную службу в «дикой дивизии». Стал лучшим снайпером не только в дивизии, но и в корпусе. Командиры у Сергея были в основном суворовцы. Зная, что Сергей нахимовец, относились к нему почти на равных, главное – доверяли ему. Сергей не стал военным моряком, закончил Макаровку в Ленинграде, хотел мир посмотреть. Своей цели добился, прошёл все океаны, моря и проливы. Многое увидел.

Помню в лагере «Боевые листки». Первые были самые интересные. Сергей Смеянов рисовал удивительные карикатуры, не хуже Кукрыниксов, всем очень нравилось. Вадик Новиков успел себя проявить, как быстрый поедатель всего съестного за десятерых, правда, сейчас утверждает, что на чужие пайки не покушался. Тогда это был информационный повод на злобу дня. Есть хотелось постоянно. Рисунки удачно дополняло Жорино сочинительство, а стихи ложились подтекстом к шаржам:

 
Друзьями Новиков не понят,
Но оправдаться он сумел,
На флоте бабочек не ловят,
Кто первый сел, тот больше съел!
 

Недавно ездил в Калининград к другу Вове, поинтересовался, что больше всего запомнилось ему в карасёвском лагере, какие самые яркие воспоминания?

Вова рассказал:

– Тело помнит постоянные физические нагрузки, мышцы болели и ныли, постоянная усталость, мозоли до крови на руках от вальков шестивёсельного яла. Больше всего угнетало пожирающее чувство голода. Первый раз заступил в наряд рабочим по камбузу. Проявил смекалку и ловкость. Из наряда вышел с набитыми хлебом карманами. Эти оттопыренные хлебные карманы остались в памяти как великая радость, осязаемое счастье и уверенность в завтрашнем дне.

Иногда к избранным карасям приезжали ленинградские родственники, везунчиков кормили прямо через забор. В этой роли один раз оказался Вадик Новиков, шёл с грушей во рту в сторону казарм.

Навстречу – группа нахимовцев:

– Вадик, ты где грушу взял?

– Там… в лесу сорвал.

Группа нахимовцев умчалась в поисках груш, Вадик стоял на месте и смеялся над вечно голодными и не такими удачливыми собратьями, уловка удалась:

– Откуда в сосновом лесу могут быть груши? Побежали шишки собирать.

В лагере было действительно тяжело от постоянных физических нагрузок. Удивлялся своей выносливости: физической подготовки на гражданке было недостаточно, поэтому терпел.

Очередная тревога. Все построились. Организаторами ночных игрищ рядом со строем был брошен взрывпакет. Скорей всего, это был дядя Слава Коновалов, мичман, наш старшина роты. Кто-то из второго взвода выскочил и отбросил взрывпакет в сторону. Возможно, это был нахимовец Вова Бабошин. Точно он. Годами позже была с ним история в высшем училище, когда он, находясь в самоходе, пехотному патрулю на предложение предъявить увольнительную записку предъявил гранату Ф-1, «лимонку». Может, это случилось совсем не с Вовой, но он точно был смелым и дерзким.

Далее – разбор полётов. Все ожидали, что за отброшенный взрывпакет ему объявят благодарность, поступок геройский. Нет, Вову вызывают из строя и объявляют выговор:

– У вас ещё будет возможность проявлять героизм, когда будете служить на флоте! Строй покидать никто не разрешал! – объявил капитан 3-го ранга Вербицкий, офицер-воспитатель второго взвода.

Военно-морские птенцы из второго взвода очень уважали и любили своего наставника. И было за что. Во-первых, за шикарные усы! Во-вторых, за демократию, хотя в те времена это слово было признано антисоветским, приемлем был только демократический централизм. Наши соратники офицера Виктора Михайловича Вербицкого звали Папочка, а предыдущий выпуск называл Папа, такое совпадение не могло быть случайным. Виктора Михайловича окрестил Папочкой тот самый питон, который пришёл с гитарой, сам играл и пел.

Хорошо, признаюсь, это Сергей Сирый:

– Тяжело было под палящим солнцем заниматься строевыми занятиями, а здесь ещё Папочка решил, что его взвод должен быть лучшим по строевой подготовке. Задача была настолько нереальной, что её выполнение заслуживает восхищение офицером-воспитателем. Дело в том, что его класс по всем показателям, особливо по дисциплине, занимал стабильные первые места с самого конца. Папочка славился своей добротой на всё училище, многие хотели попасть в его взвод, вот и собирались лучшие.

Лето, жара, тренировал подопечных на износ. С этим надо было что-то делать. Сергей, изобразив обморок, ничком, как оловянный солдатик, упал на асфальтированный плац. Братья-караси вовремя поймали товарища под руки.

Валера Салихов, наблюдавший эту картину, думал: «Мне бы не упасть, надо держаться!»

Падение Серёги было настолько натуральным, что произвело впечатление не только на меня, но и на Папочку. Результат получен – строевые занятия стали выполняться без фанатизма.

В третьем взводе о поблажках могли только мечтать. Мне тогда казалось, даже если все упадут ничком и останется всего один выживший нахимовец в строю, он всё равно будет тянуть носок ноги, а кулаки полетят вперёд до бляхи, назад до отказа.

Как шутил, будучи курсантом, нынешний Главком ВМФ:

– Видишь грудь четвёртого в строю, значит, любишь Родину свою!

Офицера-воспитателя Строгова не проведёшь! Демократический централизм – реальный принцип, работавший в нашей роте. Во втором взводе была «демократия». У нас, в третьем, исключительно «централизм».

Сразу по возвращении из лагеря начался учебный процесс. Не прошло двух месяцев, как мы оказались в одном коллективе. Дружбы ещё толком не сложилось, но точно появится! Жизнь в дальнейшем это подтвердила. После лагеря чувствовали себя настоящими военными моряками. Строем шагать научились, на шлюпках ходили, даже под парусом! Правда, обошлось не без потерь: двое из нашего класса не выдержали – отчислились по собственному желанию (Сергеев и Силин).