Фельдмаршал должен умереть

12

Запрокинув голову, Скорцени погрузил взор в космическую глубину Вселенной, пытаясь вырваться из потока земной суеты и заземлённых мыслей. В эти минуты он чувствовал себя моряком, стоящим на носу корабля, уходящего в мрачную черноту тайфуна. Он мечтательно погружался в погибельную вечность, так и не осмыслив до конца свой земной путь и не отмолив греха перед путем, ведущим в иные миры.

– Скорцени! – Штурмбаннфюрер мгновенно вернулся на землю и, инстинктивно рванув кобуру, оглянулся. – Где вы, Скорцени?

«Лилия Фройнштаг?! – вспыхнула свеча надежды в его сознании. – Не может такого быть! Откуда ей взяться?!»

И всё же этот едва слышимый вкрадчивый голос принадлежал женщине и, чуть повернув голову, Отто увидел, что она стоит у двери, не решаясь ни войти, ни удалиться.

– Вы, синьора Петаччи?! – вернулся он в комнату.

– Можете считать, что не я. Настоящая Петаччи не решилась бы войти к вам в столь поздний час.

– Не будем загадывать. Тем более что вы, синьора Петаччи, все же решились. Вино, коньяк, шнапс?

– Что вы?! Ничего, абсолютно ничего, – почти испуганно проговорила наложница великого дуче.

– Почему столь безнадёжно?

– Хотите, чтобы Бенито догадался, что я побывала у вас? Ночью. И мы распивали вино.

– Если ему донесут об этом, скажу, что у него неверная информация: вместо вина мы пили коньяк. – В подтверждение столь глубокомысленной шутки, штурмбаннфюрер и в самом деле достал еще одну рюмочку и обе наполнил коньяком. – Кстати, коньяк греческий, однако не волнуйтесь, Бенито об этом не узнает, – уже откровенно подтрунивал первый диверсант рейха над своей поздней гостьей. – Иначе не простит нам измены. С Грецией, насколько я понял, у дуче особенно натянутые отношения.

– Вы правы, в Греции он потерпел сокрушительнейшее поражение. Хотя Бенито очень хотелось, чтобы Эллада наконец-то была покорена нами, римлянами. Раз и навсегда.

– Какая возвышенная мечта: покончить с Элладой! С самой Элладой! Навсегда. Помнится, в своё время об этом мечтал ещё Александр Македонский. – Повелительным движением руки Скорцени предложил Кларете место за столом, напротив себя, и тоже сел.– Но кончилось-то всё тем, что сам объявил себя эллином и чувствовал себя при этом на седьмом небе.

– Не советовала бы вам расточать поучительность этой притчи в присутствии самого Бенито, – с мольбой в глазах проговорила любовница вождя итальянцев. – Стоит ли смазывать раны горчицей и посыпать молотым перцем?

– Она рассказана исключительно для вас, – в коридоре послышались чьи-то шаги; Кларета и Скорцени тотчас же умолкли и прислушались».

«Ситуация и в самом деле странная, – сказал себе Скорцени. – Между нами еще абсолютно ничего не было, а мы уже начинаем вести себя, как любовники. Семейным скандалом здесь явно не обойдётся, политическим – тоже. Муссолини может прийти в ярость.»

* * *

К счастью, шаги стали удаляться. Очевидно, это прошел кто-то из обслуживающего персонала, не слишком обременявший себя слежкой за дученаложницей. Судя по всему, Еве Браун не повезло: в Бергхофе этот процесс был налажен строже.

Убедившись, что опасность миновала, Кларета храбро опустошила свою рюмку и, пробормотав: «Лучше бы позаботились о чашке кофе», подняла глаза, чтобы встретиться взглядом со Скорцени.

Меньше всего Отто хотелось сейчас, чтобы её визит завершился любовной сценой или хотя бы интимными намёками на будущую дружбу. При всей несомненной очаровательности Клареты, никаких особых чувств она не вызывала. Во всяком случае, таких, ради которых можно было бы терять голову вместе с портупеей.

– Вы, очевидно, догадываетесь, почему я решилась прийти к вам, господин Скорцени?

– Понятия не имею, – ответил тот, наивно глядя прямо в её бирюзовые глазки. – Но ведь вы объясните, не правда ли?

– Хочу, чтобы как можно скорее уехали отсюда.

Скорцени снисходительно рассмеялся.

– Вас это очень удивит, досточтимая синьора, но я стремлюсь к тому же.

– Причем уехали навсегда.

– Это произойдет завтра же. Или, может быть, настаиваете на немедленном выезде?

– Вы отлично понимаете, что я имею в виду, – молвила Кларета, несколько обиженная тем, что Скорцени даже не пытается установить истинную причину её атаки. – Мы, то есть я и те, кто разделяет мои взгляды, не желаем, чтобы вы когда-либо возвращались сюда.

– За что такая несправедливая жестокость? – рассмеялся обер-диверсант рейха. – Вам не кажется, что это уже похоже на политическое изгнание?

– Впредь вы не должны появляться здесь ни для того, чтобы возглавить службу безопасности Итальянской Фашистской республики, ни для того, чтобы стать командующим карабинёров.

– А что, кто-то решился предположить, что я появлялся только для того, чтобы возглавить одну из названных служб? Кого именно вы имели в виду, когда говорили о людях, разделяющих ваши взгляды? Что это за взгляды такие и кто эти люди? – уточнил Скорцени в откровенно издевательском тоне.

– Да, те, кто разделяет… – глаза Клареты сузились, и в них появился азартный блеск игрока, идущего ва-банк.

«А ведь это не пустая угроза, – понял Скорцени. – Судя по всему, Кларета явилась сюда не только из-за собственных предчувствий». Но вместо того, чтобы тотчас же развеять все подозрения синьоры Петаччи, он решил продолжить этот странный диалог в прежнем духе. Но вовсе не для того, чтобы поиграть ей на нервах. Скорцени стремился понять, кто реально стоит за наложницей дуче: придворные вождя или же обергруппенфюрер Карл Вольф – наместник фюрера в Италии, бывший адъютант Гиммлера?

А что, всё может быть. Столь радушно принимавший его в своей ставке в прошлый раз, когда Скорцени занимался освобождением дуче, генерал-полковник СС Вольф воспринимал теперь его появление в Италии как личную угрозу своему авторитету. Обергруппенфюрер понимал: если Скорцени придётся дуче по душе, он может потребовать у фюрера убрать его, Вольфа, чтобы назначить на пост «высшего фюрера СС и полиции в Италии»^[7] своего спасителя. С повышением в чине, ясное дело. А такое восхождение «героя нации» на вершины власти в Италии Карл Вольф допустить не мог. Он и сам уже мнил себя чуть ли не великим дуче Италии.

– Так чем же все-таки вызвано ваше, ну, скажем так… предложение?

– Понимаю, вам неприятно выслушивать его.

– Не скрою, неприятно, дьявол меня расстреляй. В конце концов, я уже умудрился кое-что сделать для того, чтобы вы и ваш дуче наслаждались в эти дни красотами пейзажа в окрестностях виллы «Фельтринелли», а не томились в римской тюрьме в ожидании приговора и казни.

– Не обозляйтесь, Скорцени, не обозляйтесь, – вдруг миролюбиво протянула она ему свою рюмку, которую мужчина должен был наполнить. О том, что Кларета любила и умела выпить, он знал давно. Теперь ему, очевидно, предстояло убедиться в этом. – Я вовсе не собираюсь шантажировать вас.

– Напрасно. Не откажите себе в таком удовольствии, дьявол меня расстреляй.

– Мы с дуче ценим всё то, что вы сделали для его освобождения.

– Все мыслимые виды благодарности я уже выслушал от самого Муссолини и его супруги, – «не отказал себе в удовольствии» теперь уже сам Скорцени.

– Вы жестокий человек, – потупила взор Кларета. Однако в этот раз залпом опустошать рюмку не решилась. – Крайне жестокий. Впрочем, я к этому привыкла.

– Как и я – к шантажу. Кстати, не вздумает ли сеньор Муссолини отправиться на поиски вас, синьора?

– Вполне возможно. Сейчас это уже не имеет значения.

«А ведь еще две минуты назад она опасалась этого. Когда же прозвучала ложь? И вообще странно. Не допустить ли, что Кларета явилась по просьбе самого Муссолини, который вдруг передумал восторгаться моим появлением здесь? Правда, я не давал ему никаких обещаний, тем не менее…»

– Буду предельно краткой. Если вы окажетесь достаточно внимательным, то очень скоро поймете, что я имею в виду.

– Начинайте свои псалмопения, Кларета, начинайте, – грубовато согласился Скорцени. Он не любил, когда в его присутствии затевали подобные разговоры. Да к тому же не сами правители, а их любовницы.

– «Псалмопения»? – мягко возмутилась Петаччи.– Впрочем, может, и псалмопения. Хотя никому другому я бы этого выражения не простила. – Ни один мускул на лице Скорцени не дрогнул. Он был весь внимание. – Мы ценим ваши заслуги, Скорцени; вы талантливый диверсант…

– Обойдемся без комплиментов.

– Не мешайте мне! – по-детски обиделась Кларета. – Дайте высказать то и так, как я себе это представляю.

Скорцени демонстративно сжал губы и столь же демонстративно кивнул в знак согласия и покорности.

– Никто не сомневается, что вы будете служить дуче так же преданно, как служите фюреру Германии. – «Никто, кроме меня самого!», – хотелось выпалить Скорцени. – Но моя просьба связана вот с чем. Если вы останетесь здесь, синьор Муссолини как бы окажется в тени вашей славы. Да, к вам потянутся офицеры, генералитет, наши местные германцы. Вас будет обхаживать местная пресса. Но подумайте, каково при этом самому Бенито, вашему вечному должнику, которого вы спасли, похитив с вершины Абруццо? В состоянии ли он в вашем присутствии чувствовать себя фюрером Италии?

– Не в состоянии, – с убийственной решительностью заверил Скорцени. – Можете в этом не сомневаться.

И опять Кларете понадобилась целая вечность, чтобы как-то прийти в себя.

– В таком случае мы, кажется, начинаем понимать друг друга, – растерянно проговорила она.

– Это вовсе не так сложно, как вам кажется, синьора Петаччи. – Итальянка непонимающе взглянула на штурмбаннфюрера. – Вам, очевидно, доложили, что я дал согласие остаться в Италии, чтобы возглавить службу безопасности?

– Получив при этом чин генерала.

– Вы знаете об этом со слов самого дуче?

– Нет, что вы!

– В таком случае немедленно смените своих информаторов, дьявол меня расстреляй! Сегодня же смените их! Это не информаторы, а крысоловы. Зная об этом моем мнимом согласии, вы и пришли сюда. Вы не ослышались, я сказал: «Мнимом». Поскольку на самом деле я решительно отверг предложение дуче остаться в Северной Италии. Вы что, даже не догадывались об этом?

– Если говорить честно, то, как я теперь понимаю, меня грубо ввели в заблуждение, – едва слышно и почти невнятно пролепетала Кларета.

– А ведь заместитель министра внутренних дел Италии Гуиди Буффарини возлагал на вас большие надежды, считая при этом, что у вас идеальная сеть личных информаторов.

– Не понимаю, о чем вы говорите, штурмбаннфюрер.

– О том, что для меня не составляет секрета тот факт, что в течение нескольких лет вы шпионили за Муссолини. Не сомневаюсь, что и сейчас продолжаете заниматься этим же. Только раньше вы делали это по настоянию заместителя министра внутренних дел Италии синьора Буффарини.

– Причем здесь Буффарини?! – пыталась остановить его дученаложница.

– Чье задание вы сейчас выполняете, пока не знаю. Но узнаю не позже, чем через двое суток. Мои люди уже заняты этим.

Скорцени заметил, как побледнело и исказилось в гримасе лицо Клареты. Такого удара она явно не ожидала.

– Кажется, только что вы упомянули имя заместителя министра.

– Станете доказывать, что упомянул всуе?

– Как вам стало известно о наших… ну, скажем так, связях?

– Другая на вашем месте всё же стала бы упорно отрицать, – поиграл желваками Скорцени. – Вы мужественная женщина. Другое дело, что вопрос ваш слишком уж наивен. Я ведь не просто обвинил вас в шпионаже^[8]. Но и назвал того, по чьему приказу вы действовали. Какие еще разъяснения здесь нужны?

– Но Буффарини, надеюсь, не работал на английскую разведку или разведку американцев?

– Прямых доказательств такого сотрудничества у меня пока что нет.

– Значит, не сотрудничал, – поспешила облегчённо вздохнуть Кларета. – Вы правы: я действительно время от времени информировала заместителя министра внутренних дел. Но поверьте, делала это исключительно в интересах самого Муссолини.

– В каких таких интересах дуче вы действовали, донося обо всех его действиях министерскому чиновнику?! – изумился Скорцени.

– В интересах его безопасности. Зная о тех или иных планах и намерениях Бенито, в министерстве могли вовремя принимать нужные меры для обеспечения его безопасности.

– И вас сумели убедить в этом? – расхохотался Скорцени, да так, что люстра в комнате замузицировала, как расстроенный орган.

– Так мне было сказано.

– Вам что – действительно сумели внушить, что шпионаж за дуче – в интересах его безопасности?!

– Разве это не так? – по тому, насколько простодушно Кларета спросила об этом, Скорцени определил, что она не притворяется. Всё так и произошло – сумели убедить.

– Ладно, синьора Петаччи, не стану разочаровывать вас. А что касается ваших доносов, то пусть синьор Муссолини сам разбирается с вами.

– Надеюсь, пока что вы не говорили с ним на эту тему?

– Разве что меня сумели бы убедить, что убийственный донос на вас послужит вашей же безопасности, – саркастически осклабился Скорцени.

– Безжалостный вы человек, штурмбаннфюрер.

– Завтра же этот безжалостный человек покидает ставку дуче и отправляется в Германию. У меня и в мыслях не было оставаться в вашей благословенной Богом и великим дуче республике. Даже если бы мне присвоили здесь чин фельдмаршала и предложили прокатиться по Риму в коляске триумфатора. Я достаточно убедительно развеиваю ваши подозрения?

– А как же Корсика? – вдруг решительно сменила тему Кларета, заставив Скорцени замереть с приоткрытым ртом.

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу, как при игре «Кто моргнет первым?».

«Неужели ей стало известно об операции «Бристольская дева»^[9]? – не поверил этому намёку дученаложницы Отто Скорцени. – Откуда ей знать об организации поисков сокровищ Роммеля?!»

13

– Как оказалось, это пришли к вам, наш генерал Бургдорф.

– Я никого не ждал, – проворчал адъютант фюрера, недовольный тем, что кто-то осмелился прервать его любовные игры с «Двухнедельной Генеральшей».

– Увы, гости бывают и незваными. – За спиной Альбины Крайдер стоял мужчина лет пятидесяти, в черном, небрежно обвисающем костюме, необыкновенно высокий и тощий. И с таким же – сверхскорбным лицом агента похоронного бюро.

– Незваных нужно расстреливать прямо на пороге. Однако вас это пока что не касается, поэтому проходите, кто бы вы ни были.

Он ожидал, что вошедший представится, но тот спокойно отстранил вдову, прошёл в комнату Бургдорфа и закрыл за собой дверь перед самым носом Альбины.

– Что, собственно, происходит? – откинулся в кресле генерал, так и не поднявшись навстречу гостю.

– На людях я появляюсь редко, но там, где я всё же появляюсь, обычно уже ничего не происходит.

– Это кому же удалось вас в этом убедить? – язвительно поинтересовался адъютант фюрера.

– Напротив, это я сумел убедить в этом всех остальных.

– Тогда кто вы?

– Важно не то, как меня зовут, а то, откуда я. Как вы уже могли догадаться, из гестапо. По личному приказу… Впрочем, это уже не имеет значения. Я специалист, – пришелец оглянулся на дверь и, слегка приглушив голос, уточнил: – специалист по ампулам.

– Специалист по чему?

– По ампулам. – «Черный человек», как назвал его про себя генерал, полез во внутренний карман пиджака, достал кожаный мешочек, прикреплённый к подкладке золотистой цепочкой, и извлёк из него небольшую, продолговатую, похожую на леденец, ампулку.

– Это для меня? – спазматически сжалось горло генерала.

– Разве не вы генерал Бургдорф?

– Что неоспоримо.

– Адъютант фюрера?

– Что еще более неоспоримо.

– Тогда это вам. Как приказано. Совершенно новый состав. – Черный человек приподнял ампулу на уровень глаз и зажал её между большим и указательным пальцем, словно ювелир – бриллиант на сорок каратов. – То есть в основе яда всё тот же веками испытанный цианистый калий, однако с некоторыми примесями, дарящими малиновый привкус.

– Какой-какой привкус?!

– Ну, такой, специфический, как бы малиновый… – неуверенно принялся объяснять гестаповец.

– Почему… малиновый, – пробормотал Бургдорф, – если он должен быть малиново-жасминным?

– Чем вас не устраивает малиновый, господин генерал?! – искренне возмутился специалист по ампулам. – Что за странная привередливость? И потом, яд, как известно, изобретают не для гурманов.

– Не знаю, не знаю. Но сказано было, что основным признаком нового яда является малиново-жасминный привкус.

– Да плевать мне на такие тонкости! Тоже мне придумали: «малиново-жасминный»! Дегустаторы чёртовы! Какая разница? По-моему, вполне деликатный вкус.

– Даже де-ли-кат-ный?

– И мгновенная, почти без мучений, смерть. Плюс весьма проблематичный диагноз при вскрытии. Особенно в провинциальной больнице, где нет соответствующей лаборатории. «Да ведь это же не для тебя, а для Роммеля, – только сейчас пришёл в себя Бургдорф. – Пока что – для Роммеля. Тебе же подсунут первую попавшуюся, безо всякого там малиново-жасминного привкуса».

– Кстати, вы знаете, для кого именно предназначается эта ваша ампула?

Черный Человек замялся, и впервые на его лице появилось нечто такое, что свидетельствовало о попытке осмыслить происходящее.

– До этой минуты я считал, что для вас, господин генерал.

– Что?! Вы всё же принесли эту ампулу для меня?

– Я так считал. Но теперь понял, что ошибался. Впрочем, у нас в лаборатории не принято интересоваться именем потребителя. Вам как адъютанту фюрера могу сказать только, что приказано изготовить две таких ампулы.

– И кто же этот второй «счастливчик»?

– Я ведь и первого пока что не знаю.

– Вам его лучше не знать.

Брови Чёрного Человека медленно поползли вверх. По движению его губ Бургдорф уловил, что тот порывается произнести имя предполагаемого «потребителя», но так и не решается. Бургдорфу показалось, что гестаповец хотел назвать имя рейхсфюрера СС, однако вымолвить его так и не сумел.

В их разговор вклинился гул авиационных моторов и пальба расположенной неподалеку зенитной батареи. Однако прислушивались к ним генерал и гестаповец без страха и даже без любопытства, слишком уж привычными стали налёты вражеской авиации. Тем более что на сей раз самолёты прошли стороной, обходя этот неплохо прикрытый с земли пригород Берлина.

– Однако вернемся к ампуле, – решил алхимик из гестапо завершить свой инструктаж, как только бомбардировщики стали удаляться. – Раскусывается она легко, с первого раза, а парализует почти мгновенно, – расхваливал он свой замогильный товар. – Оболочка здесь из особого стекла, которое прорывается, точнее, прокусывается, а не рассыпается на мелкие осколки. Такую ампулу легко обнаружить, чтобы удалить, не оставляя никаких следов отравления. С мелкими осколками, как вы понимаете, всё намного сложнее.

– И никаких других ощущений, кроме малинового привкуса? – спросил генерал с любопытством висельника, интересующегося у своего палача надёжностью верёвки.

– Никаких. Кстати, вы правы, один из подопытных самоубийц действительно определил этот привкус как малиново-жасминный. Как я потом выяснил, до войны он был дегустатором французских духов.

– Теперь понятно: возражая против «жасминности» привкуса, вам хотелось уйти от воспоминаний об этом французе, дегустаторе духов?

Гестаповец слегка замялся и, пожав плечами, ответил:

– Человек, раскусывающий ампулу, начинённую цианистым калием, вряд ли станет вдаваться в подобные вкусовые изыски. Но если нашим потребителем решитесь стать лично вы…

– …То уж для меня вы по-дружески постараетесь.

– По особому заказу. Хотя торопиться не советую…

– Нетрудно предположить, – резко прервал его Бургдорф, не желая прислушиваться к его советам, – что самоубийце будет не до вкуса и запахов яда.

Почувствовав, что генерал так и не решится взять с его ладони ампулу, гестаповец из «Особой химической лаборатории Мюллера» осторожно, словно крупицу золота, положил своё детище на стол и, щелкнув каблуками, молча вышел из комнаты. Не забыв при этом вновь закрыть за собой дверь.

14

– Так почему вдруг вы упомянули Корсику, синьора Петаччи? – как бы игриво, ненавязчиво поинтересовался Скорцени. – Разве с этим островом у вас связаны некие романтические воспоминания?

Опять несколько мгновений выжидающего молчания.

– Связаны, да только не мои. И не столько воспоминания, сколько блистательные грёзы. Мне стало известно, что Муссолини намерен еще раз встретиться с вами. С глазу на глаз. И собирается уже более решительно предложить вам остаться здесь. Пусть даже, для начала, при штабе генерала Вольфа. Кстати, генерал СС Вольф не возражает.

– Исключено, – буквально прорычал Скорцени своим камнедробильным басом.

– Тем не менее, сегодня он говорил по этому поводу с «Вольфшанце».

– Муссолини или Вольф?

– Муссолини, естественно. Подробностей не знаю, но ясно, что речь шла о вас.

«Об операции «Бристольская дева» обергруппенфюреру ничего не известно, – лихорадочно соображал Скорцени. – Во всяком случае, на первом этапе, на этапе самих поисков, он не должен был знать о ней. Тогда откуда утечка информации?».

Еще раз прислушайтесь к доброму совету, синьора Петаччи, смените своих информаторов. Что же касается упомянутого вами разговора Муссолини, только не с Вольфшанце», а с Берлином, то по моей просьбе он договорился с Кальтенбруннером о том, что мне будет предоставлено еще несколько суток для небольшой развлекательной поездки.

– На Корсику, – игриво повела бедрами итальянка. – Обожаю этот остров, ведь это родина Бонапарта.

– Правда, звонить должен был не сам дуче, а кто-то из адъютантов или секретарей.

– Якобы для того, чтобы оставить вас при ставке дуче. Но это так, для дезинформации противника. На самом же деле вас, как никогда раньше, тянет на Корсику, обер-диверсант рейха, туда, поближе… Впрочем, чувствую, что к серьезному разговору на эту тему вы пока что не готовы, – сжалилась над ним Кларета. – Поэтому вернёмся к дуче. Вы согласны со мной? – потянулась через стол Кларета, примирительно прикасаясь пальцами к его руке. Это был жест мольбы.

– В чём?

– В том, что у Италии должен быть один «герой нации». Только один. И этим героем навсегда должен остаться дуче Муссолини.

– А почему вас вдруг так заклинило на его героизме, Кларета? Что происходит?!

– Видите ли, сейчас, когда мы оказались вне стен Рима, приходится учитывать буквально всё, любое обстоятельство, на которое в былые времена, возможно, никто и не обратил бы внимания. Теперь же мы, по существу, являемся изгнанниками Рима. – Женщина вновь притронулась кончиками пальцев к руке штурмбаннфюрера, в которой он держал рюмку с коньяком, и грустно, с извиняющимся видом, улыбнулась.

– Но и в Риме кое-кто тоже чувствует себя изгнанником.

– Уже нет, – решительно и жестко возразила Кларета. —Ситуация изменилась. Теперь те, в Риме, чувствуют себя в седле, так что мы свое время упустили. Хотя поначалу, когда дуче только вернулся в Италию после побега из горнолыжного отеля «Кампо Императоре», при дворе короля царило полное смятение. Время настолько упущено, штурмбаннфюрер, что теперь уже мы вынуждены говорить самим себе правду.

Кларета поднялась, и Скорцени направился вслед за ней, чтобы проводить. Однако у двери, ведущей в гостиную, женщина так резко и неожиданно остановилась, что чуть было не уткнулась в грудь Отто.

– Только ради бога, не увлекайтесь, Скорцени! – страх, с которым она взмолилась об этом, не мог быть поддельным. – Вы же понимаете, что здесь это ни к чему не приведет, – почти шепотом доверилась она гостю. Здесь – ни к чему. Конечно, можно было бы рискнуть…

– Можно было бы?

– А что – нет? У наших офицеров это называется: «Походный вариант»… Когда они предаются ласкам с женщинами при любых возможных условиях. У вас это называется по-иному? – Не ожидая ответа, женщина вновь сдержанно улыбнулась и едва заметным движением провела пальцами по его руке.

– Походная любовь везде называется походной.

«Кажется, она у меня доиграется! – мелькнуло в возбужденном сознании Скорцени. – Это будет один из самых походных, прямо таки маршевых вариантов…».

– К тому же опасность исходит не только от Муссолини. Мне известно, какие чувства испытывает к вам княгиня Сардони.

Скорцени наткнулся на её слова, как на копье телохранителя, и замер. Кларета заметила это, реакция мужчины явно импонировала ей.

– Княгиня Сардони?

– Мария-Виктория, – с кокетливым ехидством подтвердила наложница несостоявшегося властелина мира. Но при этом игриво скосила глазки, давая понять, что с её стороны тайна сия разглашению не подлежит.

– А что, собственно, вам известно о княгине Сардони? – насторожился штурмбаннфюрер.

– Всё, – победно развела руками Кларета, с озорным триумфом взирая на поверженного диверсанта. – Абсолютно всё! Даже то, что княгиня, с которой вы сдружились еще во время операции по похищению Муссолини и с которой вместе готовили похищение папы римского, уже знает о вашем появлении здесь и очень надеется, что я сумею уговорить вас навестить виллу «Орнезия».

– Так это вы должны уговорить меня встретиться с княгиней Сардони?! – интрига, которая по всем канонам подобных встреч уже, казалось, давно исчерпала себя, теперь вдруг приобретала новый виток и совершенно иной сюжет.

– О том, каким несносным грубияном вы способны представать перед женщинами, княгиня мне уже поведала. Не пытайтесь выглядеть еще ужаснее.

– Она никогда не говорила, что дружна с вами. Хотя любая другая не удержалась бы, чтобы не похвастаться таким знакомством.

– Любая другая – да. Но не княгиня… – повертела головой Кларета. – Эта способна молчать.

– Уж не она ли исполняла роль связной между вами и заместителем министра внутренних дел?

– Наконец-то!

– О чем вы?

– Просто я давно ждала этого вопроса. Вы ведь спросили искренне?

– А как еще можно спрашивать о таком?

– Теперь я уверена, что это не княгиня Сардони выдала мою тайну.

– Какую еще тайну? – рассеянно спросил обер-диверсант рейха.

– Относительно информации, связанной с Муссолини.

– Не она, конечно. Да и виделись мы с ней давно. У меня появились более надёжные источники. Остальное вам известно.

– А вот мне она рассказала всё. Ну, почти всё, – тотчас же исправила свою оплошность Кларета. – Кое-что я, правда, узнала не по её воле.

– Что и заставило затем княгиню разоткровенничаться с вами. То есть вы сумели принудить её к этому.

– Вот видите, а вы ни с того ни с сего напали на меня: «Замените своих информаторов! Замените информаторов!». Оказывается, они тоже кое-чего стоят.

– Наше величие в непобедимости наших врагов. В непобедимости… побеждаемых нами врагов.

– Фюрер любит такие высказывания.

– Ничего подобного. «Наше величие – в непобедимости наших врагов!» – отныне это мой родовой девиз.

* * *

– Кто это приходил к вам, наш генерал? – возникла в проёме двери Альбина, как только провела гостя.

– Бывший сослуживец. Решил проведать.

– «Бывший сослуживец» из гестапо, решивший проведать, чтобы любезно вручить вам ампулу с ядом, – почти злорадно прокомментировала «Двухнедельная Генеральша».

– О чем это вы, фрау Крайдер?!

– Я была в коморке, что за стеной, с которой начинается чёрный ход. За этой хилой стенкой слышимость лучше, чем если бы я была рядом с вами, в комнате.

– Вот оно что, – вяло отреагировал Бургдорф, прекрасно понимая, что это уже не первый случай подслушивания. – Зря вы так рисковали. Представляете, что было бы, если бы гестаповец заподозрил вас в подслушивании? Если бы он изобличил вас?

– Он, естественно, негодовал бы, но вы-то за меня вступились бы, наш генерал Бургдорф.

– Вот оно, коварство женщины.

– Оказывается, вы уже дослужились до того, что к вам на дом доставляют ампулы с ядом, – не стала Альбина обсуждать с ним извечную легенду о непостижимом коварстве женщины.

– Ни о какой ампуле вы только что не слышали, фрау Крайдер, – смертельно побледнел адъютант фюрера. – А если случайно услышали, то сразу же забыли о ней.

– Не раньше, чем сумею убедиться, что она предназначена не для вас.

– Не для меня, естественно. А почему вы спрашиваете? Только что вы утверждали, что прекрасно слышали весь разговор.

– Преувеличивала. К тому же помешал налёт авиации, которой я всё ещё панически боюсь.

– Но теперь вы знаете, что смерть от яда меня не прельщает, – нервно заверил её Бургдорф. Еще несколько минут назад ему не хотелось выпускать из своих рук талию этой женщины, а теперь не мог дождаться, когда она исчезнет с глаз.

– Я действительно могу верить вам? – взволнованно, едва слышно, спросила Альбина.

– Кто заставляет вас верить или не верить? И вообще, причем здесь вы?

– Странный вопрос, наш генерал Бургдорф.

– Опасаетесь, что труп придётся выносить из вашего дома, со всеми неминуемыми хлопотами по поводу похорон? Успокойтесь, всё равно я раскусил бы эту ампулу вне вашей усадьбы.

– Я опасаюсь вовсе не этого, наш генерал, – вдова всё еще держалась довольно воинственно, и генерала это настораживало. – И не советую разговаривать со мной, как с деревенской домработницей. Кстати, в своём министерстве я ведаю секретной частью.

– Вот уж не смел бы предположить…

– Потому и ведаю, что не смеете даже предположить нечто подобное. И ещё должна предупредить: вы не знали о моей должности до сих пор, не должны знать и впредь.

Бургдорф конвульсивно глотнул воздух, словно только что вырвался из удавки, и, взяв ампулу, осторожно опустил её в нагрудный карман своего кителя.

«Малиново-жасминный привкус, видите ли! Вот, оказывается, каковым будет привкус почётной смерти героя Африки, народного маршала, а также кавалера Рыцарского креста и всех прочих высших наград рейха! Пусть попробует после этого не воспользоваться трудами специалистов из «Особой химической лаборатории Мюллера»! И ничего, что для облагораживания привкуса понадобилось испытывать примесь к цианистому калию на дегустаторе французских духов! Специалист может погибнуть, главное, чтобы зря не погиб его талант».

– Значит, вы не знаете в точности, кому предназначается эта ампула, наш генерал Бургдорф?

– Не смотрите на меня такими испуганными глазами, фрау Крайдер. Когда ампулу вручают тому, кто на неё обречён, его заставляют раскусить, так сказать, в присутствии вестника смерти…

– Скажите уж «палача».

– Не ожесточайтесь, Альбина. Не забывайте, что все мы находимся на войне. Присутствие же вестника смерти необходимо для того, чтобы он мог окончательно удостовериться и со спокойной совестью доложить командованию о выполнении задания.

– Так объяснил этот гестаповец? Очевидно, этот момент я тоже прослушала.

– Ему ничего и не нужно было объяснять. Такова традиция.

– Я не слышала о таковой, – простодушно призналась вдова «двухнедельного». – Кто же тогда удостоен такой чести?

– Для меня важно знать, что вам, Альбина, очень не хочется, чтобы ампула предназначалась для меня.

Крайдер широким мужским шагом прошлась по комнате. Остановившись у столика, налила себе в рюмку коньяку и, лишь сделав пару небольших глотков, стоя спиной к Вильгельму, произнесла: