Осады и штурмы Северной войны 1700–1721 гг

В другом эпизоде у Адлерфельда описан результат, которого и добивались осажденные своими частыми вылазками, – деморализация работников в траншеях: «Двадцать седьмого [мая, шв. ст. – Б. М.] комендант Полтавы сделал вылазку на работников в наших траншеях и прогнал их назад к позиициям Далекарлийского полка, где были убиты лейтенант этого полка, несколько солдат и запорожцев; но как только полк выступил на помощь работникам, неприятель спешно ретировался с некоторой потерей убитыми и ранеными. Запорожцы, которые до сих пор исправно служили в траншеях, вернулись обратно, но были отныне подавлены» ^[446]. Месяцем позже, за несколько дней до генерального сражения генерал-квартирмейстер Гилленкрок продолжал вести атаку на город и с трудом заставлял запорожцев работать; они неохотно шли в траншеи, жаловались, что на работы всегда отправляют их, а не шведов, и говорили, что они не рабы шведам ^[447].

Размеры русских вылазок из Полтавы, упоминаемые в Дневнике, говорят о том, что комендант Келин не применял проповедовавшуюся Вобаном и другими авторами практику малых вылазок. Большую численность выходящих из крепости отрядов отмечали и шведы: «Около полудня [16 июня, шв. ст. – Б. М.] неприятель сделал вылазку с 12 сотнями человек или около того, и яростно атаковал нас в наших апрошах; однако полк, который тогда располагался в траншеях, скоро заставил их отступить».^[448] Приведенная выше численность в 1200 солдат вполне согласуется с неоднократными упоминаниями в Дневнике вылазок по 1000 и 1500 человек. Впрочем, в случае с вылазкой бригадира Головина шведы преувеличили ее численность ровно вдвое.

О характере боя во время вылазок говорят лишь отрывочные упоминания. Об огневом бое можно получить представление из короткого описания у Адлерфельда: «Эти войска [два батальона русских, которые вышли на вылазку для атаки шведского редута. – Б. М.] дали залп из мушкетов по шведскому караулу в редуте, а караул ответил огнем таким же образом и принудил их вернуться к своим окопам» ^[449]. Вполне вероятно, что при длительной перестрелке в траншеях велся беспорядочный огонь, но судя по вышеприведенному отрывку, обе стороны стреляли залпами. Холодное оружие – штыки и шпаги – также активно применялись в вылазках, по крайней мере заколотые в траншеях неприятельские солдаты упоминаются нередко. Так, шведский очевидец наблюдал перебитое в траншее прикрытие под командой сержанта: «Этот сержант защищался до последнего, пока не был проколот русским штыком. Он все же уцепился за мушкет, выдернул его у русского, но тут же и умер, удерживая обеими руками ружье с воткнутым в него штыком» ^[450]. Крман упоминает, что во время вылазки 15 июля (н. ст.) полтавские защитники подожгли шведские позиции с помощью сосудов со смолой ^[451].

При обороне Кексгольма в 1710 г. шведский комендант Штерншанц прибегал к частым вылазкам небольшими силами. При этом он инструктировал командированных на вылазку, чтобы они стремительно атаковали русских в апрошах с обнаженными шпагами; однако солдаты вступали с осаждающими в перестрелку и эффект внезапности терялся – такая ситуация повторялась в боях 14 и 19 июля (шв. ст.). Причем во второй раз сам комендант следил за вылазкой пятнадцати человек со стены и, разозлившись на открывших стрельбу солдат, под огнем русских выбежал из крепости и пробовал увлечь людей в решительную атаку. 10 августа в бою за передовой пост Штерншанц лично с мушкетом в руках подавал пример подчиненным. В ходе вылазок 11–14 августа солдаты кексгольмского гарнизона группами по 3 человека поджигали русские апроши с помощью пехкранцев – просмоленных венков. Так, 11 августа сгорело 20 «рут» (74 м) траншеи, а поскольку она была составлена из туров, осаждающие сами убрали несколько туров из линии траншеи и огонь дальше не пошел. 13 августа с равелина на русскую траншею скатили зажженную бочку со смолой, что помешало ночным работам осаждающих. Горючие предметы использовались и как средство осветить осадные работы: 17 августа лодку, нагруженную зажженными просмоленными дровами, спустили на якоре вниз по реке, чтобы в темноте лучше разглядеть происходящее у осаждающих.^[452]

Артиллерия задачи артиллерии осаждающего

Артиллерия осаждающего в ходе осады решала три основные задачи: подавить защитников на стенах, сделать проход (брешь) в стене, нанести потери живой силе и разрушения постройкам за стенами. Последнюю задачу решали бомбардированием – обстрелом города бомбами навесным огнем из мортир: «тем сбивает неприятель домы в городе долой, пожигает воинския и к живности потребныя припасы, розбивает людей, так что ни работати, ни битися не возмогут»^[453] этому этапу осады ниже мы посвятим особый раздел.

Когда осаждающий занимал выгодные позиции для осадных батарей, то участь защитников была предрешена: «Собьет он пушками своими осадных людей, пушки с валов их в несколко дней долой сломает, також и грудную их оборону с валов в ров, и згонит осажденных пехоту из тоя долой» – так Боргсдорф живописал последствия артобстрела для обороняющихся на стенах^[454]. Все эти разрушения производились ядрами (монолитными чугунными шарами), и их действие зависело от того, под каким углом и с какой силой они были выпущены из пушек. Снаряд, выпущенный полным пороховым зарядом, имел высокую скорость, поэтому часто, поразив одну цель, он пролетал дальше или, попав в вал, глубоко зарывался и оставался в его толще. Осаждающему же было выгодно, чтобы одно ядро поразило как можно больше целей, поэтому Вобан предложил применять т. н. рикошетный огонь, описанный в главе «О делании батарей». Во-первых, этот огонь направлялся не перпендикулярно к линии крепостных валов, а по касательной. При таком анфиладном (т. е. продольном) выстреле ядро, пролетая над валом, могло попасть в нескольких человек, стоящих рядом. Во-вторых, выстрел с небольшим и не сильно прибитым пороховым зарядом посылал ядро с небольшой скоростью, и оно не вгрызалось в первую попавшуюся поверхность, но отскакивало и рикошетом могло поразить последовательно не одну цель. Сбивать пушки с валов Вобан рекомендовал полными зарядами, но дальше было необходимо очистить валы от стрелков навесными выстрелами, следя за тем, чтобы ядра «збивали корзины или земляные мешки с бруствера долой, которыми стоящие салдаты на валу во время своей пальбы закрываются»^[455]. Сбив прикрытие стрелков, ядро летело дальше над валом, неоднократно отскакивая от стен и земли. Выстреленное неполным зарядом, ядро имело сравнительно малую скорость, но этой скорости, помноженной на массу тяжелого чугунного шара, вполне хватало, чтобы калечить людей и корежить их оружие. Такие выстрелы почти не имели отдачи, поэтому единожды пристрелянное орудие могло долго вести огонь в одну и ту же точку. Тем же образом можно было очищать от солдат осажденного ров, крытый путь, куртины и фланки бастионов ^[456].

Рикошетные выстрелы были одним из существенных нововведений Вобана в искусстве осады, великий французский инженер писал, что они «вновь учреждены, и о их свойствах по ныне недовольно известно было»^[457]. Мы не обнаружили указаний на то, что рикошетный огонь применялся артиллеристами Петра. Даже в Западной Европе при жизни Вобана этот способ так и не получил широкого признания и распространения. Американский исследователь осад Войны за испанское наследство 1702–1712 гг. Дж. Оствальд, изучив тысячи документов, обнаружил лишь единичные упоминания рикошетного огня; у союзников он встречается совсем редко, у французов чуть чаще, но в целом можно заключить, что в начале XVIII века этот прием еще не стал обязательным элементом осадной тактики^[458]. Также отмечено, что «искуссный» подход Вобана был ориентирован на решение задач ограниченными, в т. ч. артиллерийскими ресурсами; но к 1700 г. осаждающие предпочитали стягивать под крепость огромный (по меркам первой половины XVIII века) осадный парк, и с его помощью быстро и без особых изысков проламывать любые оборонительные сооружения – такой подход ассоциировался с именем Кегорна^[459].

Помимо пушек, для «очищения» валов от защитников использовались мортиры разных размеров. На рубеже веков для обстрела укреплений с близкого расстояния стали популярны малые мортиры, переносимые всего двумя бомбардирами (т. н. Кегорновы мортиры). Вобан признавал, что из таких мортир можно «великое множество гранат бросать», однако считал, что эффект от этих орудий невелик, а их обслуживание требует слишком много людей и материалов. Вместо малых мортир своего голландского соперника инженера Кегорна, Вобан отдавал предпочтение большим мортирам, стрелявшим бомбами и камнями^[460]. Камнемет (pierriere, фр.) представлял собой мортиру большого калибра, которая выстреливала корзину с камнями; они разлетались и градом сыпались на позиции защитников.

Про делание бреши осаждающим Боргсдорф писал: «Он собьет стены, башни и валы, и сочинит тако безопасно приступление свое к крепости, и в пред уготовит себе путь к скорому взятью» ^[461]. Батареи для делания брешей в крепостных стенах Вобан советовал устанавливать на гласисе, вблизи от крытого пути; если сначала было необходимо разбить внешнее укрепление (полумесяц), то потом, чтобы делать брешь в фасах атакуемого бастиона, батареи следовало немного переносить вправо или влево; даже после пробития бреши пушки следовало оставить на позиции для очищения готовой бреши, т. е. чтобы не дать осажденным исправить разрушения ^[462]. Сен-Реми писал, что для одной бреши нужно построить три батареи: «Для учинения пролома делают три батареи в разных местах, которые имеют за цель один фас верка с тою разностию, что одна из них бьет по тому фасу прямою линеею, а две другие батареи бьют в кось с двух сторон того фасу; от чего чинится сие, что всякой такой выстрел разрушает и валит вскоре стену того верка» ^[463]. Подробное описание эффективного способа сделать брешь мы находим у британского автора середины XVIII в. Дж. Мюллера.

«Манера делания бреши состоит в том, чтобы сначала стрелять как можно ниже и направлять орудия, чтобы они попадали по горизонтальной линии рядом друг с другом; если стрелять одновременно, а не по очереди, это будет иметь больший эффект. Причина для стрельбы по низу заключается в том, что если стену подрезать снизу горизонтальной линией, верхняя часть стены обвалится вся и сразу; если же сначала сбивать стену в верхней ее части, то обломки завалят нижнюю часть и не позволят ее пробить, без чего брешь будет бесполезна. Когда стена сбита, будет полезно бросать в землю [крепостная стена представляет собой земляной вал с каменными одеждами. – Б. М.] бомбы, поскольку они производят такое же действие, как небольшие мины, а ядра всего лишь делают дыры своего размера и без особого эффекта».^[464]

Хотя цитируемый труд Мюллера появился позднее описываемого нами периода, логичность и оправданность такого способа была известна (должна была быть известна) и артиллеристам Петровского времени. Схожие рекомендации можно найти у артиллериста-современника Петровской эпохи Э. Брауна ^[465]; Вобан тоже писал, что целиться нужно ниже и тогда стена обвалится скорее ^[466]. Однако судя по всему, русские артиллеристы не следовали этим правилам в ходе осады Нотебурга. Бреши там были пробиты слишком высоко от основания стен и оказались бесполезны для штурма – лестницы не доставали до нижнего края пролома на полторы сажени, и солдаты никак не могли взойти на стены ^[467].

Помимо пушек и мортир, обстреливать бреши можно было также гаубицами, которые позволяли вести огонь бомбами и зажигательными снарядами (как мортиры), но пологой траекторией (как пушки). Рассуждая о преимуществах гаубиц, Сен-Реми писал, что граната, выпущенная из гаубицы, войдет в земляную толщу стены и там взорвется, чем разрушит укрепление быстрее и эффективнее, нежели пушечные ядра. Также, пристреляв гаубицу к пролому днем, ночью из нее можно стрелять осветительными снарядами («каркасами»), чтобы освещать цель для пушек: «Сим способом помешают неприятелям проломы свои починивать, что они свободно делают, когда их ночью не безпокоят, и не видят» ^[468]. Вобан, впрочем, вместо голландских гаубиц («обусов») предпочитал использовать большие пушки и мортиры ^[469].

Позиции артиллерии

Место расположения осадных батарей и оборудование позиции под них были критически важны для успешной осады. Вобан писал, что, по мнению большинства артиллерийских офицеров его времени, батареи следовало закладывать одновременно с открытием траншей. Однако сам Вобан считал это бессмысленным, т. к. траншеи открывались слишком далеко от крепостных стен, и орудие, установленное на рубеже 500–600 туазов, «брустверу никакого вреда учинить не может, да и редко попадает, разве ненарочно»^[470]. Поэтому батареи он рекомендовал закладывать на первой или второй параллелях, и располагать их таким образом, чтобы не менять позицию в продолжение всей осады ^[471].

В своих «Поверенных правилах» Боргсдорф прямо указывал, что первые пушечные батареи – для подавления артиллерии осажденных – надо закладывать на расстоянии 120 прутов ^[472] (рейландская рута или «прут» составляет 12 футов и равна 3,766 м); а мортирные кетели – на расстоянии 200 прутов (для стрельбы бомбами), 100 (для стрельбы зажигательными снарядами) от крепости, а также на гласисе (для стрельбы гранатами и камнями) ^[473].

Критерием мастерства инженера в осадном искусстве было его умение организовать осаду так, чтобы принудить крепость к сдаче с как можно меньшим переносом батарей с места на место – несмотря на наличие внешних укреплений, которые надо было преодолевать одно за другим. Русской армией осады часто проводились по простейшему сценарию, который Ласковский описал так: «Русские, в продолжение всей Северной войны, постоянно держались своего способа атаки, а именно: по достижении места расположения батарей они тотчас строили пушечные и мортирные батареи, и первыми разрушали, сколько могли, крепостные стены, а вторыми – обращали внутренность крепости в одну общую развалину; если же при этом осажденный не соглашался на сдачу, то, с помощью лестниц, делали приступ» ^[474]. К бомбардированию мы обратимся ниже, а здесь стоит отметить, что пушечные и мортирные батареи, как правило, устанавливались единожды и редко переносились (как, например, под Дерптом). По возможности, их сооружали на противоположном берегу водной преграды (как это было под Мариенбургом, Нотебургом, Ниеншанцем, Нарвой в 1704 г., Выборгом в 1710 г., Ригой и Кексгольмом).

Орудия было необходимо обезопасить от огня осажденных и от их вылазок. Поэтому бруствер осадной батареи должен был выдерживать попадание ядер, а сама батарея должна была представлять собой полевое укрепление, недоступное для штурма. В первую очередь батареи охранялись пехотным прикрытием; Боргсдорф советовал ставить к батареям «сторожи» по 50 человек или больше, которые защитили бы пушки и пушкарей, в случае если «осадные люди восхотели пушки загвоздить, колеса разсечь, станки и запас воинский зжечь»^[475].

Фюссли, Йоханн Мелхиор (Fiissli, Johann Melchior) (1677–1736).

Мортирная батарея и бомбы. Цюрих, 1719.

Zentralbibliothek Zbrich

Кетель имеет ров и бруствер без амбразур, с тыла находятся пороховой магазин и место для снаряжения («начинения») бомб. Две мортиры стоят на помостах, а перед ними на бруствере видны вешки для наведения на цель. Из правого орудия стреляют «двумя огнями», т. е. одним пальником поджигают трубку бомбы, другим – запал мортиры. В миниатюрах по краям показаны бомба – пустая в разрезе и начиненная с фитилем, запальная трубка и зажигательный снаряд «каркас», который тоже бросали из мортир.

Чтобы надежно защищаться от неприятельской пехоты, батарея должна была иметь не только бруствер, но и ров перед ним. Работы следовало организовать так, чтобы земля, вырытая на месте рва, стала материалом для насыпания бруствера. Такой подход означал, что рабочие работали во рву без прикрытия от огня из крепости: «Ведаю я, что салдатам, заботно и трудно, когда они работают без закрытия; но батарея, которую делают таким манером, гораздо твердее есть, и теряют в ней в последовании осады меньше людей, нежели в той батарее, где бросают землю перед себя»^[476], – отмечал Сен-Реми.

Подробности возведения батарей описаны Вобаном в главе «О делании батарей». В первую очередь, платформы под пушки следовало сооружать на уровне земли либо несколькими футами выше, но никогда – ниже горизонта. Бруствер должен был быть толщиной три туаза и высотой как минимум один туаз. Его насыпали из земли, которую утрамбовывали и укрепляли несколькими рядами фашин, связанных между собой и прибитых к грунту кольями. На одну пушку отводили 18–20 футов по фронту.

В бруствере для орудий прорезались амбразуры (бойницы); они расширялись к верху и к наружной стороне батареи, а их стенки также укреплялись фашинами – чтобы земля не осыпалась от выстрелов. Когда пушка не стреляла, амбразуру закрывали от неприятеля толстыми фашинами или специальными деревянными дверцами (портьерами). Для того чтобы защитить артиллериста при наводке орудия, на ствол надевалась деревянная накладка (фрондемир) достаточной толщины, чтобы выдержать ружейную пулю ^[477]. При возведении земляных валов учитывали, что удар пушечного ядра могли остановить 12 футов, а мушкетную пулю – один фут хорошо утрамбованной земли ^[478].

Размер батареи и число амбразур зависели от поставленных задач и количества наличных орудий. К примеру, из военно-походного журнала Б. П. Шереметева мы знаем, что одна из построенных под Дерптом батарей была 40 саженей в длину, ее бруствер возвышался на 1 сажень, имел толщину 1½ сажени, и в нем было «прочищено» 13 бойниц ^[479]. Постройку батарей осажденные наблюдали из крепости и стремились разглядеть их силу. Так, судя по шведскому журналу обороны Нарвы 1704 г., гарнизону «видно было, как осаждавший составлял свои батареи из больших туров и в продолжение ночи сильно работал; можно было насчитать в одной батарее 13, а в другой 7 прикрытых отверстий».

Поскольку осады велись долго и пушкам предстояло подолгу стоять на одном месте, батареи должны были выдерживать непогоду и вес орудий, ведь дожди размягчали землю, а тяжелые лафеты и колеса превращали ее в вязкую грязь. Под каждое орудие сооружался помост («мост», «мостки», «платформа»), чтобы от отдачи и накатывания оно не зарывалось в грунт. Помимо этого, стоящую на ровной поверхности пушку легче наводить. Платформа должна была выдерживать вес орудия; для этого за бруствером выкладывались и крепились к земле колышками 5–6 толстых деревянных брусьев, пространство между ними заполнялось плотно прибитой землей, а поперек брусьев клали настил из досок в два с половиной дюйма толщиной. Платформа имела вид трапеции, сужающейся от тыла к фронту, и была длиной до 20 футов, шириной тыльной части 13½ и передней – 7½ футов. Чтобы пушка сама накатывалась к амбразуре после заряжания, платформу делали с уклоном к передней части. Постройка батареи требовала работы в течение двух дней и одной ночи, и только когда все было готово, на нее ставили пушки^[480]. Сильно укрепленные позиции артиллерии осаждающих были необходимы для защиты от ядер и бомб из крепости. Сен-Реми предостерегал осаждающих от стремления возвести батареи и открыть огонь как можно скорее – в таких случаях брустверы оказывались слишком слабыми: «Множество худых батарей, которые сделаны были при некоторых осаженных городах, от коль пушечные ядра проходили сквозь эполемент оных батарей, погубили много людей, и случилось сие несчастие только от недовольного времени, которое на батарейную работу дают» ^[481].

Мортирные батареи в петровских документах чаще всего называются «кетелями» и «кесселями». В «Поверенных правилах» Боргсдорфа употребляется слово «котел» – именно так переводится немецкое Kessel. Оборудованная позиция для мортир действительно напоминала котел – углубление в земле. Если о количестве пушек на батарее можно было узнать по числу амбразур, то мортиры таким образом подсчитать было невозможно, т. к. кетели амбразур не имели (мортиры вели навесной огонь). И снова все нюансы строительства кетелей мы узнаем от Вобана, из главы 20 «О мортирных батареях к бросанию бомб». Расстояние между мортирами на батарее предписывалось в 15–16 футов. Платформу под мортиры следовало углублять в землю на два или три фута; в отличие от пушечной, она представляла собой квадрат стороной 10–12 футов. Строили мортирные помосты так же – из толстых деревянных брусьев, досок и утрамбованной земли. По периметру лежащего на платформе лафета приколачивался брус, который не давал мортире отскакивать при отдаче. Поодаль от батареи Вобан советовал делать ямы для хранения пороха и снаряженных бомб ^[482]. Поскольку у мортирных батарей не было амбразур и бомбардиры не имели прямого вида на цель, за пределы батареи направлялся наблюдатель, а на гребне бруствера устанавливали ряд колышков, по которым мортиры наводили^[483].

Устройство батарей было важным этапом в ходе осады, поэтому журналы тщательно фиксируют, в какой день было начато или закончено строительство и сколько орудий установлено. В европейской военной традиции, по крайней мере во Франции, за установку орудий на батареи командующий артиллерией, а также непосредственно обслуживающие пушки офицеры и артиллеристы получали премиальные деньги^[484]. Однако о таком обычае в русской армии нам упоминаний не встретилось. Из приказов по армии во время второй нарвской осады видно, что солдаты от каждого батальона наряжались регулярно не только на рытье апрошей и в траншейный караул, но и для возведения батарей, строительства платформ и пороховых погребов ^[485].