Невеста палача

Глава 9

Прошлое…

Она хоть понимает, что творит, сука? Скромная, стыдливая, а яйца без наркоза выкручивает. Вначале думал – играет Савельева. Корчит из себя целку. А там все уже распечатано, и не по одному кругу опробовано. Нет. Реально гребаная девственница.

Выдернул из самой сердцевины гниющего логова, а внутри чистой оказалась. Проверил. Не брешет. А у самого вся кровь в болт ушла. Как подумал, что еще ни с кем, ни разу. На тело посмотрел. Поплыл. Красивая зараза. Ладная. Все при ней. Кожа нежная, тонкая. Соски – сам сок.

Я ее в ванную отправил, чтоб потом нормально отодрать. Чистую. А тут придурок залюбовался представлением. Долго был уверен, профессионалка спектакль разыгрывает. Несколько раз хотел подойти, нагнуть и засадить по самое горло. Сдержался. Не хочу без согласия. Не прет меня по сухому. Когда баба от боли корчится – не мое это.

А вот когда добровольно ноги раздвинет другое дело. Кайфа больше. Хотя изначально с Савельевой церемониться не думал. Все равно смертница.

А она меня своим стриптизом в агонии корчиться заставила. Адскую боль в яйцах тереть. Звонок ее спас. Не сдержался бы я. Тогда только болтом думал. Похоть разрывала меня на части. Даже в клетке такого не было. Спокойно мог без бабы обойтись. Да, хреново было. Но вполне терпимо. Меня другие вопросы куда больше накрывали. Как мразей казнить буду? Как долго сдыхать будет, тварь лживая? Как разорву ее на куски… за моего сына… за мою жизнь…

А тут забыл про все. Надо выдрать ее быстрее и забыть. Все что могу сделать для Савельевой – быструю, безболезненную смерть подарить.

Мобилу прижал к уху, а сам до сих пор ее соски, ее тугую дырку чувствую. Вывод: спермотоксикоз – вреден для мозга.

– Только не говори мне, что Савельева у тебя! – в трубке раздраженный голос Антона. А мне так по барабану его возмущения. Я хочу снова к ней. Залезть в ванную, и понеслась душа в рай.

– А если да, то что?

– Ты себе могилу выкопаешь, и меня за собой утянешь! Ты вообще понял, что учудил? – он на взводе. Беснуется.

– Нетелефонный базар. Встретимся, потолкуем, – отключаю вызов.

Не могу же признаться, что мозг расплавился. Обмяк я, одурел. На бабе чертовой помешался. Успокоиться надо. Мозг на место поставить. Аппарат в штанах усмирить.

Захожу в комнату. Боль в яйцах нестерпимая. Член разрывает. Пытки ничто по сравнению с адским желанием. Перед глазами все плывет. Ее хочу до одури.

Расстегиваю ширинку. Сжимаю болт. Переждать надо. По-любому полегчать должно. Надо бабу какую поехать выдрать. Если в таком состоянии к Савельевой вернусь, разорву ее. Стопор снесет, контроль к чертям полетит.

– Тебе помочь? – даже не слышал, как вошла. Вот что недотрах делает.

Поворачиваю голову. Стоит босая. Мою футболку нацепила. И только одним этим мне со всего размаху по яйцам зарядила. Красная как рак. Стыдливая. Еще одна ее фишка, от которой крышак сносит.

Не видел еще деваху, чтоб вот так краснела. Идет ей заразе. Сразу мое желание на несколько градусов вверх подскакивает. А ведь дальше уже некуда. Лимит. Дальше озверин включу.

Такая она домашняя, уютная, в моей футболке с босыми ногами. Мокрые волосы спадают на плечи, капли воды по лицу, телу текут. Даже не вытерлась. И каждая капля – новый удар по яйцам.

– Помоги, – говорю, а голос, как наждачная бумага скрипит. Поворачиваюсь к ней, рукой подзываю.

Замерла в нерешительности. В глазах испуг, но не меня она боится. Потекла ведь там в ванной. Неужели впервые мужика захотела? Болт болезненно пульсирует, набух так, что лопнуть готов.

– Ну… я жду, – б…я стыдно признаться, сгораю от предвкушения.

Идет неуверенно. Медленно. Губы приоткрыты. Она что издевается? Тут никакая выдержка не спасет.

– Что… что ты хочешь со мной сделать, – голос дрожит, а взгляд доверчивый. Нет, не может быть. Это недотрах говорит. Не я.

Беру ее за руки кладу себе на болт. И чуть не завыл. Как током меня шибануло. Охреневаю. Тащусь. Плыву. Тонкие, неумелые пальцы на члене – запредельный кайф. Острый. Крышесносный.

Савельева не отпрянула. Руки не забрала. Изучать начала. Неумело так. Осторожно. Водит подушечками пальцев, смотрит на него, как на диковинку какую. Неужели реально ни одного мужика даже не трогала. Чистая. Совсем. Полностью.

Указательным пальцем по головке проводит.

– Гладкая такая… – бормочет. Второй рукой к яйцам подбирается. А там пожар. Горю, и не могу пошевелиться. Спугнуть не хочу. Сквозь пелену похоти продолжаю за ней наблюдать.

Не знаю, как сил хватает удержаться, не нагнуть, не всадить. Рукой за талию к себе ближе притягиваю. Она пахнет корицей. Дурман. Яд. Отрава. А хрен бы на что променял эти неумелые пальчики.

Обхватывает болт двумя руками. В одну ладошку не помещается. Какая же она маленькая. Аппетитная.

– Сильнее. Не раздавишь, – хриплю ей на ухо. Еле сдерживаюсь, чтоб языком по лебединой шее не провести.

Слушается, обхватывает чуть сильнее. Ни одна искусная шлюха до такого меня не доводила.

– Тебе нравится? – спрашивает, еще больше румянцем заливаясь.

Не в целке дело. Это все пустое. Смотрю, и кажется – душа непорочная стоит. Не измазанная. Незапятнанная.

Обхватываю ее руки своими. До одури сжимаю. И болт натираю. Глаза не закрываю. На нее смотрю. Кайф бешеный пронзает. Как долбанный феникс, сгораю и возрождаюсь.

Сперма ей на руки льется. Не отбегает. Брезгливости нет. Только любопытство. Взгляд завороженный. Как с другой планеты на башку мою свалилась.

Потом и вообще аут. Прибила меня окончательно. Контрольный в голову. Подносит палец ко рту и облизывает его. Смачно так, с придыханием.

– Я где-то читала… – краснеет, запинается. Но продолжает ахинею нести, – Что мужская сперма полезная.

А я стою и пялюсь на нее. Как слюнтяй. Рот открыл. Похоть мозги вконец расправила. Болт уже готов. Во всех местах ее распечатать тянется.

– И как? – пытаюсь собраться. Ни хрена слив спермы не помог.

– Странный вкус, – облизывает нижнюю губу, улыбается, как-то пьяно, дико, – Мне нравится.

Смотрю и фальши не вижу. А должен. Не существует такой непорочности. В природе нет. Извелись такие бабы. Играет роль, чертовка. Ох…енно играет.

Я же уже стрелянный. Проходил. Мне что мало? Опять повтора хочу? Выдрать и забыть. Все ложь.

Смотрю на палец. На глазищи ее одурманенные и погибаю. Нет. Выдрать ее определенно надо. А потом забыть. Стереть с лица земли. Чистая тварь, а играет искусно. До печенок зацепила.

О деле надо думать. С Антоном встретиться. Пора в себя приходить. А у меня только аппетит разыгрался. Раздразнил себя до предела.

– Чушь не неси, – беру ее за руку, тащу в ванную комнату.

Смывает сперму с рук. А я хочу новую порцию на ее пальцах оставить. И не только на них. Всю ее семенем залить.

Умывается. Поднимает мокрое лицо. Пошатнулся, в стену уперся. Что творит, сука?! Соблазняет, как дышит. Легко. Непринужденно. Ну что за зараза на мою голову?!

Вода по миловидному личику стекает. А глаза меня прожигают. Так словно чет сморознуть хочет, и не решается. Дурдом. Доведет меня Савельева.

Подходит. К ранам от своих коготков прикасается, по телу разряды тока пускает.

– Больно? Прости, – шепчет губами мокрыми.

– Я сказал не трогать меня, – рычу со злостью. Похоть прогоняю. Заставляю вспомнить всю лживую бабскую натуру. И эта подлючая. Они все одинаковы. Бабы состоят изо лжи. Насквозь брехней пропитаны.

Руку убрала. Смотрит на меня. На ресницах капли воды дрожат.

– Извини, – в пол уставилась.

Взваливаю себе на плечо. Несу обратно. Швыряю на кровать, к цепи ногу приковываю. Действую быстро. Не смотрю. Не говорю. Скорее надо от дурмана сбежать.

Холодный душ. Срочно.

Глава 10

Выходил из дома со странным щемящим чувством в груди. Хотелось развернуться, послать все к такой-то матери. Не пойдет. Дело прежде всего. Пока шел, пытаясь отогнать дурман. Старенькая серая машинка ждет меня на выезде из поселка.

– Здарова, – забрался на переднее сиденье.

– Угу, – Антон тут же тронулся с места. По сжатым губам ясно – он не в духе.

Минут пятнадцать ехали в тишине. Я уставился в окно. На душе – как стая птиц насрала.

– Ты новости смотрел? Или как в танке ничего не вижу, ни фига не знаю? – он посмотрел на меня, сдвинув пшеничные брови в одну густую линию.

– Я по курсах, – бросаю вяло. Не хватало еще, чтобы мне промывку мозгов устроил.

– Вот скажи мне на хрена тогда, ты Савельеву в хату притащил? Не мог там грохнуть? Тебе е…ть некого? Так сейчас исправим.

– Это моя проблема. И я с ней разгребусь, – достаю сигарету, жадно затягиваюсь.

– Это общая проблема, Руслан. Не хотел убивать? Оставил бы там. Только главное, чтоб рожу твою не узрела. Она нам погоды не делала, – Антон надавил на газ, нервно елозя руками по рулю. – А теперь только пуля. Вывезем труп в лесополосу. Дам наводку, обнаружат. Ни у дальше пусть гипотезы строят, расследуют.

– Нам что поговорить не о чем кроме Савельевой? – еле сдерживаюсь. Сам же знаю – смертница. А как услышал базар Антона, дикая жажда ему пулю в башку всадить.

– Так я о ней ежеминутно слышу. В городе шумиха. Убит глава крупнейшего холдинга. А его невеста и крестница будущего мэра города похищена. Контору нашу на уши поставили. Борис Кравцов лям пообещал за любую инфу о Савельевой, – Антон свернул в переулок, остановил машину. – На всех каналах рожей светит, соплями умывается. Считай, облегчили ему задачу. Обиженных, несчастных народ обожает, на выборах так пройдет, без особого напряга и бабла.

– Если бы ее кончил на месте – результат был бы аналогичный. Да, ее Игорек именно к такому финишу и готовил. Так что, как ни крути, они бы на ней сыграли.

– И да и нет. Так порыдали бы и подзабыли. А тут на слуху новость постоянно, поиски, новая инфа. Для народа поди как сериал, – откидывается на сиденье, закидывает руки за голову. – Хотя ты прав, соплями они, так или иначе, по ней собирались умываться. Рейтинги себе поднимать.

– И че как поиски продвигаются? – ухмыляюсь. – Тебя подключили?

– Нееее, – мотает головой из стороны в сторону. – На мой отдел маньяков выше крыши повесили. Сие дерьмо меня чудом обошло. Не хватало мне еще светиться по твоему или ее делу. Не там у меня все чисто, я не при делах, – потянулся за бутылкой минералки. Сделал два жадных глотка. – Но пойми, за бабки Кравцова они землю носом рыть готовы. И не ровен час, что-то нароют. Потому дальше логичный вывод, ее надо отпустить с миром и пулей в башке. Или придушить. Тут уже на твое усмотрение.

– А по моему делу что?

– Еще один аргумент – она балласт. Через нее выйдут и на тебя. Пока рыщут. Головы на твоей зоне полетели. А так зацепок нет. Но спецы работают. Один косяк, дальше сам знаешь, – поворачивается ко мне, губы – тонкая нить, глаза прищурены. – Руслан, не захерачь все. Я всем рисковал, чтобы тебя вытащить. И я костьми лягу, но доведу дело до конца, – он горит местью не меньше моего.

– Я инфу у нее узнаю и разберусь, – а самого в холодный пот кинуло.

– Не упала нам ее инфа. Все что надо я тебе добуду, с ленточкой в золотой каемочке в руки вложу. Только действуй и не усложняй. Ты сам знаешь против кого мы поперли. И задницы наши прикрыть некому.

– Они все сгниют. В этом не сомневайся, – я и не думал от плана отказываться. Тут с Антоном согласен, многим надо дорогу в пекло организовать.

– И мразь свою бывшую не вздумай сейчас трогать. Она как финальный аккорд пойдет. Иначе до других не дотянемся.

– Я по курсах. Клетку ей уже подготовил.

– И Савельеву туда поместил. Чем спрашивается, думал? Хреном? Ну вы…би ты ее перед смертью. Кто ж мешает, – сцепил руки на руле, лбом облокотился, – Неужели жизнь ничему не научила. Из-за бабских прелестей второй раз хочешь жизнь по х…ям пустить? Понимаю, долго на воле не был. Сейчас устрою тебе разрядку. Мозгам и телу расслабиться надо, тут базару нет. Сперму спустишь, сразу вся муть из башки выветрится.

Антон вышел из машины, прихватив с собой папку. Я за ним следом, на душе еще паршивей стало.

– Тут место проверенное есть. По делу побазарим. Я на наших фигурантов кое-чего накопал. Ну и отдохнем слегонца.

Привел меня в баню. Место уютное. Спокойно. И сразу мысль, как бы тут Савельева обнаженной смотрелась. Как бы разлеглась на досках деревянных, ноги для меня раздвинула. Ну не олух? На кону столько всего стоит, а я о бабе слюни пускаю.

Антоха поработал знатно. Многие фигуры, схемы понятней стали. Инфу нарыл что надо. Кто и как фигурировал. Где засветился. Слабые места. Со следующей целью определились.

Принял на грудь, рюмашек пять, а водяра не берет. Трезв, как стеклышко и домой тянет. Когда дела обговорили, он девиц пригласил. Три шалавы, как с картинки, фигуры выточенные. У одной сиськи мелкие, у другой бидоны, третья середнячок – на любой вкус. А я смотрю на них, и чумазую Савельеву вижу. Далеко им до нее.

Блондинка время терять не стала, подсела ко мне, и руку под полотенце. За болт клешней своей вцепилась.

– Отвянь, – отталкиваю, отсаживаюсь дальше. Противно стало. Как в выгребной яме побывал.

Я и раньше, в прошлой жизни, ни разу с шалавой не был. Болт не на помойке нашел, чтоб куда ни попадя вставлять. Сколько там было аппаратов в них – не счесть. Грязь. Да и кайфа никакого, слушать проплаченные стоны? Если сперму слить припрет, лучше подрочить. Чище будет.

Хотя как на свободу вышел, пару тройку раз мыслишка проскакивала. Но так и не пошел. Теперь понимаю – не смог бы. Даже дико нажравшись.

Меня всегда заводило, чтоб баба сама хотела. Не за бабло, а на меня именно западала. А как научила жизнь – все они шлюхи. Просто масть и запросы разные. Каждая себя презентует, будто на аукцион выставляет и ждет, когда мужик клюнет.

А те, что в чистую любовь играют еще опасней. Так петь умеют, так в душу змеюкой заползают, что сам не понимаешь, как влип. А когда прозреваешь, оказывается, по горло в дерьме измазан. И жизнь твоя ни черта не стоит. Потому у каждой в глазах бабки, или другая выгода. В исключения не верю.

– Эта не нравится, возьми другую? – Антон выпивает очередную рюмку, смотрит на меня с ухмылкой. – А мы с Дианочкой пойдем попаримся, – берет блондинку за талию и увлекает за собой.

Идет еле ноги волочит. И когда так накидаться успел?

Остаюсь наедине с двумя девицами. Они в наступление идут. Подбираются ближе, губы надутые выпятили. Движения отработаны. Страсть изображают. А у самих в башке одна мысль: «Быстрее бы отработать, бабки получить, и срулить к хренам отсюда». Прям на лбу у каждой большими буквами высечено. Тошно. Блевать тянет.

Выхожу в сортир. К холодному кафелю головой прислоняюсь. И Савельева опять преследует. Как пальцы в сперме моей облизывала, вижу как наяву. Завожусь с пол-оборота. Достаю болт и начинаю себе наяривать. Кто бы увидел, на смех поднял, за дверью два готовых женских тела, а я в толчке онанирую.

Слил сперму. Стало хуже. К ней еще острее потянуло. Не хочет мое тело заменителей, оригинал ему подавай. Обычная же баба с виду? Чего на ней заклинило, как пластинка в башке заела.

Не знаю, как до конца досидел. Антоха к концу встречи в гавно был. Забрал бумаги и своим ходом назад. Вместо того чтобы расслабиться домой на взводе вернулся. И в первую очередь к камерам подбегаю. Установил давно, чтобы следить, как мразь бывшая в мучениях загибается. А теперь за Савельевой наблюдать пригодились.

Смотрю и охреневаю. Воздух из легких подчистую вышибло. Болт штаны разрывает. Что она творит? Обнаженная, соски призывно так на меня через камеру смотрят. На нервах играют. До бешенства доводят. Стоят пиками в ладонь просятся.

А Савельева уселась на спинку опрокинутого стула и елозит по нему туда-сюда, туда-сюда. Не прикасаясь, яйца выкручивает. Похоть глаза застилает. Завидую гребаной деревяшке, как хочу на ее месте быть, между ног Савельевой оказаться.

Лицом в мою футболку тыкается. Еще и звуки издает, такие, что кровь в жилах закипает. Ни разу не слышал таких стонов, чтобы душу вытягивали. Как представил, что подо мной так стонать будет, с цепи сорвался к ней побежал.

– Ты что творишь? – вцепился в дверь. Из последних сил стою на месте.

Поднимает голову, глаза медовые желанием залиты, одуренно блестят. Ни грамма фальши не улавливаю.

– У меня там болит, – говорит тихо, сдавленно. Щеки пунцовые стали. Грудь стыдливо футболкой прикрывает.

– И поэтому ты решила вые…ть стул? – делаю глубокий вдох, а все ее соками пропахло. Воздух, отравленный в легкие попадет. Ее желание, как свое чую. Что-то звериное, первобытное накрывает.

Опускает голову, поднимается на ноги. На месте где сидела мокрое пятно расползается. Стискиваю зубы. Еще немного и штаны обкончаю. И мне все равно мало будет. Как голодный зверь ее пасу.

Отворачивается к стене. Жопой своей идеальной светит. Натягивает футболку. С трудом. Запуталась. Поворачивается ко мне, взгляд непорочной искусительницы, губы облизывает. В капкан мой взгляд ловит и выдает:

– Я хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной.

– Трах расклад не поменяет, – я должен предупредить. Брехать ей даже ради сочного приза не буду. Нажрался брехни так, что на несколько жизней хватит. А сам до такого не опущусь.

– Тем более не имеет смысла девственницей помирать, – пожимает плечами. А в глазах дьявольский огонь зажигается. Наши демоны друг к другу тянутся. И снова понимаю, не похоть это, точнее, далеко не только она.

Глава 11

Он куда-то ушел. Не слышала. Просто знала. Нутром чуяла. Меня накрыла пустота. Одиночество ощущалась остро. Надо бы радоваться, что палач оставил в покое. А я себе места не нахожу. Хожу от стены к стене, как загнанная дичь.

То происшествие в комнате, когда до его органа дотронулась – сорвало какой-то стоп-кран. Задело неподконтрольные зоны. Мне понравилось его трогать. Нет, я одурела. Испытала экстаз. Смотреть, как его взгляд плывет от удовольствия. Когда он потерял контроль, дрожал в моих руках. Я хотела повторить и немедленно. Хотела большего. Сама не понимаю своих желаний. Но в тот момент я позволила бы ему все. Сама без идиотских условий. Просто потому, что так хочу.

Какой стыд. Я облизывала пальцы с его семенем. Кто бы мне сказал, что на такое способна – рассмеялась бы в лицо. Дикость! Безумство! Нереально круто! Только это породило неутихающую боль. Она росла между ног, и разливалась по всему телу. Усиливал ощущения и его запах. Футболка создавала иллюзию присутствия. Не давала успокоиться, будоражила кровь.

Как я могу мечтать о похитителе. Думать, отдаться ему? Я ненормальная. Но даже сейчас на цепи, запертая в клетке, чувствую себя гораздо свободней, чем последние шесть лет. А ведь в детстве я была почти счастливой девочкой. Уношусь в то время. Пытаюсь сбить похоть и дурман таким способом. Напомнить себе – я в клетке, и нельзя тянуться к палачу. Ведь судьба уже преподнесла мне урок.

Матери своей я никогда не знала. Словно и не было ее у меня. На вопросы о маме, папа всегда отвечал: «У тебя ее нет, и никогда не было!». Потом старался быстро перевести разговор на другую тему. Про мать в доме было не принято спрашивать. Прислуга, услышав мои вопросы, пугливо озирались по сторонам. Шикали на меня.

Моя мать была для меня призраком. Ни портретов, ни воспоминаний. Уже позже, после трагедии, Ангелина вскользь бросила, что моя мать была шлюхой. И сразу после моего рождения опустошила папин сейф, вынесла из дома все, что смогла унести и пропала с горизонта. Скорее всего, спряталась за границей. Или вообще давно сгинула. При ее-то образе жизни.

Я до сих пор не знаю правды. Но в словах Ангелины есть логика. И это очень хорошо объясняет поведение отца. В принципе сложно что-то думать о человеке, которого не было в моей жизни. И на тот момент, меня гораздо больше заботила настоящая потеря, перевернувшая всю мою жизнь.

Петр Савельев был человеком строгим и любящим отцом. Он всегда находил время для меня. Играл и сам укладывал спать. Брал с собой в командировки. Невзирая на постоянную занятость всегда находил время для любимой дочурки.

Папа был одним из самых богатых и влиятельных людей в городе. Он пытался взять на себя роль и отца и матери. Пусть и не всегда получалось идеально. Но он старался. Всегда буду благодарна ему за счастливое детство. В те времена я действительно имела все что хотела. И была уверена – меня непременно ждет счастливое будущее.

Бориса Кравцова я знала всю жизнь. Он был как неизменный атрибут в нашем доме. Лучший друг отца, мой крестный. Помню, папа всегда говорил, что Борис ему как брат, которого у него никогда не было.

Восторгов я не разделяла, скорее относилась снисходительно к так называемому «родственничку». Крестный постоянно дарил мне подарки. При встрече непременно брал на руки и кружил по комнате. Всегда мил, приветлив. Никогда слова кривого от него не услышала. Даже когда случайно пролила вишневый сок на его светлый костюм.

Думаю, уже тогда мое сердце чувствовало подвох. Но разобраться в чем именно, найти изъян не могла. Потому просто привыкла к Борису в нашей жизни. Раз папа считает, так ему доверяет, то ему виднее. Авторитет отца был для меня непоколебим.

Когда мне исполнилось четырнадцать, наша жизнь изменилась. Петр Савельев решил жениться. Впервые он привел женщину в дом. Конечно, я понимаю, папа не был монахом. Но его любовниц я никогда не видела. Эта сторона его жизни так и осталась темным пятном.

Ангелина смотрела на отца с обожанием. Молодая, ослепительная белокурая красавица, нежная, улыбчивая. Помню, даже тогда ее внешность меня поразила. Она была как-то нешаблонной, уникальной, голос лился песней. Хотелось верить всему, что она говорит.

Пусть к новому члену семьи я и относилась настороженно. Но была рада за отца. Он заслужил счастье. Мужчине нужна постоянная спутница. Его половинка. И если папуля ее нашел, то я постараюсь сделать все, чтобы Ангелине было у нас комфортно. Борис тоже одобрил выбор отца. Сказав, что довольно ходить бобылем, пора остепениться.

Сыграли шикарную свадьбу. Мачеха поселилась у нас в доме. Относилась она ко мне как подруга. Часто брала с собой по магазинам, в кино, забирала из школы. Хотя с этой обязанностью прекрасно справлялся наш водитель. И пусть я не воспылала к ней любовью. Не стала считать подругой. Но мы однозначно поладили.

Отец и вовсе, называл ее не иначе как «ангел», и неустанно повторял, что она озарила его жизнь. А ведь папа был скуп на ласковые слова. И больше действовал, нежели говорил. Любовь изменила его и привела к погибели.

Через год все рухнуло. В один миг. Семейная идиллия развалилась на мелкие черные осколки. Отца не стало. Вот еще утром он целовал меня в щеку, желал хорошего дня. А днем Борис мне сообщил – папы больше нет.

Единственного родного человека на всем белом свете. Родственников у нас не было. Никого. Мир в один миг окрасился в багровые краски.

Удивляло другое, как тридцати восьмилетний мужчина, никогда не жаловавшийся на проблемы, умер на месте? Он просто упал. Сердце остановилось. Даже экспертиза не смогла установить точной причины смерти.

«Такое бывает», сочувственно вздохнул Борис.

Я посмотрела ему в глаза и увидела в них ликование. У меня не было ни одного доказательства, но тогда я поняла истину – это сделал он. Прочитала в нем, почуяла нутром. Последующие события, только подтвердили мои догадки.

После похорон оказалось, что отец в завещании все переписал на Ангелину. Все до копейки. Даже если учесть, что он без памяти любил жену. Не мог любящий отец оставить дочь на улице. Никогда в это не поверю.

Было понятно завещание – липа. Но как доказать? Никак. Я в один миг стала бездомной сиротой. Папины знакомые отвернулись. Никому не было дела, как я буду жить. Что со мной будет.

Никто бы не стал слушать мои подозрения. Кто поверит, что преданный друг – убийца?

Я не горевала за отцовскими деньгами. Я оплакивала его, нашу жизнь. Наш дом. И вместе с тем, во мне росла ненависть и непонимание этого мира. Как Борис мог забрать жизнь, у того, кто считал его братом? Кто помогал его бизнесу. Давал деньги. Не в долг, а просто так. Неужели люди могут быть так жестоки? Могут. И это не предел. Теперь отчетливо понимаю.

Борис остался жить в нашем доме сразу после похорон. Он нежно обнимал Ангелину за плечи, и шептал ей утешительные слова. Да, мачеха еще неделю ходила в черном, и лила слезы перед каждым, кто попадался на ее пути.

Потом меня огорошили новостью – я остаюсь жить с ними. Пресса взорвалась, восторженными статьями был завален интернет. Какое благородство, какая щедрость. Приютили сиротку.

А я еще не подозревала, к чему приведут их «щедрость и благородство». Лучше бы детдом. Лучше улица, вокзал. Что угодно. Где угодно.

О своих отношениях Ангелина и Борис сообщили общественности немного позже. Но это ничего не меняло. После похорон они уже делили одну спальню. Там, где еще остался запах моего отца, она уже обнимала другого. Убийцу.

Тогда я не сдержалась и поделилась с милой женщиной журналистом своими подозрениями. Ведь очевидно, не мог отец просто так замертво упасть.

И начался мой ад. Тихий. Незаметный. Приправленный красивой жизнью. Борис ломал меня день за днем. Изощренно. Медленно. С садистским пристрастием. Ангелина, всегда сочувственно смотрела. И советовала не перечить ему. За последующие шесть лет я не услышала от нее ни одного кривого слова в свой адрес. Ей почему-то было очень важно, продолжать играть роль ангела, даже для меня.

Меня ломали, а я научилась тихо ненавидеть. Только одна единственная мечта поддерживала силы – месть. Я жаждала их крови. Хотела услышать признания, а потом заставить ответить, за все их деяния.