Акт благородства

Мир предстал передо мной в чёрно-белом цвете, словно в старом телевизоре. Мне и раньше не хватало красок в этой безрадостной жизни, а теперь депрессия стала преследовать повсюду, где бы я ни оказался и куда бы ни взглянул. Рассказы ахроматов о своем житье-бытье не были драматичны, потому что эти люди уже родились с таким недугом и не могли ни с чем сравнивать. Но всё же одно утешение для меня осталось – восприятие красного цвета, и то, если он достаточно ярок. Все вокруг чёрно-белое, с полным диапазоном серых оттенков, и красный! Иногда такая картина выглядела потрясающе. Помню, минут сорок я стоял ночью на углу большого, сложного перекрестка и завороженно смотрел, как одновременно загорались красным сразу двенадцать светофоров. Будто праздничный салют вспыхивали посреди дождливой чёрно-серой безысходности яркие, слегка размытые сферы, перед которыми покорно останавливались автомобили. Мне тогда показалось, что я очутился в другом мире, в параллельной вселенной, в которой мокрая ночь единственное и правильное время суток.

Однако все усложнялось, когда начинался восход, и наступал день. От света глаза болели и слезились, так что, как и другим ахроматам, мне пришлось постоянно носить солнцезащитные очки. Красный цвет переставал быть столь ярким и впечатляющим, вновь накатывала депрессия, поэтому днём я предпочитал спать, спасаясь так и от мигрени.

Очень часто мне снились кошмары с общим сюжетом. Меня преследовали ожившие мертвецы: иногда выпотрошенные, иногда расчленённые, а бывало, уже полусгнившие, источающие отвратительный смрад. Порой я отбивался от них весело и задорно, но нередко просыпался в мокрой от пота постели. Все эти нелюди не то чтобы хотели разорвать меня, но им, определённо, что-то было нужно, правда, до разговоров дело не доходило, а читать мысли, тем более у покойников, я не умею. Единственным плюсом в таких снах была их цветность, причём настолько интенсивная, что могла сравниться лишь с картинками в калейдоскопе. Похоже, подсознание старалось хотя бы так компенсировать ахроматопсию.

С этим мне пришлось жить дальше. Как только я оправился и смог более-менее адекватно мыслить, сразу возник важный вопрос: почему во всей этой передряге пострадала только голова? Больше нигде не было ни ссадин, ни царапинки, как будто так и задумывалось. Совпадение? Возможно, но мне показалось это странным, учитывая характер моей работы на шефа.

По образованию я медик, хирург, но отдать долг специальности не сложилось: после вышки подался в бизнес. Когда же в стране настали тяжкие времена, то, по стечению множества обстоятельств, я оказался чуть ли не на улице. Что ж, бывает, проза жизни, будь она неладна. Тогда один знакомый, царствие ему небесное, предложил мне работать на одну криминальную контору, занимающуюся нелегальной продажей внутренних человеческих органов. Обещали платить настолько хорошо, что я не смог отказаться, правда, стал часто прикладываться к бутылке, чтобы хоть как-то отвлечься от ужаса, в который ввязался.