Наша простая волшебная жизнь

Вдруг он схватил малыша за шкуру и подбежал к подвалу, через полсекунды раздумий, он начал поднимать руку, продолжавшую крепко держать моего друга, над зловонной дырой подвала, его лицо было изуродовано кривой слюнявой улыбкой, губы чётко выговорили: «Отпущу». Я услышал тонкий крысиный писк там, внизу, мне стало страшно, руки дрожали, футболка прилипла к спине, крик зарождался где – то в животе, но губы не выпускали его, как бы я не дёргался и не дышал. Вова опустил руку ниже, увидев мои беспомощные судороги, лицо его ещё больше искривилось от удовольствия. От нараставшего страха меня начинало поташнивать, пищащих крыс в подвале становилось больше, в голове не было мыслей, один крысиный писк, голова наливалась кровью, закипала, заставляя меня дышать чаще, отчаянно раздувая ноздри. Глаза закрылись, и тело заработало отдельно от головы, упав на колени, я начал истошно кричать: «Пусти!», безумными движениями не собирая, а сметая камни в кучу, слёзы выстрелили из глаз, челюсти инстинктивно смыкались и размыкались, издавая хищный клацающий звук, я пополз на четвереньках, готовый разорвать на куски этого живодёра. Мне казалось, что я ползу уже несколько десятков метров, размахивая руками, улавливая лишь воздух, рыча и всхлипывая. Когда, наконец, открыл глаза, никакого Вовы не увидел, а только моего маленького друга, свернувшегося в клубок прямо перед моим носом. Обессиленный, я свалился на землю и обнял его, вжавшись лицом в недлинную кошачью шерсть.

Из дома на работу

Иногда случается утро, не способное встать в ряд с другими. Когда после обыкновенного пробуждающего кофе, в голову приходят мысли, точно идущие не от «царя в голове». В жизнь любого из нас вторгается утро, заставляющее изменить ход жизни: повернуть вспять, поставить перпендикулярно, закопать глубоко и надолго, в приступе отчаяния, может быть. Навсегда. Хочется верить… или… хотелось бы. Иду в киоск, ужасно хочется мятных конфет. Впереди дорога длинная – это же вовсе не шутки – идти от дома до работы пешком, особенно, если ты обладатель бесценной возможности: «Жить на Рабочей Окраине», а не в среде лицемерной и праздной буржуазии. Выше голову, товарищ! А причём здесь мятные конфеты? Да, мята – это же вкус дороги, дальней и уже слегка прикрытой инеем первых заморозков. Скользко и бодряще; чует моё сердце, ноет моё сердце, значит что – то будет, постучится в дверцу. Настроение « Сайгон». Было в Ленинграде, в семидесятые, культовое местечко, где собирались советские хиппи, рокеры, начинающие диссиденты… ищущие интеллектуалы того времени. Моё поколение те времена и в глаза не видело, но из старых газетных вырезок и документальных фильмов представление имеем смутное, зато воображение богатое. Независимость – моё кредо, «нирваническое» состояние на подходе. Птицей самого высокого полёта лечу мимо гаражей, выбрасываюсь на улицу, даю полную свободу телу, смотрю сквозь тёмные стёкла очков с диоптриями. Какая находка! Только представьте: и видно всё, и «статус» сохраняется. Тем временем, из переулка вышел он. Вылитый «шуршун». Фигурка из русских народных промыслов, их делают из глины, чтобы они потом злых духов отпугивали своим таинственным шумом в уголке, чаще по ночам. Дедушка выплыл из–за угла, подобно линкору «Пётр 1». Распугивая на ходу беспутных сидельцев у крыльца магазина « Продукты». Хотя кто сказал, будто бы они беспутнее нас? Извините, один такой в течение часа пересказывал мне знаменитое вокзальное эссе «Сколько строп у парашюта!?», да, да, не об этом. Вынужденное отступление. Дед грозно глянул в мою сторону. Испуга не вызвал, наоборот старик показался мне милым. Шапка набок выдавала в нём хулиганистое прошлое лыжника – спринтера, походка «с одесского кичмана» подтверждала увиденное.