Первый Всадник. Раздор

Вовек душой тому нельзя».

На том атлант покинет залу,

Клинок оставит за собой,

В забвенья брось его опалу,

Вовеки, Тедерик, чужой,

Ты не владелец, не хозяин,

По камню шествуешь ногой.

Вдоль коридоров башни этой,

А после камня серый мост,

Как небо яркою кометой,

Чей покоряет разум хвост,

Так он вовек знаменьем снега,

Овеян, прошлого здесь пост.

Здесь часовые, сна не знали,

Герои, лорды во камнях,

Как память вечную создали,

Но иней кроется в бровях,

А взор, разрушенный бураном,

Лёд на истерзанных кистях.

И паутиной трещин лики,

Различья смытые волной,

Тирана солнца только блики,

Что окружают статуй строй,

Дают им право отличаться,

Средь века облик стал иной.

И мысль подобная витает,

Зачем нам помнить о былом?

Средь статуй прошлого шагает,

Во прошлый век они мостом,

Для нас являются, однако,

Вам не пора ль забыться сном?

Зачем нам гении былые?

В порядке новом места нет!

Но коль взглянувшие, живые!

То неприятный вам ответ,

Себя являющий и молвит,

Лишь плащ отличия надет.

Язык и титулы, ничтожно,

Стезя названия пуста,

Мы обеляем то, что можно,

Но прячь веками, нищета!

Была тогда и будет ныне,

Хоть и четырежды свята!

Одни грехи и добродетель,

Средь рода смертного горба,

А ветер странник и свидетель,

Средь человечности герба,

Судьба не знала перемены,

Одни проклятья и мольба.

И мертвецы понятны станут,

От нас отличий не найдём,

Пусть имена во бездну канут,

И заливаются огнём,

Менялось многое, но сутью,

Себя во мёртвых узнаём.

Мы племя есть одних пороков,

Во нас источник и века,

Во день грядущий из истоков,

Пусть и взирая свысока,

А в дне грядущем и над нами,

Сыны смеются и тоска

От повторения ошибок,

Что позабыли племена,

Под горделивый блеск улыбок,

Мы много лучше! Но спина,

Во шрамах прошлого, навеки,

О участь смертного трудна!

Вот башня гордая предстала,

В которой герцога чертог,

А эта комната! Познала,

Лишь тишину и средь дорог,

Отныне брат скитался младший,

И не делил с тобою слог.

«Я окружал крылом защиты,

Берёг от мира и беды,

Касанья мира ядовиты,

Благи намеренья, следы,

Что порождали духа слабость.

Я стал подобием звезды

Что призывает за собою,

Оберегал его всегда,

И почитая то нуждою,

Вдали от мира, среди льда», -

Во дни последние всё чаще,

Считал ты символом вреда.

Средь башни сей вершины хлада,

В твои покои дверь ведёт,

Там лик был женщины и чада,

Сын на коленях, и возьмёт,

Та дева книгу, слово льётся,

Легенду древности прочтёт.

Страницу дева повернула,

Чей волос чёрный и восток,

Не дом родной, сюда шагнула,

И навлекла на душу рок,

И Эльзой Рейн она являясь!

Нам уяснить пора урок.

Был Ариан, Король, сгоревший,

Средь трона в замке роковом,

И был один, и он сумевший,

Поднять восстание в былом,

Сразить восточного владыку,

Навеки став Небес врагом.

В страницах Ворон называют,

Иное имя носит род,

То есть род Корвус и считают…

Но то иных рассказов плод,

Иное нам того важнее,

Кто поддержал в былом поход?

Четыре века, не забылась,

Вражда и гнев, и та печаль,

Обида та ещё хранилась,

Мы помним Рейнов! И вуаль,

Дана вовек врага востока!

За родом Корвус поднял сталь

Далёкий предок девы этой.

О том восток не забывал,

Ещё горит в душе вендеттой,

Ещё отмщения желал!

Но вопреки тому сей герцог,

Любовью дерзкою пылал.

Любил глаза, о этот синий,

Оттенок моря глубины,

О эта кожа, что и иней,

Смущеньем крывшая, спины,

О гордый стан её, и воля,

И даже гордость ей даны.

Черты те тонкие обличья,

И пусть года берут своё,

Но не найти в тебе отличья,

Как десять лет назад её,

Ты повстречавший, эти чувства,

Вовек спасение твоё.

На ложе Эльза восседая,

А на коленях был ваш сын,

С тобою схожесть, и такая,

Судьба из рода всех мужчин,

Глаза от матери снискавший,

Глаза то запада равнин.

О Бьорне слушавший балладу,

О Храбрый Бьорн, что поразил,

Что бросил вызов льду и граду,

Был Armunglord в руках, убил,

Он великана, что посмевший,

Грозить востоку и ступил

Он для того во скал вершины,

Гирдмир там прятался от стрел,

Десятки с ним и те мужчины,

Погибли с честью и средь тел,

Из сил последних Бьорн сражался,

Гирдмира он сразить сумел.

В чертоги герцог заходящий,

И гласом встреченный во миг:

«Отец!» – и дланями объявший,

Твой сын, Алард, и детский лик,

Его сияет и безвольно,

К нему и сам тогда приник.

И Эльза вставшая, приникнет,

Той дланью тонкою к плечу,

И герцог тем тепло постигнет:

«Скрываю многое, молчу,

Но, без сомнения, признаюсь,

Навек остаться здесь хочу».

Но прежде чем сказать сумевший,

Слуга стучавший в эту дверь,

И блюдо, кубок, пар белевший,

То травы сонные. «Доверь,

Нам остальное, – скажет Эльза, -

А ты познай покой теперь».

Испивший после и средь ложа,

Своё пристанище нашёл.

«Его опять бледнее кожа,

Неужто рок отца тяжёл?

Я улыбаюсь, ты сказала,

Я сын достойный», – и обвёл

Атланта спящего сын взором.

«Он прилагает столь сил,

Чтоб не покрыть себя позором,

Но я всё ведаю, следил,

Отец страдает, мы бессильны».

«Покуда ты, Алард, хранил

Надежду тела исцеленья,

И лик тревоги что лишён,

Нам то достаточно, сомненья,

Отбрось, взываю, ведь силён,

Отец твой духом», – герцогиней,

Был сыну дар в ответ вручён.

Но благородно хоть звучавший,

Клокочет страх в её груди,

А ветер северный кричавший,

И гул рождается среди,

Сих окон башни, о взываю,

О Смерть же Бледная, уйди.

«Те земли Nelm я называю,

Где обретает род людской,

То «Колыбель», и я питаю,

Отраду чувства, что земной,

Есть путь стремления, познанья,

И смысл старых слов такой.

Но даже средь её просторов,

Есть место проклятой земли,

Едино мнение, нет споров,

То есть пустыня, и внемли,

Она запретная для рода,

И предки тем её сочли.

На юг коль путь себе избравший,

И от домов уйди людских,

И коль ты месяцы шагавший,

То оказавшись в гранях сих,

Средь бесконечности утонешь,

И средь костей умрёшь чужих».

– «Дороги Nelm». Руберд из Фрайн-Эрлум.

Haal Mirn, railen Ist Mar.

О Haal Mirn, в себе таящий,

Истоки ярости огней,

О ты «Песок», людей разящий,

О бесконечность ты, «Морей»,

Ты заключил в себе понятье,

И смертных ты палач мужей!

И ты «касания» желавший,

И словом railen наречён,

О край ты мёртвый и пылавший,

В объятьях солнца и вручён,

Был нрав жесткости и смерти,

И чувств иных вовек лишён!

А Ist «Граница», что пытался,

Сей край достигнуть и пожрать,

А Mar есть «Время» и казался,

Столь бесконечным, что печать,

Конца есть чуждое явленье,

И то обязанный ты знать.

Хоть даже вечность озирайся,

Пытаясь жизнь здесь отыскать,

Но не найдёшь, как не пытайся,

Песок лишь выжженный, и ждать,

Лишь чуда проклятый, но чудо,

Прав не имеет здесь, дышать

Уж не способный и сгоравший,

И проклинающий судьбу,

Как до тебя десятки, павший,

И завершающий борьбу,

Уж лучше смерть чем си мученья!

Оставь надежду и мольбу.

И лишь потомки кожи чёрной,

Сюда посмевшие войти,

В пустыне сей живут просторной,

Их караваны, но пути,

Избрать не смевшие в глубины,

Оазис дом их, не уйти.

В веках назад теперь вернувшись,

Во час племён, не королей,

До Эры Третьей, где сомкнувшись,

Ряды отважных и людей,

Секреты бронзы где узнавши,

Терзали братьев и зверей.

В веках назад теперь вернувшись,

Где даже письменность не знал,

Годов нет счёта, оглянувшись,

В года забытые, сказал,

Пустыня мёртвая. Но кто-то,

Песков средь выжженных ступал.

И не тропой людской шагавший,

Так далеко им места нет,

И посох он в руках сжимавший,

И даже солнца свыше свет,

Не есть преграда иль мучитель,

Зачем бредущий ты? Ответ

В песках сокрытый и отныне,

Его узреть достойно нам,

Столь далеко во той пустыне,

Что не достичь вовек сынам,

Из рода смертного, есть место,

Что чуждо времени чертам.

Один бархан там остаётся,

Сквозь бесконечности веков,

И ветер стихший, не коснётся,

И не круживший средь песков,

Он словно умерший у грани,

Нет змеев здесь, нет пауков.

Нет жизни всякого явленья,

Лишь солнца жар во небесах,

И пусть сменялись поколенья,

Но обращая время в прах,

Вне перемен застыло место,

Во неизменных сих чертах.

И тот тюремщик, сей мужчина,

К тому бархану путь избрал,

И что за странная картина?

Ведь дверь гранитную являл,

И во темницу ход скрывает,

Он рядом севший, и обнял

Свои колени: «Я вернулся,

К темнице проклятым чертам.

К народу смертному тянулся,

То моя цель, моим глазам,

Открыты жизни их и бремя,

Отец, внимаешь ли словам?»

И за гранита сей преградой,

Один скрывается во тьме:

«Рази меня своей тирадой,

Но всё единое в тюрьме,

Лишённый зрения от мрака,

И помутнение в уме.

Я забываю остальное,

И даже голос твой, мой сын,

Отныне чуждое земное,

Во мраке вечности один,

И лишь слова твои отрада,

И я не помнивший причин.

Зачем я здесь? Не вопрошаю,

Причин не помню, помнишь ты?»

«Прости, отец, как не терзаю,

Но во былое все мосты,

Я есть утративший за вечность,

И все усилия пусты».

«О мой тюремщик, ты внимавший,

И ты есть проклятый как я,

Но дар я помню! Имя давший,

Одна награда мне! Нельзя,

Клянусь, забыть я не посмею,

Награда вечная, твоя.

Kairm ты слово произнёсший,

И я ответивший душой!

То «Раб» в значении, что нёсший,

Невзгоды бремя и покой,

Есть нечто чуждое и это,

Столь ощущаемо здесь мной.

Во четырёх я камня стенах,

Во сих объятьях темноты,

Моя извечна кровь во венах,

И все значения пусты,

Моих деяний и решений,

За гранью вечной сей плиты.

И Каин, имя, и зовущий,

Я узник бремени судьбы,

Вне перемен я жизнь ведущий,

И не являю я борьбы,

Года я только провожавший,

Такие ль все они, рабы?»

«За всех сказать я не посмею,

Но передал ты верно суть.

Кто отрицал саму идею,

И не желающий шагнуть,

Страданья данностью считавший,

И видит в том единый путь.

Но то души есть состоянье,

То есть смирение, оно,

Собой затмит иных сиянье,

И раб глаголет, суждено!

А если так, к чему бороться,

Конец известный и давно.

И, мой отец, тебя оставил,

Средь смертных я шагал племён,

Искать ответ себя заставил.

Коль человек, что прокажён,

Проклятьем смерти увяданья,

Так отчего тогда силён?

С улыбкой он рассвет встречая,

Но продолжает умирать,

То племя смертное, и злая,

Над ним страдания печать,

Так почему они стремились,

Безумьем разума ли звать?

Иль нечто большее скрывалось,

Но не способный я понять?

Ответ был рядом и казалось,

Ещё немного! И объять,

Их жизней суть душой готовый,

О племя, проклятых терять!

Урок, мне кажется, остался,

Что не дано нам уяснить,

Я потому средь них скитался,

Я обречённый вечно жить,

Но жизнь ли это? Иль проклятье,

И суждено мне только быть?»

«Есть Эра Первая, историй,

Вам не услышать никогда,

И только множество теорий,

Ведь столь далёкие года,

Что только мистика осталась,

Стезя историку чужда.

И тем не менее оставшись,

Во сфере мифов, расскажу.

Миг зарождения, отдавшись,

Стезе творенья рубежу,

Исил создавшие, кого же?

И на тебе я взор свожу.

Сказать я больше не посмею,

Религий я не разделял,

Грех первородный, ту идею,

Душой вовек не понимал,

Жрецы кричали, искупленье!

Что искупить, коль не свершал?

От человека сотворенья,

Вторая Эра началась,

Веками длилась, поколенья,

Пера не знавшие, спаслась,

Одна легенда речью устной,

Легендой Сорена звалась.

Во эпизод один, великий,

И без сарказма говорю,

Века то Тёмные и дикий,

Народ прибился к алтарю,

Своей надежды, это Сорен,

Победы Вестник, покорю

Он заявил, невзгоды мира,

И племена за ним пошли,

Пророка видели, кумира,

Во центре Nelm и всей земли,

Там первый град они создали,

Костями в твердь за то легли.

И Инрен-Тарг носивший имя,

Твердыня Ветра, первый он,

Цель оказалась достижима,

Цивилизации заслон,

Где люди первые ликуют,

Но та утопия и сон

Узнали скоро завершенье,

Плодились смертные, увы,

Восстало голода знаменье,

Вражда меж братьями и швы,

Былого мира рвались разом,

И были многие мертвы.

Вожди тогда встречались кругом,

Решенье трудное принять,

Уйти обязаны, недугом,

Наш род отравлен и унять,

Должны сей голод и мученья!

Я уважаю их, стоять

На том отважные решили,

Событье знаем мы Исход,

Земле за стенами грозили,

И север с югом, Небосвод,

И степи запада, мы люди,

Упрямый, доблестный народ.

И Третья Эра начиналась,

И Эрой Бронзы нарекли,

Пера надежда зарождалась,

Явились лорды, короли,

Годов узнали исчисленье,

Мир покорили, мы смогли!

Но как обычно, оказалось,

Не можем всех мы уравнять,

Из духа жадности рождалось,

И меч мы смевшие поднять,

Супротив братьев, то явленье,

Войной решившие назвать».

– «То, что забыто». Талм Тролд

Сорок второй день Урд-Хейс. 1005 год.

Lirel Nirenar.

Замок Скарл-Кролм.

Был замок спешкою охвачен,

Нам отдан выступить приказ!

Покоя дух в сердцах утрачен,

И наблюдал небесный глаз,

Как дети низкого рожденья,

Сбивали ноги, этот раз

Уж даже сотым называя,

Склоняли голову и бег,

Их возвеличен, украшая,

Короной долга, тает снег,

Весна уж близится и скоро,

В зелёном скроет оберег.

А те, кто кровью был возвышен,

Во зале крепости своей,

Стол перед ними, яством пышен,

Здесь представители семей,

Что Небо взявшие в объятья,

Под властью высшего идей.

И был Арториус, являясь,

И во главе он был стола,

И рядом герцог, наклоняясь,

Под грузом долгих лет числа,

Плечо он правое по крови,

То будет Джеран и вела

Стола та длинная дорога,

Где замка был почётный гость,

Но на лице его тревога,

Сомненье, страх и даже злость,

Там восседает Вольф Ущелья,

Ещё здесь трое, чья же кость

Считалась высшею для многих,

А голубая кровь верней,

Семья Небесная, убогих,

Вслед за собой ведёт! Огней,

Любви былой семья не знает,

Здесь дочь и двое сыновей.

Восьми лет отроду, ногою,

До пола младший не достал,

Глазами, чистою звездою,

Ребёнок юный, и взирал,

Он на отца с такой любовью,

И Габриэль ты имя дал.

Вот Кейлин Скарл и дочь твоя,

Мила и голосом, и ликом,

Твоё наследье не судья,

Где скулы острые, что пиком,

Но облик матери приняв,

В покрове бледности великом.

Коса спадает на плечо,

И бёдер волосы касались,

Любила в прошлом, горячо,

Едва лишь взорами встречались,

Во дне сегодняшнем лишь страх,

Отец и дочь, но показались

В обличье скорбных чужаков,

Причина есть тому простая.

Во башне Неба, облаков,

Отцеубийство совершая,

Иного выбора лишён,

Где жизнь отца ты забирая

И вниз скатилась голова,

Пред юной девочкой застыла.

Кричала, плакала? Едва,

Лишь бледность лик её покрыла,

Она любила, но теперь,

Уж не найти былого пыла.

Любви ребёнка не найти.

Ни одиночества, ни мрака,

Ей не бояться на пути,

Для страха есть подобье знака,

Родной отец ей будет тем,

Страх прорастал подобьем злака.

И за спиною рыцарь вставший,

Что неустанно защищал,

Лицо за шлемом, и молчавший,

За сталью многое скрывал,

Скрывал наследие сражений,

Во Скалах он войну узнал.

То сэр Вильгельм, обезображен,

Защиту доблестно несёт,

Эмалью синей шлем окрашен,

Великий символ и почёт,

Что знаменует слово Орден,

С Железа Часа Он живёт.

И за столом один остался,

О ком не сказаны слова,

То старший сын, и он казался,

Таким похожим, словно два,

Есть близнеца во мире этом,

Такая сила их родства.

Небес Правителя чертами,

Он наделённый, скулы, нос,

Похож немыслимо глазами,

Есть отражение? Вопрос,

То риторический, он Сорен,

И за столом ты сим вознёс

По руку левую. Взирает,

Правитель Неба на семью,

И это сходство ужасает,

И мысль крамольную, сию,

Храни, взирающий, ведь кровью,

Призвали смерть себе, Судью.

Глазами чистого сапфира,

И волос белый, и у всех,

Кровосмешение, для мира,

Для дня сегодняшнего грех,

Но племенной исток обычай,

Исток для жизни, не утех.

Небес Король считался Вечным,

Ведь не способен умереть,

Ничтожно тело, безупречным,

Остаться духу и смотреть!

Коль крови чистой впредь остаться,

Обычай в прошлом, но гореть!

Гореть потомкам оставалось,

Ведь теократия восток,

Идеей это возвышалось,

И порождён великий рок,

И умиравшие сей кровью,

Но удержать должны венок!

Зал тишиною покорённый,

Ты сына старшего спросил:

«Скажи мне, Сорен, обретённый,

Успех тобою, ты ль свершил,

Хвальбы достойные деянья,

И путь клинка душе ли мил?»

«Прости, отец», – твой сын склонился.

«Перед твоим скажу судом,

Я лучше ставший, я трудился,

Уже я властен над мечом,

Сказал наставник, что достойный,

Но дух мне скажет о другом.

Лорд Виргрен, он учил достойно,

Но столь далёк я от тебя,

Что на душе уж неспокойно,

Талантом ты иных губя,

Был победителем турниров».

«Тем, Сорен, ты губил себя».

И сына тем закончишь речи,

Вздохнул Правитель и сказал:

«Обман возложенный на плечи,

Талант, ты молвил, указал,

Что он причина неудачи,

Ты ошибался, сын, я знал

Что мука скрыта за талантом,

Не верю в гениев, я был,

Вначале серым, не атлантом,

Трудом тяжёлым только взмыл,

Стирая в кровь и дрожью пальцев,

Как скульптор резал и добыл.

Из сотни серых повторений,

Свою я форму созидал,

Лишь дар то разума стремлений,

Турниры после. Доказал,

И чемпиона повергая,

Я мукой долгою восстал.

В таланта избранность все верят,

Но ослепляют лишь себя,

И путь страданий не измерят,

И не начавши, и сгубя,

Путь пролегает через терний,

Предупреждаю я тебя.

Стремиться должно к идеалу,

Цель иллюзорна, путь важней,

И муки отдан ритуалу,

Сосуд мучения, но пей,

Лишь тем достигнувший победу,

Не дара гения трофей».

И сын твой голову склоняет,

Он ликом мрачный, тишина,

Вновь свои крылья расправляет,

Пусть приближается весна,

Семьи сей лёд ей не расплавить,

Ведь на тепло она бедна.

Вновь обведя тяжёлым взором,

Во своих мыслях рассуждал:

«Я должен быть семьи собором,

Но лишь раздор я созидал,

И чужаки давно друг другу,

Семьёй и сам я не назвал.

Я разучился быть отцом,

Мне роль правителя досталась,

Хоть понимаю всё умом,

Лишь пожелаю, содрогалась,

Душа моя, я им чужой.

Судьба венца? Душа менялась?

И даже тёплых ныне слов,

Скарл-Фрою лорду не дарую,

О смерти брата средь снегов,

Он размышляет, я диктую,

За власти слишком долгий срок,

Я жизнь утративший земную».

Слова поддержки иль любви,

Давно забыты в этих стенах.

Был рок ли в проклятой крови,

Что протекает чистой в венах?

Иль ты отбросивший себя,

Коль думал лишь о переменах?

Но прерывает рыцарь вас,

Вошедший в залу, объявивший:

«Для лордов ныне пробил час,

Для отправления», – явивший,

Собой погибель тишины,

На до и после разделивший.

Оставит залу вся семья,

Вольф молодой сжигает взглядом,

Тебя и он сказавший: «Я…» -

Но он сомнения скован ядом,

Ведь слишком многое в душе,

И страх, и гнев смешались рядом.

Но промолчавший он в конце,

Склонивший голову и вставший,

А герцог скажет: «Во юнце,

Что мукой совести страдавший,

Владыку Вьюги не найти,

Заботой скованный, пропащий,

Я отправляюсь вместе с ним,

Твои приказом я вершащий.

Года минули, но таким,

Сей зал остался и кричащий,

От слов несказанных и тем,

Ошибки прошлого влачащий».

Уходит он, и только ты,

Во сей большой, холодной зале,

Богатый властью, нищеты,

Семьи оковы и в опале,

Калекой ставший, ослеплён,

Мечтой сияющей в финале.

А настоящее забыл,

Ведь коль грядущее манило,

То и сжигавший душу пыл,

Мечты теченье уносило,

И раньше срока бы не стать,

Ничтожный пеплом. И явило

Столь острожное движенье,

За край державшийся стола,

Лишь в одиночестве спасенье,

Боль не исчезла, но жила,

Земного спутник бесконечный,

Калеки участь не мила.

Пред остальными ты не смеешь,

Иль боль, иль муки показать,

Носящий титул ты! Слабеешь,

Остановился, нужно ждать.

Но примеряй ты маску власти,

Правитель Неба! И ступать

Он пожелал в свои покои,

Хоть и обязанность презрел,

Гостеприимства есть устои,

Прощаться должен, но удел,

Клинку ты Первому вручая,

Сменить себя на том велел.

Слугу встречая в коридоре,

Ему приказы отдаёшь:

«Клинка я Первого жду вскоре,

В своих покоях» – узнаёшь,

Поклон привычный, власти спутник,

Шагаешь гордо и идёшь

Во королевскую обитель,

Судьба земли там полотно,

Решали, резали, хранитель,

Она решений, суждено,

Им всем рождаться в сфере высшей,

А сфере низшей лишь дано

Тому послушно подчиняясь,

Не вопрошая, и толпой,

По зову долга устремляясь,

И созидая сирый строй!

О долг владыкам есть спасенье!

Что низших гонит на убой!

Среди стола и стульев равных,

Владыка Неба ожидал,

Он ждёт воителя и славных,

Побед вершитель, прозвучал,

Стук древесины: «Приглашаю» -

И пред тобой воитель встал.

Высокий ростом, в меру даже,

В плечах достойнее иных,

В Утёсов он рождён пейзаже,

Средь скал могучих, вековых,

Что наделили своей статью,

И нет ещё волос седых.

Власами светлыми, востоку,

Они привычны, наделён,

И к середине жизни сроку,

Он приближается, сочтён,

Своих годов он взором старше,

Покой им не был обретён.

Лицо покрытое следами,

Там шрамов множество, они,

Наследье прошлого, годами,

Мечи и стрелы, и огни,

Он строй передний занимая,

Вёл за собою и тони

Во оке сером ветерана,

Что словно камень той скалы,

Он из потерь испивший чана,

Хоть заслуживший тем хвалы,

Но потерял былую душу,

Средь Скал и выжженной земли.

И: «Aimer Skarl!» – он произносит,

Что «Слава Небу!» и девиз,

Что во былое нас уносит,

И Эры Бронзовой коснись,

Тогда достойным дар, а ныне,

По веренице крови вниз

Спустилась фраза и крылатой,

Ей стать положено, она,

Востоку верности цитатой,

Давно уж стала, сочтена,

Основой почести и долга,

Былого смысла лишена.

То будет Эреон, представший,

Из рода Виргрен, скальный дом,

Клинок он Первый, доказавший,

И ты вознёс его, крылом,

Укрыл почёта: «Нам довольно,

Без церемоний, за столом».

Занявший место пред тобою,

Он ожидает ныне слов:

«Ты во покои вызван мною,

Финал уж близится годов,

Что в подготовке прозябавший,

Я ждал средь этих облаков.

Ты ль помнишь, Эреон, гонцами,

Приказ отправил в шахты я?»

«Кровь Неба, помню, и словами,

Что ждёт предателя стезя,

Коль их ослушаться посмеют,

Я удивлён был, не тая.

Обвалы шахт тому причина?

Но если призван вами был…»

«Ты прав, воитель, и лавина,

Лишь начинается, мы тыл,

Приносим в жертву ради фронта».

Лорд Скарл промолвил и открыл:

«Годами в тайне прозябая,

Тебе я истину скажу,

Восток готовится, страдая,

А мы подходим к рубежу,

Когда войной пойдём на запад,

К тому я длани приложу.

И прежде чем ты вопрошая,

Позволь закончу речь свою,

В пыли корона, золотая,

Четыре века, не убью,

Тщеславья ради или власти,

Не для того зову Судью.

Как Эра Стали наступила,

Что мы Четвёртою зовём,

Смерть Ариана то явила,

Был моим предком, но о нём,

Не истязать отсель рассудок,

Четыре века крест несём.

Не крест отсутствия короны,

И не восток тому поля,

Мы возводили бастионы,

Мир изменяли, но петля,

Застоя бренного сомкнулась,

Мы не огонь, лишь тень угля.

И тот застой восток терзает,

Упадка Эрой назову,

Скал знаешь голод, устилает,

Не Скалы только, синеву,

Он поднебесья искалечил,

Как сон он смертный наяву.

Не мне, Хранителю Устоев,

К подобной речи прибегать,

Но правду молвлю средь покоев,

Король был вечен, но узнать,

Настало время перемены,

Ведь эта прошлого печать

Нас ядом дней былых убила,

Не позволяя сделать шаг,

И бездну мерзкую сулила,

Я не могу менять, мне враг,

Законы прошлого, что властью,

Пусть наделили, но и флаг

Я не могу поднять грядущий,

Но я сломать хочу печать,

Скажи, воитель, час гнетущий,

Со мной разделишь и встречать,

Готов ли, Эреон, ты новый,

Рассвет, что завтрашним назвать?»

Пусть и внезапно откровенье,

Но среди Скал известный как,

Рассвета Лорд, не удивленье,

Свидетель множества атак,

И к обороне привыкавший,

И тихим голосом: «Сей знак

Не ожидал услышать в зале,

Где прославляют только власть.

Война великая в финале,

Я ветеран, но и не страсть,

Отнюдь к сражениям питаю,

Лишь неизбежности то пасть.

Скажите мне, Небес Владыка,

Зачем мне знаний сих черта,

Коль мог быть брошен среди мига,

И водружён среди щита,

Отправлен в бой без отступленья».

«Причина есть, она проста».

Не отводя глаза сапфира,

Правитель Неба объявил:

«Не инструмент безвольный мира,

Стратег достойный, проходил,

Путями, где иные сложат,

Там свои головы, грозил

Ты силой меньшей бастионам,

Но неизменно побеждал,

Бросая вызов легионам,

Но никогда не забывал,

Не опьянённый крови жаждой,

Я потому сюда призвал.

Три года служишь мне исправно,

Но много дольше помышлял,

О том желании, недавно,

Все карты сложены и внял,

Не только разуму, но духу,

И лишь тебя он мне являл.

Не инструмент ты достиженья,

Но разделивший, и тогда,

Ты цель узнавший, пораженья,

Не будет более, звезда,

Иль загорится ярче солнца,

Или потухнет навсегда».

Вздохнул воитель, опускает,

Он свои длани, пальцы сжал:

«Я не люблю войну, лишает,

Но коль Небес Владыка дал,

Мне слово истины, то стоит,

И мне ответить, выступал

Назад три года без желанья,

Письмо отправлено и честь,

Она оказана, вниманья,

Благая роду, многим весть,

Но я сомнением ответил,

И для того причина есть.

Не почитаю я корону,

Не почитаю короля,

И без греха Его икону.

Я видел бранные поля,

Где жизнь отдавшие кричали,

Меня о помощи моля.

Супротив голода, я знаю,

Исток достойный, но цена,

Себе подобных убиваю,

И хоронил средь Скал сполна,

И без желания пришедший,

В обитель эту, но волна

Меня сразила осознаньем,

Калеку зрел перед собой,

Вы то скрываете, страданьем,

Был шаг оплаченный, слезой,

Что иногда, случайно, видел.

И уваженье правит мной.

Пусть ересь сказана и мною,

Я отрицаю Короля.

Но вы, Арториус, чертою,

Презрели жалость и угля,

Не вижу жалкого обличья,

Дух призывает, нет, веля

Не королю служить, калеке,

Он возомнил, что изменить,

Весь мир способен, и опеке,

Бросает вызов, вострубить,

Готов отныне о триумфе,

Готов я западу грозить».

И самым искренним поклоном,

Правитель Неба отвечал:

«И обещаю я, не троном,

Калеки клятва, коль дышал,

Я изменю твой дом во скалах,

Где слишком рано умирал.

Но не сейчас, я не желаю,

Терзать той смутою народ,

На смерть тем многих обрекаю,

Но я был вынужден сей ход,

Вершить законом, мы дождёмся,

И ждать осталось только год.

На Лордов Скал я опирался,

Они приучены к войне,

Война им выгода, держался,

Там каждый род на сей резне,

Я не желаю недовольства,

Народ простой пусть в западне.

Спасти сейчас я не готовый,

Пусть закаляются в огне,

Пусть ветеран родится новый,

Он будет нужен в новом дне,

Война великая во планах,

И нужен, Эреон, ты мне».

И мир теченье продолжает,

И перемен нас ждёт венец,

К безумству храброму толкает!

Одно известное, мертвец,

Есть основанье, и свершенья,

Ведёт к понятию конец.

«Вам стали серой лик известный,

Такой привычный и простой,

Но есть металл намного лестный,

Легенд так много и такой,

Что Airen Rulg его назвали,

Что Кровь Владык и красотой

Он этой странной обладает,

По цвету серый, но во нём,

Вкраплений много и узнает,

То словно вены, и огнём,

Столь нелегко его расплавить,

И в недрах редко мы найдём.

Несокрушимый и извечный,

Клинок ковался много раз,

По слухам даже безупречный,

Но много реже чем алмаз,

Нам находить его осколки,

И все вы знаете рассказ.

Есть Eirmar, Тот что Правит Вечно,

Есть Armunglord, что Вьюгу Звал,

Есть Tirviran, но и беспечно,

Вам думать, что металл сжимал,

Простолюдин в руках. Лишь лорды.

Народ простой его не знал.

Но не легендою свершались,

Деянья, что терзали мир,

Людьми простыми, что скрывались,

За чисел масками, и пир,

Они не знавшие, нет славы,

Всё заберёт себе их сир.

Ведь во былое коль взирая,

Вы вспоминаете лишь их,

Владык, правителей, не зная,

Имён той тысячи нагих,

Что отдавали свои жизни,

А что есть высшие без них?»

– «То, что забыто». Талм Тролд.

Первый день Мит-Сатин. 1005 год.

Igmer Zoil.

Замок Карсвен.

Весны пришедшее знаменье,

Разрушит плен былого сна,

Уж тает снег и то забвенье,

Зимы уж рушится, сполна,

Страдали мы под этим гнётом!

Ликуй в зелёном же волна!

И ночь отныне торжествует,

И лик Двух Лун взирал на нас,

Glar Kreis, Великая, чарует,

Чей бледный лик и чей анфас,

Столь притягательны, прекрасны,

Во сотый хоть взирай же раз.

Луна же Младшая, исконно,

Lim Kreis по имени, Она,

Есть цвета алого, резонно,

Сказать что мрачная, дана,

Беды предвестника Ей слава,

К земле на свет Она скудна.

И замок спящий час встречает,

В высоких окнах нет свечей,

И тишины лишь дух витает,

Покой наставший для людей.

Шахтёрский город рядом дремлет,

Труды явив средь света дней.

От тяжбы долга там уставший,

Во ложе ждёт лица зари,

Но об одном в душе желавший,

Рассвет о гибельный, умри!

Не приходи! Мой труд тяжёлый!

И часом лишним одари!

Но по дорогам и путям,

Как призрак иль безумец гневный,

Там конь несётся по камням,

Гонец спешит, покинул древний,

Великий замок на плато,

Указ несёт с собой плачевный.

Он Голос Неба, глас Его,

Он приносящий волю Трона,

И горн ревёт у врат, Того,

Несу я слово, Чья корона,

Сияет ярче света звёзд,

И жизнь длиннее Чья эона!

И пробудившись ото сна,

Гонца сей замок приглашает.

О ты, пришедшая весна,

Что впереди нас ожидает?

Что трон желающий от нас?

Там лишь мученья, каждый знает.

И ожидал гонец во зале,

Спадает синий плащ со плеч,

В свечей сияния портале,

Устал, не смел в пути беречь,

Он сил последних, но обязан,

Утёсам дать Престола речь.

Утёсов Лорды пусть сражались,

Лишь меж собою, но они,

Ко шахтам сим не приближались,

Престол следит и уясни!

Он посягнувшего карает,

Не думай даже, не рискни!

Ко трону лорд младой ступает,

Из рода Андлен порождён,

И имя Иллион, страдает,

Он пробуждением сражён,

И наделённый ликом тонким,

И тела мощью обделён.

Богат кафтан младого лорда,

Высокий ростом, худощав,

И серый глаз взирает гордо,

А светлый волос, и упав,

До самой шеи, позволенье,

Гонец приблизится, сказав:

«Приказ Престола в руки данный,

Я вам обязан передать», -

И свёрток ткани, долгожданный,

Час перемены и печать,

Из воска красного срывая,

Лорд начинал приказ читать.

«Отправить в шахты, исключений,

Приказ нам отдан, не искать,

Мужчин, детей, нет разъяснений,

Лишь скалы грызть нам и ковать,

Мечи и молоты, доспехи,

Ценой любой нам то создать».

В глаза гонца затем взирая,

Коснётся дланью лорд груди:

«Престола воля мне святая,

Гонец уставший, ты войди,

В покои, что я предлагаю,

Оставь усталость позади».

Когда гонец покинет залу,

Сей лорд промолвит: «Ныне нам,

Ударить в колокол, сигналу,

Есть право быть тому, сынам,

Рожденья низшего настало,

Не забываться больше снам.

Возьми знамёна, церемоний,

Нам нужно благо, ведь для них,

Час настающий лишь агоний,

Но верят пусть, что для благих,

То есть намерений, пусть верят,

Что для детей умрут своих».

Лотар, воитель, поклонился,

Широкоплечий, мрачный лик,

Востока юг, он там родился:

«Я воли вашей проводник».

Не благородного рожденья,

Тревоги образ в нём возник.

******************************************************************

Раскатом стали колокольной,

Набат несётся средь домов,

Как не желай, но будь безвольной,

Послушной куклой ты, и снов,

Покинь оковы, собирайся,

Народ под взором облаков.

Под рода Андлен синим стягом,

Колонна шествует вперёд,

Горят доспехи, будет знаком,

Их шаг и облики, черёд,

Знаменья важного наставший,

Тебе наставший он, народ!

И люд трибуну окружает,

И протрубивший, громкий рог,

К себе вниманье призывает,

Меня вы слушайте! Вам срок,

Настал свершения, внимайте:

«Гонец пришедший во чертог

Престола волю ниспославший,

Святей которой не найти,

Правитель Неба обязавший,

Он светоч наш среди пути,

Он нашей жизни благодетель,