Гомер vs Вергилий. Демифологизация. Комментарии к «Троянской Войне»

Итак, политика война восходит не к экономике, но к её «блудной» сестре – хрематистике. В любом случае, корни войны получают питание в живительной почве экономики, но извращенная цель войны ищет питание в бесплодной среде хрематистики. В этом основа и главный парадокс любых войн. Сокращая промежуточные понятия, квинтэссенция войны такова: «Война есть не что иное, как продолжение концентрированного выражения хрематистики иными, насильственными средствами, питающееся за счёт экономики». Война разрушает экономику противоборствующих сторон.

Кажется, здесь есть ещё одно, основное противоречие, – Иисус Христос не доживёт до 1453 года, умерев в 1451 году. Однако, «Троянская Война» длится 9 лет, оканчиваясь взятием Константинополя в 1453 году; встреча царя Агамемнона = царя Магомета «II» Завоевателя (Фатиха) и Иисуса Христа возможна, начиная с 1444 года, когда Иисус Христос не просто жив, но и является понтификом (папой, «антипапой») Своей религии (Непорочным иереем).

Сколько нужно потратить времени, чтобы ощутить 25 – вековой разрыв в истории, который в книге: «Свидетельство Данте. Демистификация. Ваше Величество Поэт» назван «насмешливым анахронизмом»? Для понимания этого написаны две вышеупомянутые книги, без которых данный вывод повисает в пустоте, теперь же он крепко стоит на своих двоих. Предлагаем читателю ознакомиться с древними описаниями взятия Константинополя в 1453 году и держать их в голове, читая произведения Гомера и Вергилия, понимая, – данное описание, – также поздняя компиляция.

История о взятии Константинополя Магометом⁴

Магомет, султан турецкий, отдав последний долг родителю своему Мурату, умершему в Азии, в городе Бургии, что в области, называемой Вифиния, наследовал без всякого препятствия престол его. Первым его попечением было окончить войну, начатую Муратом с князем Кораманийским, и потому он выступил против его с многочисленным войском и, вскоре победив, сделал своим данником.

После того, следуя единственно честолюбивым своим замыслам, решился обратить оружие своё против Греции и овладеть Константинополем, несмотря на примирение и союз, заключенный братом его, царём Иоанном, и греческим царём Константином Палеологом, сыном Мануиловым. Более всего мысль эта укоренилась в нем оттого, что в то время были между христианами междоусобные брани и многие развраты, так что о них можно было сказать: «Видевшие не видели и слышащие не слышали». Никто из греков, могущих подать свою помощь к избавлению Константинополя, не хотел вмешаться в эту брань, и желал лучше погибнуть со своим достоянием, чем употребить его для обороны своего отечества. Но, более всего, воля Господня попустила пасть этому городу, где с каждым днём усиливались междоусобия и умножались грехи, оскорблявшие щедроты Божии.

О падении Греческого царства и о взятии славного Константинополя древние историки повествуют следующее:

Сделавшись обладателем Фракии, Магомет, султан турецкий, возымел желание взять и Константинополь, для чего повелел построить город в Пропонтисе, на берегу Фракийского моря, где устроил также и гавань, наполнив ее кораблями, галерами и каторгами со значительным войском и пушками – и таким образом прекратил грекам свободный ход по морю.

Когда греческий царь Константин узнал о намерении Магометовом, то крайне удивясь ему, послал послов своих к Магомету увериться в истине им слышанного и подтвердить мирные договоры; но Магомет не принял послов и приготовлялся к осаде города. Тогда Константин, видя малочисленность своего войска и зная его неопытность в воинских действиях, прибег в Рим к папе и в другие государства, прося со слезами помощи; также послал и к братьям своим в Аморию известить их о его несчастии и преклонить о подании помощи, но латинцы, итальянцы и французы, издавна уже покушавшиеся овладеть Константинополем и сами, и предполагая, что когда турки возьмут его, то и они, в свою очередь, возьмут его у турок – решительно отказались в подании грекам помощи. Тут Константин в величайшем страхе затворился в городе и не знал, что предпринять…

От сотворения мира в лето 6961 года, а от воплощения Слова Божия 1453 года, в декабре месяце, Магомет с бесчисленным воинством приступил к Константинополю водой и сухим путём и объявил всем своим воинам, чтобы возбудить в них большую храбрость, – отдаст им все сокровища Константинополя, если они овладеют им. Придя на место, он тотчас отдал приказ делать башни, устраивать валы, шанцы, туры и мосты через рвы, и большой мост от места Перы до Галаты на две тысячи степеней, чтобы не могла прийти к городу никакая помощь морем.

Царь же Константин, смотря на всё это и не ожидая ниоткуда ни малейшего вспомоществования, возлагал всё своё упование единственно на Бога, и со скорбными воздыханиями взывал к нему непрестанно; а, чтобы не допускать турок к устроению стенобитных орудий, он с воинством своим выходил из города и бился с ними мужественно, но сила турецкая отразила все их усилия, и тотчас заставляла обращаться опять в город. Тогда царь, царица и патриарх со священным собором и множеством народа постились, и совершали молебствия, обходя святые церкви. Константин непрестанно ободрял своих воинов, чтобы не ослабевали и надеялись на помощь Всемогущего. Он повелел расстановить воинов по городским стенам, стрельницам и воротам, и, где ожидал нападения, там поставил пушки и строго запретил каждому выходить из города. Хотя стены Константинополя славились красотой и величиной во всей вселенной, но они небрежением начальников были приведены в ветхость и потеряли прежнюю свою крепость. Когда турки окончили все свои приготовления, то решились сделать явный приступ к городу и в 14-й день февраля они учредили между собой пост, наблюдаемый ими только днем; ночью же веселились и пировали, прощаясь друг с другом, как бы, не думая уже более видеться; потом приступили к городу со всех сторон, но встретили столь сильное сопротивление, что сражение их продолжалось тринадцать дней, и греки не приведены были в расстройство, но каждый охранял свой пост.

В четырнадцатый день, то есть февраля 28-го, турки, совершив скверный свой пост, прикатили вновь пушки к стенам города и начали стрелять из ручниц и луков так сильно, что греки, не в силах будучи стоять на стенах, укрылись и тайно стреляли в турок из пушек и пищалей и многих убивали. Турки же, не видя на стенах никого, с криком приступили ближе с лестницами, турами, огнём и различными стенобитными орудиями, надеясь тогда же овладеть городом, но греки мужественно отражали нападения их.

Константин, разъезжая по всему городу, возбуждал мужество воинов и повелел звонить во все колокола, чтобы стекались для защиты из всех концов города. Тогда звон колоколов, удары пушек, треск оружия, плачь и рыдания жён и детей, сгустившийся от огнестрельных орудий и огня дым, представляли такое ужасное зрелище, что нельзя вообразить, – казалось, вся земля колебалась и готова была обрушиться в своих основаниях. Эта битва продолжалась целый день, и только при наступлении ночи турки отступили от города и удалились в свой стан. Греки, утомлённые битвой и чрезвычайными усилиями, пали, как мёртвые на землю, и только одна стража не покидала постов своих.

Наутро царь повелел собрать мёртвые тела и погрести их по долгу христианскому, и оказалось, что одних только славных и знаменитых мужей пало 1740; немцев же и армян до семисот человек. Потом царь и вельможи обходили городские стены и видели, как изнурены были все бывшим ужасным сражением; посмотрев же на стан турецкий, увидели целые рвы мёртвых тел и большие громады, наваленные без всякого порядка, так что насчитали убитых до восемнадцати тысяч. Константин приказал все оставшиеся у городских стен стенобитные турецкие орудия предать огню, а сам с патриархом и со всем собором и боярами пошёл в церковь возблагодарить Бога за отступление турок, полагая при том, что Магомет, видя множество убитых своих воинов, потому и не продолжал долее осады. Однако, Магомет думал совсем иначе.

На другой день Магомет послал своих собирать мёртвые турецкие тела, и Константин приказал грекам им в том нимало не препятствовать, чтобы они могли очистить все рвы, заваленные трупами.

Магомет, увидев великое множество турецких трупов, приказал их жечь и, хотя видел, что, не сделав большого вреда грекам, потерял столько воинов, однако же от того не потерял своего духа, а, призвав начальников, велел им вновь готовить сколь можно более пушек и пищалей, и всему воинству быть готовым к ежечасным нападениям.

Константин же со своей стороны вновь старался приобрести союзников и по этому предмету рассылал в разные страны посланников с просьбой о подании вспомоществования в крайне бедственных его обстоятельствах. Он посылал неоднократно и к братьям своим, но те решительно не могли оказать ему никакой помощи, потому что к стечению всех этих горестных положений, они и сами принуждены были вести войны с соседними их землям народами. Только один зиновианин, князь, именем Зустеней (а по греческим историям женевский, из города Женева, по имени неизвестный), поспешил на помощь к грекам на двух кораблях и двух каторгах, имея с собой вооружённых шестьсот мужей храбрых и, пройдя сквозь всё морское воинство турецкое, приблизился благополучно к стенам Константинопольским. Князь этот был мужествен и славен, как увидим из последующего.

Увидев пришедших к себе на помощь воинов, Константин очень обрадовался и поспешил оказать князю и сопровождавшим его возможные почести, потому что слава, которой пользовался князь, уже давно была известна в Греции. Князь просил под своё охранение самое опасное место города, и Константин прибавил ещё две тысячи воинов к храбрым витязям князя; и он вскоре, поражая турок и прогоняя их от мест, охраняемых им, показал своё мужество и необыкновенную храбрость. И не только он занимал свой пост, но непрестанно обходил городские стены, увещевая всех греков не предаваться унынию, а надеяться на вспомоществование Отца небесного, чем в самое короткое время приобрёл любовь и уважение ото всех, и все с чрезвычайным рвением повиновались ему и слушались его.

Через тринадцать дней после первого приступа турки положили сделать второй и, подступив к стенам города с пушками и прочим нужным для осады, открыли самый жаркий огонь. В числе их пушек были две чрезвычайной величины, (как пишут бытописатели, – ядра этих пушек были величиной в пояс стоящего человека) и поставили эти пушки прямо против той части стен, которую охранял Зустеней. При первом ударе стена, бывшая низка и ветха, сильно поколебалась; при втором сокрушилась и отпала сверху саженей на пять. В третий раз турки не успели уже выстрелить, потому что ночь наступила уже, – тогда Зустеней приказал в ту же ночь заделать проломанное место в стене и за ней, прямо против того места, сделать другую деревянную стену и засыпать землёй, что и было исполнено.

Наутро турки опять начали стрелять из пушек и, когда разгромили несколько стены, то выстрелили из большой пушки, ожидая, что разрушат стену ту до основания; но ядро пролетело выше стены, захватив только семь зубцов, и, ударясь о стену церковную, разлетелось на части. В полдень они стали приготовлять ту пушку ко второму выстрелу, но Зустеней навёл свою пушку против той и велел выстрелить, и случилось так, что ядро попало прямо в устье большой пушки и разбило её. Увидев это, Магомет воспалился яростью и убеждал своих воинов употреблять все силы к одолению греков.

Со страшными криками устремились турки и морем, и сушей на приступ города. Греки противились, как могли, стреляя из пушек и пищалей, и убивали многих турок. Кроме людей духовного звания, все без исключения греки участвовали в этой битве. Сам царь, объезжая стены со всеми своими вельможами, укреплял дух сражающихся; также и Зустеней поспевал везде и ободрял воинов, которые, вдруг услышав звон у церквей, произведенный по повелению Константина, укрепились вдвое и храбро дрались с неприятелем. Убитых и раненых было с обеих сторон чрезвычайно много, – турки падали беспрестанно, а греки, как снопы, валились со стен. Кровь текла рекой, и рвы, наполненные трупами убитых, служили как бы мостом для турок. К счастью греков, ночь прекратила дальнейшие действия, ведь они так утрудились и изнемогли, что падали, будучи не в состоянии преодолеть своей слабости. При наступлении ночи и турки удалились в свой стан. Всю ночь был слышен вопль и стоны раненых, оставшихся на месте битвы.

На другой день греческий царь приказал собрать тела убитых для погребения и раненых для пользования, – и было собрано мёртвых трупов греков, немцев и армян, и других пришельцев пять тысяч семьсот человек. После того Зустеней, взойдя на стены, смотрел на трупы турок и донёс патриарху и царю, что число убитых неверных должно простираться до тридцати пяти тысяч. Несмотря на это, царь слёзно плакал, видя падение своих и не ожидая ниоткуда помощи; но патриарх и вельможи старались утешить царя, и все, войдя в церковь, всю ночь молились Господу Богу.

Магомет сначала не хотел собирать своих убитых, а вознамерился ими стрелять из пушек в город в том ожидании, что они там сгниют и осмрадят жителей; но узнав, что город чрезмерно пространен, приказал собрать все трупы и сжечь. Потом в девятый день он вновь повелел полкам своим приступить к Константинополю, и большую пушку отделать как можно крепче. Намерения его были, – всякий день поражать греков.

Видя и зная всё то, Зустеней пришел с патриархом и вельможами к царю и сказал ему: «Мы видим, о, царь, как Магомет, неприятель наш, не ослабевает в деле своём, но ещё к жесточайшим готовится браням; мы же, не надеясь ни на какую помощь, что можем предпринять к отражению его великих сил? А потому я советую тебе, царь, выйти из города, и когда окрестные народы узнают о том, то, я уверен, поспешат к тебе на помощь; да и неприятель, услыша о том, отступит от города». Царь, обливаясь горчайшими слезами, долго не мог произнести ни одного слова – так велика была скорбь его, наконец он сказал: «Благодарю за совет, поскольку он может быть и полезен мне, но как я могу его исполнить и оставить церкви Божии, и царство, и народ в столь величайшем бедствии? Что обо мне скажут и другие народы? Нет, я не сделаю этого, и умру вместе с вами». Патриарх и вельможи старались поскорее окончить совещание, чтобы о том не узнали греки и не пали бы духом. Царь ещё раз послал в Аморию и в прочие острова просить о помощи. Во время же бездействия греки выходили за город ночью, делали подкопы и ставили в них сосуды с порохом; на стенах же готовили сосуды с серой и смолой и мешки с порохом.

После того двадцать пять дней бились почти беспрестанно

По прошествии этого турки вновь приступили к городу с большой пушкой, которую утвердили железными обручами; но когда выстрелили из неё, то она опять расселась на части. Магомет рассердился и велел подкатить со всех сторон туры и большие деревья; он хотел турами, деревьями и землёй наполнить рвы и приблизить многие пушки к городу. Но когда турки, исполняя повеление вождя своего, начали засыпать рвы, тогда греки тайно зажгли порох, оставленный ими в подкопах, и вдруг загремел ужасный гром, земля поднялась с турами, деревьями и народом, как буря сильная, на чрезвычайную высоту, и страшно было слышать треск, вопль и стон турок, так что и сами греки бежали от мест своих в ужасе; люди и деревья с высоты своей падали кто в город, кто в стан турецкий, кто во рвы, и те все наполнились трупами. Когда греки пришли вновь на стены, то увидели турок в чрезвычайном множестве лежащих во рвах, лили на них смолой и серой, и таким образом умертвив их в бесчисленном количестве, избавились в тот день от поражения и спасли город.

Магомет со множеством избранных своих стоя вдали, смотрел на гибель своих воинов и в страхе, и недоумении не знал, что делать. Страх этот овладел и теми из его полков, которые остались живы и отступили от города. Греки же, выйдя за город, добивали турок, остававшихся не убитыми, и, собрав целые громады турецких трупов, зажгли их вместе с деревьями и со всеми орудиями, оставшимися при удалении неприятеля.

Царь, патриарх, вельможи и народ исполнились чрезмерной радостью и ходили по церквам, совершая благодарственные молебствия, – они думали, что наступил уже конец брани. После этого сражения, столь невыгодного для турок, Магомет многие дни советовался, что предпринять, и умыслил уже отступить от города, тем более что и морской путь становился уже удобным, и он полагал, – тогда к грекам придут кто-либо из союзников. Царь же и патриарх со всем Синклитом советовались также и придумали, к несчастью своему, отправить к Магомету послов и склонить его к миру. Магомет, будучи крайне хитр, очень обрадовался тому, так как понимал, – только одна крайность принудила греков к таковому посольству, и он отвечал послам: «Я не иначе соглашусь на мир, как тогда только, когда царь выйдет в Аморию, а патриарх и прочие, кто куда хочет, и я сделаю с вами вечный мир, не вступлюсь никогда в Аморию и в острова её; если же им не захочется выйти из города, то пусть останутся в нём и живут под моей державой, со всем своим достоянием, без вреда и печали.

Когда послы известили царя о решении Магомета, то он и патриарх, и весь народ, застонали от сердца и, воздев руки к небу, молили Господа, – пусть не оставит их; потом стали опять готовиться к бою, грустя о том, что посылали послов к неприятелю, тогда как он готов уже был удалиться от пределов их.

Чрез три дня после того, как Магомет принимал посланников, его известили, – большая пушка устроена крепчайшим образом, и он отдал приказание полкам идти к городу и открыть битву. Всё это было попущением Божиим за грехи народа, и так сбывается всё, предреченное о граде том.

Мая в шестой день Магомет приступил к городу, приказав открыть огонь из всех пушек, и это продолжалось три дня; когда же надломали стену, то ударили из большой пушки, и стена разрушилась во многих местах; при втором же ударе стена пала, и открылось большое пространство её, куда тотчас вбежало множество турок; но греки крепко сражались, и хотя турки целую ночь продолжали стрелять в то место, чтобы воспрепятствовать грекам заделать пролом, но эти последние успели, несмотря ни на что, на месте павшей стены соорудить башню довольно большую и крепкую.

Утром после этого неприятель вновь ударил из большой пушки пониже первого места, и стена сокрушилась; при втором ударе и третьем она пала, и опять турки с криком бросились в пролом, греки же, встретив их, сразились с ними как дикие звери и страшно поражали друг друга.

Тогда Зустеней, собрав часть воинов, устремился на турок и прогнал их со стен; некто же из янычарских начальников, по имени Амурат, крепкий и храбрый воин, бившись с греками, достиг до Зустенея и начал драться с ним так жестоко, что Зустеней начал уже ослабевать; но один из благородных греков, соскочив со стены, отсек Амурату секирой ногу и тем избавил Зустенея от неминуемой смерти.

Потом Флабурар Мустафа, воевода восточный, и Амарбей со своими полками напали на греков и сильно одолевали их. Но на помощь гражданам приспел стратиг Рагкавей, и тот прогнал турок до самого Амарбея, который, видя, что Рагкавей побивает турок, напал на него с обнажённым мечом, но Рагкавей, имея необычайную силу, поднял обеими руками свой меч и так поразил Амарбея по плечу, что рассёк его надвое. После этого турки в большом количестве напали на Рагкавея и рассекли его на части, так как он один не мог сопротивляться множеству. Таким образом, после многократных жарких битв турки принудили греков возвратиться обратно в город, где вскоре произошёл великой плач о Рагкавее за то, что он был очень мужествен и любезен царю. Наконец настала ночь, и обе стороны принуждены были разойтись по своим местам; но всё еще турки на пролом не переставали стрелять. Однако граждане успели вместо упавшей стены несколько подалее воздвигнуть башню и тайно поставили в ней несколько пушек. Когда поутру неприятели увидели незаделанную стену, то с криком устремились туда и бились с греками; чем более ослабевали греки, тем дерзновеннее становились турки и уже думали одолеть весь город.

В одно время турки сгустились в одно место, и греки с умыслом разбежались и тут вдруг ударили из нескольких пушек, и побили многих турок. Из города напал на неприятеля Палеолог стратиг со многими воинами и сильно побеждал всех сопротивлявшихся ему; он встретился с восточным воеводой Флабураром Мустафой с довольным числом турок и не мог устоять против этого, так что вынужденным нашелся с греками обратиться в город. Тогда Феодор тысячник совокупился с Зустенеем и оба сразились с турками, которые уже повсеместно одолевали греков. В ту минуту царь, окруженный боярами и стратигами был в притворе великой церкви, и между прочими советами, сказал всем бывшим с ним: «Сколько уже дней мы беспрестанно сражаемся с турками, сколько народа погибло в это время, и если ещё так продолжаться будет, то и всех нас умертвят и овладеют городом, – а потому я предлагаю всем, – выйдем из города ночью на удобное место, и, да поможет нам Господь! Нападём на неприятеля сзади и, – тогда, или умрём за церковь Божию, или получим избавление».

На такой совет были многие согласны, зная храбрость и силу царя, но Архидукс и Николай епарх, и некоторые другие, помолчав и размыслив хорошо, отвечали: «Пять месяцев уже прошло, как мы воюем с турками и, если на то будет воля Божия, то война может продолжиться и ещё пять месяцев. Без помощи Божьей, что можем мы сделать? В один час погибнем все, и погибнет город наш. Будем просить Господа, и надеяться на него». Великий же Доместик, Логофет и другие давали совет царю выйти из города и сзывать на помощь христиан. Когда совет их ещё ничем не кончился, прибежали к царю и известили его, что турки взошли уже на стену и одолевают греков. Царь, быстро вскочив, побежал со всеми, с ним бывшими, на сечу

Зустеней и стратиги храбро защищались и поражали неприятеля; но турки конные и пешие входили в город и страшно били греков, так что если бы не подоспел царь на помощь им, то, конечно, была б конечная гибель городу. Когда царь достиг до места битвы, то устремился храбро на неприятеля с одним только мечом в руках и нещадно поражал всех, кто только встречался на пути его. Страшно было смотреть, как благочестивый царь мужественно кидался в самые опасные места, как многих рассекал надвое, а иных с головы до конского хребта. Турки же бросали в него всякого рода орудия и стреляли непрестанно, но, как говорится, бранной победы и царского падения без Божия промысла не бывает – все орудия и стрелы пролетали мимо царя. Итак, турки, не в силах будучи переносить поражений царя и других вельмож, побежали к разрушенному месту в стене, но и там греки мужественно встретили их и прогнали за рвы. Так ввечеру все отступили от города. Николай епарх велел гражданам на другой день пометать из города вон все трупы убитых турок, на показание и страх неприятелям, – и оказалось таковых шестнадцать тысяч, которых турки, взявши, сожгли.

Епарх велел также разрушенное место заделать всё деревянной стеной и поставить башню. Магомет в течение целых трёх дней собирал своих пашей и прочих советников и, совещаясь с ними, говорил: «Мы видим гяуров этих охрабрившихся на нас, и если будем продолжать так дальше с ними драться, то я не надеюсь их одолеть, потому что на одном только разрушенном месте многим биться несовместно, а малым числом, то они нас одолевают. Итак, сделаем, как прежде, большой приступ, подвигнем туры и лестницы к стенам во многих местах, и когда греки разойдутся по всем им для сопротивления нам, тогда мы приступим к разрушенному месту. Итак, утвердясь на этом, он приказал исполнить всё так, как было им назначено. Когда же туры, лестницы и прочие приступные орудия были приготовлены в достаточном количестве, то турки бились с греками несколько дней, не давая им нимало времени для отдохновения, чтобы привести их в большее изнеможение.

В 21 день мая было страшное знамение над городом, именно, – ночью внезапно озарился весь город светом великим, так что стражи, видя то, подумали, что турки зажгли весь город, и потому бежали с ужасным криком, на который собралось множество людей, и увидели, что у великой церкви Святой Софии из верхних окон изошёл сильный огненный пламень, продолжавшийся долгое время; а потом пламень тот изменился и был неизреченный свет, который опять скрылся в высоте. Все, видя то, ужаснулись, и, горько заплакав, восклицали: «Господи, помилуй нас!»

Когда же свет тот достиг до неба, то оно разверзлось и приняло свет, чем и окончилось видение.

Наутро, следовавшее за тем, стражи уведомили о видении патриарха, и он, собрав бояр и советников, пошёл с ними к царю, и вновь уговаривал его, – выйти с царицей из города; когда же царь отказал по-прежнему, патриарх сказал: «Я знаю, что тебе, о царь, известно всё, предреченное о городе нашем, и нынешнее страшное видение не подтверждает ли то, – свет, более же благодать Духа пресвятого, действующего во святой великой церкви, с прежними светильниками, вселенскими архиереями и царями благочестивыми, также и ангел, от бога поставленный на хранение великой церкви и города этого (при Юстиниане царе великом), в эту ночь отошёл на небо, и это служит знамением, что милость Божия и щедроты его отошли от нас, и что Господь Бог хочет ради грехов наших предать и город этот и нас неприятелям нашим!» После того патриарх представил царю стражей и некоторых из народа, видевших знамение, и они всё подробно рассказали о видении том.

Царь, услышав то, упал как мёртвый и несколько времени не говорил ни слова, так что его с трудом привели в чувство. После того патриарх и весь синклит опять уговаривали царя, – пусть выйдет он из города с избранными им и ищет помощи. Царь настаивал в прежнем отказе и, между прочим, сказал им: «Если Господь Бог соизволил быть этому, то где мы избегнем его гнева! И прежде меня сколько царей славных и великих пострадали и получили смерть за любезное мне отечество, и я разве не могу сделать того же! Я решился уже умереть здесь вместе с вами!»

Через день после описанного видения, когда все жители Константинополя узнали о нём, то страх и ужас наполнил сердца их, и всё их мужество и храбрость растаяли, как воск. Патриарх утешал народ, сколько ему было возможно, обещая тому помощь Божию; сам же с архиереями и священным собором, взяв святые иконы и животворящее древо, обходил стены города и со слёзными молитвами просил господа о избавлении города; и весь народ наполнял храм, с жарчайшим усердием возносил моленье своё ко Господу, умолял Его о помощи; но турки и в это время нападали на греков и не давали им покоя. Султан Магомет, собрав всех своих военачальников, разделил им места, где каждому делать приступ, – Карачибею повелел быть против царского дворца, Калихорею против деревянных ворот, Беклербегу и восточному Мустафе Флабурару против Глигии и Золотого места, западному Беклербегу против Херсона, сам же назначил себе место посреди их против ворот Святого Романа и разрушенного места. Морским его воеводам приказано было Балтаули-паше и Гаган-паше атаковать город с обеих сторон моря, так, чтобы в одно и то же время и по морю и посуху наносить грекам тягчайшие удары.

И мая в двадцать шестой день турки, совершив свою молитву, с криком и угрозами устремились к Константинополю, волоча с собой все нужные для осады орудия, и пушки, и пищали, и туры, и лестницы, и все другие стенокрушительные орудия. В то же время и со стороны моря подошли все их корабли и каторги близко к городу, и страшная битва в минуту завязалась со всех сторон. Туркам скоро удалось сбить греков со стен, и они, перекинув мосты чрез ров и придвинув деревянные городки и башни, силились проникнуть на стены; но греки мужественно сопротивлялись им, и не допускали их до того. Сам Магомет, приказав ударять с шумом и громом в разные орудия, окружённый многочисленным воинством, как сильная буря, приблизился и стал против разрушенного места, надеясь тем привести всех греков в страх и трепет. Городские стратиги, Зустеней и многие благородные воины находились против султана и страшно сопротивлялись всем усилиям турок. Хотя греки и гибли повсюду, но последний час их конечной гибели не приспел ещё, и они боролись с неприятелем с неимоверным мужеством и храбростью. Битва эта далеко превосходила все прежде бывшие.

Патриарх и весь собор во святой великой церкви с плачем и рыданием просили Господа и пресвятую Его Матерь о низложении врагов и о укреплении христианского воинства. Царь поспешил сам к разрушенному месту с главными, избранными им воинами, и, увидев тяжкую брань, с плачем воззвал к воинству: «Други и братья мои! Вот наступило время обрести нам вечную славу; – более же всего, мученические венцы пострадавшим за православную веру!» И, ударив коня своего, хотел перескочить через разрушенное место и достигнуть самого Магомета, чтобы отмстить на нем пролитие христианской крови; но был удержан стратигами, представившими ему, сколь опасно было такое предприятие, и, тем более что султан находился посреди всего своего воинства. Тогда царь устремился на других турок и рассекал их, как и прежде, с удивительной силой и мужеством. Турки вынуждены были удалиться из города даже за рвы и, несмотря на крики и понуждения самого Магомета, они не могли снова ворваться в город, так как греки метали на них со стен зажжённые мешки со смолой и серой. Греки утвердились в разрушенном месте и, делая чудеса храбрости, беспрестанно восклицали друг другу: «Умрём за церковь Божию!» Так дрались до полуночи, и тогда по причине совершенной темноты турки удалились в свои притины, чем и прекратилась на сей раз битва. Турки, удалясь от города, зажгли огни и, поместясь возле их, стерегли город и свои стенобитные орудия, оставшиеся на месте, чтобы греки во время ночи не истребили их. Сам Магомет оставался с ними и провёл вместе всю ночь.

В двадцать седьмой день мая Магомет снова приказал громить стены города и в девятом часу навести большую пушку на разрушенное место. Выстрел был жесток и разбил башню, но греки держались отчаянно, и день тот кончился тем, что турки не сделали ничего особенного в свою пользу.

При наступлении ночи Зустеней с воинами начал опять делать башню, но вдруг каменное ядро, пущенное от неприятелей, ударило его в грудь, и он упал замертво; но его тотчас подняли и отнесли в дом. Бывшие с Зустенеем при устроении башни не знали, что им делать без него, так как одно только его благоразумие и мужество могли быть полезными в таком затруднительном положении греков. Царь, узнав о происшедшем, весьма опечалился и пошёл с вельможами своими к Зустенею, где уже собравшиеся врачи трудились над ним всю ночь, оказывая возможное вспомоществование, и Зустеней, почувствовав облегчение, вкусил немного пищи и заснул; но сон его был краток, и он велел нести себя в то место, где устраивалась башня, и там при его распоряжениях, дело устройства приняло совсем другой оборот.