Ресторан «Венецианский карнавал»

Глава 2
Персонал «Венецианского карнавала»

Штат прислуги был невелик (отец предполагал значительно увеличить его на будущее время) – слуга Алексей, повар и поваренок.

Алексей обворожил меня своей особой: от него так вкусно пахло потом здорового, сильного парня, он был так благожелательно ленив, так безумно храбр, так ловко воровал у отца папиросы, что мечтой моей жизни сделалось – быть во всем на него похожим, а впоследствии постараться заполучить себе такое же местечко, которое он занимал теперь с присущим ему одному презрительным шиком. Я любовался его длинными кривыми ногами и мечтал: «Ах, когда-то еще у меня будут такие длинные кривые ноги», терся об его выгоревший засаленный пиджак и думал: «Сколько еще лет нужно ждать, чтобы моя курточка приняла такой приятный уютный вид». Да! Это был настоящий человек.

– Алексей! – спрашивал я, положив голову на его живот (обыкновенно мы забирались куда-нибудь в чулан с съестным или на диван в пустынной бильярдной и, лежа в удобных позах, с наслаждением вели длинные разговоры). – Алексей! Мог бы ты поколотить трех матросов?

– Я? Трех?

Презрительная, красиво-наглая мина искажала его лицо.

– Я пятерых колотил по мордасам.

– А что же они?

– Да что ж… убежали.

– А разбойники страшнее?

– Разбойники? Да чем же страшнее? Только что людей режут, а то такие же люди, как и мы с тобой.

– Ты бы мог их поубивать?

Он усмехался прекрасными толстыми губами (никогда у меня не будет таких прекрасных губ – печально думал я):

– Да уж получили бы они от меня гостинец…

– А ты кого-нибудь убивал?

– Да… бывало… – Зевота и плевок прерывали его речь (прекрасная зевота! чудесный неподражаемый плевок!). – В Перекопе четырех зарезал.

Это чудовищное преступление леденило мой мозг. Что за страшная личность! Что ему, в сущности, стоит зарезать сейчас и меня, беспомощного человечка.

– А знаешь, Алексей, – говорю я, гладя заискивающе его угловатое плечо, – я у папы для тебя выпрошу сегодня двадцать папиросок.

– Просить не надо, – рассудительно качает головой этот худощавый головорез. – Лучше украдь потихоньку.

– Ну, украду. А что, Алексей, если бы тебя кто-нибудь обидел… Что бы ты…

– Да уж разговор короткий был бы…

– Убил бы? Задушил?

– Как щененка. Одной рукой.

Он цинично смеется. У меня по спине ползет холодок:

– А папа… Ну, если бы, скажем, папа отказал тебе от места?

– А что ж твой папа? Бриллиантовый, что ли? Туда ему и дорога.

После такого разговора я целый день бродил как потерянный, нося в сердце безмерную жалость к обреченному отцу. О боже! Этот большой высокий человек все время ходил по краю пропасти и даже не замечал всего ужаса своего положения. О, если бы суровый Алексей смягчился…

Повар Никодимов, изгрызенный жизнью старичок, был человек другого склада: он был скептик и пессимист.

– К чему все это? – говаривал он, сидя на скамеечке у ворот.

– Что такое? – спрашивал собеседник.

– Да это… все.

– Что все?

– Вот это: деревья, дома, собаки, пароходы?

Собеседник бывал озадачен.

– А… как же?

– Да никак. Очень просто.

– Однако же…

– Чего там однако «однако же»! Глупо. Я, например, Никодимов. Да, может быть, я желаю быть Альфредом?! Что вы на это скажете?

– Не имеете права.

– Да? Мерси вас за вашу глупость. А они, значит, имеют право свое это ресторанное заведение назвать «Венецианский карнавал»? Почему? Что такое? Где карнавал? Почему венецианский? Бессмысленно. А почему, например, я в желе не могу соли насыпать? Что? Невкусно? А почему в суп – вкусно? Все это не то, не то и не то.

В глазах его читалась скорбь.

Однажды мать подарила ему почти новые отцовские башмаки. Он взял их с благодарностью. Но, придя в свою комнату, поставил на стол подарок и застонал:

– Все это не то, не то и не то!