Во время всех вышеприведенных передряг и смут появился в Англии Шекспир. Это был хотя и знаменитый писатель, но рост имел очень маленький, почему о нем впоследствии и говорили:
Сапоги выше Шекспира!
Другой знаменитый человек того времени был Бэкон, отец «опытной» философии. Он доказал, как дважды два, что единственный путь к достижению истины есть наблюдение над правдой, исследование действительности (Иловайский. «Нов. История»). Это учение имело такой успех, что Бэкона сделали государственным канцлером. Но однажды наехала в суды ревизионная комиссия, рассмотрела состояние судопроизводства в Англии и выяснила, что Бэкон брал взятки и, вообще, совершал всякие злоупотребления. Его посадили в тюрьму.
Таким образом, его же теория (наблюдение и исследование действительности) послужила ему только во вред.
Был еще в Англии в те времена Мильтон, но он был совершенно слепой.
Об этих странах лучше всего ничего не писать… В самом деле: кто их знает? Кто ими интересуется? Решительно никто.
Появились там три великих человека: Ибсен, Бьёрнстьерне-Бьернсон и Гамсун, да и то в самое последнее время.
А раньше был только один Ваза[5].
И все у них было как-то несерьезно, по-детски – будто игра в куклы. Страны были маленькие, ничтожные, а тянулись за большими, подражали взрослым: так же устраивали политические восстания, казнили противников и, конечно, вводили Реформацию. Но все было у них на детский рост: вместо войн – стычки, вместо казней – пустяки.
Да и Реформация была какая-то такая…
Что же это за история?
И Польша то же самое: никакого толку в ней не было. Кажется, и люди были умные, и воины храбрые – а все-таки ничего у них не клеилось…
Была, по моде того времени, взамен католической, своя собственная вера, но какая-то странная: антитринитарии[6]. Что это такое – и до сих пор никто не знает.
С королями тоже не ладилось.
Стоило только прекратиться роду королей Сигизмундов, как стали приглашать на престол кого попало: французского принца Генриха Анжуйского, давшего потом потихоньку тягу во Францию; какого-то седмиградского воеводу Батория; шведского принца Сигизмунда и многих других.
В газетах того времени нетрудно было встретить объявление такого рода:
РЕЧЬ ПОСПОЛИТАЯ
ищет трезвого, хорошего поведения короля.
Без аттестата от последнего места не являться.
Человеку ограниченному может показаться странным:
Как так не найти короля?
Дело объяснялось очень просто: «король» – было только такое слово, – и больше ничего. Никакой власти королю не давалось. Всякий делал, что хотел, и это называлось liberum veto[7]. И частенько по ночам плакали короли в подушку от этого liberum veto…
Удивительнее всего, что и парламент существовал у поляков (сейм), но никогда пишущему эти строки (да простит мне старая Польша!) не приходилось встречать более нелепого учреждения.
Например, собираются триста человек и решают вопрос о том, что нужно поднять благосостояние страны. Кажется – дело хорошее? 299 человек в восторге от проекта, а трехсотый, какой-нибудь скорбный главой шляхтич, неожиданно заявляет: «А я не хочу». – «Да почему?!» – «Вот не хочу, да и не хочу!» – «Но ведь должны же быть какие-нибудь основания?» – «Никаких! Не желаю!» И, благодаря этому трехсотому, решение проваливалось!! (Иловайский. С. 96.)
Можно ли писать историю такой страны? Конечно, нет. Это только Иловайский способен.
Как это ни скучно, но нам приходится опять возвращаться к борьбе католиков с протестантами.
Человеку нашего времени решительно непонятно: как можно воевать из-за религиозных убеждений?
Ведь в таком случае человечество могло пойти дальше: брюнеты резали бы блондинов, высокие – маленьких, умные – глупых…
А в те времена религиозные войны были обычным и привычным делом. Целые полки под командой глупых, с тупыми физиономиями полководцев носились из страны в страну, орали, молились, поджигали, разоряли, славили бога (своего собственного), грабили, горланили гнусавыми голосами псалмы и вешали пойманных иноверцев с таким хладнокровием, как теперь вешают собственное пальто на гвоздик.
История говорит, что после Тридцатилетней войны Германия пришла в такой упадок, возник такой голод, что жители некоторых мест принуждены были питаться человеческим мясом… Жаль, что этим кончили; с этого нужно было начать: переловить до войны всех этих тупоголовых полководцев, курфюрстов, ландграфов – и, сделав над собой усилие, поесть их. И страна бы не разорилась, и ни в чем не повинные люди остались бы несъеденными.
До чего раньше одна часть человечества была проста и доверчива, видно из следующего: в сущности, ни немецкие католики ничего не имели против протестантов, ни немецкие протестанты против католиков.
Но появились за спиной герцога Фердинанда иезуиты и шепнули сладким голосом:
– Ка-ак? Чехи протестанты? Какое безобразие! Чего же вы смотрите? Бейте их!
А кардинал Ришелье с другой стороны обрушился на протестантов:
– Чего вы смотрите, дурачье! Бейте католиков по чем попало! Всыпьте им хорошенько.
Теперь таким образом можно стравить только две пьяные компании в трактире, причем драка может продолжиться максимум полчаса. А в те времена столь примитивный прием был действителен на тридцать лет, и уменьшил он народонаселение Германии на пятьдесят процентов.
И господь жестоко покарал протестантов и католиков за эту тридцатилетнюю глупость: предводитель католиков Валленштейн был убит в своей спальне, предводитель протестантов Густав Адольф убит на поле битвы, а разные Фридрихи, Фердинанды и курфюрсты тоже поумирали от разных причин – и ни одного не осталось до наших дней, чтобы поведать нам об этой бестактной войне.
Изголодавшиеся страны, в конце концов, съехались и заключили мир в Вестфалии – родине знаменитых окороков.
Летописец того времени утверждает, что воюющие стороны набросились прежде всего не друг на друга, а на окорока, и впервые за тридцать лет поели как следует…
А потом, когда стали делиться землями – глупые немецкие католики и протестанты, конечно, остались с носом: самые лакомые куски забрали французы и шведы.
Рассказывают, что, разобрав, в чем дело, один курфюрст почесал затылок и воскликнул:
– Да! Теперь, когда я кончил войну, я вижу, что я старый дурак.
– А когда вы ее начинали, – засмеялся француз, – вы были молодым дураком.
И все присутствующие иностранцы долго и раскатисто хохотали…
У французских королей того времени был один и тот же обычай, переходивший от отца к сыну: вступая на престол, король брал первого министра и первую любовницу (или любимицу, как мягко выражается Иловайский). Министр всегда оставался первым, а любимицы были и вторые и третьи.
Например:
Короли – Перв. министры – Любимицы
Людовик XIII – кард. Ришелье – Несколько;
Анна Австрийская – кардинал Мазарини – Ментенон и др.;
Людовик XIV – Кольбер – де ла Вальер;
Людовик XV – кардинал Флери – Помпадур.
Но все-таки это был красивый изящный век, век менуэта, пудреных париков, Версальских праздников и любовных приключений.
Короли умели жить в свое удовольствие…
Всякий из них был настолько умен, что оставлял после себя историческую фразу, и народ поэтому его не забывал.
Людовик XIV, например, сказал:
– L’état c’est moi! (Государство – это я.) Народ прозвал его «Король-солнце». И верно. Никогда над Францией не всходило более жаркого солнца. Оно так жарило, что все финансы у Кольбера испарились, и первый министр даже получил, в конце концов, настоящий солнечный удар…
Вторая знаменитая фраза Людовика XIV, сказанная по поводу отправления внука в Испанию:
– Нет более Пиренеев!
Гораздо хуже первой. Мы считаем ее пустой бессмысленной фразой. Эдак всякий вдруг вскочит с места да крикнет:
– Нет более Монблана! Heт более западных отрогов Кордильер!
Сказать хорошо… А ты попробуй сделать.
Что касается Людовика XV, то он прославился тоже одной фразой:
– Après nous le déluge!
Что в переводе на русский язык значит:
– Начхать мне на моих потомков. Лишь бы мне хорошо жилось.
Великая французская революция показала, что у короля были свои основания повторять эту фразу.
Кроме этой фразы и своей «любимицы» Помпадур, король прославился также и тем, что в его царствование один шотландец, Джон Ло, изобрел остроумный способ выпускать ассигнации, продавая их за настоящее золото.
К сожалению, Джон Ло, открыв по поручению регента для этих операций целый банк, смотрел на кредитные билеты глазами десятилетнего гимназиста, который думает, что если нужны деньги – их можно печатать на обыкновенной бумаге, сколько влезет…
Вы понимаете, что получилось? Джон Ло в компании с королевским регентом, герцогом Орлеанским, напечатали бумажек на несколько миллиардов и очень радовались: вот, дескать, ловко придумали.
Но когда держатели ассигнаций испугались количества появившихся на рынке бумаг и потребовали свое золото обратно – банк лопнул, а Джон Ло заплакал и заявил, что «он вовсе не знал, что так будет».
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽
Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке: