«Козни врагов наших сокруши…»: Дневники

Такое отношение к Толстому со стороны некоторых духовных журналов есть знамение времени. “Р. Паломник” с своими приложениями не одинок. Пусть извинит меня и другая почтенная редакция “Отдыха христианина”, если я позволю себе по долгу стоящаго на страже Господней упрекнуть ее за помещение статьи г. Смоленскаго. Сей автор сделал своеобразную подтасовку: он взял религиозныя мысли Толстаго из первой половины его литературной деятельности и хочет ими как бы оправдать его богоборную деятельность второго периода. Напрасно автор видит в Толстом “жажду веры”: вера, по самому существу своему, есть глубочайшее смирение ума человеческаго пред всеведущим умом Божиим. А Толстой был преисполнен гордыни сатанинской, в такой душе нет места вере, которая есть смирение. Напрасно автор, подобно г. Поселянину, делает предположение, что в очах Господних Толстой, на словах отрицавший многие христианские догматы (слишком скромно сказано. Следует сказать: совершенно отрицавший все христианство), а на деле все же любивший Христа (именовавший Его, прости Господи, “повешенным Иудеем”) и людей (на словах лишь), окажется несравненно выше тех, кто устами своими чтили Бога, а сердцами отстояли далеко от Него, кто назывался христианином, но жил не по-христиански”. Да, может быть, Толстой и не был так загрязнен грубыми пороками, как мы, грешные, но хоть мы и, грешники, а все же Божьи, а он отрекся от нашего Спасителя, он хулил Его, он не захотел прибегнуть к Нему и в час смертный, а мы все же не теряем надежды на спасение наше и веруем, что во смирении нашем помянет нас Господь. Гордыня, по учению св. отцев, одна способна заменить все пороки и не дать ни единаго места покаянию… “В деятельности Толстого, явным образом направленной против христианства, – говорит автор, – многое, может быть, послужит во славу Христа и на благо Церкви христианской”. Да, но это уж не заслуга Толстого, это – дело Божия Промысла, всякое зло направляющаго ко благу. А Толстой получит воздаяние по делам и намерениям своим. “Преклонение Толстого пред Христом окрашено самыми яркими и трогательными чертами религиознаго восторга”. Мы только что сказали, какой это был восторг и как он дерзал именовать нашего Господа. Его рачсуждения о безсмертии души отзываются пантеистическим миросозерцанием. “Являясь на словах врагом христианства, Толстой в то же время ко всем вопросам, выдвигаемым жизнью, подходил с глубокой верой в нравственную ответственность человека перед Пославшим его в мир… Он будил человеческую совесть, ставя ее судией жизни, побуждений и деятельности человека”. Но кто это – Пославший человека в мир по пониманию Толстого? Есть ли это – наш христианский Бог? Нет. Слово “Пославший” Толстой украл из Евангелия (где Господь говорит о Себе, именуя Отца Своего Пославшим), а применяет это слово в смысле пантеистическом. Отсюда вся его нравственность – языческая, и все его “добро” спасающей цены не имеет как лишенное духа смирения Христова. Вот почему все рассуждения г. Смоленскаго о каких-то заслугах Толстого пред Церковью не имеют ни малейшей цены, и напрасно автор отнял у журнала целых 16 страниц, уделив церковной правде только полстранички… Ныне время тревожное для Церкви: не смущать верующих в простоте сердца суждениями о каких-то заслугах, о каких-то нравственных качествах погибшей души гордаго писателя, а внедрять в них истинно-церковный взгляд на христианскую жизнь и учение Церкви о спасении должно в наше время духовным нашим изданиям. Иначе вместо пользы они будут приносить только один вред, расшатывая и разрушая цельность церковнаго понимания вещей…

№ 55
На страже Господней

На стражи моей стану.

Св. Григорий Богосло

Мы, пастыри, мало читаем писания великих вселенских учителей веры и потому нередко теряем руководящее начало в нашей пастырской деятельности, теряем твердость и мужество и, прикрываясь современными якобы “гуманными” принципами, часто подкладываем, по выражению древняго пророка, мягкую подушку под всякий локоть руки… Особенно это стало часто проявляться в наше дряблое время. Является лжеучитель, пишет и печатает, что ему вздумается, проповедует устно, не только в домашней беседе, но и в публичных собраниях. Его дерзость становится с каждым днем все нестерпимее, у него являются последователи, а мы все терпим, все снисходим, сначала будто не замечаем этого, потом как-то робко, будто извиняясь, что его побезпокоили, начинаем чрез миссионеров вразумлять его. Но и при этом – не слышится властнаго слова, сильнаго не только любовью, но и благоговением к непреложности учения Церкви, слова, крепкаго верою в правоту защищаемаго нами учения Церкви, – и лжеучитель чувствует эту робость, эту как бы неуверенность, как бы холодное, вернее сказать, – теплопрохладное отношение к святыне истины, и не внимает нашим увещаниям, растворяемым гуманными фразами… В нем растет самоуверенность, он уже не боится последствий даже отлучения от Церкви, ибо не чувствует в нашем увещании властнаго и любящаго голоса самой матери-Церкви. Холодом, рассудочностию веет от этих официальных увещаний, обращенных к заблуждающимся. Ведь если бы мы искренно любили святую истину, то этого не могло бы быть: мы плакали бы, болели бы душою за того, кто вражьим действием уклонился от нея; он не мог бы не чувствовать, не сознавать, что если мы так горячо относимся к его несчастию, то, стало быть, оно велико, стало быть следует задуматься: “да прав ли я?”

Недавно в “Троицком Слове” было рассказано, как митрополит Петербургский Гавриил обращал раскольника от заблуждения его: он плакал, горячо молился, воздевая руки к небу, и Господь вразумил упорствующаго, и смягчил его сердце, и он бросился к стопам святителя и обратился к православию. Такая ревность о святой истине, такая пламенная любовь к заблудшему, такая горячая о нем молитва творят чудеса. А наша лжегуманная осторожность, наша излишняя деликатность в отношении к лжеучителям только вредят делу, мы как будто не сознаем своего не только права, но и долга обращать заблудших на путь правый, обличать, запрещать, умолять со всяким долготерпением и учением. Мы забываем, что мы не овцы, а пастыри, что на нас лежит тяжкая ответственность за гибнущия души, что мы обязаны не только “идти в пустыню” за сими гибнущими, но и оберегать других, еще не зараженных от их лжеучения. Да что я говорю – от лжеучения? Наш долг охранять их и от всякой духовной заразы, от всякаго порока. Послушаем, что говорит великий вселенский учитель св. Златоуст. “Вот еще достойное посмеяния и служащее к нашему стыду. Если у нас кто-нибудь будет обличен в самых постыдных делах и на него захотят наложить какую-нибудь епитимию, то все весьма безпокоятся и боятся, как бы, говорят, он не отделился от нас (от Церкви) и не пристал к другим”. Та к во времена Златоуста “говорили”, такия опасения высказывали верующие. Пастыри Церкви, по-видимому, тогда исполняли свой долг, не смущаясь такими опасениями. А теперь приходится слышать эти опасения от пастырей самих. Теперь есть архиереи, которые намеренно закрывают глаза на то, что в их епархиях творится. Ссылаются на “свободу совести” и допускают явным еретикам распространять открыто лжеучения. На их глазах происходят собрания у таких еретиков, а они все надеются своею снисходительностью привлечь сих еретиков в недра Церкви, позволяют им публичныя проповеди, все опасаясь, как бы такие не отделились от Церкви… А того, что сии самочинные проповедники уже отделились от Церкви сами собою, своим своеволием, уже только тем, что самочинно выступили на проповедь, не испросив предварительно на то благословения епископа, – как будто не замечают… Все надеются, что они сами вразумятся, сами одумаются и вернутся к послушанию Церкви. Были даже примеры такого снисхождения к самочинным учителям, что архиереи, хорошо зная, что они не послушаются, если им решительно воспретить проповедь, стороною им подсказывали, чтобы те попросили – для порядка – разрешения на проповедь якобы под наблюдением пастырей. Те так и поступали, и вот проповедь сомнительных лиц в отношении их православия таким порядком “легализировалась” и становилась более авторитетною в глазах верующих. Зараза распространялась уже “на законном основании”. И всему причиною эта боязнь: как бы самочинник, не увлек за собою от Церкви своих постоянных слушателей. На глазах церковной власти образовывалась секта… Не так рассуждает великий учитель Церкви св. Златоуст. “Пусть отделяется хоть тысячу раз, и пусть пристает к другим; я говорю не о согрешивших только, но хотя бы кто и вовсе был безгрешен, – если хочет отложиться, пусть отложится. Хотя я печалюсь, – спешит прибавить святитель, – и страдаю, огорчаюсь и мучусь внутренно, лишаясь в каждом таком как бы собственнаго члена, но огорчаюсь не так, чтобы спасение всего этого могло принудить меня сделать что-либо недолжное”. Та к дорожит святитель Христов благом Церкви. Та к строго требует он от членов Церкви послушания ей. Он не хочет покупать кажущейся целости ея ценою излишняго снисхождения к самочинию ея членов, поблажками сему самочинию, и притом – заметьте: это не только в области учения веры, но и в области нравственной жизни членов Церкви. Что же он сказал бы в отношении погибельных лжеучений тех ересей, которыя теперь открыто, печатно проповедуются самочинными, непризванными учителями-писателями-публицистами, ничего не понимающими в вопросах веры и позволяющими себе судить о том, чего не знают? Что он сказал бы о тех невеждах-фанатиках, которые собирают вокруг себя толпы темнаго люда и проповедуют хлыстовския бредни? Нет сомнения, он, после нескольких, может быть, слезных увещаний, предал бы нераскаянных торжественной анафеме. И это он сделал бы ради блага Церкви, ради сохранения ея целости, ея единства и чистоты, ради ограждения ея от разделений. Как видите, он не дорожит количеством верующих, именующих себя православными: “Мы не повелеваем вашей вере, возлюбленные, – говорит он, – не деспотически приказываем вам это. Мы поставлены для поучения вас словом, а не для начальствования и самовластия над вами: наше дело советовать вам и увещевать. Советник говорит, что ему должно, но не принуждает слушателя, предоставляя ему полную свободу – принять или не принять совет. Он будет виновен только в том, если не скажет того, что ему поручено. Потому-то мы и говорим все это, обо всем этом напоминаем, чтобы вам уже нельзя было сказать в тот (последний) день: никто этого нам не говорил, никто не объяснял, мы этого не знали и вовсе не считали грехом. Итак, я говорю и свидетельствую, что производить разделения в Церкви (самочинничать) не меньшее зло, как и впадать в ереси”.

Как эти слова великаго иерарха прикладны к нашему времени! Мирская власть дала свободу вероисповедания. Эта свобода никогда, в сущности, и не стеснялась: на Руси не было преследования за то или другое вероисповедание. Напрасно клевещут на Церковь нашу Православную, будто она гнала и преследовала еретиков и отступников: не Церковь, а мирская власть, признавая союз государства с Церковью, находила нужным иногда стеснять еретиков и отступников, и не в видах собственно преследования их за их верования, а лишь в видах пресечения зла, для охранения Церкви от того вреда, какой могли принести Церкви еретики распространением своего учения среди простецов в вере, верных чад Церкви. Теперь свобода исповедания расширена: стало возможно прежде запрещаемое законами так называемое “оказательство” раскола, дозволено раскольникам и сектантам открыто совершать богослужения, делать молитвенныя собрания и пр. Те м зорче должны стоять на страже Церкви мы – ея пастыри, тем внимательнее присматриваться: нет ли среди наших пасомых если не волков в овчих одеждах, то козлищ, притворяющихся кроткими агнцами? Недавно об одном, глубоко мною уважаемом, образованном старце, котораго я считал искренним христианином, мне сказали в откровенной беседе: “Да, человек прекрасный, стойкий черносотенец, но он считает буддизм чистой философией, а не идолопоклонством, отстаивает оккультизм, заявляет, что так или иначе нужно стараться узнать будущее, хотя бы даже посредством оккультных знаний, вызывания духов, спиритических сеансов и подобное, причем кощунственно заявляет, что “ведь и преподобному Сергию были видения”… Таковы иные, считаемые нами “православными”, интеллигенты. Хорошо, что тот, о ком я говорю, не позволяет себе распространять своих “убеждений”; при встрече с ним можно его предостеречь, и, может быть, он отречется от своих мнений. А сколько, говорю, у нас таких, которые щеголяют своими лжеучениями, стараются распространять их и в печати, и в собраниях, и при каждом случае! Много ли мы, пастыри, делаем для обращения таковых от их прямо еретических заблуждений? Не смотрим ли мы на сих якобы православных (только по паспорту), как говорится, сквозь пальцы? Гд е же наша пастырская ревность? Мне скажут, если таких отлучать, то немного останется у нас пасомых. Я повторю на это только слова св. Златоуста: “пусть отлагаются, если не хотят повиноваться Церкви; хотя я и печалюсь, и страдаю, и мучусь внутреино, лишаясь в каждом таком как бы собственнаго члена, но огорчаюсь не так, чтобы опасение всего этого могло меня принудить сделать что-либо не должное”, то есть, чтобы считать такого человека членом Церкви, когда он уже перестал быть таковым.

Те м паче, еще раз повторяю, тем паче мы должны всемерно заботиться о том, чтоб не допускать таких, считающих себя еще православными, открыто проповедывать в качестве каких-то Богом призванных учителей веры: это уже явная поблажка возникающей ереси и грозит отпадением от Церкви не одного такого проповедника, но и многих верующих душ… Это уже будет, по выражению св. Златоуста, “делом, достойным посмеяния и служащим для нас, пастырей, к стыду”!

№ 56
Можно ли иудеям дозволять носить христианский имена?

Газеты сообщают, что при Святейшем Синоде образована еще одна комиссия для обсуждения вопроса о том: могут ли иудеи носить христианския имена? Давно назрел этот вопрос и пора решать его раз навсегда и окончательно. Имя есть первая собственность, собственность неотъемлемая, которую человек получает здесь на земле и которую уносит с собою в загробный мир. Творец всемогущий, сотворив свет, нарек его днем, тьму – ночью, все звезды называет Он именами их… Имя есть символ власти над тем, кому оно дается. На всем пространстве Ветхаго Завета, от первозданнаго Адама и Евы до праведных родителей Предтечи Господня, право давать имена принадлежало родителям. На имя смотрели как на нечто священное, с уважением. Имя не есть №., под которым разумеется тот или другой экземпляр, та или другая особь: имя может принадлежать только человеку, как разумнонравственному существу. Этот взгляд на значение имени можно усматривать еще в Ветхом Завете; в Новом Завете у христиан, особенно в Православной Церкви, оно получило еще большее значение. Вошло в священный обычай при крещении давать младенцам и взрослым имена святых Богом прославленных. Угодник Божий, имя коего я ношу, есть мой небесный восприемник или от купели крещения, или от св. Евангелия при моем монашеском пострижении. Это мой благодатный покровитель, мой заступник и молитвенник пред Богом, мой наставник в моем земном странствовании, мой второй Ангел-Хранитель. Вот почему для нас, православных христиан, особенно дороги те имена, которыя мы носим. Это – священные символы нашего духовнаго родства с небесною Церковью, нашего постояннаго с нею общения. Пусть иудеи носят имена ветхозаветных праведников: к сожалению, мы едва ли вправе запретить им это, хотя очень бы желали, – ввиду того, что и многие из нас носят сии имена, – чтобы иудеи и произносили эти имена не по нашему, а по своему: чтобы Моисеи именовались Мойшами, Израиля, – Срулями; но допускать, чтоб они носили имена святых Божиих, во Христе прославленных, было бы кощунством и святотатством, с точки зрения Церкви Православной. Приятно ли и простому человеку смертному, например, хоть бы тому, кто возбудил вопрос о праве иудеев именоваться христианскими именами, приятно ли ему, если иудей, не испросив предварительно его разрешения, возьмет себе его имя и родовую его фамилию и будет величать себя ими? Приятно ли ему будет, когда все, что сей иудей сделает, будет, по недоразумению, ложиться тенью на него или его семью? Затем: если признать это право за иудеями, то по какому праву мы будем отнимать его у магометан, как известно, также носящих немало библейских имен? А там, во имя свободы совести, свободы веротерпимости и других свобод, найдем ли мы основание отрицать это право и для язычников – буддистов, огнепоклонников и др. нехристиан? Ведь еще вопрос: кто более враждебно относится к святой вере нашей, иудей ли, или язычник и магометанин? Прочтите Шулхан-арух, эту, так сказать, эссенцию иудейской ненависти к христианам, и вы поймете, как глубоко оскорбительно было бы для православной веры, для угодников Божиих, для Самого Господа нашего Иисуса Христа такое попустительство. Мне же зело честни быша друзи Твои, Боже, – говорит Царь пророк Давид. Не тем паче ли мы должны ревновать о чести святых Божиих? Представьте себе, что какой-нибудь иудей, заклятый враг Христа и нашей веры святой, назовет себя именем святителя Христова Николая только ради того, что так ему будет удобнее, так сказать, смешаться в толпе православных людей, чтоб удобнее их обманывать: ужели не оскорбим мы позволением носить сие имя нашего великаго заступника и святителя-чудотворца? Ужели не будет даже для нас самих оскорбительным, если иудей, в своем обществе издевающийся над нашими подвижниками, будет – без сомнения, только у нас на глазах – носить имя преподобнаго Сергия? Я не говорю уже о тех иудеях, которые возбуждают против себя массы народныя своею безсовестною эсплуатацией: даже те, которые стараются показать, что они – “честные евреи”, даже и они – по какому праву будут величать себя нашими православными именами, столь для нас священными, а для них, в сущности, ненавистными? И для чего все это нужно? Нет ни малейшаго сомнения, что иудеи, почти две тысячи лет не имевшие в том нужды, теперь хлопочут о том, чтобы получить законное право на то, чем иногда пользовались незаконно, – для того только, чтобы, прикрываясь христианскими именами, постоянно обманывать нас, укрывать от нас свою настоящую личину. Им это нужно, иногда очень нужно. Недаром они, некрещеные, имеют в своих домах иконы православные, в своих лавках на базарах теплят лампады, даже в праздники ходят в храмы православные, благо в этом отношении царит едва ли позволительная с точки зрения церковных правил терпимость. Мало того: по местам принимают к себе наше духовенство: скажите ради Бога – что это, как не личина, обман, отвод глаз для простых верующих душ? Ужели еще надо узаконять и имена, ими похищаемыя у нашей Церкви? Нет, Церковь должна крепко отстаивать святыню имен святых Божиих от такого святотатства. Еще шаг, и их синагоги будут, тоже для отвода глаз наших сентиментальных бюрократов, называться синагогами князя Владимира, Александра Невскаго, Николая Чудотворца, Георгия Победоносца… Уже и теперь иудеям дано слишком много свободы в отношении, например, фамилий: крестится ли, не крестится ли иудей – он именует себя любою фамилией, и вот вы слышите самую русскую фамилию, вы думаете, что имеете дело с русским человеком, а он – некрещеный иудей! Мне самому приходилось обманываться таким образом: какой-нибудь Николай Григорьевич Яковлев, подавший заявление о желании взять в аренду дом или лавку, оказывался у нотариуса Натаном Гиршовичем Янкелем, и приходилось уступать его мольбам, ибо он уже внес пошлину, акт записан и оставалось только его подписать… Это ли желательно узаконить?

Итак, даже с точки зрения гражданской, не говоря уже о церковной, давать право иудеям именоваться христианскими именами нежелательно. Вспомним, что теперь у нас входит в жизнь выборное право. Убедите простаго человека, что Николай Григорьевич есть Натан Гиршович! Раз он формально запишет себя именем христианским – он для выборщиков будет равен по правам с христианином. Если и теперь в нашу несчастную Государственную Думу попадают иудеи даже от столиц, то при новом порядке вещей будут сплошь и рядом попадать даже некрещеные иудеи от православнаго населения. Ужели желательно это? Ужели мало зла на Руси от нашей дряблости, от нашей сентиментальности, якобы – гуманности, лжелиберализма? Ужели и в этом вопросе возьмет верх все тот же безпринципный принцип равенства национальностей и исповеданий, который уже так много зла принес нашей бедной Родине? Мы верим, мы надеемся, что от этого новаго зла спасет нас матерь наша Церковь Православная в лице нашего Святейшего Синода, дав заключение, что не только нельзя, непозволительно, с ея точки зрения, давать право иудеям именоваться христианскими именами, но следует подтвердить им, что за самовольное присвоение христианских имен они подлежат строгой ответственности по закону, как за присвоение чужаго имени, что посему следует восстановить несколько лет назад распубликованное распоряжение, чтобы иудеи на вывесках своих торговых и промышленных заведений писали не сокращенно, а сполна свои иудейския имена… Если ведь они себя уважают, то ничего в этом унизительнаго нет, а русские люди будут знать, с кем они имеют дело. Пусть комиссия вдумчиво перечитает правило 8-е 7-го Вселенскаго Собора и толкования на него. Правило это относится к иудеям, притворно принимавших христианство. А разве некрещеные иудеи, принимающие имена христианския, не теми же целями руководятся, как и тогдашние, и разве позволять им носить наши имена не то же, что принимать их в некое общение с нами?

Помнить надо: в наше смутное время всякая такая попытка иудеев к незаметному слиянию с русским православным населением есть великое зло и поблажать этому злу есть великий грех. Повторяю: к счастью для нашего народа, вопрос этот теперь в руках церковной власти, которая обсудит его уже не с одной политической, но и с церковно-канонической точки зрения и оградит народ от новой напасти со стороны иудейскаго иезуитизма…