Алмазы Таимбы

Глава 9

Из-за крутого поворота, окаймлённого высокими обсыпающимися берегами, выплыла сползающая в воду галечная коса. Дальней стороной она терялась в густом смешанном лесу. Ближайшая часть косы завалена крупными булыгами, а по мере удаления от воды сначала редкий, а потом всё гуще и гуще, заполнял открытое пространство цветущий иван-чай.

Тоня без разговоров направила лодку к берегу. На немой вопрос геолога пояснила, что хочет набрать травы для чая. Иван, с удовлетворением глянув на чистое небо, залитое по-августовски мягким солнечным светом, молча кивнул.

Дело клонилось к обеду, река с самого утра баловала путешественников ровным без мелей и заломов течением, и настроение было вполне радушное.

Метёлки Иван-чая поднимались высоко, по грудь, Поддубный думал, что они в чай и идут, но рвали, как подсказала Тоня, только продолговатые листья со стволов.

– Остановимся когда, подсушу малость, он ещё вкуснее станет.

Иван собирал молча, наслаждаясь запахами, умиротворённый и почти счастливый, но в дальнем уголке мозга постепенно рос червячок беспокойства. Те недоброжелатели, которые наблюдали за ними с берега, а он почти не сомневался, что таковые имелись, наверняка пойдут следом. Тут простая логика. Раз обобрали запасы избушек, значит, в лес пришли без припасов. Местные сразу отпадают, лесные жители в тайгу без продуктов, ружья и разной мелочовки вроде спичек, рыболовных принадлежностей и ножа не сунутся. Выходит, чужие, и к визиту в тайгу явно не готовы. Вариантов тут самое большее два: беглые зэки или какие-нибудь заблудившиеся туристы. Во второй вариант, исходя хотя бы из закона подлости, верилось меньше. Да и откуда тут туристы, что им делать на Таимбе в конце лета? Речка неприметная, на никаких туристических маршрутах не обозначена. Ни для гребли, ни для плота не приспособлена в силу мелей и прочих пакостей. Значит, будем исходить из самого неприятного варианта – беглых зэков. А вот с ними встречаться совсем не хочется. Предельно ясно, что пока на их стороне относительно высокая скорость передвижения – моторкой. Несмотря на обилие петель и заворотов, всяко-разно быстрее, чем на своих двоих по заваленной буреломом тайге. Да ещё прыгая по горкам, пробираясь через колючий шиповник, оступаясь на курумниках и сползая по осыпям. Интересно, что по этому поводу думает Тоня?

Он нашёл взглядом проводника, кулаком утрамбовывающего собранную траву в матерчатый мешочек, только что извлечённый из недр рюкзака. А почему бы и не спросить напрямую? Всё-таки вместе рискуем.

Кидая в мешок последнюю охапку Иван-чая, он присел рядом на корточки:

– Тоня, слушай, спросить хочу.

Она подняла на Поддубного взгляд, в нём искрилась легкая смешинка:

– Хочешь – спрашивай.

Он почесал над ухом:

– Как ты думаешь, кто в домиках побывал перед нами?

Искринка пропала в момент. Затянув мешочек, поднялась. Выпрямился и Иван.

– Думаю, зэки беглые. Или, что тоже возможно, бандюки какие-то, натворили чего и прячутся в тайге. Поплыли дальше. – Она закинула ношу в лодку, устроив мешочек на лавке. – Воду надо вычерпать.

Иван дёрнулся, перехватывая кружку, к которой уже тянулась женщина.

– Я вычерпаю.

Тоня, не меняя серьёзного выражения лица, кивнула.

– Кто бы там ни были, встречаться с ними не хочется.

Иван зачерпнул со дна воду и вылил в речку:

– А как думаешь, они за нами не пойдут?

Тоня кинула беспокойный взгляд вниз по течению реки, в ту сторону, откуда они приплыли.

– Всё возможно. Будем надеяться, что или не рискнут за нами топать, берег-то завален неслабо, да горы, попробуй это всё обойди, или мы умудрились проскочить незамеченными.

– Что маловероятно, – прокомментировал Иван.

Она качнула головой:

– К сожалению, тут ты прав.

– Выходит, надо держаться настороже. И ночами тоже.

– Выходит, так. Конечно, день-два форы у нас будет, но расслабляться нельзя. Я давно тебе это сказать хотела, но как-то всё сомневалась. А вдруг ошибаюсь?

– А теперь что, не сомневаешься?

– А вот как ты спросил, поняла, уже не сомневаюсь. И даже если жестоко ошиблась и никто за нами не идёт, в любом случае наша загородная прогулка закончилась.

– А что началось? Учения, приближенные к боевым? – Иван вылил последнюю кружку. – Можно ехать.

Непроизвольно торопясь, забрались в лодку, и, только уже заведя мотор, проводник ответила:

– Что-то в этом роде.

Петля накручивалась на петлю, берег поднимался высокий, пошли холмы, упирающиеся где голыми, а где лесистыми верхушками в голубое небо, к вечеру покрывшееся блудными облачками. Пока прозрачными, но проводник без сомнения определила ухудшение погоды на завтра.

– Пойдем ночевать, надо вещи с собой все забирать.

– Может, и мотор возьмём?

Тоня подумала несколько секунд:

– Может быть. Хоть и вряд ли кто нас в ближайшие пару дней догонит, но бережёного, дальше сам знаешь…

– Хорошо.

После того как солнце спряталось за высокие холмы, ещё час Тоня вела лодку. Узкое, но проходимое русло, казалось, бесконечно тянулось в обрамлении скал и курумников. Медленно сумрачная тишина опускалась на Таимбу. Лиственницы, шапками укрывавшие вершины холмов, светились розовым исподним под закатными лучами. Начинало холодать, оба, не сговариваясь, одновременно застегнулись под горло. Из-за спины наплывала громада тяжёлых туч. Тоня несколько раз поглядывала на небо, тревожно хмурясь. Наконец, что-то для себя отметив, она решительно свернула к берегу.

– Последняя избушка с отцовской карты где-то здесь. Придётся поискать, точно место не знаю, не была. Но вроде как между двумя холмами стоит, место очень похоже. Ты пока разгружай, а я пройдусь, гляну.

Иван выпрыгнул вслед за Тоней:

– Лады. Осторожней там.

На удивление, проводник не стала язвить или ехидничать. Молча кивнув, поспешила вверх по склону, теряющемуся в глубокой балке.

Поддубный отметил изменения в поведении женщины. Мысленно хмыкнув, отнёс их к собственному умению воспитывать барышень. Ну, кто из мужчин не ошибается?

Пока освобождал лодку, налетел прохладный ветерок, и речка, только что спокойная, покрылась бугорками волн. Слышались скрип раскачивающихся деревьев и тихое плескание реки. Ни птички, ни мышонка… Будто попрятались.

Сгрузив скарб на берег, стянул с полозьев мотор. Взвалив на плечо, утащил повыше по склону, всё равно поднимать туда. Подумав, перенёс и остальные вещи, свалив их на хвойную подстилку под толстоствольной елью.

Погода продолжала портиться, небо затянулось непроглядной пеленой, по которой уже без просветов плыли мрачные тучи. Поддубный успел ещё вытащить лодку на берег, накрепко привязав её к мачтовой сосне, когда его окликнула Тоня. Он опять не услышал, как она подошла.

– Хватай вещи, счас ливанёт. И бутылку с водой не забудь. Избушка тут, недалеко. Метров сто.

Мотор Тоня решила с собой не тащить. Поискав глазами, выбрала укромное место под низкими елями, и вдвоём упрятали движок там, накрыв колпаком и кинув сверху пару пушистых еловых лап, наскоро срубленных умелой женской рукой. Суетясь, разобрали сумки и рюкзаки, Иван мизинцем умудрился зацепить пластиковую дужку пятилитрового бутыля.

Удалившись на десяток метров по еле заметной тропке, зажатой между крутыми склонами балки, она оглянулась. Нет, «Ветерок» не заметят. Жаль, лодку ветками не закидали, да уж ладно. Вряд ли кто ею сегодня заинтересуется. Погоня, если и есть, ещё далеко, а другого народа тут сейчас не ходит. Ну, кроме них. Коротко глянув на тёмное небо, придавившее страдалицу-землю, она ускорилась, догоняя Поддубного.

Им не хватило пары минут. Избушка, похожая на все предыдущие, как подружки из одной деревни, уже виделась за крайними стволами, и в этот момент на плечи словно мокрая тряпка упала. Ливень хлынул мгновенно, и в несколько секунд они промокли насквозь. Тоня уже почти бежала впереди. Последним усилием удерживая готовую вывалиться из уставших пальцев поклажу, Иван тоже засеменил, стараясь не отстать от резво поддавшей женщины.

Избушка встретила их закрытой дверью. Ещё какое-то время заняло нащупывание ручки свободными пальцами. Наконец, Иван, ругаясь, а Тоня, приглушённо попискивая, заскочили в низкую дверь, похоже, даже одновременно. Скинув вещи в угол, обернулись, с весёлым смущением наблюдая через дверной проём за сошедшей с ума погодой.

Освободив руки, Поддубный резко захлопнул дверь, и в избушке разом стало тише.

– Дрова, слава богу, есть, сухие. Я печку растоплю. А ты котелок поищи. – Тоня, обдав напарника брызгами, через голову стянула энцефалитку, оставшись в тонкой кофте под горло. Иван, морщась, еле разогнул сведённые судорогой пальцы. Вспомнив школу, сделал короткую гимнастику, приговаривая: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали». Тоня, улыбнулась, обернувшись от печки.

Скинув тяжёлый бушлат, с которого текли ручьи, уложил его под дверь. Если уже быть луже, то пусть там. Ощущая озноб, охватывающий тело от кончиков пальцев ног до подбородка, выразившегося коротким стуком зубов, он склонился, отыскивая нужную сумку. Загремела посуда, и Иван извлёк прокопчённый котелок.

– Горяченького охота, аж зубы ломит.

– Это точно. Раздевайся, а то заболеешь. Сухие вещи есть?

– Найду.

Она пару секунд наблюдала за разгорающимися дровами. Подскочив, поставила на полати свой рюкзак. Заметив, что уже почти раздетый Иван не решается при ней снять трусы, без затей прикрикнула на него:

– Разгаляйся, я не смотрю. Простынешь, сам будешь лечиться. – Она встала боком, давая понять, что не смотрит. А что увидит периферийным зрением, так что ж? Как пугливые малолетки глаза закрывать? А свои вещи как доставать тогда? Да и чё она там не видела. Голую белую задницу, отчётливо выделяющуюся ниже загорелой спины? «А симпатичная!»

Устыдившись собственных мыслей, Тоня отвернулась, несколько поспешно извлекая из рюкзака тёплые вещи.

Иван натянул верёвку, зацепив её за специально для такого случая вбитые под потолком гвозди, и избушка стала напоминать постирочный участок в армии. Пахло сыростью и неуютом. Не хотелось ничего делать, даже есть не шибко тянуло, хотя и с утра голодные.

Сухая одежда, одетая на мокрое тело, немного притушила подеруху, но познабливало. Подтащив грубо слепленную лавку поближе, оба сели напротив медленно разгорающейся буржуйки, протягивая к огню, вырывающемуся из открытой дверцы, ладони. За окошком стемнело окончательно. По крыше глухо били крепкие струи дождя, за стеной недобро завывал ветер, тревожно постукивая невидимой веткой по стеклу. Иван думал, что если бы не этот огонёк печки, можно было решить, будто они одни во вселенной, брошенные в самой глухомани наедине со стихией. Молчали, лишь иногда тишину нарушали пошмыгивания и кхеки.

Наконец, забулькала вода в котелке, установленном впритирку с трубой буржуйки, и Тоня нехотя шевельнулась:

– Кашу будем варить?

Иван на секунду задумался, прислушиваясь к ощущениям. Нет, по-прежнему есть не хотелось. Хотелось, улёгшись на тёплый лежак, завернуться с головой в толстое одеяло.

– Давай что-нибудь так, на скорую руку. Консервы у нас там ещё есть?

– Давай так, самой лень. А здесь иван-чайку заварим.

– О, чаёк – это то, что нужно.

Каждый сам вскрыл консерву, Тоня выбрала для них сайру в масле. Раздала по сухарю, ложки достали свои. Пару минут, и ужин исчез. Отставляя пустую банку в угол, Иван понял, что его уже почти не морозит. А после нескольких глотков обжигающего травяного напитка он и вовсе почувствовал, что согрелся. Убрав посуду на стол, оба решили, что успеют помыть завтра, встали, потягиваясь. Иван покрутил поясницей, разминая. Всё-таки нагрузки серьёзные. Никакая борьба с ними не сравнится. Каждый вечер спина побаливает, но это от усталости.

Накинув на голову тонкий плащ, Тоня выскочила за порог. Пока Иван раздумывал, куда это она, проводник вернулась с солидной охапкой дров. На его немой вопрос ответила:

– Теперь на ночь хватит.

В спальники нырнули почти одновременно. Поёрзав, повернулись спиной друг к другу.

По крыше напористо барабанил ливень. За окном выл ветер, бросая крупные брызги в мутное стекло. В нагревшемся домике было тепло и уютно. Уже засыпая, Иван подумал о преследователях. Если они есть, то сейчас застряли в тайге без крыши над головой. В туманном сознании появились образы двух прижимающихся друг к дружке мужиков, пытающихся укрыться под ненадёжной крышей из еловых лап, и в следующий момент он уже спал.

Глава 10

Да, еловые лапы, конечно, широки, но от потоков воды, обрушившихся на них пять минут назад, защищали слабо. Точнее, пару минут в самом начале ливня ещё как-то держали, отводя ручьи подальше от ствола, но хватило их ненадолго, и сумасшедший дождяка теперь водопадом обрушивался на их несчастные головы. Моментально они вымокли так, словно искупались в одежде. А вода-то не летняя, тело охватила дрожь, и Тюня прижался к смолистому густо пахнущему хвоёй стволу, как к родной мамке в детстве. Рядом, привалившись к дереву с другой стороны, словно волк, щёлкал зубами Малахай.

Ну, сколько они прошли до вечера? Километров пять, самое большое, а эти, на моторке, наверняка вдвое больше отмахали. Такими темпами их ещё неделю догонять. Если, конечно, не повезёт, и мужик с бабой раньше не остановятся. Что их сюда под зиму понесло, интересно? Хотя какая им разница. Для них, бывших зэков, это шанс выжить в наступающей осени, здесь больше похожей на зиму где-нибудь в Ростове. И даже если этих в лодке хватятся и начнут искать, то в такой чащобе спрятать два тела легче, чем ту самую иголку в стоге сена. А местные зверушки помогут заховать навсегда. Косточки по лесу так раскидают, никакая экспедиция, будь они хоть все чингачкуками, не найдёт. Так по пути объяснял Малахай, изредка подгоняя отстающего напарника. Тюня слушал молчком, никак не реагируя на слова вора. Это был плохой признак. Рецидивист видел: Тюня не горел желанием продолжать погоню. Он всё чаще останавливался. А когда двигался, то отставал. Приходилось подгонять или, набравшись терпения, ждать. Можно было попробовать наорать, запугать сопляка, попробовать сломать окончательно, но Малахай нутром чуял – станет только хуже. Пока парень, хоть и больше по привычке, но выполнял распоряжения старшего напарника, признавая его опыт и авторитет. А что будет, потеряй он интерес к жизни, номинальную, но волю, просчитать невозможно. Вор знал, каждый реагирует по-своему, и одной схемы для всех не существует.

Более того, Малахай подозревал, парень и в его планах принимать участия не шибко рвётся, уже откровенно жалея о том, что согласился на побег. Ну, тут уж ничего не попишешь. Нехай терпит, назад дороги нет. Тем более что долго мучиться ему не придётся. Пока они идут, Тюня будет жить, но после того, как лодка со всем содержимым станет их собственностью, и они переберутся в какую-нибудь избушку, где можно пережить несколько месяцев, парень станет не нужен. Живым не нужен. Малахай захватил Тюню в качестве «консервы» и пока поводов менять планы не видел. Конечно, прибарахлиться за счёт лодочников дело святое, но надолго ли их жратвы хватит? А тут под боком завсегда готовое мясо, свежее. До холодов доживут, а зимой он тело парня заморозит, подвесив куда-нибудь повыше. Если не найдёт готовый, то придётся самому делать что-то вроде лабаза. Ну да инструмент будет, справится. Может, Тюня и сделает. А самое главное, у этих, с лодки – карабин! Опытный глаз Малахая узнал оружие с первого взгляда. Да, с карабином совсем другой разговор. И в лесу не пропадёшь, и если что, отбиться можно от нежелательных свидетелей. Ежели появятся.

Где-то через час, почувствовав, что начинает замерзать по настоящему, словно зимой в сугробе навсегда, Малахай выгнал чуть живого Тюню из-под дерева, заставив ломать голыми руками ветки разлапистых пихт, как по заказу обступивших толстоствольную ёлку, под которой они пытались укрыться от дождя. К счастью, хрупкие смолистые ветки поддавались легко. Он знал, только пихтовый лапник в силу более плотного расположения иголочек может спасти их от потоков воды. И сам ломал их с остервенением, не обращая внимания на не сгибающиеся пальцы и потоки воды, стекающие по лицу, и хлюпающие сапоги. У напарника получалось хуже, он вообще выглядел заторможенным. Малахай, кидая злые взгляды на парня, еле таскающего ноги, кидал и кидал ветки, укладывая часть на хвойную подстилку под деревом, а другие наваливая одним концом на горизонтально торчащую палку.

К тому времени, как там скопился приличный ворох веток, из которых Тюня добавил в общую кучу от силы штук пять, рецидивист наконец решил, что достаточно. Двумя руками, еле удерживая непослушными пальцами, подхватил Тюню за шкирку. Стянув с не сопротивляющегося парня насквозь мокрую телогрейку и полные жидкости сапоги, пинком заставил его забраться под дерево. Тюня, испуганно поглядывая на напарника, боком залез глубже по подстилке. Малахай, тоже скинув верхнюю одежду, упал следом, выбивая палку, держащую вторую кучу веток, ногой. И в тот момент, когда пихтовые лапы обрушились на людей, он уже крепко прижимал к себе дрожащее тело парня. Только так, он понимал, у них есть шанс дожить до утра.

Глава 11

Дождь к рассвету так и не закончился, перейдя в мелкую досаждающую, словно мошкара, морось. Пробежавшись по очереди до кустиков, стали собираться. Нижнее бельё, штаны, кофта и портянки успели высохнуть, и даже сапоги просохли почти полностью, разве что внутри подошва чуть сырела, но под вновь вставленной стелькой было незаметно, а вот бушлат, несмотря на то что на ночь Иван его выжал и повесил ближе всего к печке, оставался влажным и тяжёлым. Но выхода не было, пришлось надевать в том виде, в каком был. Тоня, видя сомнения Поддубного, цинично, как ему показалось, прокомментировала: «Ничё, к вечеру высохнет, если дождь закончится».

«Конечно, ей легче, энцэфалитка и промокла меньше и высохла быстрее. Бушлат, так и неодёванный, в целлофане лежит».

Она уже поставила на заново растопленную печурку котелок с водой, намереваясь теперь уж точно сварить кашу. Иван, уложив вещи, выбрался на улицу. Несмотря на сыплющуюся с неба влагу, дышалось легко, лесной воздух, пропитанный терпкими хвоистыми ароматами, втягивался ноздрями, словно спасительное лекарство астматиком. Спрятавшись на верхушке сосны, чирикала какая-то позитивная пичуга. Стоял полный штиль, ни одна ветка не качалась, не поскрипывал ни один ствол. Продышавшись, Иван обошёл вокруг домика, сложенного из толстых сосновых брёвен. Поленница, укрытая куском рубероида, просела с одного бока. Да, за дождливую ночь сожгли прилично. Догадавшись, что нужно сделать, Поддубный отправился за топором и ножовкой.

Сухостой нашёлся быстро, но и он под ливнем вымок, наверное, тоже насквозь. Подумав, Иван решил, что другого он всё равно не отыщет, а уложенные в поленницу дрова до зимы наверняка просохнут. Поплевав на руки, подсел к комелю сушины с ножовкой.

Пока Иван занимался заготовкой дров, Тоня сварила кашу. Запахи уже разлетались по округе через распахнутую дверь. Иван заканчивал укладывать охапку поленьев у стены, когда проводник пригласила его на завтрак.

Разделавшись с кашей, причём чуть ли не вылизав котелок, поднял удивлённый взгляд.

– Ну как? – Тоня замерла, ожидая ответ.

– Очень вкусно, не могу понять, что ты добавила туда.

Женщина разулыбалась:

– Да я вспомнила, что у меня в пакете мясо лося свежее, отварила его, а на бульоне кашу сварганила, вот почему вкус необычный, а мясо с собой завернула, по дороге почаевничаем.

– Ничего не забыли?

– Конечно, забыли, – Тоня, опустив поклажу на порог, поспешила в избушку. – Тетрадь не заполнили.

Иван понятливо покивал, тоже пристраивая свой груз рядом с Тониным. Пусть руки отдыхают, успеют ещё наработаться.

Тоня справилась за пару минут. Снова разобрав вещи, не торопясь, вышли к берегу. Лодка нашлась там, где и оставляли, правда, оказалась заполненной водой на добрую половину. Достав из-под лавки алюминиевую кружку, приспособленную для вычерпывания, Иван занялся делом. Тоня, чтобы не стоять без дела, отошла к стоящему у берега кусту шиповника, усеянному мелковатой ярко-оранжевой ягодой.

– Добавлю к чаю, – пояснила она, срывая первые ягоды.

Установив движок, тоже удачно переживший вчерашний потоп, на законное место, столкнули лодку. Оба двигались уверенно, не спеша. Почему-то в этот утренний час не верилось, что где-то может таиться опасность. После вчерашнего урагана природа словно отдыхала, приходя в себя. Мирное тусклое ещё небо, но уже с голубыми просветами настраивало на такой же мирный лад и людей.

Тоня привычно заняла место за «Ветерком», Иван, разогнавшись, оттолкнул лодку от берега. В последний момент перевалился через борт, умудрившись не замочить сапог. Перебравшись на нос, подтянул поближе шест. Заурчал двигатель, и моторка лениво повернулась носом против течения.

Теперь мели попадались намного чаще, крутые берега словно сдавливали узкое русло поднимающимися прямо от воды скалистыми уступами, и Иван почти не выпускал шест до самого обеда, неожиданно натерев мозоль на левой ладони. Хотя вроде уже привычный, и топор и лопата в руках бывают, а поди ж ты. Жаловаться он не собирался, но Тоня по тому, как он стал беречь руку, а лодка уменьшила скорость, сама поняла: что-то не так. Попросив показать ладонь, осуждающе качнула головой:

– Как же это тебя так? Счас обмотаю чем-нибудь, – порывшись в сумке, она достала непочатый бинт.

– Может, не надо, – попытался остановить её Иван, но Тоня, направив лодку к берегу, упрямо мотнула головой:

– В тайге мелочей не бывает. Вроде мозоль, птху на неё, а вот в полную силу шестом уже не толкаешь. А где-то это может и аукнуться. Я уже не говорю о лопате. Как шурфы копать будешь?

Моторка зарылась носом на мелководье, отчего корпус, заскрипев металлом, вытянулся вдоль течения. Тоня разорвала зубами упаковку.

Виновато шмыгнув, Иван протянул руку.

– То-то, – затянув узелок на ладони, Тоня поднялась. – Посиди, я ещё шест вырублю. Вдвоём пойдём.

– Давай я.

– Сиди уже. Справлюсь, – вытянув из сумки топор, она выпрыгнула на глинистый берег, поднимающийся к склону лесистого холма.

С двумя шестами пошли быстрее. Мозоль вроде и не болела сильно, но саднила, и он невольно ослаблял нагрузку на ладонь, стараясь сильно не налегать. Без помощи Тони они, скорей всего, вообще бы на месте толкались.

Опять потянулись густые тальники. Кусты склонялись к реке, опуская в воду темнеющие ветки, словно деревенские тётушки, измученные трудом руки, полоскающие бельё. Русло сузилось ещё на пару метров, склоны холмов хвоей и мусором засыпали тёмную воду, и она кое-где полностью скрывалась под слоем зелени. В крохотных заливчиках зеркало реки покрывала болотистая ряска. По берегу из мешанины деревьев вырастали острозубые скалы, то низенькие метра на полтора, а то высокие, с пятиэтажку.

Толкалось тяжело, лодка двигалась медленнее черепахи. О «Ветерке» забыли окончательно. Тоня, тихо поругиваясь, подняла винт над кормой. Привал пришлось объявлять часов в двенадцать, оба умаялись до дрожи рук. Разгорячённое тело высушило одежду, словно разогретый бок печурки, даже бушлат заметно потерял вес и уже не казался сырым при прикосновении. Хотя что там внутри, непонятно, как бы не заплесневел. Иван рассчитывал досушить его на ближайшем ночлеге.

Подходящий бережок искали больше часа, так как или у края сразу начинались почти вертикальные подъёмы, заросшие тальником, или частоколом вставали мелкие пихточки: не высадиться. Наконец, вытянутый вдоль реки лесок прервался неглубокой балочкой, имеющей свой метровой ширины бережок. К нему и подогнали лодку.

С трудом переставляя ноги, словно набитые ватой, Иван побрёл выше по каменистому дну навстречу мелкому ручейку. Давно хотелось по-маленькому.

Тоня, обернувшись, поинтересовалась, куда он.

– Я рядом.

– Не ходи далеко, если по-быстрому, здесь делай. Я отвернусь.

– Ладно. – Ивану не хотелось спорить. Но и делать свои дела на виду у женщины ему не позволяла мужская гордость.

По правому бережку тянулись непроходимые кусты, за ними его никто не увидит. В то же время далеко не отойдёт.

Уже застёгивая ширинку, услышал рядом что-то вроде хэканья. Будто здоровый мужик угрожающе так прочищает горло. Уставший, он непозволительно долго соображал, откуда в тайге мужики. И когда из тальниковой густоты на него уставились два крупных, со сливу, глаза, над которыми покачивались разветвлённые рога сохатого, он в первый момент растерялся. До морды животного метра три, не убежать. Ему показалось, что на затылке волосы встали дыбом. Сколько же тут этих, сохатых?! Голова снова кхэкнула, и рога опустились ниже. Злые глаза продолжали буравить человека. Рука сама потянулась к ближайшей ветке: то ли отломать хотел, то ли забраться повыше, это на тальник-то! Иван и сам потом не мог толком объяснить, зачем он это хватался.

Лось утробно загудел, голова опустилась ещё ниже, так, что отростки рогов смотрели Ивану в лицо, и огромное тело его начало вываливаться из куста, явно собираясь боднуть Поддубного. В последний момент Иван на автомате сиганул в сторону, и лось проскочил мимо, успев затормозить перед противоположной стенкой балочки.

Животному хватило доли секунды, чтобы развернуться. В это мгновение Иван судорожно соображал, что же делать. Он и не подозревал, что за такие крохи времени в голове могут прокрутиться десятки мыслей. Выводы не радовали: отступать некуда, спину упруго подпёрли кусты. Прыгать в бок – тоже не вариант. Второй раз сохатый на одну и ту же уловку вряд ли попадётся. Оставалось только одно – мужественно принять смерть. Другого исхода лось ему, похоже, не оставлял.

Выстрел оглушил и напугал Поддубного. Сохатый неожиданно качнулся, голова повернулась в сторону, будто он пытался разглядеть, кто же его так больно ударил, и передние ноги подогнулись. Зверь, не спуская мутнеющего взгляда с Тони, замершей с карабином на изготовку, мягко завалился набок. Тревожный голос проводника вывел его из ступора:

– Ты цел?

Иван словно очнулся. Вдруг почувствовав слабость в ногах, он поискал глазами, куда бы присесть.

– Ага, цел.

Не найдя ничего подходящего, опустился прямо на мелкие камни дна. Нос сохатого, похожий на сгусток копчёного мяса, килограмма этак на два-три, почти уткнулся ему в подошву сапога.

Подскочив, Тоня присела напротив. Положив ружьё на колени, она ощупала руки, ноги Ивана. Он оторопело смотрел на неё.

– Ух, слава богу! Ну ты и напугал меня.

– А чего? – он сглотнул пересохшим горлом. – Ничего же, обошлось.

– Обошлось-то обошлось, – Тоня уже выпрямилась, изучающе поглядывая на тушу лося. – Всего разделывать не буду, а то придётся останавливаться. Мясо надо коптить или солить. Времени на это нет. Но пару кусочков срежу, – она вытянула из ножен на поясе нож, и хищное лезвие блеснуло под выглянувшим в этот момент солнцем.

Мясо сохатого оказалось жёстким, поскольку лось, по определению Тони, разменял последний десяток лет, но на вкус совсем неплохим. Тоня добавила в варево лаврушки и чеснока, так что и на запах кушанье оказалось очень даже ничего. Уминал, только треск стоял, ну и немного зубы ломило, когда вгрызался в особо «резиновые» куски. На чистом воздухе, да после тяжёлой работы голод томил нешуточно. А сколько энергии потерял, прыгая в балке! Так что мясо старого сохатого ушло на «ура», никто и не вспомнил о сваренном поутру куске лосятины.

Тоня, переволновавшаяся за Ивана, потом словно стеснялась проявленных чувств. Обедала молчком, стараясь лишний раз не встречаться взглядом с геологом. Иван тоже не особо рвался говорить, и они почти час провели в тишине.

Помыв каждый за собой посуду, засобирались. Иван, привычно вооружившись кружкой, принялся отчерпывать воду, которая теперь, похоже, собиралась на дне лодки гораздо быстрее, чем в первый день. Неужели дырка увеличивается? Свежее мясо Тоня завернула в целлофан. Дождавшись, когда Поддубный закончит работу, сунула кулёк под лавку. Дно у лодки холодное, до вечера точно не пропадёт, а там что-нибудь придумается.

Молчком оттолкнули моторку и вдвоём синхронно навалились на борт животами. И снова опостылевший шест в руках. Саднит лопнувшая мозоль, гудят натруженные мышцы, и кажется, что с каждым толчком всё меньше и меньше остаётся сил.

Их хватило часа на три. Не дожидаясь сумерек, едва обнаружив подходящий бережок, Тоня направила лодку к нему. Иван мысленно облегчённо выдохнул: признаваться в бессилии ему страсть как не хотелось.

Поужинали опять сохатиной. На этот раз мясо пошло не так весело, он подолгу жевал похожие на проволоку волокна. Но не сдавался. Завтра ещё один тяжёлый день, и силы понадобятся. Без белка, даже такого невкусного, необходимой организму энергии не накопить.

Ночевали под открытым распогодившимся небом. Прозрачные облака плыли по невесомому океану лазури, и Иван, блаженно вытянувшись в спальнике, долго наблюдал за постепенно темнеющим горизонтом. Разве в городе на вечернее небо так долго смотреть будешь? Даже и мысли такой не приходит. Всё бегом-бегом, вечно куда-то опаздываешь. Бытовуха засасывает не хуже чёрной дыры. Уже само по себе это путешествие по осенней тайге оправдывает вложенные в его организацию усилия и средства. Красота-то какая! А воздух! Можно вместо варенья на батон намазывать и вприкуску к чаю есть. Нечто подобное он вычитал когда-то в книжке. Правда, тогда он посчитал это сравнение преувеличением, а вот теперь готов признать: верно автор подметил. Поди, сам в таких местах бывал. И ещё: Тоня рядом, – он покосился на локон светлых волос, выглядывающий из спальника. – Хорошая всё-таки девушка! Надо признать, что с ней гораздо интереснее плыть на моторке, нежели было бы с её отцом. Хоть она и молчит большую часть времени. Да и о чём говорить, когда силы хватает только на то, чтобы кое-как ужин сварганить и до постелей добраться. Вот найдём заводик, там уж посвободнее станет. Лишь бы эти, которые бандиты, от нас отстали.

Почему-то оба надеялись завтра добраться до нужного места. Сколько они уже в пути? Почти неделю, а всё ещё на подступах толкаются. Река сузилась, метра три-четыре в ширину, не больше. Как тут алмазодобытчики проходили? Так же, как и они, с мучениями? Может, на них вертолёт работал? Вполне возможно, вряд ли они рекой часто пользовались. Разве что по весне, когда вода полая? В любом случае предельно ясно, что Таимба – путь ненадёжный. И сколько, интересно, ещё до места пиликать? Идут, идут, а никаких признаков человеческого присутствия не видать. Если не считать тех неведомых зэков.

А ведь должны же быть подходы к реке, причал какой-никакой. Хотя его вполне могло ледоставом унести. Но на берегу же должно что-то остаться?! Эх, пора бы уже и появиться этому заводику. Похоже, тут заявленными двумя неделями не обойтись. Тоня вот по этому поводу особо не переживает, уверенная, что отец к назначенному времени наверняка ещё как минимум неделю прибавит на всякий пожарный случай. Не в город, чай, выбрались, у тайги свой график, человеку его не просчитать, каким бы опытным лесовиком он не был. Говорит, отец это прекрасно понимает.