Читать книгу: «Два призрака во мгле», страница 2

Дмитрий почувствовал внезапный прилив тепла к щекам и шее – стыдливая реакция на ее близость и этот мимолетный контакт тела. Она видела его смятение. Он видел это в ее глазах – не насмешку, а понимание. Ее внимание было похоже на фокусировку лазерного луча микроскопа на его внутренней неуверенности и усталости от жизни, которую он носил годами как тяжелую сумку по пути на работу. Ее серо-голубые глаза с льдистыми вкраплениями вокруг зрачков читали его словно открытый отчет с желто-красными отметками о просроченных сроках выполнения задач. Она видела не просто мужчину в дорогой машине в салоне Тойоты – она видела Дмитрия. Инженера, который десять лет работает на одном месте. Владельца старого ВАЗа под искусственным кипарисом за окном. Человека, чьи пальцы еще пахнут технической смазкой под ногтями, и чья куртка пахнет офисной пылью и старым кофе. Эта ее пронзительная внимательность парадоксально испугала его сильнее чем любое осуждение или неловкость могли бы сделать. Быть увиденным до глубины души без масок и ритуалов было страшнее чем быть осмеянным за старую одежду или неуместный визит сюда в тумане этого вечера. Ее молчаливое знание об его внутреннем состоянии чувствовалось как физическое вторжение в его пространство безопасности рутины и привычного мира отчетов и пробок.

Он до боли почувствовал внезапный спазм в горле – сухой и болезненный ком, который мешал сделать вдох как надо – и он попытался сглотнуть его, но ком не поддавался, застревая где-то посередине между дыхательным горлом и пищеводом как непрожеванный кусок сухой овсяной каши из утра этого дня. Он попытался ответить ей что-нибудь обычное: «Да машина хорошая» или «Спасибо акция интересная». Но слова застряли там же где и ком в горле – на полпути к губам, которые оставались сухими и неподвижными как двери его «жучки» после зимы, когда они примерзали к уплотнителям автомобиля, насквозь промерзшего за ночь на парковке под открытым небом. Его пальцы на гладком кожаном руле чуть сжались, нервно, и он почувствовал подушечками ладоней мельчайшие неровности дорогой кожи – маленькие бугорки и ложбинки, которые на ощупь были похожи на топографическую карту неизведанной земли, которую он боялся исследовать.

Он еще раз осмотрел салон автомобиля – идеальную кожу сидений, безупречный пластик приборной панели, холодный металл руля под его ладонью. Он еще раз посмотрел на Кристину – на ее безупречную кожу, которая казалась еще белее под ярким светом софитов автосалона, на ее каштановые волосы, собранные в строгую прическу, на ее серо-голубые глаза, которые теперь казались ему глубокими озерами, скрывающими неизвестные глубины. Он чувствовал острую смесь желания и безнадежности: «Да, было бы неплохо взять эту машину», – подумал он, и его взгляд невольно скользнул по линии ее бедер под юбкой-карандаш. «И хорошо бы взять эту машину в комплекте с этой Кристиной… но денег не хватит». Мысль была резкой, как удар под ребра. Он почти слышал скрежет металла своего старого «ХБМ» на парковке. «Но, даже если и без Кристины, то все равно не хватит… даже если по специальному предложению…, то все равно не хватит» …

Он оглянулся на нее. Кристина увлеченно рассказывала о том, какой у них крутой автосалон, какие у них отличные условия для покупки автомобилей и в какой классной машине он сейчас сидит. Ее голос был мелодичным и убедительным, но для него он звучал как музыка из другого мира. Условия кредита казались ему китайской грамотой, а премиальные опции – золотыми путами на ногах. «Тогда, может быть…» – подумал он о чем-то другом, смутном и неопределенном, что не имело отношения к машинам или деньгам. Может быть, о самой возможности вот так стоять рядом с ней еще минуту, вдыхая ее аромат и чувствуя странную электризацию воздуха? Кристина не дала ему закончить мысль:

– Ну что, вы сделали свой выбор? – спросила она, ее глаза возбужденно блестели, словно отражая блики от сверкающего кузова машины. Голос Кристины звучал чуть выше обычного, с легким металлическим отзвуком азарта, будто она держала на кону что-то большее, чем просто продажу. Ее пальцы нервно перебирали край кожаной папки, безупречный маникюр мерцал под софитами. Он заметил, как напряглись тонкие мышцы ее шеи под прозрачно-белой кожей, как будто она ловила каждое его движение, каждую тень на его лице. Аромат ландышей смешался с чем-то острым – потом? Адреналином? – создавая странно возбуждающую смесь. Она не просто ждала ответа; она «предвкушала» его, как охотник видит дрожь в глазах загнанного зверя. Ее рука снова коснулась спинки сиденья рядом с ним, на этот раз намеренно, весомо. Тепло от ее ладони казалось почти осязаемым через воздух.

– Да, – выдохнул Дмитрий, и слово выскользнуло изо рта само, как пузырь воздуха из глубины. Голос был глухим, неестественно плоским на фоне ее оживления. – Я выбираю вас…

Он сам не понимал, что говорит. Он действительно не хотел выбирать машину, особенно сегодня. И то, что он сказал, вырвалось просто само собой, слова сами слетели с губ. Он видел, как всего на долю секунды взлетели ее брови. Кристина пару раз моргнула, не переставая улыбаться. Но эта улыбка застыла, превратилась в маску. В ее серо-голубых глазах мелькнул острый холодок – недоумение? Испуг? Или… расчет? Ее губы оставались растянутыми в профессиональной полуулыбке, но уголки напряглись, стали жестче. Он почувствовал, как по спине пробежал холодный пот под старой водолазкой. Тишина между ними стала плотной, как туман за стеклами автосалона. Она не отвечала. Она не двигалась. Она просто «смотрела», и ее взгляд теперь был другим – не оценка автомобиля или покупателя, а скальпель, вскрывающий нечто непредвиденное и… возможно, опасное. Он заметил, как слегка сжались ее пальцы на кожаном уголке папки, безупречный маникюр впился в дорогую кожу. Легкий аромат пионов вдруг показался ему слишком сладким, почти удушливым. Он хотел объясниться, сказать что-то о машине, что это была глупая шутка или оговорка, но язык как будто прилип к нёбу. Он чувствовал себя обнаженным под софитами салона – усталый инженер в поношенной одежде, сидящий в чужом царстве и произнесший тихий взрыв в центре тишины. Ее молчание давило больше крика.

– Неплохой выбор… – наконец немного озадаченно сказала она, и голос потерял бархатную убедительность, стал чуть выше, тоньше. Он звучал как трещинка на идеальном фарфоре. Она сделала крошечный шаг назад, почти незаметный, но расстояние между ними вдруг ощутимо увеличилось. Ее рука медленно соскользнула со спинки сиденья, оставляя после себя призрачное тепло. Ее глаза – теперь это были просто очень светлые, холодные озера – скользнули по его лицу, потом вниз, к его старому свитеру, к его рукам, сжимающим руль с белесыми костяшками пальцев. Она снова подняла взгляд. Губы ее сложились в тонкую линию. – Довольно… неожиданный поворот, – продолжила она, и в ее интонации появилась осторожная отстраненность, словно она говорила через стекло. – Обычно клиенты выбирают именно эту модель для тест-драйва. А не менеджера салона… это первый случай в моей практике, – она слегка наклонила голову, свет софита поймал золотистый отлив в ее светлых волосах возле виска. Аромат ландышей вдруг смешался с запахом чего-то нового – чего-то резкого и металлическим, как сталь на морозе. Ее пальцы нервно постукивали по краю папки с брошюрами. Он понял, что она не знает, что делать дальше. Ее безупречный сценарий продажи дал трещину.

– Извините, вырвалось… – Дмитрий проговорил глухо, почти задыхаясь. Слова казались ему комьями глины, застревающими в горле. Он оторвал взгляд от ее ледяных глаз и опустил его на мультимедийный экран перед собой. Черный прямоугольник отражал его собственное лицо – бледное, с растерянно опущенными уголками губ, с глубокими тенями под глазами. Он увидел там и ее отражение – оно было нечетким, размытым, как призрак в зеркале автомобиля после выключения света салона. – Я хотел сказать… про машину… просто мысли путаются. Туман, усталость… – Он махнул рукой в сторону огромных запотевших окон автосалона, за которыми сливался с темнотой туманный хаос парковки. Этот жест был беспомощным и неуклюжим. Он почувствовал на щеках жар, который казался еще ярче на контрасте с ее ледяной сдержанностью. Его любимая черная водолазка под курткой внезапно вдруг показалась слишком простой и неудобной. Ему хотелось исчезнуть сквозь роскошную кожу сиденья прямо в бетон пола автосалона Тойота.

Кристина молчала еще несколько секунд. Воздух вокруг них стал плотным, наполненным невысказанным напряжением. Он слышал собственное дыхание – шумное и неровное. Затем она медленно перевела взгляд куда-то поверх его плеча, в пустоту между сверкающими машинами салона. Губы ее дрогнули, словно пытаясь сформировать слова, которые не хотели складываться в звуки. Когда она заговорила, ее бархатный голос прозвучал неожиданно, потеряв официальные нотки:

– Я заканчиваю работу сегодня в семь… – Фраза оборвалась внезапно, резко, как перерезанная струна гитары на самом высоком звуке. Он увидел, как ее безупречно подведенные серо-голубые глаза чуть расширились – трещина в фарфоровой маске спокойствия и профессионализма. Ее тонкие пальцы с безупречным маникюром впились в край гладкой кожаной папки так, что костяшки побелели под прозрачной кожей. Аромат ландышей и дорогой кожи салона вдруг приобрел горьковатый, почти удушливый оттенок, словно цветы начали вянуть прямо здесь, в стерильной прохладе воздуха.

Сердце Дмитрия вдруг пропустило удар, замерло на мгновение в ледяной пустоте, а потом забилось с такой бешеной силой, что горячая волна крови ударила в виски, заставив мир слегка поплыть перед глазами. Этот мимолетный контакт ее груди с его предплечьем – флирт? Или случайность? Воздух вокруг них гудел от напряжения, как натянутый канат перед разрывом. Его горло пересохло, стало шершавым, как старый наждак. Он попытался сглотнуть, но слюны не было. Звук ее голоса, оборвавшаяся фраза – они висели между ними, странные и невероятные. Не предложение встретиться – слишком абсурдно! – но и не завершенная профессиональная отписка. Это было нечто промежуточное, тревожное, как открытая дверь в темную комнату. Он почувствовал знакомую тяжесть в груди – страх перед неизвестным, перед нарушением привычной колеи. Но под ней забилось что-то новое, острое и пугающее: искра азарта? Надежды? Она стояла перед ним чуть бледнее, чем минуту назад, ее безупречная осанка казалась неестественно напряженной. Ее взгляд избегал его, устремленный куда-то в ярко освещенную даль салона, но он чувствовал ее внимание всей кожей – как будто она ловила каждый его микродвижение, каждый вздох.

– Может быть… мы могли бы зайти в кафе? Поужинать? – слова сорвались с его губ прежде, чем он осознал их формирование. Голос звучал чужим – он пытался вложить в него непринужденность, но где-то внутри он сорвался на хриплый шепот, будто его пытались вырвать силой. Каждое слово казалось огромным, неуклюжим камнем, выпадающим изо рта прямо на блестящий пол салона между ними. Он чувствовал, как щеки пылают под колючими щетинками двухдневной щетины, будто он выставил напоказ всю свою бедность и это жадное, неуместное желание одновременно. Он немедленно пожалел о сказанном, ощутив ледяной ужас в желудке. Руки его сжали руль так, что побелели костяшки пальцев. Он ждал отказа, насмешки, холодного удивления – того самого мгновенного восстановления профессиональной дистанции, которая должна была разорвать этот абсурдный момент. Его взгляд упал на ее руки, все еще сжимающие папку, на белеющие под кожей суставы пальцев. Они дрожали. Почти незаметно. Как лист на ветру. Этот признак ее собственной растерянности поразил его сильнее слов.

Улыбка Кристины вдруг стала шире – профессиональная, гладкая маска уступила место чему-то более мягкому, будничному:

– Я бы с удовольствием, – ответила она легким, почти кокетливым голосом, который звенел в напряженном воздухе салона, как хрупкое стекло. Эта внезапная легкость была обманчивой. Ее глаза, эти серо-голубые озера, оставались неподвижными, холодными, где плавали льдины расчета или страха. – Но мне нужно домой… Я ужинаю дома, с родителями. Сегодня пятница, и мы обычно проводим ее вместе, – она сделала паузу, ее взгляд скользнул по его синей водолазке, на поношенные джинсы, задержался на его руках, сжимающих воздух там, где был руль машины. Он почувствовал прикосновение этого взгляда физически – как легкое касание скальпеля по коже. – «Ну, знаешь, семья…» Эти слова мягко опустились между ними, как барьер из бархатных веревок – красивый, но непреодолимый. Дмитрий почувствовал странную смесь разочарования и глубокого облегчения, как будто его оттолкнули от обрыва, на который он сам полез в порыве безумия. Он кивнул один раз, резко, понимая эту границу – четкую, непреодолимую, социально прописанную. Он взглянул на свои дешевые электронные часы: без четверти семь. Время его железной рутины звало обратно, к холоду старой «жучки» и пустой квартире с запахом одиночества и пыли. Но эта граница – она была слишком гладкой, слишком предсказуемой для той искры недоумения и почти испуга, что мелькнула в глубине ее глаз мгновение назад. Его взгляд уловил мельчайшую дрожь ее нижней губы, прежде чем она снова застыла в линии профессиональной полуулыбки. Ее пальцы отпустили папку, оставив крошечные вмятины на дорогой коже. Она словно отряхивала с себя невидимую пыль этого странного разговора.

– Хорошо, я подожду тебя снаружи, – сказал он, и надежда, дикая и нелепая, забурлила у него внутри, прорываясь сквозь осторожность, – слова выскользнули сами, обтекая ее вежливый отказ, как вода обтекает камень. Он не взял машину. Он не предложил ничего конкретного. Он просто… плыл по течению. Он почувствовал, как пол салона под его ногами вновь стал твердым, реальным, как будто он нашел точку опоры в этом водовороте недосказанности. Он видел ее ответную реакцию: легкое замешательство, мгновенное расширение зрачков в ее серо-голубых глазах. Она не ожидала настойчивости в такой форме. Ее губы приоткрылись, словно для возражения, но звука не последовало. Ее профессиональная броня дала микроскопическую трещину. Он почувствовал странную власть в этой паузе – власть того, кто нарушил сценарий и не ушел.

– У меня «семерка» … – добавил он глухо. Кристина кивнула:

– Хорошо, подожди, – сказала она прежде, чем исчезнуть в подсобке, чтобы закончить свою работу. Ее голос звучал ровно, но с легкой хрипотцой на последних словах.

Двери закрылись за ней с мягким щелчком, оставив Дмитрия одного в царстве стекла и металла. Воздух внезапно стал тяжелым от тишины, нарушаемой лишь гудением холодильника для напитков и далекими шагами продавцов. Он почувствовал себя незваным гостем в этом храме потребления, музейным экспонатом, случайно упавшим с подиума. Его руки вспотели, ладони стали влажными и липкими. Он вытер их о колени поношенных джинсов, оставив легкий след от нервного трения на ткани. Стена стекла перед ним отражала его фигуру – сутулую, худую, одетую в старую синюю водолазку под темной курткой – призраком на фоне сверкающих внедорожников с их агрессивными решетками, которые теперь казались ему насмешливыми гримасами. Аромат нового пластика и безупречной кожи внезапно обрёл металлический привкус тревоги.

Он зашагал вдоль ряда машин, его шаги глухо отдавались на полированном бетонном полу. Зачем он это сделал? Она была недосягаема – элегантная, уверенная, окружённая ореолом дорогого парфюма и безупречного стиля. А он? Человек рутины, чья жизнь измерялась отчетами, утренней овсянкой и скрипом турника в ванной. Мысль о том, что он сейчас будет ждать её у выхода, казалась абсурдной, почти навязчивой. Он представил себе её реакцию, когда она увидит его «семерку» – старый ВАЗ 21074, стоящий рядом с новыми Тойотами на этой парковке статуса. Металл кузова будет холодным, краска тусклой под слоем городской грязи и соли. Руль с протертой кожей. Знакомый запах масла, бензина и старости внутри. Он почувствовал жжение стыда на щеках под щетиной. Каждый шаг по салону казался преступлением против порядка этого места.

Его ноги сами понесли его к главному входу – огромной стеклянной двери, за которой лежал промозглый вечер. Он остановился перед ней, словно перед пропастью. Его шаги эхом отдавались в пустом зале, каждый звук – щелчок его поношенных ботинок по мрамору, скрип подошв на идеально чистой поверхности – преувеличенно громким. Он остановился перед огромным окном, за которым лежала пустая парковка, окутанная вечерним туманом. Там, в самом углу, тускло поблескивал потускневшей краской его старый ВАЗ – жалкий, согбенный, как старая лошадь на бойне, ожидающая неизбежного конца. Контраст был оскорбительным. Внутри – сверкающий мир недостижимого совершенства, где даже воздух пах деньгами и новизной; снаружи – его реальность, въевшийся запах бензина, масла и безнадежности, которая теперь казалась ему таким же знакомым тониром, как и запах собственной квартиры. Он прижал лоб к холодному стеклу, ощущая ледяную твердость под кожей. В отражении мелькнуло его лицо – усталое, с глубокими тенями под глазами, морщинами у губ, которые сейчас казались ему не просто следами возраста, а трещинами в фасаде нормальности. «Безумец», – пронеслось в голове сквозь гул собственной крови, – она выйдет, увидит тебя и твою старую калошу, и что тогда? Вежливо улыбнется и помашет ручкой? Или позовет охрану?

Он вздохнул – глубокий, сдавленный звук, как будто выжимал воздух из самых глубин легких, – и решительно толкнул тяжелую стеклянную дверь. Резкий холод влажного тумана обжег лицо, мгновенно затуманил очки. Он снял их, сунул в карман куртки, и мир превратился в расплывчатые пятна света и темноты. Он направился к своему «пепелацу», к этой металлической капсуле времени его обыденности. Под ногами лежал идеальный асфальт парковки, звук его шагов был странно громким в этой относительной тишине. Туман, как живой, обволакивал его, цеплялся за одежду влажными пальцами, проникал под воротник водолазки. Аромат нового пластика и дорогой кожи из салона был мгновенно смыт знакомой городской вонью – выхлопными газами, влажной землей и чем-то кислым, гниющим поодаль.

Он нащупал ключ в кармане куртки, холодный металл успокаивающе лег в пальцы. Старый ВАЗ стоял в самом углу, как приговоренный – тусклый, с протертой краской на крыльях, с пятнами ржавчины у колесных арок. Он открыл дверь с характерным скрежетом петли и упал на холодное, жесткое сиденье водителя. Запах внутри ударил в нос – старый кожаный салон, пропитанный потом и пылью, дешевый освежитель воздуха с ароматом «сосны», который давно выдохся и стал пахнуть химической тоской. Он вставил ключ в замок зажигания. Рука дрожала. «Зачем я это сделал?» – мысль была острой, как лезвие. «Она выйдет, увидит эту развалюху, и всё… конец.» Он представил ее – стройную фигуру в элегантном пальто, выходящую из сияющих стеклянных дверей салона, ее безупречный силуэт на фоне роскоши. На его фоне – в этой ржавой коробке. Стыд сжал горло горячим комом. Он почувствовал резкий привкус металла во рту – адреналин смешался с горечью стыда. Его пальцы сжались в карманах джинсов в кулаки. Воздух внезапно стал слишком тяжелым для дыхания, слишком насыщенным ожиданием катастрофы. Он стоял на краю своей привычной реальности, готовый шагнуть либо в пропасть унижения, либо в неведомую пустоту неизвестности.

Двигатель завелся с первым же поворотом ключа – старый, верный, но с хриплым подвыванием, которое всегда было чуть громче в холод. Он притушил фары, оставив только габаритные огни – тусклые желтые точки в серой пелене. Так он был менее заметен. Так ему было менее стыдно. Он прислушался к звукам снаружи – только капли конденсата, падающие с крыши на металл капота, да далекий гул трафика за забором автосалона. Время тянулось медленно, мучительно. Каждая минута растягивалась в вечность. Он смотрел на светящееся табло электронных часов на приборной панели – цифры менялись с невыносимой неторопливостью: 18:58… 18:59… Каждый щелчок переключения секунды отдавался эхом в тишине салона. Его руки лежали на руле, пальцы нервно постукивали по холодному пластику. Он чувствовал биение собственного сердца где-то в горле – неровное, частое. «А что, если она уже ушла другим выходом?» – внезапная мысль принесла странное облегчение, смешанное с горьким разочарованием. «Нет, она сказала… подожди.»

Он закусил губу, ощущая металлический привкус крови. Туман сгущался, превращая парковку в призрачное царство. Очертания здания автосалона стали расплывчатыми, нереальными, как декорация из плохого сна. Только яркий свет над главным входом пробивал серую пелену, создавая неестественно четкий круг на мокром асфальте. Именно туда он уставился, не моргая, ожидая появления ее силуэта в этом световом пятне. Каждый силуэт, проходивший мимо вдалеке, заставлял его сердце бешено колотиться, но это были незнакомые люди – продавцы, охранники. Ничего общего с ее легкой, уверенной походкой. Тревога нарастала, смешиваясь с отчаянием. Он уже решил, что подождет еще пятнадцать минут и уедет, чтобы наконец спастись от этого унизительного ожидания, когда…

Стеклянные двери салона плавно раздвинулись с мягким шипящим звуком – звуком дорогой автоматики, звуком другого мира. И она вышла. Элегантное длинное пальто цвета теплой карамели, безупречно сидевшее по фигуре, подчеркивало тонкую талию и плавные очертания груди. Демисезонное, двубортное, плотное и мягкое – оно само по себе было декларацией статуса и вкуса. Изящные сапожки на высоких каблуках отчетливо цокали по мокрой плитке крыльца, каждый звук отдавался в звенящей тишине опустевшей парковки как маленький выстрел, пронзая туманную пелену. Легкий шарфик сливочного оттенка мягко окутывал шею и верхнюю часть груди. Она остановилась на верхней ступеньке, как статуя на пьедестале, высоко подняв подбородок. Ее взгляд – острый, пронизывающий – методично скользил по расплывчатым силуэтам машин, затянутых серой хмарью. Ветер порывом закрутил полы пальто, и она инстинктивно прижала их одной рукой к бедру, не нарушая осанки. Дмитрий, сидевший в своей старой машине, затаив дыхание, видел, как ее идеально очерченные брови чуть сдвинулись, как она слегка нахмурилась, напряженно вглядываясь в серую мглу, пытаясь разглядеть «семерку» среди призрачных очертаний других автомобилей, стоявших вдоль забора автосалона.

… Неизвестно, о какой «семерке» думала Кристина, но увидеть «жигули» седьмой модели она явно не ожидала. Она остановилась, озадаченно глядя на машину, когда Дмитрий встал с водительского места и, медленно обойдя свою машину, галантно открыл перед ней пассажирскую дверь. Кристина посмотрела на него с удивлением и нескрываемым недоумением. Взгляд ее скользнул по ржавому порогу и потертому салону машины. Затем она вновь посмотрела на Дмитрия. Между ними повисла напряженная пауза. В ее глазах мелькало что-то странное – не презрение, а скорее удивление и даже некий интерес.

Наконец она медленно направилась к машине. Пока она шла, Дмитрий заметил, как ее тонкие пальцы непроизвольно сжали ручку сумки. Она остановилась в метре от него, в самом центре туманного пятна света от фонаря. Ее дыхание превращалось в маленькие облачка пара в холодном воздухе. Она стояла так близко, что он различил мельчайшие детали: капли тумана на ее безупречно гладких щеках, легкую дрожь ресниц от холода, газовый шарфик на груди. Ее серо-голубые глаза, холодные и оценивающие, изучали его лицо так пристально, что ему захотелось отвернуться. Но он выдержал взгляд. Ее губы сомкнулись в тонкую линию без признаков прежней профессиональной улыбки.

– Это что, шутка такая? – спросила она резко. Голос звучал выше обычного, пронизанный металлической ноткой недоумения и тревожной настороженности. Ее глаза скользнули от его лица к открытой дверце старого ВАЗа и обратно. Тонкие брови чуть приподнялись в немом вопросе – вопросе не к нему, а к абсурдности всей этой сцены. Она сделала маленький, почти незаметный шаг назад, отстраняясь не только от машины, но и от него самого. Бархатистый голос теперь был полон ледяных иголок. Она обвела взглядом полупустую, затянутую серой пеленой парковку, будто ища невидимых свидетелей, а пальцы судорожно сжимали ручку кожаной сумки. В ее взгляде мелькнуло что-то неуловимое и дикое – не страх, но острая, животная настороженность, как у зверя, учуявшего невидимую ловушку в знакомом лесу. Казалось, она видела не просто неуклюжее предложение и старую машину. Она видела опасность, скрытую в этой туманной пустоте и в его потухших глазах – нечто непредсказуемое, нарушающее все ее правила безопасности. Этот мгновенный сдвиг в ее обычно безупречном спокойствии был куда страшнее презрения. Он почувствовал, как холодный пот стекает у него по спине под колючим свитером. Воздух стал плотным, как вода на дне колодца. Она стояла перед ним – эфемерное видение элегантности в его мире ржавчины и изношенности.

– Нет, это не шутка… Я просто хотел убедиться, что ты благополучно добралась домой, – ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал беспечно и легко, как будто это была самая естественная вещь на свете – ждать ее у работы и предлагать подвезти на развалюхе. Но внутри все сжалось в ледяной ком.

Он увидел, как ее взгляд метнулся к яркому входу автосалона, где свет пробивал туман теплым прямоугольником, словно она искала спасения от этого безумия. Ее губы сжались в тонкую, жесткую линию, уничтожив даже тень улыбки. Он заметил легкую дрожь в ее руке, держащей сумку. Аромат ее духов – холодный ландыш и жасмин – вдруг показался ему горьким, как пепел. Она медленно покачала головой, ее светлые волосы скользнули по отворотам пальто.

– Это… совсем не нужно, – сказала она тихо, но каждое слово падало с веской отчетливостью, как камень, – я вызову такси. – Ее взгляд скользнул по его лицу, задержался на глубоких морщинах у глаз, на щетине – и в ее глазах Дмитрий прочел нечто окончательное: границу, проведенную лезвием. Это был не просто отказ – это был приговор его надежде, его поползновению выйти за пределы рутины. Он почувствовал пустоту в груди, будто ему вырвали что-то живое и теплое. Холодный ветер свистнул между ними, пронизывая его теплую куртку. «Ей, наверно, тоже холодно», – подумал Дмитрий, разглядывая ее фигуру в элегантном пальто в мелкой измороси дождя.

Он не двинулся с места. Его рука все еще держала холодную ручку двери своей «семерки». Его собственное дыхание превращалось в пар, сливаясь с туманом. Внутри машины запах старой кожи и затхлого освежителя казался теперь символом всей его жизни – выдохшимся, унылым. Аромат ее духов – холодный, дорогой – уже отступал, уносимый ветром вместе с ее присутствием. Он видел ее тонкую спину под пальто, как она начала поворачиваться, чтобы уйти обратно к свету и безопасности салона. В его сознании мелькнул призрак завтрашнего утра: обычная овсянка, скрип турника, усталые глаза в зеркале ванной. Бесконечный круг бессмысленности. И этот образ был невыносим.

– Прошу, – проговорил он уже тише, но с какой-то новой, незнакомой ему самому силой в голосе. Слова повисли в холодном воздухе, смешавшись с паром от его дыхания, белесыми клочьями, таявшими в тумане.

Его рука немного дрогнула, распахивая пассажирскую дверь шире. Этот жест был не только приглашением, но и отчаянным выпадом против всей своей прошлой осторожности. Запах старого салона – кожа, пыль, бензин – вырвался наружу с новой силой, навязчиво наступая на тонкий, почти исчезнувший шлейф ее духов. Он замер, ожидая нового ледяного отказа, ее разворота и решительного ухода обратно под яркие огни автосалона. Его тело напряглось, готовясь к финальному удару отвержения.

К его удивлению – и ужасу – она вдруг медленно, как в замедленном кино, вновь повернулась к нему лицом и резко кивнула. Короткий, отрывистый жест. Без улыбки, без единого возражения, словно автомат, запрограммированный на неожиданную команду, она скользнула на потертое пассажирское сиденье. Движение было резким, почти механическим, лишенным привычной грации. Ее длинные ноги исчезли под приборной доской в тени. Ее пальто из дорогой шерсти на мгновение распахнулось от движения – он успел мельком увидеть стройные ноги в тонких прозрачных колготках и краешек юбки из плотного серого шерстяного крепа. Она поспешно запахнула длинные полы, скрыв от Дмитрия то, что видеть ему не полагалось. Она не смотрела на него, ее взгляд был устремлен прямо в туманное лобовое стекло, ее профиль в тусклом желтоватом свете салонного плафона казался вырезанным изо льда – резким, безупречным и бесконечно недоступным. Ее руки лежали скованно на коленях, пальцы, в тонких серых перчатках судорожно сжимали ручку кожаной сумки. Она словно вжалась в сиденье, пытаясь занять как можно меньше места, отстраниться от всего, что ее окружало – от него, от скрипучих пластиковых панелей салона, от самой абсурдной нелепости ситуации. Он услышал ее короткий, сдавленный вдох, будто ей не хватало воздуха в этой внезапной тесноте.

«Зачем она это сделала?» – вихрем пронеслась мысль в голове Дмитрия. Он уже представлял, как, почти с облегчением проследит за удаляющейся от него ее изящной фигурой, сядет в свою «семерку» и уедет… один… как обычно… Но решение Кристины, даже неожиданное, ударило его как удар током, ведь он уже даже и не надеялся…

Со скрежетом и глухим стуком металла Дмитрий закрыл дверь. Скрип петель прозвучал оглушительно в звенящей тишине. Ему показалось, эхо этого скрипа прокатилось по всей пустой парковке и вернулось обратно, ударившись о барабанные перепонки. Он обошел машину, чувствуя каждую небольшой камешек под подошвами ботинок, каждый взгляд сверкающих светом окон автосалона, осознавая этот неожиданный поворот событий. Вокруг не было ни души, лишь камеры видеонаблюдения были похожи на холодные глаза хищников, следящих за его неуклюжими движениями в этом мире не его правил. Его тело казалось чужим, тяжелым и неуклюжим. Дмитрий сел за руль. Холод пластика руля обжег ладони, как лед. Он сжал его так, что онемели пальцы. Тусклый желтый свет салонного плафона отбрасывал длинные, дрожащие тени на лицо Кристины.

Она сидела неподвижно, как статуя, уставившись в запотевшее лобовое стекло. Только легкое движение ее грудной клетки под пальто говорило о том, что она дышит. Он осторожно повернул ключ в замке зажигания. Стартер взвыл протяжно, жалобно, несколько раз прокрутил коленвал с усилием прежде, чем старый, но надежный двигатель завелся, отозвавшись ровным гулом. Дмитрий привычно ощутил мощь всех его семидесяти пяти «лошадей» через сиденье, через руль, через подошвы – она входила в него как физическое подтверждение его реальности рядом с ее недоступностью. Запахи усилились в тесном пространстве, спрессованные двигающимся воздухом от слабого вентилятора печки – старое масло, пыль от древней обивки, дешевый освежитель воздуха с приторным «сосновым» ароматом, который давно превратился в запах затхлости и химической тоски. И поверх всего – холодный, чистый и теперь неумолимо навязчивый аромат её духов: ландыш и жасмин. Он обволакивал её, создавая невидимый барьер из другого мира, мира свежести и денег. Этот контраст был физически ощутим, как стена.