Послышался гудящий звук, он все нарастал, становясь невыносимым шумом, от которого, казалось, вот-вот лопнут ушные перепонки, Михаил скривился в ужасной гримасе. Стоило это сделать – и мотор, шумевший в углу, будто поняв, что причиняет своим гулом невыносимую боль, стих. Но вместе с ним звук не пропал, Михаил осознал, что источником шума, похоже, является его разум, и, с большим трудом подняв правую руку, потрогал затылок, сиюминутно там будто что-то лопнуло, и невыносимая боль разлилась волной по всему телу. Михаил пытался справиться с ней, но тщетно. Теряя силы, он сполз по стене на мокрый земляной пол. Его посетила первая за все время мысль: «Где я?». Скосив залитые кровью глаза в сторону, в могильном мраке он с трудом разглядел застывший силуэт водяного насоса, чуть в стороне виднелось узкое оконце, в него едва мог протиснуться и младенец, а посреди окна в форме креста, заменяя решетку, торчали две сваренных арматуры. «Неужели я умру здесь от этой всепоглощающей боли?» За все время скитаний мысли о смерти не были так материальны, он был несколько раз на грани, но твердо чувствовал волю к жизни, а теперь, казалось, протяни Михаил руку – в ответ почувствует на своей ладони холодное прикосновение смерти. Так он пролежал несчитанное количество времени, не в силах подняться, лишь изредка приходя в сознание, будто выбираясь из объятий костлявой, испуганно водил заплывшими глазами из стороны в сторону и, осознавая реальность происходящего, вновь забывался беспокойным сном, где вера в жизнь вытекала вместе с кровью.

Кажется, подул ветер, Михаил приоткрыл глаза, силясь понять, не галлюцинация ли это, одним ухом, во второе будто забили пробку, он выхватил из темноты приглушенные шаги, они все сильнее отдавались в голове. Мгновенье – и на лицо полилась вода.

Михаил зажмурился, попытался открыть рот, но запекшиеся губы треснули, будто земля в засушливый год, отчего придали новое, еще не испытываемое им здесь ощущение боли, но все же капли воды попали в рот и тут же испарились, остудив раскалённое горло, не утолив жажды.

Михаил видел девушку, но не мог вспомнить ее имя, из лица он выхватил только глаза и сейчас всматривался в них, будто в последнюю надежду.

Она подняла ведро и полила водой ему на лицо, на этот раз в рот попало больше, и в голове проскользнула мысль: «Ну, хоть от жажды я сегодня не умру». Он продолжал всматриваться в ее глаза, видя в них сочувствие и отстраненность.

– Он обиделся, но разрешил напоить и перевязать тебя, – проговорила девушка.

Михаил лишь моргнул в ответ.

Она помогла ему пододвинуться к мокрой стене, у которой Михаил изначально и сидел, и что-то делала с его головой, он не понимал что, потому что резкая боль прогнала все мысли, и Михаил отключился.

Вскоре Михаил начал шевелиться, он не чувствовал нижнюю часть тела, в голове промелькнула спасительная мысль: нужно сползти на пол, но рука не поддавалась, будто ее кто-то держал. Попытки освободить конечность были более чем тщетными. Спустя какое-то время он понял, что прикован одной рукой кандалами к стене. Михаил начал поочередно шевелить пальцами ног в надежде, что это разгонит кровь по онемевшим конечностям и боль пройдет, и в какой-то момент вроде бы даже задуманное начало получаться, но в голову проникла новая мысль: зачем он это делает? Может, просто стоит подождать пару отмеренных дней – и все закончится, стоит просто отдаться на волю злому року, и палач сам доведет дело до конца? Он и так прожил достаточно, для чего так напрягаться и снова влачить жалкое существование в убогом обличии бомжа?

Дав волю отчаянью, Михаил затряс головой, будто стараясь вытряхнуть оттуда дурные мысли, и внезапно обнаружил, что второе ухо начало слышать.

Глава 16

На следующее утро капитан Перов вновь зашел в экспертный отдел и застал в дверях уходящего домой после суток криминалиста, который, увидев участкового, вернулся и, молча взяв со своего стола пакет, вручил его Перову.

Участковый принял образцы и, присев на стул, прочел заключение: «На обороте иконы божьей матери четко отпечатался кровавый след большого пальца правой руки, отпечаток был проверен по учетам базы данных автоматизированной дактилоскопической информационной системой «Папилон», совпадений нет». Перов сунул заключение в папку и отправился к начальнику участковых.

Подполковник молча выслушал починенного и ввел капитана в ступор своим ответом:

– Выброси это.

– То есть как? – не совсем понимая, что ему нужно сделать, проговорил Перов.

– Ну, вот выкинь в ведро, предварительно разорвав на части, – подполковник указал рукой на ведро для бумаг, одиноко стоящее в дальнем конце кабинета.

– А рапорт патрульных?

– Я вызову их, они перепишут за этим же номером, а потом спишем его, – спокойно проговорил начальник.

– Но…

– Никаких но, Сергей! У тебя что, мало задач? Ты занялся не своим делом, да и нет никакого дела! Заявлений не поступало, все люди живые, восстановят свои документы, а отпечаток – вообще чушь, и совпадений нет! К тому же ты забыл, что наша работа начинается с заявления о преступлении, ну, или, на худой конец, с трупа, тут же ничего подобного нет. Ну, не хочешь выкидывать – отнеси в стол находок на вокзале!

– Я все понял, Дмитрий Петрович, разрешите идти?

– Иди, хотя стой, забыл, завтра из академии МВД к тебе на практику на месяц пришлю одного курсанта, обучи его делопроизводству, и часть бумаг с себя скинешь.

– У нас не школа.

– Твоего мнения не спрашивают!

Перов вышел в коридор и, показав кулак закрытой двери, отправился к себе на опорный пункт.

Глава 17

На улице шел дождь, Михаил вслушивался в шум воды, чувствуя себя разваливающимся на части, сил не было даже о чем-то подумать, но слух, кажется, обострился, и он отчетливо слышал, как тяжелые капли дождя бьют по земле, представлял, как вода сочится сквозь почву, не находя там никакой преграды, ничто не может ее остановить, а если что и попытается, она раз за разом будет обрушать свою мощь на этого наглеца, пока он не сломается, не превратится в ничто, в прах, а вода подхватит его останки и разнесет на многие километры, чтобы было уроком для всех, так она поступит с каждым, кто попытается встать на ее пути. Михаил тяжело выдохнул. «Получить хоть бы часть этой силы», – подумалось ему. А позже погреб пробрала влага, Михаил старался впитывать горящим от боли телом ее мощь, но его лишь начал бить озноб. Он попытался уснуть, но понял, что животное существование не дает ему никаких преимуществ, он был слабым человеком, и как бы ни хотел впасть в глубокий сон зверя и очнуться выздоровевшим, с каждой попыткой он лишь ощущал полную беспомощность, обмяк и отчаялся. Вскоре слабость взяла свое, и Михаил забылся тревожным сном, ежеминутно открывая глаза, он что-то бормотал, вновь закрывал веки, боролся с кошмарами, стонал, бредил, и так продолжалось великое множество раз, пока он не ощутил, как на лицо капает вода.

Михаил открыл глаза, перед ним стоял Анатолий, он светил фонарем в лицо своему пленнику, отчего было трудно хоть что-то рассмотреть, но Миша чувствовал, что ничего человеческого перед собой не увидит, ему казалось, что черты лица Анатолия более походили на звериные, и как только он раньше этого не замечал?

Анатолий бросил к ногам Михаила бутылку воды и перестал светить в лицо, Михаил посмотрел вниз и увидел тарелку с едой, по желудку пробежала дрожь, он не принялся есть, он не мог есть под присмотром этого зверя.

Анатолий все так же молча смотрел на Михаила.

– Я тут тебе мяска принес, ты в прошлый раз даже не угостился, теперь у тебя есть возможность это исправить, но есть ты будешь здесь, один, как некультурный невежда, который не смог оценить все прелести людского гостеприимства и радушия, отплатил злым за доброе и подвергся за это каре, – с этими словами он развернулся и быстро вышел, оставив Михаила наедине с самим собой.

Миша взял грязной рукой с тарелки кусок мяса и заплакал. Он не мог объяснить происходящее с ним, но его затрясло, рука отказалась слушаться и выронила мясо на пол, к горлу мгновенно подступила рвота, он едва не захлебнулся собственной блевотиной, горло начало саднить, но зато чувство голода пропало. Он отшвырнул тарелку в дальний угол, но не услышал, как она разбилась. Он заорал, просто лег на пол, облокотившись на прикованную руку, и свернулся калачиком, а в голову назойливо лезла одна мысль: «Зачем я сопротивляюсь смерти, лучше лягу и умру, рано или поздно все умрем, там и отомщу».

Глава 18

– Здравия желаю, товарищ капитан, – раздался громкий голос с порога.

Перов бросил взгляд на дверь, на входе стоял молодой парень в милицейской форме лет двадцати на вид.

– Разрешите представиться, рядовой Козлов.

– Прекрати кричать, не на параде, заходи.

Рядовой подошёл к капитану.

– Как звать тебя? – спросил Перов.

– Костя.

– А я Сергей, – ответил капитан. – Ну что, Костя, у нас завал, – Перов мотнул головой в сторону лежащей на столе горы материалов. – Много интересного не обещаю, но бумаги писать научу, чтобы, как говорится, еще на учебе знал, чем предстоит заняться по окончании, так что знай: все, что показывают в кино, неправда, вот они – трудовые будни, – Перов улыбнулся. – Ну, ты сильно не раскисай, интересное тоже бывает, повезет – увидишь, о чем я говорил. А бумаги не сильно напрягают, всё же каждый материал по-своему оригинален, так что двух одинаковых не сыщешь, везде своя судьба и история. Сегодня устрою тебе боевое крещение, пойдем бомжей проведаем, а то я засиделся в кабинете, спина болит уже.

Милиционеры подошли к канализационному люку. Перов присел и прислушался, люк был приоткрыт, и внутри кто-то покашливал, капитан подозвал рукой Костю, они вместе оттащили крышку. Перов достал фонарик и посветил вниз на глубине нескольких метров показался земляной пол.

– Вылезайте все наверх, милиция, – прокричал Сергей.

Никто не ответил.

– Я первый, ты за мной, – проговорил Перов и начал спускаться по лестнице, Костя прыгнул следом, и спустя мгновенье оба милиционера стояли на земле, морщась от неприятного затхлого воздуха, перемешанного с вонью мочи и еще каких-то нечистот. Сергей посветил фонарем вдаль и, протянув Косте газовый баллончик, проговорил: – Только в экстренном случае, – тот кивнул в знак согласия.

– Иди сюда, сучара, за тобой лазить еще будем, – прокричал Перов, выхватив из темноты светом фонаря фигуру бомжа. – И руки держи, чтобы я видел, а то шмальну, – Перов направил на бомжа пистолет, тот поднял руки и побрел к выходу.

– Еще кто есть? – прокричал Перов, саданув бомжу кулаком в ухо.

– Нет, – прохрипел бедолага и полез по лестнице вверх.

Костя полез за ним. Перов осмотрел помещение и поднялся на свежий воздух.

Бомж закрыл за собой дверь в знак того, что хозяина нет дома, вернее, намертво задвинул крышку люка, и отправился на опорный пункт в сопровождении милиционеров, не совсем понимая, чем его скромная персона вызвала такой интерес.

Пока милиционеры возвращались на опорный пункт, Перов рассказал Косте, почему нужно всегда быть начеку в подобных местах.

Однажды, когда Перов еще проработал не больше года в должности участкового, их с напарником отправили проверить один заброшенный дом. К счастью или к несчастью, дом оказался не совсем заброшен.

Когда они вошли, то в одной из комнат на кровати лежали люди, вернее, на двух кроватях по обе стороны от окна, на одной старый, а на другой молодой с какой-то бабой, накрывшись одеялом. Оба они, Перов и его напарник, были по гражданке. На команду подняться бомжи не отреагировали, и Перов, будучи молодым и горячим парнем, подошел на близкое расстояние, намереваясь стащить наглого бомжару с кровати на пол, но то ли Бог отвел, а то ли просто что-то почувствовав, он остановился в нескольких шагах от кровати. Его напарник держал в руке пистолет и, направив оружие на лежащих на кроватях бомжей, скомандовал им показать руки. Они нехотя вынули руки из-под одеяла, и на пол с шумом грохнулся здоровенный тесак. А его обладатель, скинув одеяло, обнажил свои зоновские наколки. Вот так случай уберег его живот от удара ножом.

Пока Перов рассказывал историю, они дошли до опорника, где, усадив бомжа на стул, Сергей показал ему фотографию. Бродяга долго всматривался и явно хотел что-то сказать, но осекся на полуслове.

– Нииикогда его не видееел, – пробормотал задержанный.

Тут Перов разошелся пятиминутной тирадой о пользе правды и наказании для лжецов, которая весьма эффектно подействовала на шепелявого.

Он опознал парня на фотографии, и поведал милиционерам о своем друге Михаиле и его чудесном спасении, и даже вспомнил, что человека, его спасшего, звали Толиком, во всяком случае, таким именем он представился, шепелявый запомнил, потому как и его деда звали так же. Но вот другие фотографии он видел впервые и даже не знал, куда Михаил отправился, помнил только, что этот Толик говорил про какую-то пасеку в деревне, но больше ничего вспомнить, как ни старался, он не смог.

Перов подал шепелявому бумагу и продиктовал текст заявления, дабы объявить Михаила в розыск, позже шепелявый был отпущен на все четыре стороны и даже пообещал: если что-то вспомнит, то обязательно вернется.

Перов сел за стол и надолго о чем-то задумался, будто ушел глубоко в себя.

Костя сидел на диване и уже начал засыпать, как бодрый голос вернул его в мир яви:

– Сокол, это Перов, пробей мне человечка.

Глава 19

Прошло несколько дней, Анатолий и Настя практически не разговаривали, она замкнулась в себе и как привороженная ничего не замечала вокруг, лишь хотела, чтобы Толик ушел, тайно ненавидела его и даже хотела покончить собой, но ей не хватало смелости.

Толик то и дело часами пропадал на разбитой во дворе клумбе, подрезая перочинным ножичком лепестки выращенным там цветам, а то и вовсе разговаривал сам с собой.

Настя хотела пойти в милицию и рассказать о случившемся, но Анатолий обладал даром убеждения и подробно разъяснил состав ее преступления: это она ударила Мишу бутылкой по голове, из-за нее он оказался в подвале. А сейчас Толик выхаживает его и проводит беседу, чтобы Миша, как выздоровеет, не написал на нее заявление, ибо на Толика он зла не держит. И, естественно, как только Мише станет лучше, Толик сразу же выпустит его на волю и все будет как раньше, даже лучше.

Настя наивно ждала, когда же Толик сообщит об улучшении здоровья Михаила. Ей же входить в подвал было строго-настрого запрещено, и, выполняя все заветы, Настя обходила сие святилище стороной, боясь его осквернить.

Глава 20

Михаил чувствовал себя значительно лучше. Если сидящий в подвале, закованный в кандалы человек, лишь для того, чтобы выжить, преодолевающий желание проблеваться, поглощая странное мясо, может чувствовать себя хоть сколько-нибудь хорошо.

Скрипнула дверь, и наверху послышались шаги, Михаил закрыл глаза и вжался в угол, боясь, что сейчас снова увидит это мерзкое лицо животного. Он представил, как Анатолий вновь стоит напротив, ничего не говорит и, пошатываясь, с ножом в руке смотрит на своего узника. Михаил много раз представлял, как нож в руке зверя в одно мгновенье обрывает его жизнь.

Тут накатил приступ неистового бешенства, Михаил выкрикивал гневные слова, бил о сырую землю с полной уверенностью, что именно сейчас он размозжит кулаком череп пришедшего Толика, сделает что угодно, чтобы этот нелюдь больше не смотрел на него.

Хлопнула дверь. Михаил зашёлся кашлем, казалось, он выплюнет полные подвальной пыли легкие, но вскоре приступ прекратился, и Михаил, будто уже испробовавший все методы, зажмурился, опасаясь думать о том, что будет дальше.

Он почувствовал чье-то присутствие, руки обхватили его шею, в ужасе Михаил открыл глаза и увидел Настю.

Она немного отстранилась, поднесла палец к губам и почти шепотом проговорила:

– Анатолий уехал, мне запрещено сюда ходить, но он сказал, что скоро выпустит тебя, когда ты откажешься писать на меня заявление.

– О чем ты говоришь, он маньяк, ты должна сообщить куда следует и бежать. Слышишь? Настя, беги отсюда!

– Я не могу тебя оставить, но… если ты говоришь, я верю тебе, я расскажу…

– Сейчас же! Закрой дверь и беги, сейчас же! – срывая горло, прокричал Михаил, но в его словах не было силы, они прозвучали чуть громче шёпота.

Настя засуетилась, будто бы кто-то открыл ей глаза, она зашагала по погребу, ставшему темницей Михаила, в сторону ступеней, вернулась назад, сунула ему буханку хлеба. И вновь бросилась к выходу. Михаил смотрел, как она поднимается по узким ступеням, как колышутся ее формы под одеждой, и даже когда она скрылась из виду, он все еще продолжал смотреть на узкий участок, видимый из его угла, ведущий на свободу.

Захлопнув за собой дверь в подвал, Настя ахнула. Перед ней стоял Анатолий.

Он крепко сжал ее руку.

– Надо же, какая ты глупая, как он тебя провел. Он чуть не сделал все твоими руками, я же не просто так запретил тебе туда ходить!

– Прости, – заревела Настя, Анатолий обнял ее, она его оттолкнула и убежала в комнату.

Глава 21

Перов держал телефонную трубку у уха, гудки на том конце уже давно сменились непрерывным гудением, Костя долго смотрел на него, поднялся с дивана и потряс Сергея за плечо.

– С вами все в порядке? – не скрывая тревоги, проговорил курсант.

– Со мной? Все хорошо. Просто, наверное, не выспался.

– Кошмары снились? – с улыбкой спросил Костя.

– Она, – Перов протянул Косте какую-то бумагу, тот принял лист и начал с любопытством всматриваться в фотографию бабки.

– А кто это? – поинтересовался курсант.

Перов неожиданно для себя поведал Косте историю о том, как к нему попали три паспорта и икона.

– Только сейчас я узнал, что эта бабушка числится без вести пропавшей. Заявление подали ее соседи несколько дней назад. Но самое странное, что она мне снится уже третий раз, и знаешь, что она говорит мне? – капитан выдержал почти театральную паузу: – Спаси их.

Глава 22

Анатолий вновь куда-то ушел, но Анастасия, боясь спуститься в подвал и выйти на улицу, сидела дома. На дворе стемнело, но его все не было, Настя начала винить себя в трусости, но вдруг услышала за дверью шаги и вышла из комнаты навстречу. Анатолий был не один, на пороге стоял бородатый мужчина лет сорока, а может быть, и моложе. Анатолий велел Насте накрыть на стол, она быстро достала из холодильника какие-то приготовленные пару дней назад кушанья и собралась выставить их на ужин, как путь ей преградил Анатолий, он подошел к ней и, взяв за горло, поднял над полом, прижав к стене, Настя начала задыхаться и судорожно болтать ногами в надежде вырваться или хотя бы дотянуться до пола.

– Ты опять была с ним! – брызжа слюной, будто бешеный пес, прокричал он в лицо Насте.

Девушка ничего не могла ответить, в глазах темнело, тут она почувствовала, что съезжает на пол.

Гость толкнул Анатолия, тот отлетел в стену, но секунду спустя поднялся и переключился на бородатого. Настя лежала на полу и, держась обеими руками за горло, хрипела, не в силах вдохнуть. Взор будто затуманили и воздух прошел в разрывающееся на части горло, она закашляла, снова с трудом вдохнула и, вспомнив об опасности, держась за стену, поднялась на ноги.

Толик сидел на бородатом мужике и бил его кулаками по всему телу, но поняв, что он уже не сопротивляется, внезапно поднялся и поволок его за шиворот, хлопнула дверь в подвал.

Анастасия, не в силах пошевелиться от пережитого шока, сползла на пол, ни одна конечность ей не подчинялась, будто ее парализовало. Единственное, что она могла делать, – это с трудом дышать и смотреть по сторонам. Вскоре входная дверь хлопнула, и на пороге появился Анатолий. Он поднял ее с пола и, положив на диван, накрыл одеялом и поцеловал в лоб.

Глава 23

– Эй ты, – Михаил кидал землей в развалившегося на полу бородатого дядьку.

Казалось, это наконец-то подействовало.

Бородатый пришел в себя, затряс головой и заохал, ему досталось, но не сильно, он был закрыт в сваренной из металлических прутков квадратной клетке размером полтора на полтора метра, и, придя в себя, начал кричать. Михаил поднял с пола очередную порцию земли и вновь швырнул в бородатого.

– Не ори, сиди тихо, – почти прошептал Михаил.

Казалось, мужик услышал его и умолк, но глаза его все еще испуганно бегали по сторонам в поисках выхода, рот бородатого открылся в немом крике, мужик начал задыхаться, а из глаз полились слезы, не в силах произнести ни слова, он застонал.

– Тихо, тихо, дружище, приди в себя, – не унимался Михаил, ему почему-то не было жаль бородатого, он и себя перестал жалеть, поняв, что нет ничего более унизительного, чем быть предметом жалости, он видел в этом мужике себя. Еще пару дней назад Михаил вел себя похоже, хотя, наверное, разницы в их содержании было немного, Михаил не знал, как бы он скулил, закрой его в клетку.

Мужик тихо осведомился, давно ли Михаил тут пребывает.

– С неделю.

– Что это за хрен? – поинтересовался бородатый.

– Это Толик, – ответил Михаил.

– Я знаю, что Толик, на хрен он этим занимается? – не унимался мужик.

Михаил ничего не ответил, почему-то ему хотелось наорать на бородача, странно, а Михаил не задавался всеми этими вопросами, когда попал сюда, он даже не думал, как сбежать, лишь сидел и, ожидая своей участи, сетовал на судьбу, а этот, видишь ли, только пришел, а уже задал целую кучу вопросов, на которые Михаил и не знал ответа, да, помимо всего, еще думает, как сбежать.

– Тебя как звать? – проговорил Михаил и удивился своему голосу, который, как ему показалось, изменился, огрубел.

– Я Генка.

– Слушай, Генка, ты какие-то ненужные вопросы задаешь, если он нас здесь держит, то ничего хорошего с нами не случится, потому что людей не принято держать в клетках.

Гена несколько минут хранил молчание, а после вновь заговорил:

– Ну ты даешь, а как же зона?

– Согласен, но там должен быть суд или что-то вроде него, – ответил Михаил.

– Как выбираться будем, Миша?

– Черт его знает.

– Нет, брат, не отдавай это на волю черта, я из-за черта сюда и попал, – Михаил покосился на Геннадия.

– Хорошо, утром решим, – проговорил Михаил и уснул, изредка просыпаясь от всхлипов Гены, копающего руками землю под клеткой.

– Миша, – Михаил открыл глаза и бегло глянул на узкую полоску света, судя по всему, наступило утро, – смотри, что я нашел, – Гена продемонстрировал половину кирпича и бросил его Михаилу. – Спрячь, а еще лучше – закопай под себя, у тебя позиция удобная, если близко подойти, ты можешь долбануть им по голове.

Михаил послушно принялся закапывать осколок.

– Знаешь, мне всегда не везло в жизни, – начал Геннадий. – Был я нормальным среднестатистическим человеком, даже, наверное, был счастлив, да только велика ли цена такому счастью, все как у всех было: жена, квартира, раз в год отпуск, выпивал по выходным, один раз с друзьями на рыбалку поехал, машина сломалась недалеко от города, до вечера провозились, чинить пытались, промокли все, продрогли, кое-как нас на буксире обратно притащили, ну, выпили чуть для согрева у друга, да я домой пошел. Открыл дверь ключом, слышу – кровать скрипит, как сейчас это помню, ноги подкосились, подумал: вот как в анекдоте, муж приходит домой, а там любовник, думаю, со мной такого быть не может, даже выйти хотел и дверь закрыть за собой, но любопытство пересилило, забежал в комнату, думаю, может, показалось все, смотрю, а жена с соседом лежит голая на нашей кровати, я на кухню, нож схватил, вернулся, она путь мне преградила, я ей по морде кулаком, она упала, этот негодяй вскочил с кровати, я ему кишки на нож намотал, раза три пырнул, он захрипел, упал и пополз от меня, я на корточки присел, понял, что натворил, бабки из шкафа взял, что на черный день откладывал, и бежать, только бежать-то особо некуда было, бросился к тому же другу, с кем на рыбалку ездил. Там чуть выпили еще, а утром к нему менты пришли и меня повязали. Позже зона, четыре года отбыл, жена развелась со мной, вышла за соседа, живет с моей дочкой в моей квартире. Я, когда освободился, к другу пошел, он меня сторожем утроил на стоянку, а я забухал на свободе, мне один раз предупреждение сделали, второй, а после напился я до такой степени, что черта увидел, он говорит: «Давай еще чуть-чуть – и к нам попадёшь», – а потом женщина в платке явилась и говорит: «Сдохнешь к чертям или пить бросишь и к Богу подашься, выбирай». Конечно, я жить хочу, но дай, думаю, последний день выпью и потом брошу, резко ведь бросать вредно. А после, думаю, в церковь ходить начну, работу найду нормальную, только вот случилось все по-другому, заснул я пьяный с сигаретой, глаза открыл, а над лицом моим дым стоит, и будто рожа черта из дыма появилась в углу дальнем, улыбается мне и как бросится только, я с кресла упал, а подняться не могу, ноги не слушаются, будто чужие стали, отказали, видимо, дымом я все же хорошо надышался. Ну, кое-как я по полу пополз еле-еле, что было сил, а огонь уже из угла по всей комнате разошелся, так я и не помню, как спасся, но казалось мне, что все та же женщина в платке из дома горящего меня вытащила. Очнулся я уже в больнице, следователь ко мне пришел и говорит, что я дом спалил и складскую постройку, будто бы там товар лежал какой-то, хозяин на меня заявление написал, что я специально дом подпалил из-за того, что он со мной не рассчитался. Я смекнул, что мне грозит, и ночью из больницы сбежал без документов, да и денег тысяча была всего, и то у соседа по палате спер. Я знал, куда бежать хочу, читал как-то о Соловецком монастыре, за все плохое, что я в жизни сделал, хотел туда отправиться да Богу служить.

– А здесь ты что тогда делаешь? – Михаил перебил Геннадия.

– Ну как же, путь-то неблизкий, денег на дорогу надо было заработать, да мне Толик с документами помочь обещал.

Михаил тяжело вздохнул.

– Ну, считай, что помог.

Они надолго замолчали.

Вскоре открылась дверь и появился Анатолий. Он быстро прошел к клетке, отворил ее и рукой подозвал Геннадия, тот начал было выходить, выставив вперед голову, из-за спины Анатолия мелькнул нож и воткнулся в шею под подбородком Гены, он обмяк и рухнул на землю. Михаил завопил и понял, что обречен.

Анатолий лишь проговорил: «Ничего личного, просто запасы заканчиваются», – развернулся и, как будто ничего не бывало, вышел, а Михаил молча сидел и смотрел на бездыханное тело Геннадия, который так хотел жить и так нелепо умер.

– Надеюсь, твоя душа попадет на Соловки, – проговорил Михаил.