– Щас, щас, – невинно произнесла рыжуля, словно ничего предосудительного она не совершает, переходя от стола своих спутников к столу двоих неизвестных чужаков.

Парень, очевидно, толкающий от груди как минимум сотку, с недовольным видом обманутого барана проводил ее взглядом и, решив изобразить невозмутимость и полный контроль над ситуацией, вернулся к разглядыванию шаров. Но лишь одним глазом. Второй был сфокусирован строго на нас.

– Эдик, – Соловьев подвел девушку к нашему столику, – знакомься, это Натали.

Она сверкнула глазками. Я с улыбкой кивнул.

– Я пообещал ей, что научу древнему тайному удару, которым она закатит сразу три шара.

Рыжулина лыба растянулась от уха до уха.

– А если у нее вдруг не получится, то я должен буду выплатить ей сто тыщ налом. Правда, Натали?

– Да, хи-хи.

– Кстати, вот они. – Толик достал из кармана бумажник и быстро отслюнявил оттуда стопку пятитысячных купюр. Положил их на бортик. – Но я уверяю тебя, мое солнце, я тебя научу. Главное, слушайся и делай всё, как я покажу.

– Угу, угу, – воодушевленно закивала рыжуля.

А я настороженно посматривал в сторону оставшихся без девицы парней, которые настороженно посматривали на нас. Но не рыпались. Пока. Не думаю, что так может продолжаться долго.

Соловьев вручил барышне свой кий. Ей, несомненно, уже доводилось держать в руках продолговатый заостренный предмет, но, что делать с этой деревяшкой, она явно не имела представления. Не в рот же ее брать.

Толик спешно расставил шары на столе. Подскочил к своей протеже. И буркнул:

– Бить будем вот в этот шар, – указал пальцем.

Она с интересом, но не без неловкости уставилась на стол.

– Эту руку вытяни вот так.

Соловьев отодвинул ее левый локоть подальше. Ей же пришлось наклониться над столом, выставив для нашего обозрения свою обтянутую синим платьем задницу. Ай, хорошенькая.

– Пальчики вот так… молодчина. Кончик кия просунь сюда… вот… молодчина. Расслабь правую руку… Расслабь, расслабь… Покачай ею. Не так. Сейчас покажу…

Толик опасно подошел к ней сзади и взялся левой рукой за ее левую руку, а правой – за ее правую кисть. Пряжка его ремня нагло впивалась в ее ягодицу.

Глазки его ученицы испуганно качнулись. Они попытались разглядеть скрывавшегося за ее изогнутой спинкой Толика и как бы спросить: «Дядь, а мы ведь правда играть учимся?»

А он, сука, экстремал! Что ж ты тогда с парашютом зассал прыгать? Сейчас ситуация не намного спокойнее.

– А теперь… – Соловьев оттянул ее правую руку назад. – Бей!

И рыжуля расхлябанно дернула кием вперед. Острие скользнуло по краю шара, отчего тот слегка откатился в сторону и тут же замер.

– Ой, не получилось, – жалостно скривила губы Натали.

– Не считается, – поспешил на помощь Толик. – Сейчас мы их все быстро закатим. А ну-ка!

Он взялся за кий рядом с ее ладонью. Снова прижался пахом к ее жопе. И нанес удар по шару, одновременно сделав резкое поступательное движение бедрами, и отпружинился назад.

Шар запрыгнул в лузу.

– Ха-ха-ха, – радостно застрекотала рыжуля.

– Ха-ха-ха, – наваливал ее учитель, не выпуская ее из позы подчинения, и готовился нанести новый удар.

Клац! И новый рывок нападения на задницу милой дамы. Еще раз – клац! Еще рывок!

Да он словно трахал ее у стола.

И это заметили ребята-соседи.

Да, да, парень, ты всё правильно видишь. Кто-то у тебя на глазах практически засаживает твоей подруге, а она хихикает. Надо думать, ей это нравится. Но ты не злись. На самом деле это всего лишь урок игры на бильярде. Ничего страшного. Если только мастер сейчас не возбужден.

Но парень, кажется, все-таки разозлился.

Он бросил свой кий на стол и двинулся к нам. Его напарник как по команде зашагал рядом с ним.

Ох, недобрый это знак! Ох, недобрый!

– Ната! – сурово взвизгнул парень. – Ты че тут веселишься?!

Девица выпрямилась. И шустро отслоилась от приклеенного соловьевского тела. С ее лица исчезла детская радость, и появилась гримаса обнаруженного преступника.

– Зай, я сто тыщ выиграла! – защебетала она, выбрасывая сразу единственный имеющийся плюс всего этого театра и его хоть какое-то рациональное объяснение.

Но Заю это, похоже, не тронуло. Потому что он грозно подскочил к Толику и несильно толкнул его в плечо. Демонстрируя тем самым свою агрессию и мощь.

– Ты че к ней ластишься, мудак?! Че, попутал, а?! – тыкал пальцем в грудь Соловьеву.

– Зай, ну ты че, ну ты че? – проныла Рыжуля Троянская. – Я же тебе говорю, мы играли.

– Игрок, что ли, а?! – напирал мускулистый Зая, зыркая в невозмутимое лицо оппонента. – Я те щас поиграю! – И шлепнул ему легкую пощечину. И тут же еще одну.

– Эй, эй, эй! – не выдержал я таких движений. И мигом приблизился к противникам.

– Не дергайся, – остановил меня железной ладонью, упершейся в грудь, друг Заи. – Пусть поговорят.

Соловьев со спокойным видом кивнул мне, мол, всё нормально, это недоразумение, и сейчас всё объяснится и мирно разрешится.

Он интеллигентно произнес:

– Я показывал, как можно вот этот… – взял ближайший к бортику шар, – точно отправить куда нужно.

И тут же резким маневром ударил этим шаром в висок Зае.

От этого парень потерянно наклонился вбок.

В следующий момент у его напарника округлились глаза и раздулись ноздри, и он тоже выхватил свою порцию от аналогичного движения Толика. Но уже в нос.

Зая мгновенно пришел в себя.

Чувствую, сейчас нам накатят жестких люлей.

Уже не в первый раз я жалею, что не ходил в школе на секцию рукопашного боя. Очень непредусмотрительно.

Ладонь главного агрессора свернулась в кулак и врезалась в соловьевскую челюсть.

Раздался грохот упавшего на пол бильярдного шара – выскочившего из резко ослабевших пальцев Толика.

Другая рука рывком проверила прочность его ребер.

Школы боевых искусств за плечами нет. Буду действовать по сценам из фильмов.

Я размахнулся и ударил левой рукой Заю в глаз.

И почему левой? Я же правша! Поэтому и ущерб врагу получился незначительным.

Но Зая не успел на меня даже посмотреть. Потому что его напарник с наскока стал наносить мне один за другим удары по животу, по бокам и, наконец, в лоб, над глазом.

От внезапного взрыва в голове мне совершенно расхотелось драться. Всё вокруг словно улетало куда-то далеко, а я проваливался в бездонную пропасть.

Но когда наконец приземлился, то почувствовал, что почему-то всё еще стою на своих двоих.

Я сонными глазами разглядел, что Соловьев саданул коленом Зае в пах, чем заставил его согнуться, – его игра в шары продолжалась. Но злой Зая, который, в отличие от меня, в юности все-таки нашел время на тренировки, снова быстро восстановился.

Я же, уличив мгновение четкости изображения, ударил-таки ребром ладони в горло своему обидчику – прием, подсмотренный мной по телевизору: в сюжете, где объяснялось, как девушкам необходимо обороняться от насильников. Эх, а ведь была отличная школа самбо рядом с домом. Вот же лентяй малолетний!

Зая вновь стал причинять Соловьеву очередную серию боли.

Я неряшливо, но сильно ударил его напарника ногой в бок. И мне вдруг стало не 30, а 10: минус 20 лет от тупой, бессмысленной драки в компании с другом против двух омерзительных хулиганов.

Я вновь замахнулся ногой, чтобы засадить ему по яйцам. Чтобы он наконец-то отстранился и чтобы я получил возможность прийти на помощь моему безбашенному приятелю… но мое нападение было пресечено поимкой атакующей лодыжки. Затем я сильно получил по второй ноге, отчего свалился на пол.

А сверху на меня полетели… камни.

У этого говнюка не кости под кожей, а камни. Они попадали мне по телу. Которое беззащитно взрывалось ожогами.

Я снова вылетел в аэротрубу.

А там, наверху, твердые ботинки неумело считали мои ребра. Сбивались и пересчитывали.

Я не терял сознание. С трудом прикрывал руками лицо и пытался подтянуть колени поближе к животу.

Наконец град прекратился.

Соловьев лежал в паре метров от меня, досыта накормленный хорошими пинками.

Довольные рожи спортсменов нагло лыбились с двухметровой высоты. Они о чем-то невнятно переговаривались. И затем, прихватив с собой виновницу торжества, свалили из моей панорамы в сторону выхода.

Ауфидерзейн, суки.

21

Толик пытался что-то мычать, пока врач накладывал ему швы на брови.

Я сидел поблизости, на скамейке, и держался за ноющий бок.

Неслабо нас потрепали.

Думаю, карамболевский хозяин нарочно не позволил охране бильярдного клуба вмешаться в нашу драку. Сука. Надо будет снова зайти на огонек к его жене.

– Ты молодец, – похвалил меня Соловьев голосом тренера, чей подопечный занял в соревнованиях второе место.

Я с кривой улыбкой поднял большой палец.

Нет, я подвел тебя, Мастер, но в следующем году я обязательно возьму золото.

– Я иногда позволяю себе вот так выпустить пар, – протянул он.

– Иногда?

– Да, этак раз в полгодика.

Завидная регулярность.

– Не могу пройти мимо дерзкого негодяя, ищущего неприятности. И неважно, каков итог боя, главное, что я не сбежал, втянув мошонку. Потому что тогда мне было бы намного больнее.

Доктор прилепил Толику пластырь над глазом.

– Но когда-нибудь мне придется признаться себе, что негодяй, ищущий неприятности, – это я.

Соловьев воинственно ухмыльнулся.

– Потому что я хочу чувствовать жизнь в полную.

Наконец врач объявил, что с нами обоими он закончил, чтобы мы не переживали и что скоро все ссадины сойдут.

Последнее в большей степени относилось к Соловьеву. Потому что мое лицо практически не пострадало. В основном – туловище. Терпимо. А вот Толик, с его теперь испорченной физиономией, не скоро сможет за минуту уговаривать прекрасных незнакомок следовать за ним к сказочным берегам или хотя бы до угла и налево.

Мы вышли из кабинета и медленно потопали по коридору больницы.

– Так что скажешь? – буркнул Толик.

– Насчет чего?

– Насчет денег.

– Скажу, что сто штук за то, чтобы нас так отделали, – это… дороговато. Можно было договориться и за тридцать.

– Хе-хе. Нет, я говорю о том, что рассказывал тебе. Как ты к этому отнесся?

– Я проникся.

– Правда? – его лицо сделалось счастливым и благодарным.

– Да. Это очень интересные мысли… факты.

– У тебя большой потенциал, ты сам еще этого не знаешь. Я говорил, что ты похож на меня молодого, но у нас есть одно важное отличие.

Я внимательно посмотрел на него, ожидая развязки.

– Когда у меня появились деньги, они не свели меня с ума.

Во как! Оказывается, я сумасшедший. Его точно профессор укусил. Старый вампир.

– С чего это ты так про меня? – возмутился я.

– Посмотри на себя. Ты много тратишь на ерунду, на яркие фантики, на ненужный шик…

– Да у тебя самого часы под пол-ляма стоят! – парировал я.

– Стоили, – поправил он ухмыляясь. – И это был подарок. Причем неблизких мне людей. Богатым многое достается бесплатно.

Я подумал о его не особо дорогом автомобиле и о его не самом модном костюме. Возможно, это просто такой подход к жизни – притворяться средним классом. Или, как он сам это назвал, – бедным.

Толик продолжал:

– Деньги слишком быстро на тебя свалились. Ты еще даже толком не знаешь, что с ними делать. Ты хвастаешься ими, показываешь всем, что имеешь, будто пытаешься всему миру что-то доказать. А это значит, что хоть ты и стал богатым, но бедность осталась у тебя внутри.

Я слушал, нахмурив брови. Не нарочно.

– Ведь ты не учредил какой-нибудь фонд помощи больным детям или что-то подобное. И не смотри так, да, я основал и развиваю не один фонд. Важно, что ты можешь дать миру, а не то, что можешь получить от него.

Стало стыдно. Именно в этот момент – когда он меня упрекнул. Он, а не кто-то другой.

– Но вчера, когда ты расхреначил свою чудесную машину, я понял, что ты стал на путь просветления. Ведь это не было пьяным дурачеством. Я это увидел. Ты сделал всё осознанно. Ты хотел… хотел освободиться.

Мне стало приятно. Оттого что он понимал, что происходило со мной.

Желая его подколоть, я спросил:

– А как же ты просветился?

– Я читал книги. И кстати, это они в свое время стали для меня лекарством от депрессии. Людей меняют деньги и книги. И еще кое-что: любовь.

Соловьев вдруг посерьезнел. Он стал задумчиво причмокивать и поглядывать по сторонам.

– У меня есть проект… – начал он вкрадчивым голосом, – в котором я хочу реализовать кое-какие свои идеи. Я хочу изменить существующий порядок банковской системы, я хочу построить новый мир, я хочу отменить рабство… полностью.

По-моему, это несколько амбициозно. Даже с наличием нескольких матрасов, набитых крупными купюрами. В общем, так я ему и сказал.

– Думаю, у тебя ничего не получится.

Его словно ледяной водой из ведра окатили. Он замер.

– Это самая быстрая оценка любого из моих проектов, – сыронизировал Толик. – Почему ж столь категорично?

– Система существует тысячи лет и устраивает всех, кто у власти, а ты один. Что ты можешь сделать?

Надеюсь, я его аккуратно приземлил.

Соловьев с загадочным блеском в глазах закачал головой и ехидно проскрипел:

– А я не один.

Интересно, сколько же отчаянных ребят смогли отпроситься у жен и матерей, чтобы поучаствовать в экономическом перевороте?

– Нас много. И мы знаем, что делать.

Он обхватил меня за шею. Как когда-то в особняке.

– Скажи мне, хочешь ли ты быть в моей команде?

Вот оно – предложение карьеры, которого многие ждут всю жизнь.

– А ты уверен, что я тебе пригожусь? Еще утром я не вдумывался в то, о чем ты рассказывал.

– А я чувствую, что ты свой. А вдруг именно благодаря тебе у нас всё получится.

То ли это было простой вежливостью, то ли всё еще не выкорчеванным из меня заискиванием перед олигархом, то ли мне действительно хотелось оставить след в истории, совершив нечто грандиозное, не знаю… но я ответил:

– Мне это интересно. – Что при всей завуалированности смысла, несомненно, означало «да».

Разбитое лицо Толика стало довольным.

Вдруг я заметил, как на лестницу юркнул мужчина в белом халате.

Это тот самый… Семенович, что ли?.. Врач сбитого мной бомжа.

– Ты движешься в верном направлении, – многозначительно произнес Соловьев с нотками гордости в голосе. – Нам скажут, на пути вас может накрыть лавина, а мы ответим, мы и есть лавина.

Он убрал руку с моей шеи и двинулся дальше, полагая, что я пойду рядом.

– Мне нужно здесь задержаться, – сказал я. Толик озадаченно взглянул на меня. – Всё в порядке. Поговорим еще.

Он понимающе кивнул, махнул рукой в знак прощания и доковылял до выхода.

Необычный человек. Он мог бы многому меня научить. Я надеялся, что так и будет.

* * *

Я поспешил за врачом, чтобы он не успел пропасть в лабиринте больницы.

– Доктор!

Он обернулся. Бейджик: «Вячеслав Семенович». Точно.

– Доброй ночи, я несколько дней назад привозил сюда…

– Да, да, я вас помню.

– Я хотел узнать, как здоровье Пахомова? Он вроде выписался?

Вдруг врач изменился в лице.

– Вы знаете, – выдохнул он, – к сожалению, он умер.

– Что? Умер?

– Да. Он сбежал из больницы сразу после вашего прихода, такое часто бывает, ведь он бродяга. Но через день его снова доставили к нам… с ножевыми ранениями. И он скончался.

Я недоумевал. Как такое могло случиться? Как же так, а?!

– У бездомных такие инциденты происходят регулярно, – комментировал доктор. – Напьются и лупят друг друга.

– Так это было в пьяной драке?

– Полицейские говорили, что на него напали грабители, отняли деньги, немалую сумму вроде. Но лично мне это кажется сомнительным. Откуда у бомжа большие деньги? Не верится. Хотя может, он и сам их украл у кого-нибудь, а потом не смог скрыть деньги от своих дружков, вот и… итог.

Ветер завизжал в моей голове. Ветер, несущийся из загородных мусорных свалок. Ветер с запахом смерти.

– Извините, мне нужно идти, – процедил доктор, глядя на застывшего меня. И уплыл.

А ветер продолжил щекотать мои глаза.

И все-таки я его убил. Это сделал я.

Из-за меня умер человек.

Я думал, что помогаю ему, тешил себя мыслями о собственном величии, о доброте, о милосердии, а оказалось, что я вручил человеку бомбу с тикающим часовым механизмом. И он сработал. Очень быстро.

Я чувствую себя обманутым.

И теперь я предательски брошен. Оставлен не только без обещанного наслаждения собственной значимостью, а еще и один на один с раздирающим чувством вины.

Глупо! Как всё глупо получилось.

Я лишил человека жизни. Пусть неумышленно. Но именно мои действия повлекли за собой цепочку событий, приведшей к непоправимому финалу. Прости меня, Пахомов… я не знал.

– Вы в порядке? – услышал я голос.

Поднял голову. Это врач – Семеныч. Наверное, уже шел обратно.

Он пристально смотрел на меня, будто выискивал на моем лице признаки болезни. Наверное, это профессиональная привычка.

– Да… я просто… – выскабливал я из себя.

– Пойдемте со мной, – сказал доктор. – Пойдемте.

Он направился по коридору. Я послушно последовал за ним. И мы добрались до двери с табличкой, на которой было его имя.

– Прошу, – доктор пригласил меня внутрь.

Затем, захлопнув за нами дверь, вытащил из шкафчика початую бутылку коньяка и две рюмки и, не говоря ни слова, стал их наполнять.

Меня это как будто успокоило. Ведь он врач, а значит, знает, что делать, чтобы больному – мне – стало лучше. Ведь он разгадал, что мне хреново. Понял, что у меня болит. И не прошел мимо. А протянул руку помощи. Вернее, руку с рюмкой.

Я взял предложенный им янтарный напиток.

Семеныч манерно поднял свою стопочку, шепнул: «Не чокаясь», шустро всё выпил и уселся в свое рабочее кресло.

Я повторил за ним. И тоже сел – на стул рядом с его столом.

Доктор окатил меня экспертным взглядом и вновь стал наполнять хрусталь коньяком. Видимо, решил, что мой случай требует усиленной терапии. А может быть, это его стандартный подход.

Он ничего не говорил. А я ничего не спрашивал. Только взглянул мельком на его рюмку, на его лицо и на его белый халат.

– Ну а как без этого? – сказал наконец доктор, прочтя в моих глазах вопрос: «А можно ли врачам выпивать на работе?».

Он снова легонько приподнял свою стопку и проглотил коньяк.

Я – в этот раз легче – проделал то же самое. Не знаю, заживут ли язвы на моей душе от такого лечения, но, вероятно, доктор прав – без этого мне сейчас никак.

– Такова судьба, – произнес Семеныч и снова наполнил тару. – Я вижу болезни и смерть каждый день и не должен себе позволять пропускать через себя каждого больного и его беды, иначе я не смогу хорошо делать свою работу… Хотя порой и у меня не получается не принимать всё близко к сердцу. На такой случай у меня есть это… – он щелкнул пальцем по бутылке.

Возможно, он полагал, что я тяжело переношу потерю человека, который за короткое время стал мне близким, и поэтому решил меня поддержать. А возможно, он просто хотел немного выпить и ему требовалась ночная компания.

– И как вам ваша работа? Нравится? – сонно пробурчал я.

– Ну… было бы хорошо, если б никто не болел. Но мне нравится чувствовать себя делающим что-то… важное. Это ощущение перекрывает, а порой даже заменяет мне благодарность людей, которых я лечу.

– Заменяет? То есть когда ее нет?

– Ага, – ухмыльнулся доктор. – Нас не всегда благодарят. Но я давно это переосмыслил. Пусть прозвучит фальшиво или даже банально, но это я благодарен всем своим пациентам за возможность их вылечить, а может быть, даже спасти от гибели, и за те чувства, которые я от этого получаю.

Его слова расстроили меня еще больше.

Я вдруг осознал свою никчемность.

Я стал маленьким-маленьким, как эта чертова рюмка коньяка, на фоне большого и светлого доктора в сияющем белом халате, вершащего судьбы людей и слышащего искренние мольбы о помощи.

Надо было идти в медицину, сука.

– А было так, чтобы от ваших рук кто-то умер? – вдруг спросил я. И тут же добавил: – Нечаянно.

Семеныч замер. Глаза не поднимал, смотрел будто сквозь стол.

Видимо, грешен.

– И как вы с этим справляетесь? – не унимался я.

Он поднял рюмку:

– Не чокаясь.

Мы выпили.

Я встал, выудил из пиджака золотую карту клиента ресторана «Бомонд», положил на стол и прожужжал:

– В следующий раз пьем у меня.

Я кивнул на прощание и вышел за дверь.

Побрел по коридору.

Мои мысли шумели. И это совершенно точно не из-за коньяка. Это всё из-за убитого мной бомжа. Из-за человека, у которого ничего не было. Из-за странника, который просто хотел домой.

А еще это из-за другого человека. Имя которого сейчас врезалось в мои глаза шестью ядовитыми печатными буквами: «Полина».

И зачем я притопал к закрытой двери ее кабинета? И теперь таращился на табличку.

Остапова, сука, Полина, мать ее, Сергеевна.

Что ты делаешь со мной?

Ненавижу.

22

– Вот это – настоящее русское меню! – прогудел Алик, указывая обеими руками на стол, на котором были выстроены в несколько рядов кружки с пивом и разложена сушеная рыба. – А не то, что вы в своем клубе устроили. Если бы ты его не закрыл, в следующий раз там кисель с салом подавали бы.

– Угу, – поддакивал я, запивая четвертой пинтой золотистого ячменного напитка соленый привкус морепродуктов во рту.

Я все-таки согласился потусить с моим другом по предложенной им программе. И мы забурились в «Оазис» – принадлежащую ему одну из лучших саун города.

Вернее, я сам позвонил ему сегодня утром и спросил, в силе ли его предложение. Естественно, оно оставалось в силе. Такой порыв был вызван моим внутренним состоянием. После известий о смерти Пахомова, павшего от рук каких-то подонков, позарившихся на мой чертов подарок, мне срочно требовалось заглушить в себе осознание сопричастности к этой трагедии. Мне уже надоело убеждать себя в том, что в случившемся нет моей вины и я никаким образом не могу нести за это ответственность. Да еще и вчерашняя драка неприятно всплывала перед глазами и откликалась в ноющих боках.

Просто хотелось выбросить из головы абсолютно всё и нырнуть в зажигательное сумасшествие, получая только непрерывное удовольствие.

А Алик… а Алик хотел того же самого, только без особого повода.

– Мы хозяева этого мира! – горланил по пояс завернутый в белую простыню мой пьяный друг, изображая философа-проповедника.

Он театрально жестикулировал, чтобы не потерять внимание единственного, пусть и тоже нетрезвого слушателя.

Я неспешно, но сосредоточенно раздирал рыбку, стараясь не упустить вкусные части.

– Всё поменялось, – продолжал Алик. – Это как когда все думали, что Солнце крутится вокруг Земли, а потом раскрылось, что наоборот.

– Уу, – важно замычал я, словно участвовал в его монологе.

– Да, да, ты прав, кое-кого из-за этого сожгли… Кстати, пора нам в парилку. Ты идешь?

– Уу.

* * *

Жара возвращала на ноль все мои старания напиться пивом. Я нарочно хотел побыть подольше внутри парной, чтобы из меня вместе с потом вытекла и душевная тягость, я словно требовал мучений – так я, наверное, сам себя наказывал. И может быть, так я надеялся искупить свою вину. Мой личный искусственный ад – без огня, но на горячем пару…

– Пойдем, долго сидим уже, – пробурчал Алик.

– Не…

– Что «не»? Ты вон уже, красный весь.

– Не… Еще немного.

Мой друг сдался и облокотился на деревянную спинку.

…Я не виноват! Я хотел ему помочь. Я хотел сделать его жизнь лучше. Конечно, не приютить у себя дома и не назначить его своим заместителем на фирме, но лучше. Удовлетворить важные потребности. Еда, одежда, ночлег, что там еще ему нужно. Хотя, вероятнее всего, он спустил бы всю сумму за пару дней на бухло и закусь, угощая всех своих приятелей-бедолаг. Но это был бы уже его выбор. За который я не в ответе. Как не в ответе я и за то, что его ограбили и… Я не виноват в этом.

– Я человека убил, – сухо произнес я.

Алик шевельнулся.

– Че?

– Человека убил, говорю.

– Ты серьезно?

– Угу. Я говорю тебе это, потому что ты мой друг.

Он подвинулся ко мне. В его глазах был не только волнующий интерес, но и плохо скрываемый восторг.

– Как… как это было? Расскажи, расскажи!

Я печально выдохнул.

– Я сбил на дороге бомжа… нет, он остался жив, я отвез его в больницу. А потом дал ему денег. А потом у него эти деньги отобрали. А пока отбирали, его самого убили. Ножом.

С лица Алика моментально сошла завороженность, оставив разочарованность.

– А я уж подумал… – высокомерно бросил он.

– Мне теперь плохо из-за этого. Я чувствую, что…

– Всё, проехали, – перебил мой друг. – Даже слушать не хочу этот бред. Не веди себя как девчонка… Кстати, о девчонках. Они скоро появятся.

Он прав. Надо собраться.

И я прав – я не виноват.

– Появятся? – продудел я. – Ты их силой мысли притянешь, ха?

– Точно! Именно так всё это и происходит. Мысли материальны.

– И как тебе-то так глубоко это запало, а? Ты серьезно веришь в то, что достаточно о чем-то повоображать, попредставлять, помечтать – и это тут же окажется твоим?

Алик взглянул на меня с загадочной улыбкой.

– Я тоже поначалу чувствовал нечто этакое, – сказал я. – Думал, что Вселенная дает мне то, чего мне хочется. Но это всего лишь первоначальный эффект. И держится он на паре незначительных совпадений. А потом… Короче… Не работает это.

Мой друг дождался, пока я выговорился, потом пару раз потряс указательным пальцем перед собой, словно собирался сказать что-то важное. И ехидно проверещал:

– По-твоему, это так работает? Ты думал, достаточно представить в голове картинки – и всё материализуется? Нет, Эдик. Мечты сбываются не так.

Я повернул к нему голову.

– Ты дыхание задерживать умеешь? – спросил он.

– Ты о чем?

– Пойдем. Я покажу тебе.

О, сюрприз!

Мы вяло выползли из парилки.

И тут же оказались около большого бассейна. В который мы сегодня уже ныряли.

– Это мой Универсариум! – проголосил Алик. – Добро пожаловать.

И прыгнул в воду.

Я последовал за ним, но – осторожно спускаясь по ступеням.

Мой друг резво всплыл с криком: «Уааа!», загладил волосы назад, стряхнул капли со своей бородки и махнул мне рукой.

– Давай сюда. Сейчас ты всё поймешь.

Я подплыл.

– Так, – сказал Алик. – Теперь доверься мне. Ты опустишь голову в воду, а я тебя подержу, чтобы ты не всплывал секунд тридцать. Полминуты ты ведь выдержишь?

– Угу. И зачем это? Новая форма медитации?

– Вроде того. Узнаешь через тридцать секунд. Давай. Смелее.

Я послушно наклонился и погрузился с головой в воду.

Тихий гул наполнил мои уши.

Я почувствовал, как Алик, стоя сбоку от меня, положил кисти мне на плечи. Видать, думал, что я не продержусь отмеченного периода. А я думал, что спокойно перенесу и минуту без воздуха.

Я начал считать.

И раз, и два, и три, и четыре…

И десять, и одиннадцать…

Двадцать пять, двадцать шесть…

Всё нормально. Жив-здоров.

Тридцать. Ничего не произошло. Никаких галлюцинаций мудрости, которые мне обещал мой друг, не появлялись. Или он говорил не про это?

Как бы там ни было, его кисти продолжали цепко держать меня в тисках.

Сорок девять, пятьдесят, пятьдесят один…

Стало тяжко. Возникло давящее жжение в животе и в руках. Удары сердца мощным эхом раздавались по всему телу. В горле непроизвольно натягивались какие-то мышцы.

Кажется, всё. Больше не смогу. И так достаточно. Пора на поверхность.

Я дернулся, чтобы встать. Но железные пальцы, впившиеся в мои плечи, не позволили мне вынырнуть.

Я хотел поднять голову, чтобы взглянуть на Алика, но и это мне не удалось – одна его рука упала мне на макушку и утопила глубже. Другая рука давила на шею вниз еще сильнее.

Что за приколы?!

Он поставил меня в настолько неудобное положение – да еще и в воде! – что я мгновенно ощутил свою беспомощность.

Я испугался.

Стал стучать по держащей меня руке. Пора! Пора отпускать! Я больше не выдержу! И затарабанил сильнее.

Но отклика не последовало.

Я остро хотел дышать. И словно весь превратился в один большой нервный сгусток, в который воткнули раскаленный паяльник.

Меня накрыла паника.

Я пытался оттолкнуться от пола, но ноги скользили по кафелю.

А мой друг… а друг ли он мне? Или враг? Сейчас уже неважно. Сейчас важно выбраться из душащей меня воды.

Он решил меня утопить?!

Я брыкался. Сильнее.

Но Алик не щадил. Он держал мою голову под водой, а цепляющиеся об него мои руки стряхивал с себя, словно насекомых.

Ни в руках, ни в ногах не было сил. Будто из меня выкачали кровь и вытянули мышцы.

Сердце страшно болело. Оно готово было взорваться.

Сука! Я сейчас умру. Я сдохну в Универсариуме.

Я остатками мощи стал размахивать руками, стараясь ударить моего мучителя побольнее, поцарапать его.

Он всё чувствовал. Весь мой агрессивный разгон. Он знал, что я задыхаюсь.

Я впился рукой ему в ногу и вдавил большим пальцем в подколенный сгиб. Глубже. Сильнее. Что есть сил! Ему должно быть больно. Должно!

Должно-о-о!

…И он меня отпустил.

Я молниеносно вынырнул и нервно заглотил воздух.

Спасение.

Вокруг разносился веселый хохот Алика. Сука.

Я судорожно и шумно дышал, пытаясь прийти в себя.

А он, отскочив от меня подальше, угорал как идиот.

– Перегнул, перегнул, извини, ха-ха-ха.

Увидев мой испепеляющий взгляд и готовность наброситься на него и растерзать, он выставил вперед ладони и проверещал:

– Эй, эй, не злись. Я просто хотел тебе показать.

– Что показать?! – хрипел я.

– Вот так нужно хотеть! – завопил Алик, снова включив проповедника. – Так же сильно, как ты хотел дышать. А не просто мечтать о воздухе и ждать, что Вселенная тебе его как-нибудь подбросит. Хвататься. Цепляться. Царапаться. Невзирая ни на что. Вот так нужно желать исполнения своей мечты. И лишь тогда она сбудется.

Он стал неспешно подплывать, проверяя, не взбешен ли я и не устрою ли ему жестокую месть.

– Такая сцена была в притче Венгрова, – пояснил Алик.

Еще один любитель тупых, высосанных из соски-пустышки баек.

– Я подумал, если покажу тебе наглядно, будет драматичнее, – ухмыльнулся он.

Я чуть не умер из-за этого профессора.

– Мог бы просто пересказать! – гаркнул я и треснул ему подзатыльник.

Режиссер-сука-постановщик.

Моя агрессия потихоньку спадала.

– Ну ладно, пойдем.

– Щас.

– Тебе помочь вылезти?

– Нет.

Алик бодро выпрыгнул на бортик, а я, еле передвигая тяжеленными ногами, неторопливо поднялся по ступеням.

Мне нужно было снова влить в себя столько же пива, сколько я уже выпил, чтобы вернуться на уровень убаюкивающей эйфории и счастливой непричастности ко всему, что происходило в мире.

Я вновь завернулся в белые одеяния, уселся за стол и потянулся к кружке.

– Не устраивайся слишком удобно, сейчас начнется активный отдых, – протараторил Алик, глядя на свой телефон и барабаня по нему пальцами.

– Что ты там строчишь?

– Пишу, что они могут войти.

– Кто?

В этот момент открылась дверь. И в нее несмело вошла… женщина.

Ну конечно. А кто бы еще сюда мог войти!

Из одежды на ней был только красный мужской галстук.

Ну конечно. А что же еще на ней могло быть! Тем более он ей очень подходил. Подчеркивал ее… всю.

– Можно, Альберт?

– Конечно, можно.

Девушка с элегантным узлом на шее махнула рукой в комнату за дверью, подавая кому-то знак, и направилась к нам изящной кошачьей поступью.