Сталинбург

4. Союзная энциклопедия

Пока Паша пытался подключить клавиатуру к телевизору марки «Рубин», чтобы воспользоваться интернетом, Матвей провел небольшую инспекцию своего номера. Интерьер, насколько он мог судить, почти не изменился – все те же дубовые панели на стенах, зеленый ковролин, дурацкая люстра и плотные коричневые портьеры. Хотя, быть может, убранство его люкса прежде выглядело совсем по-другому – все время, проведенное здесь прошлым вечером и сегодняшним утром, он пребывал в таком состоянии, когда на детали интерьера особого внимания не обращаешь. Что касается бытовых мелочей, то тут изменения бросались в глаза на каждом шагу. В ванной комнате Матвей обнаружил мыло «Пионер», полотенца и халаты, произведенные фабрикой «Большевичка», на журнальном столике – газеты «Труд» и «Правда», а также журналы «Крестьянка» и «Колхозник». В противоположных углах комнаты подобно образкам висели небольшие портретики Ленина и Сталина, на потолке была изображена стрелка, указывающая направление к Усыпальнице Двуглава.

Наконец Пашка сумел совладать с советской техникой, и на мониторе высветилось окно браузера. Он вбил адрес Википедии, но был перенаправлен на сайт Большой Союзной Энциклопедии, где первым делом ввел запрос «СССР». Тут напарники открыли для себя много нового, отчего тут же припухли. Союз Священных Суверенных Республик или просто Священный Союз был образован в 1922 году и включал в себя 16 республик. Позднее других к Священному Союзу присоединилась Куба – в 1961 году. Ни о каком распаде СССР в статье речь не шла, но это было понятно и без энциклопедии. Особо доставил читателей стиль повествования, в котором сухие канцелярские обороты соседствовали с высокопарным слогом, почти былинным. Так отечественные военные именовались не иначе как славными витязями и богатырями, трудящиеся – солью земли и героическими строителями будущего, колхозники – праведными пахарями, а весь народ проходил под грифом «правоверная нация». Правоверием, как выяснилось при переходе по ссылке, назывался единственно верный образ жизни и мышления, составляющий генетический код союзного народа.

Следующая статья, с которой ознакомились изрядно припухшие читатели, была посвящена Москве. Как выяснилось, Москва – это прежнее название Сталинбурга, столицы и крупнейшего города Священного Союза. Нынешнее название указом ЦК ПКСС было присвоено столице в трагическом для всей страны 1953 году, в год успения Иосифа Виссарионовича Сталина или Святого Иосифа (к рангу святых он был причислен отдельным указом в том же году). Паша кликнул на ссылку «ЦК ПКСС», и энциклопедия поведала, что Центральный Комитет Правоверной Коммуны Священного Союза возглавляется вечно живым Святейшим Двуглавом, исполнителем воли которого служит вся правоверная нация и каждый ее представитель в отдельности. Иллюстрация к статье являла собой фото мавзолея, который вместо фамилии «Ленин» украшала надпись «Усыпальница Святейшего Двуглава». В этот момент монитор погас, а затем на нем появилось уведомление, сообщавшее, что согласно правилам проживания в гостинице «Колхозная», интернет можно использовать не более пятнадцати минут в течение одного часа.

– Что за херня, товарищ? – вырвалось у Пашки.

Вместо ответа Матвей приложил палец к губам и поманил юношу в сторону ванной комнаты, где включил воду на полную мощность и только после этого заговорил.

– В номере общаться небезопасно – могут быть «жучки». Ясно одно: мы с тобой попали в какую-то поцоватую параллельную реальность, где Союз никогда не распадался…

– А коммунизм стал религией, – закончил за него Паша.

– Если бы тебя здесь не было, я бы решил, что тронулся мозгами. Но ты-то видишь то же, что и я?

Вильзон кивнул.

– Впрочем, ты тоже можешь быть частью моей галлюцинации… Но тогда это полный аут и лучше об этом не думать, – с печалью в голосе произнес Матвей.

– Не, я точно не галлюцинация, – уверенно ответил его собеседник.

– А что еще ты можешь сказать?

– Что будем делать, Мэт? Давайте вернемся на завод!

– Не называй меня «Мэт» – лучше «Матвей», чтобы не палиться. И давай на ты.

– Хорошо, Матвей. Так что, когда поедем?

– Сейчас, вещи соберу и порулим. Но я бы, честно говоря, на фокус с вентилем особо не рассчитывал. Может, сработает, а может, и нет – фифти-фифти. По любому нужен план-Б.

– Какой тут может быть план-Б? – удивился Паша.

– Валить за бугор из этого гребаного «совка».

– Думаешь, это так просто?

– Не забывай, я гражданин другой страны.

– А я?

– И тебя вытащим, – режиссер закрыл кран.

Они вернулись в комнату. Паша занялся изучением прессы, валявшейся на журнальном столике, а Матвей полез в шкаф, где оставил вчера свою дорожную сумку с узором из букв L и V. Вместо дорогущей сумки, подаренной бывшей женой, он нашел там довольно унылого вида коричневый чемоданчик с наклейкой «Аэрофлота» на боку. Щелкнув замками, он заглянул внутрь – там обнаружился ворох одежды (преобладала серо-буро-коричневая гамма), электробритву в дерматиновом футляре, одеколон «Саша» и томик Ремарка. Во внутреннем кармане чемоданчика лежал загранпаспорт гражданина Священного Союза. Последняя находка несколько снижала шансы вырваться за пределы советской действительности, но Матвей решил пока не делиться с Пашей своими опасениями. Тут можно было бы сказать, что он ожидал, будто вот-вот проснется, но на самом деле ничего подобного он уже не ждал. Похмелье отпустило его, и все происходящее виделось теперь абсолютно реальным – даже более реальным, чем можно было себе представить. От горестных раздумий его отвлек телефонный звонок – это был водитель Гена, сообщивший, что Матвея ожидает товарищ министр, и выезжать нужно прямо сейчас.

– Кто? – переспросил Матвей, не сумев скрыть удивления.

– Всеволод Сергеевич, – ответил водитель, тоже удивленным тоном.

Матвей положил трубку на рычаг, потер виски, глянул на себя в зеркало. Выглядел он довольно потрепано, но бывало и хуже. Новость о том, что его брат в дивном новом мире служит министром, его приободрила. Хоть и непонятно, какой именно министр, но связи у Севы определенно были неслабые, а значит, Матвей сможет ими в случае чего воспользоваться.

– Мне нужно с братом встретиться, – сообщил он Паше. – А ты сиди в номере, никуда не звони и не ходи.

– Мы ведь на завод собирались…

– Успеем, не ссы. Если я брата продинамлю, не будет нам никакого завода.

Паша хотел было возразить, но решил, что будет вернее помалкивать. Когда Матвей вышел из номера, он уселся перед телевизором с бутылкой «Боржоми» и погрузился в прекрасные грезы местной пропаганды.

5. Лебединое озеро

Телеканалов было семь и каждый из них обладал четкой специализацией. Поначалу Паша проклацал их все в ускоренном режиме, а затем углубился в каждый из них на несколько минут.

Первый канал, новостной, носил название «Звезда», и его пятиконечная эмблема алела в правом нижнем углу экрана. Паша застал конец выпуска новостей, где суммировались главные события дня. «Генеральный секретарь ЦК ПКСС наградил отважного китобоя орденом Красной Хоругви». «Американские диверсанты осквернили Обелиск Правоверного Воина языческими ритуалами». «Священный огонь снизошел на стомиллионного паломника». «Союзные ученые разработали усовершенствованную модель Воротника Правды». «Милицией прекращены беспорядки в квартале еретиков, жертв среди коммунаров нет». Эти и другие новости подавались ярко-красными анимированными титрами, на фоне сочных фотографий.

К примеру, известие про священный огонь было почему-то проиллюстрировано шапкой Мономаха, а сообщение про Воротник Правды – металлическим ошейником, надетым на миловидную девушку. Что касается новости про прекращение беспорядков, то иллюстрация рвала шаблон еще более основательно: она изображала румяного милиционера, который лупил селфи на фоне виселицы с тремя трупами.

Выпуск новостей сменился студийным эфиром – программой «Благая весть». На фоне огромного монитора с изображением синюшной карты мира появился похожий на жабу ведущий в отличном темно-синем костюме, белой рубашке, красном галстуке и красной же звездой в петлице. На короткой шее, чуть выше галстучного узла Паша заметил блистающий в свете софитов стальной ошейник – такой же, как показывали в выпуске новостей. Шоумен, которого, как сообщил титр в нижней части экрана, звали Денис Сбитнев, сложил пальцы домиком на животе и патетическим тоном произнес:

– Не секрет, что сегодня, в преддверии эпохального дня – столетия Великой Октябрьской революции, наши враги особенно активизировались. Они хотят испортить этот праздник, священный для всего правоверного народа… Удастся ли им это? Нет, не удастся!

Быстрым движением языка он облизнул губы, словно проглотив невидимую муху и продолжил:

– Со всех сторон завистливые глаза, налитые кровью, наблюдают за славными успехами Священного Союза. Похотливые католики-мужеложцы на западе, алчные язычники на востоке, провонявшиеся селедкой идолопоклонники на севере, кровожадные исламисты на юге… Что мы можем противопоставить им, братья и сестры, в этой священной войне? Острые штыки и быстрые ракеты – скажете вы. Да, друзья мои, но это лишь орудие нашей силы, а не сама сила! А в чем наша истинная сила, соотечественники? Наша сила в вере! – он перешел на крик. – В священной вере, что сдвигает с места горы и поворачивает полноводные реки вспять! Наша вера повергает в прах врагов, а сердца друзей заставляет…

Будучи не в силах больше слушать это, Паша щелкнул пультом, переключив телевизор на канал под названием «Серп». Поначалу он решил, что этот канал – эротический. Экран заполнила необъятная молочная грудь, рвущаяся навстречу камере из льняного платья, украшенного национальным орнаментом, в который были вплетены серпы, молоты и багряные звезды. Выдающаяся грудь принадлежала молоденькой девушке с заплетенными в толстую косу пшеничными волосами и широкими веснушчатыми скулами. Проникновенным голосом она пылко вещала о чем-то, а когда Паша, переборов неожиданное возбуждение, вслушался в ее слова, то понял, что девица сообщает о резком увеличении надоев на всей территории бескрайнего Священного Союза, о бурно колосящейся ржи и о душистом навозе, щедро удобряющем плодородные поля, тянущиеся до самого горизонта…

Следующий телеканал, удостоенный вниманием юного зрителя, именовался «Молот», и в центре его внимания были удивительные успехи союзной промышленности. Глянцевые чугунные болванки плыли по экрану, аппетитно лилась расплавленная сталь, ритмичными фрикциями механические молоты долбили по наковальням, гудели станки, дымили заводы, неслись во все стороны под завязку загруженные вагоны, грузовики и пароходы. Все это с придыханием комментировал невидимый диктор, сыпавший таким количеством данных, что от обилия цифр у Паши сдавило виски, и он торопливо переключил на другую программу.

Телеканал «Штык», как несложно было догадаться по его названию, был посвящен военным успехам Священного Союза. Одетая в камуфляж брюнетка стервозного вида долго интервьюировала прыщавых солдатиков, извалявшихся в грязи на полосе препятствий. Затем по волшебству монтажной склейки она перенеслась на завод, где восславила боевые достоинства новейшего ракетного комплекса «Исмаэль», после чего был продемонстрирован динамичный клип с «Исмаэлем» в главной роли и с бравым военным маршем в качестве музыкальной подложки. Вот «Исмаэль» выкатывается из заводского цеха, его освящает пузатый поп, затем ракетный комплекс гордо проезжает по Красной площади во главе парада, а в следующую секунду он уже обрушивает всю свою мощь на головы исламских повстанцев, заставляя их разлетаться в клочья пред лицом правоверного величия. Паша, в силу своей нежной натуры не любивший расчлененку на экране, брезгливо переключил канал.

«Культура» – было написано в нижнем углу экрана, и какое-то время Паша смотрел фильм, казавшийся ему смутно знакомым. Потом понял, что это раскрашенная версия киноленты «Касабланка», на которую были наложены голоса актеров из фильма «Сталинград» и музыка из сериала «Семнадцать мгновений весны».

– Сука! Зачем? – ни к кому не обращаясь, произнес Паша и тут же переключился на канал «Святыня».

Пожалуй, это был самый медитативный телеканал из всех, которые ему доводилось видеть. Трансляция статичной камеры велась из мавзолея, где в хрустальных гробах возлежали два спящих принца – Ленин и Сталин. Их восковые лица хранили на себе печать безмятежности, а к вискам были присоединены провода, уходившие за пределы экрана. Паша подождал несколько минут, надеясь, что картинка сменится, но мумии, как им и следовало, оставались неподвижными, а в кадре никто появиться не осмелился.

Последний из телеканалов, с которыми Паша познакомился в этот день, носил название «Озеро», и название это абсолютно соответствовало содержанию. На канале в режиме нон-стоп транслировался балет «Лебединое озеро». Под проникновенную музыку Чайковского балерины в белых пачках стригли воздух жилистыми ногами, и от зрелища этого сквозило такой безнадежностью, что Паше захотелось вдруг выброситься из окна. Но, переборов это желание, он выключил телевизор, откупорил банку «Жигулевского» и осушил ее жадно, хоть и без удовольствия.

6. Комплексный обед

Посмотрев на часы, Паша понял, что посвятил заппингу больше часа. А это означало, что снова можно воспользоваться интернетом. Первым делом он загуглил свое имя (точнее зазвездил, поскольку единственная доступная поисковая система называлась «Звезда»), ничего не нашел и не удивился этому. Вслед за этим он набрал имя своего старшего товарища, и поиск выдал ему целую кучу статей, первая из которых была опубликована не где-нибудь, а в Большой Союзной Энциклопедии.

Из энциклопедии Пашка узнал, что его товарищ, младший брат видного деятеля культуры Всеволода Сергеевича Корчагина, родился в Сталинбурге в 1979 году, отучился во ВГИКе на факультете кинорежиссуры, а затем был направлен в Чехословакию для укрепления культурных связей между дружественными государствами. Там при поддержке Союза кинематографистов СССР он снял пять художественных фильмов, самый известный из которых – чехословацкая экранизация романа «Как закалялась сталь». Кроме того, в его фильмографии – три документальных ленты: «Правоверная Чехословакия», «Пражская весна» и «Гитлер на службе Пентагона». Награжден двумя государственными премиями, одна из которых присуждена министерством культуры Чехословакии, другая – аналогичным министерством Священного Союза. Паша подумал, что Пентагон вряд ли стал бы брать на службу Гитлера, но по сравнению со всеми остальными несуразицами сегодняшнего дня эта выглядела мелочью.

Он почувствовал, что страшно голоден, ведь с самого утра ничего не ел. В мини-баре кроме напитков ничего не было – даже завалящего пакетика орешков. Попытался заказать доставку еды, но номер ресторана, найденный им в справочнике на тумбочке, не отвечал. Покидать комнату, а тем более отель в отсутствие Матвея было неразумно, но у Паши не было выбора – желудок сводило от голода. Он решил пообедать в гостиничном ресторане и, оставив рюкзак в номере, спустился на первый этаж.

Ресторан посетителей не принимал – на его двери висела табличка «Закрыто на спецобслуживание». К счастью, на том же этаже размещался буфет, из открытых дверей которого тянуло густым запахом какого-то мясного варева. Войдя внутрь, Паша убедился, что на большей части столиков стоят таблички «Стол заказан». Несмотря на обеденное время, были заняты только три стола: в центре зала сидела компания аниматоров из трех человек, а по бокам от них – двое мужчин в серых костюмах. Один из них, сидевший за столиком слева, пил чай из граненого стакана, внимательно изучая газету «Правда», другой же, за столиком справа, пил кофе, дымя папиросой. Эти два типа были похожи друг на друга словно двойняшки, и на обоих были надеты металлические ошейники, такие же, как те, что Паша видел сегодня по телевизору.

Заказав у полногрудой тетки в несвежем фартуке, надетом поверх национального платья в пол, комплексный обед №1 (борщ, капустный салат, котлета с картофельным пюре, компот и булочка), Паша занял свободный столик и принялся с любопытством наблюдать за аниматорами, одетыми в яркие звездно-полосатые костюмы и такой же расцветки карикатурные цилиндры. Как ни странно, трое мужчин, наряженных в таком примечательном стиле, говорили по-английски, с отчетливым американским акцентом. Прислушавшись к их разговору, он с удивлением понял, что перед ним американские туристы. Попивая чай из стоявшего в центре стола самовара, иностранцы обсуждали дешевизну жизни в Сталинбурге и необычайную непосредственность местных жителей. Затем один из них, судя по всему, не в первый раз выказал недоумение по поводу того, что все американцы во время пребывания в Священном Союзе должны носить эту нелепую униформу. Судя по выражению лиц его друзей, они также были недовольны данным обстоятельством, но разговор на эту тему не поддержали.

Телевизор, установленный над стойкой бара, транслировал канал «Культура». Показывали концерт под названием «Пляски на Аляске». Солист группы «Красный есаул» в френче, увешанном орденами, допел песню «Не валяй дурака, Америка», и его сменил высокий кудрявый брюнет педерастической наружности, наряженный медведем. Он исполнил заводную песенку «Ой, мама, разбомбим, разбомбим!», помахивая надувной двухметровой бомбой. Этим муляжом во время каждого припева он с размаху лупил американского империалиста, которого вытолкнули из-за кулис танцовщицы в отороченных мехом эскимосских нарядах. Актер, изображавший американца, был одет в точности так же, как американцы, сидевшие неподалеку от телевизора. Паша скосил глаза, чтобы понаблюдать за их реакцией на перформанс, но зарубежные туристы сидели к экрану боком и концертом не интересовались.

Тем временем буфетчица принялась подносить к Пашиному столу заказанную им еду. Первым делом появился граненый стакан с марганцевого цвета компотом, накрытый пузатой сдобной булочкой. Спустя несколько минут – котлета с гарниром, тут же за ней – борщ, а когда Паша разделался со всем этим, на столе перед ним возникла фарфоровая миска с крупно порубленной капустой, залитой подсолнечным маслом. Вся эта стряпня была не то чтобы невкусной, но каждой своей молекулой напоминала привыкшему к хумусу, фалафелю и митболам юноше про заводской обед или трапезу хлебороба (ни того, ни другого он, естественно, никогда в жизни не пробовал).

Вытерев губы накрахмаленной салфеткой, Паша попросил у буфетчицы счет, и когда тетка положила перед ним лоскут серой бумаги со столбцом из цифр, увидел, что весь банкет обошелся ему в два рубля пятнадцать копеек. Порывшись в кошельке, он достал сторублевую купюру. Буфетчица приняла сторублевку с таким видом, словно ей протянули живого скорпиона. По дороге к кассе она внимательно разглядывала купюру и даже изучила ее на просвет. Потом тетка изменила маршрут и, остановившись у столика, за которым сидел мужчина с кофе, положила сотню перед ним. Тот, ничего не сказав, достал из кармана полиэтиленовый пакетик, с помощью пинцета засунул в него купюру и, поднявшись со стула, вальяжной походкой направился к Паше.

Почуяв неладное, Пашка дернулся в сторону выхода, но второй мужик в сером костюме преградил ему путь. Вдвоем напарники технично скрутили парня на глазах у американских туристов, защелкнули за его спиной наручники и выволокли из буфета.

7. Министерство культуры

«Чайка» заехала на служебную парковку Министерства культуры, и Матвей выбрался наружу, щурясь от солнца. Министерство занимало два разностильных здания, соединенные друг с другом перемычкой. Одно из них, фронтон которого украшали золотые буквы «МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ СВЯЩЕННОГО СОЮЗА», представляло собой типичный мраморный высер советского монументального зодчества. Второе, расположенное правее, являло собой уютный бело-голубой особнячок с высокими узкими окнами.

Водитель проводил Матвея до проходной, где его ждал выписанный пропуск, а дальше какой-то юноша в алой косоворотке повел его по коридорам, заполненным хлопотливыми клерками. Разглядывая встречных, режиссер подтвердил свой вывод, сделанный по дороге сюда. Все жители Сталинбурга отдавали предпочтение одному из трех стилей одежды: национальные наряды, военные кители и церковное облачение (на территории министерства преобладала первая категория). По смене интерьера визитер понял, что, оставив позади мраморную пристройку, они оказались на территории особнячка. Там сопровождающий направил его к гробоподобному лифту, рассчитанному на одну персону и велел подняться на четвертый этаж: там вас встретят.

Выйдя из лифта, Матвей очутился в просторной приемной, стены которой были обиты панелями из темного дерева. За столом у окна восседала женщина лет сорока пяти с высокой блондинистой прической, в которую щедрой рукою были вплетены колоски ржи, а весь этот сноп был перевязан кумачовой лентой. Проворно поднявшись со своего места, она подобрала полы длинной юбки и подскочив к гостю, прижала его к груди и облобызала, утопив в аромате сладких духов, в которых Матвей каким-то образом узнал запах из детства – «Красную Москву».

– Здравствуйте, Матфей Сергеевич! Слава Кремлю, приехали наконец! – промурлыкала она, когда Матвей сумел вырваться из ее объятий. – Всеволод Сергеевич вас уже ожидает. Все встречи отменил, чтобы с братом повидаться!

– Спасибо, – пролепетал визитер. – А вы…

– Я – Аврора Ивановна. Если что-то понадобится – смело обращайтесь!

Мэт не знал, что ему может понадобиться от этой женщины, но на всякий случай взял протянутую ею визитку.

– Вам сюда, – Аврора Ивановна приоткрыла перед ним дверь министерского кабинета и подтолкнула внутрь, слегка хлопнув ладонью ниже спины.

Похоже, кабинет брата занимал пол-этажа. От входной двери к массивному министерскому столу вела красная ковровая дорожка наподобие каннской, а над столом висела огромная икона в золотом окладе. За столом, вперившись в огромный монитор ноутбука, сидел сам Сева Корчагин – загорелый, усатый, с седыми волосами, зачесанными назад и с полудюжиной крупных перстней на цепких пальцах. Одет он был в светло-зеленый френч со стоячим воротом, а грудь его помимо россыпи орденов украшала красная звезда на золотой цепи, свисавшей с шеи. Заметив появление брата, он громко крякнул, захлопнул ноутбук, поднялся из-за стола и театрально раскинув руки, направился к нему навстречу, после чего заключил в объятия, пощекотал усами обе щеки, а затем под руку подвел к стоявшему у окна дивану, куда бережно усадил.

– Ну, здравствуй, братик, – промолвил министр, усевшись рядом. – Право слово, долго же ты к нам добирался! Я ведь тебя уж не первый год в Сталинбург кличу. И вот, хвала Иосифу, сподобился наконец!

– Спасибо за приглашение, братец, – выдавил из себя Матвей, стараясь не провалиться в ложбину между диванными подушками.

– Брось ты этот свой официоз! – потребовал Сева. – Давай по-простому, по-братски. Как сам-то? Несешь слово правое чехам?

– Все путем, – ответствовал Мэт. – Несу помаленьку.

– Тут помаленьку никак нельзя – всем сердцем надобно! Кстати, видел я твою новую работу. Ловко ты америкосов прищучил!

Матвей не понял, о какой именно работе шла речь, но сердечно поблагодарил брата. Затем последовал продолжительный обмен любезностями. Во время разговора он разглядывал висевшие над столом иконы. На одной из них был изображен человек с крысиным лицом на фоне алого знамени, складки которого являли собой что-то вроде пятиконечного нимба. Этот портрет Мэту уже неоднократно встречался – и в городе, и в гостинице, и в министерских коридорах. На другой иконе красовались семь эпичных фигур. В центре – Ленин и Сталин с пятиконечными звездами вокруг голов, развернувшиеся друг к другу таким образом, словно собирались завертеться в вальсе. Над ними парила голова Троцкого в виде шестикрылого серафима. У ног вождей пролетариата выстроились в рядок пять фигур поменьше. Мэт сумел опознать лишь троих из них – Владимира Маяковского, Максима Горького и Никиту Михалкова. Двое других, как ему стало известно позже, были художник Илья Глазунов и скульптор Зураб Церетели. Переведя взгляд на брата, Мэт заметил, что на указательном пальце его правой руки отсутствуют две фаланги – они были заменены золотым гравированным протезом.

Сева поинтересовался, как братец долетел, хороши ли условия в гостинице «Колхозная» и не нужно ли родственничку чего. Матвей же в ответ полюбопытствовал о здоровье своего племянника, а затем спросил, как дела у Лики.

– У кого? – переспросил старший брат, взглянув на него удивленными водянистыми глазами.

– У жены твоей, братец, – уточнил Матвей.

– Ах, Лукерья-то! Да, все путем, храни ее Двуглав! А то «Лика» какая-то – по-чешски, что ли?

Министр нажал кнопку, вмонтированную в подлокотник дивана, и в кабинет вплыла Аврора Ивановна, толкавшая перед собой столик на колесиках, на котором возвышался пузатый самовар, пара литровых чашек с двуглавыми орлами и вазочка с конфетами «Мишка в Сибири».

– А ведь знаешь, я тебя по делу позвал, – лукаво произнес Сева. – Ну да ты, наверно, и сам догадываешься, по какому?

– Служу Священному Союзу! – уклонился от ответа Матвей.

– Молодец! Так держать! – министр хлопнул брата по колену усыпанной перстнями пятерней. – Так вот, дело-то такое… Мы к Столетию Октября готовим цикл документальных фильмов. Рассказывать будем о жизни в Священном Союзе – друзьям на радость, врагам на зависть. Всего будет шестнадцать серий, и покажем мы их все 7 ноября. От каждой союзной республики – по одному режиссеру и соответственно по одной серии. Со всеми республиками, кроме Кубы, у нас полный порядок… Ну, а вот с Кубой, сам понимаешь…

– А что, на Кубе с кинематографом совсем плохо? – спросил Матвей.

Брат посмотрел на него внимательно, не отводя взгляд.

– Да, Матфей, на Кубе с кинематографом не очень, – произнес он после нескольких секунд молчания. – И ты, братец, сам должен понимать, почему.

Матвей сделал вид, что понимает и воздержался от дополнительных расспросов.

– Так вот, – продолжил министр, – я решил, что мы тебя как кубинского режиссера и заявим. А то, что ты в дружественной Чехословакии проживаешь – это не важно: задним числом тебя на Кубу переведем.

– Значит, ты хочешь, чтобы я снял одну из серий? Как сериал-то в целом будет называться?

– «Сто лет Октябрю» – решили особо не мудрствовать.

– А хронометраж одной серии какой?

– Час, братишка. Уложишься?

– Уложусь, если надо. Но нужно же сначала материал изучить…

– Так за тем я тебя и вызвал сюда пораньше. Погуляй по Сталинбургу, посмотри, как у нас тут люди живут. А через недельку уже и сценарную концепцию накатаешь. Ну а потом – и сценарий.

Надеюсь, я здесь на неделю не задержусь – произнес про себя Матвей. Перспектива работы над эпопеей, посвященной столетию революции, его абсолютно не радовала, но речь шла не о том предложении, от которого можно было отказаться.

– Ты обедал-то уже? – поинтересовался министр, наблюдая за тем, как брат засовывает в рот третью конфету.

Матвею пришлось признаться, что нет, не обедал.

– Вот я растяпа! Кто ж так брата родного встречает! – Сева хлопнул себя ладонью по лбу. – Значит так, сейчас тебя в министерскую столовую отведут, а потом поедешь Святейшему Двуглаву поклониться. Ну, а вечером ждем тебя к нам домой на ужин. На восемь устроит? Еще в гостиницу перед этим заехать успеешь.

Мэт поднялся с дивана, полагая, что встреча закончена.

– Телефон мой домашний есть? – спросил министр. – А то дома я звездофон обычно отключаю.

– Давай запишу, – Матвей достал из кармана айфон.

– Это еще что? – Сева тоже вскочил с дивана. – Ну, вы там у себя в Чехословакии совсем распоясались! Вражескую заразу в кармане таскать! Дай-ка сюда!

Выхватив у брата айфон, министр положил его на стол и тут же расхерачил малахитовым пресс-папье – Матвей не успел даже охнуть. Вслед за этим Сева достал из ящика стола красную звезду на золотой цепи – такую же, как та, что висела у него на шее. Он нажал на кнопку, впаянную в алую эмаль, и звезда раскрылась наподобие пудреницы – внутри находился небольшой тачскрин.

– Я на первой кнопке, Аврора Ивановна – на второй, отец Лаврентий – на третьей, – сообщил Сева, протягивая брату звездный гаджет.

– А кто такой отец Лаврентий? – поинтересовался Матвей, принимая подарок.

– Пастырь мой. А теперь и твой. К Святейшему Двуглаву тебя доставит. Но сначала обед, конечно.

– Слушай, Сева, еще одно дело. Я ведь сюда не сам прилетел – с ассистентом. Пашей зовут.

– Это правильно, братец. Одна голова хорошо, а две лучше.

– Можно я его на ужин захвачу?

– Что за вопрос, Матфейка! За столом всем места хватит!

Была нажата кнопка вызова, и Аврора Ивановна вновь вкатилась в кабинет, излучая благостное радушие.

– Отведите-ка, голубушка, братца моего в столовую, – велел ей министр.

– А ты обедать не идешь? – спросил у него Матвей.

– Не могу, друг любезный, – развел тот руками. – Дела государственной важности. Облатку погрызу, святой водицей запью – вот и весь мой обед.

С этими словами министр прижал брата к сердцу, трижды расцеловал его, щекоча усами и выпроводил за дверь вслед за Авророй Ивановной, а сам вновь уселся за ноутбук, смахнув перед этим со стола то, что осталось от раздолбанного айфона.