Яд со взбитыми сливками

ГЛАВА 6

За ним утопали и все любопытствующие, потому что расспрашивать Смирнова было совсем неинтересно. Это то же самое, что расспрашивать стенку, к которой прижимался спиной Сашка.

Вообще псих какой-то! На Гошку набросился, вместо того чтобы спасибо сказать! Ему что, тут, в приюте, очень нравится? Нет, здесь нормально, конечно, Мамалия старается, а еще – в школу ходить не надо, это же вообще суперски!

Но разве может все это заменить настоящую семью, маму с папой?! Да еще у моря, как пообещали Гошке и Сашке!

Ну его, этого Смирнова!

Гадские слезы все-таки выползли из глаз и намочили джинсы возле коленей. А ходить зареванным, вызывая ненужное любопытство тех, кто еще не в курсе, не хотелось. Так можно и кулаком в нос заехать какому-нибудь особо любопытному. И, по большому счету, ни в чем не виноватому.

Все равно он не сможет ничего объяснить, потому что сам толком ничего не знает. Есть только подозрения, вызванные ощущениями. И подслушанный недавно разговор физрука с врачихой.

Ладно, хватит торчать тут скукоженной дулей, надо убраться куда-нибудь подальше и подумать. Вот только куда?

Впрочем, забиваться под плинтус пока рано, лучше собрать как можно больше информации. А потом в темпе решить, что делать дальше.

Потому что сдаваться нельзя. Он – единственная мамина надежда, и если его больше не будет, мама останется совсем одна. А так нельзя. Человек не должен быть один.

Саша поднялся и направился в сторону кабинета Федоры.

Волшебное слово «полдник» сделало коридор почти пустым. Почти, потому что Саша-то там был, верно?

А вот остальных воспитанников специального детского дома смело запахом выпечки в сторону столовой. Но пробудут они там недолго, полдник – это вам не ужин, с булкой и соком народ расправится очень быстро.

Поэтому следовало поторопиться.

Кабинет Амалии Викторовны Федоренковой находился на третьем этаже. Там же размещались комнаты для занятий с приходящими учителями, вотчина Пипетки, воспитательская и еще какие-то служебные помещения. Саша толком и не знал, потому что не интересовался.

Он вообще на этом этаже старался бывать как можно реже, только когда приходили учителя. На медосмотры Пипетка его не вызывала, осматривая обычно в кабинете физрука, в воспитательскую детей никогда не приглашали, а кабинет директрисы мальчик раньше старался обходить стороной. Желательно – вообще не подходить к нему.

Но теперь надо не просто подойти, а постараться спрятаться неподалеку, чтобы услышать как можно больше.

Где он будет прятаться, Саша пока не знал. Времени на тщательную проработку плана не было, со стороны столовой уже слышались радостные вопли подзаправившейся детворы. А он только добрался до двери, ведущей на третий этаж.

Так, теперь, несмотря на спешку, надо остановиться и прислушаться, забодать кого-нибудь из взрослых не хотелось бы. Хотя на закономерный вопрос: «А что ты тут делаешь?» – всегда можно жалобно проныть: «Заблудился я нечаянно! Я в столовую шел». Слепой, что с него возьмешь!

Но тогда его отведут в столовую, и он ничего не сможет узнать.

А если вдруг Федора на пути случится? Это вообще кобздец.

Но в холле третьего этажа никого не было. В кабинетах, конечно, кто-то был, приглушенные голоса этих «кого-то» Саша слышал, но выйти в коридор пока никто не собрался. Тогда – мухой к норе Федоры!

Ну, мухой не мухой, а добрался до нужной двери мальчик быстро и бесшумно. Замер, прислушиваясь, – в директорском кабинете было тихо. Совсем. Ни голоса, ни шагов, ни скрипа стула, в конце концов. Похоже, Федора после встречи с неизвестным ей раньше воспитанником Смирновым с ходу отправилась на разборки.

А может, булки лопать пошла, какая разница!

Сердце мальчика трепыхалось в груди, словно найденный когда-то под деревом воробьишка. Они с друзьями, с теми, которых уже нет, нашли выпавшего из гнезда птенчика под деревом во время похода к озеру. Сережка тогда быстренько слазил наверх и вернул бедолагу домой, Саша подержал хрупкое тельце в ладошках всего несколько мгновений, но на всю жизнь запомнил это ощущение заполошного метания. А еще – безграничной власти над чужой жизнью. Стоило всего лишь сжать ладони посильнее. И станешь таким, как Федора.

Все, сердце, не суетись, а то твой грохот мешает мне слушать. И соображать.

Ладно, хуже уже вряд ли будет, у него и так перспективы теперь не самые радужные.

Саша осторожно повернул ручку двери. Скорее всего, заперто, но проверить надо.

Опаньки, а вот и не заперто!

Видимо, госпожа Федоренкова была абсолютно убеждена, что соваться в ее кабинет без спроса никому и в голову не придет. Авторитет защищал ее апартаменты лучше бойцового пса.

Но не в данном случае. Авторитет, безмятежно куривший бамбук на кожаном диване в углу кабинета, обалдело вскочил, увидев, как в святая святых нагло вламывается какой-то пацан. И не только вламывается, но и начинает шарить руками по столу, стенам, шкафам. Слепой, что ли?

Точно, слепой. Тогда все ясно, болван просто заблудился, это вовсе не наглое игнорирование его, авторитета, а значит, можно дальше курить. Заодно и понаблюдать за слепым щенком, чем не развлечение! Ишь, тычется по углам.

О, глянь, на дверь в санузел набрел! Что, придурок, перепутал с входной? Точно, перепутал. Вон, заполз туда и закрылся. Интересно, сколько времени ему понадобится на то, чтобы понять свою ошибку?

Прошла минута, другая, а пацан все не выходил. Совсем тупой, похоже! Трудно сообразить, что в коридоре в принципе не может быть раковины, узкой душевой кабинки и, пардон, унитаза?

Видимо, трудно. Ну, что с дебила возьмешь? О, вот и владелица пожаловала, пусть сама разбирается.

А ему работать пора, хотя очень не хочется. Но, увы, никуда не денешься, мадам уже телефонную трубку сцапала и номер набирает. И, судя по перекошенному от злости лицу, будет давить авторитетом на собеседника.

Ладно, поехали.

Амалия Викторовна раздраженно постукивала пальцами по столу, слушая протяжные гудки. Ну и где эта тощая сучка шляется? В кабинете ее нет, в столовой – тоже, мобильный не отвечает. Вот же тварь, а! Посмела затеять свой маленький бизнес у нее, Амалии, за спиной!

Федоренкова еще раз набрала номер мобильного телефона подчиненной, отвечавшей за медицинскую часть бизнеса. Длинные нудные гудки. Она что, телефон где-нибудь оставила?

Будем искать. Докторша обязана быть на территории, уехать из детского дома без письменного разрешения директора никто не может, охрана не пропустит. Так, а может, дражайшая Пипетка (Амалия Викторовна прекрасно знала, как зовут дети Наталью Васильевну, знала она и о своей кличке, но слезы умиления по этому поводу не роняла) уже домой отправилась, несмотря на то что расходиться по квартирам персоналу разрешалось только после ужина?

Все, работающие в Мошкинском приюте, жили в специально отстроенном на территории трехэтажном доме, вернее, общежитии гостиничного типа. Уютные однокомнатные апартаменты с маленькой кухонькой и собственным санузлом были достаточно удобными для того, чтобы прожить в них практически безвылазно два года. Именно на столько подписывали контракт новые работники. Амалия Викторовна строго следила за тем, чтобы обслуживающий, так сказать, персонал – уборщицы, повара, мойщики посуды, охранники, нянечки, санитарки – постоянно менялся.

Иначе могли возникнуть ненужные вопросы и сложности. А так проработал человек два года без отпуска, получил очень даже неплохие деньги – и на волю. Новый контракт директор детского дома с работниками не подписывала никогда, как бы ни старался этот работник зарекомендовать себя с лучшей стороны.

А вот воспитатели, врач, две медсестры и начальник охраны работали с Амалией Викторовной все пять лет, прошедшие с момента появления мадам Федоренковой в специальном детском доме.

Это были люди посвященные, единая команда, отобранная лично Джереми Д. Николсом, владельцем заводов, дворцов, пароходов, а также – крупного банка, газеты, сети ресторанов, добропорядочным и всеми уважаемым английским бизнесменом. Прекрасный семьянин, отец двух очаровательных девчушек, одна из которых родилась с серьезными патологиями, и доктора давали ей не больше трех лет жизни. Но малышка выжила и даже почти выздоровела, сейчас ей уже двенадцать, и все это благодаря отцу! Мистер Николс даже специальный благотворительный фонд учредил для помощи тяжелобольным детям! А еще он огромные средства жертвует на разработку новых лекарств. Его сама королева обсэрила за заслуги! В смысле – в рыцари посвятила, и теперь он сэр Николс.

В общем, прямая дорога такому человеку в премьер-министры, не меньше. Но мистер сэр Николс в политику почему-то не спешил, несмотря на неоднократные предложения тори и лейбористов.

Потому что не хотел привлекать излишнего внимания к своей персоне. Ведь стоит сунуться в политику – и любопытные носы вездесущих журналистов непременно начнут лезть куда не надо, раскапывать чего-нибудь погрязнее, повонючее.

И наткнутся на скрытый, тщательно прикопанный бизнес, являвшийся основным источником доходов.

Грязный бизнес, кровавый.

Частью которого вот уже пять лет являлся старательно забытый органами опеки (правда, теперь забывчивость очень хорошо оплачивалась) специализированный детский дом, притаившийся в окрестностях маленького городка Мошкино.

ГЛАВА 7

Амалия Викторовна набрала домашний номер Пипетки. Вернее, номер телефона служебной квартиры врача детского дома. Постоянный персонал, лица (и все остальное тоже), так сказать, посвященные, жили в том же доме, что и остальные, но в другом крыле. У них даже вход был отдельный, да и квартиры получше. А еще их отпускали на отдых, потому что торчать в этой тмутаракани безвылазно все пять лет – вредно для психики.

Хотя психику этих самых доверенных лиц, как, впрочем, и самой директрисы, здоровой назвать было трудно. Не может нормальный человек спокойно творить такое!

Дома Пипетки тоже не оказалось. Она что, откуда-то узнала о встрече в коридоре? Нет, это вряд ли, там никого, кроме детей, не было.

Может, тайком решила в город мотнуться? Это категорически запрещено, но Амалия знала, что воспитатели иногда умудрялись обойти запрет. Если она узнавала о подобном, провинившихся наказывала весьма жестко. В основном директор била по самому больному, самому нежному и незащищенному месту – кошельку.

Федоренкова набрала внутренний номер КПП.

– Охрана! – гавкнула трубка.

– Сегодня без моего разрешения никто с территории выбраться не пытался?

– Нет, что вы, Амалия Викторовна! – Голос начальства знали все.

– А Наталья Васильевна, наш врач?

– Не видели. А что, на территории ее нет?

– Была бы – не спрашивала.

Федора уже хотела нажать кнопку отбоя, но на заднем плане вдруг послышалось негромкое бормотание, прибитое, как таракан тапкой, дружным гоготом и свирепым шепотом отвечавшего по телефону: «Да заглохните вы, козлы!»

– Так, – повысила голос Амалия. – Ну-ка, быстро доложите, что такого смешного нашли ваши коллеги в моих словах?

– Это не ваши слова, – заблеял охранник, – это насчет врачихи. В смысле – Натальи Васильевны.

– И что там в смысле?

– Так это. – Федоренкова почти видела, как взмок бедняга. – Как-то оно…

– Прекратите мямлить, отвечайте по существу! – рявкнула мадам.

– Слушаюсь! Короче, парни видели, как врачи… Наталья Васильевна, с физруком… ну… это…

– Поняла, спасибо.

Амалия нажала кнопку отбоя и несколько минут посидела, задумчиво рисуя на листке бумаги разнообразные загогулины. Интересная картинка получается: в команде образовалась парочка, а она об этом понятия не имеет. Да еще и ситуация со Смирновым! Если об этом узнает Джейди (Николс терпеть не мог этого прозвища, напоминавшего о придурке из сериала «Клиника»), стул под директрисой зашатается, причем весьма ощутимо.

Потому что Джереми Д. Николсу не нужен на ключевом посту человек, у которого ситуация выходит из-под контроля.

И вот почему-то кажется, что оба сегодняшних неприятных открытия прочно связаны. В том, что Смирнова скрывала Пипетка, сомнений нет. Только она могла прятать личное дело мальчика от глаз директора. Но вот зачем? Самой врачихе это вряд ли надо, о жалости к хорошенькому парнишке и речи быть не может, работавшие на Николса были лишены столь атавистического чувства, как жалость. Здесь имеет место корыстный интерес. А может, наоборот – место имеет интерес, но суть от этого не меняется: слепой мальчишка зачем-то нужен. Кому? Да уж не Пипетке точно, ветер дует явно со стороны накачанного самца Владимира Игоревича.

Ну что ж, разберемся.

Амалия набрала номер мобильного телефона физрука. Тот ответил довольно быстро, вот только с дикцией у парня складывалось не очень:

– Здрасьть, Амммалия Вихторовна.

– Любезный друг, – зашипела-зашептала Федоренкова, – да ты никак нажрался в сопли?

– Никака нет.

– Что?

– В смысле, – заторопился самец, – не нажрался. Ну, то есть выпил, конечно, но в меру…

– Я слышу, в какую меру. А что касается «выпил, конечно», то какое может быть «конечно» в разгар рабочего дня?

– Так у меня сегодня уже занятий с материалом нет, я с утра с ними отработал норму.

– Ну да, и решил с Натальей Викторовной развлечься?

– Кто, я?! – Удивление было слишком уж нарочитым. – С докторшей? С чего вы взяли?

– Она у тебя? – Амалия не собиралась тратить время на бесполезные споры.

– Да что вы… – начал было отнекиваться физрук, но тут раздалось громкое, противное, совершенно немузыкальное исполнение нетленки Аллы Борисовны Пугачевой «Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров!».

Причем «как остров» звучало одним словом, отчего завывание стало совсем уж неприличным. Но голос врача детского дома Натальи Васильевны Поливайко не узнать было невозможно.

– В общем, Владимир Игоревич, – холодно приказала Амалия, – даю вам с Натальей Васильевной полчаса на приведение себя в адекватное состояние. После этого жду в своем кабинете. Не уложитесь – пеняйте на себя. У вас и так положение очень серьезное, кое-что объяснить должны.

– Что объяснить? – выдохнул перепуганный физрук.

– Через полчаса.

Амалия отшвырнула трубку и, нервно щелкая суставами на пальцах, подошла к окну. Позитива в настроение заоконье не прибавило, трудно найти позитив в темных ноябрьских сумерках, когда снега еще нет. А то, что сыплет сейчас с неба, нельзя назвать ни дождем, ни снегом. Так, изначальная слякоть.

Как и большинство людишек. Так трудно найти квалифицированный, лишенный слюнтяйства и надуманной человечности персонал, для которого дело – прежде всего. Дело, конечный результат, а не то, какими методами удается достичь этого результата. Большинство же, узнай они о бизнесе мистера Николса, моментально устроили бы вселенский гвалт: кошмар, это же дети, вы что творите такое, мерзавцы!

Да какие это дети! Отбракованный самой природой, не нужный ни родителям, ни государству материал – вот кто это. Вернее, не кто, а что. Материал не может быть одушевленным.

И каждая единица этого материала должна быть учтена, ведь это не только набор пригодных для пересадки органов, это и подопытные кролики для испытания новых методик лечения, новых лекарств, новых технологий в медицине и косметологии. Эти слюнтяи гонят на фашистов, но тем не менее до сих пор пользуются разработками доктора Менгеле из Освенцима.

Но, помимо чисто прикладного использования каждой единицы, существовала и другая сторона бизнеса, когда единица нужна была целиком, а не по частям. И не в качестве подопытного кролика.

На свете хватает извращенцев, которых тянет не к привлекательным сексуальным партнерам, а совсем наоборот. Чем уродливее, ужаснее искорежено тело объекта сомнительной страсти, тем больше этой самой страсти.

Поэтому мистер сэр Николс приторговывал и уродцами для подобных извращенцев. А уж когда уродцы были малолетками – товар стоил намного дороже. Намного.

В общем, каждая единица в Мошкинском детском доме должна была быть на учете, поскольку ценилась в прямом смысле на вес золота.

И вдруг – неучтенная единица! Да еще какая! Высокий, стройный, красивый, а глаза! Оттого, что огромные миндалевидные глазищи, обрамленные пушистыми черными ресницами, ничего не видели, они не бегали по сторонам, не щурились, а смотрели в одну точку, распахнувшись во всю ширь.

Неожиданно сладко заныло в низу живота. Амалия бросилась в ванную, открыла холодную воду и несколько раз плеснула в разгоревшееся лицо. Это еще что за новости? Ее ведь никогда раньше не интересовали малолетки, она ведь не педофилка!

Женщина подняла голову и криво улыбнулась своему отражению: не обманывай себя, дорогуша. Ты же ни разу не получала удовольствия от секса с мужиками. Их волосатые потные тела, их тяжесть, их запах – фу!

Амалия сначала решила, что она, возможно, лесбиянка. Попробовала с женщинами – и не смогла вообще.

Поэтому для здоровья и для пользы дела время от времени спала с мужчинами, совершенно не обращая внимания на внешность и возраст. Надо – значит, надо. Потерпим. Ну вот такая она уродилась, фригидная.

И вдруг – неизведанная раньше тяга к мальчишке! Даже не к подростку – к мальчишке! Которому от силы десять-одиннадцать, не больше! Это что, плотное общение с извращенцами-педофилами свой отпечаток наложило?

Ладно, разберемся. Но сначала надо разобраться с похабной парочкой.

Амалия задумчиво посмотрела на закрытые дверцы душевой. Принять душ, что ли? Освежиться, привести себя в порядок. Вон косметика потекла от возни с холодной водой.

Нет, не получится, от отведенного физруку и докторше на сборы получаса осталось десять минут, только-только лицо подрисовать. Да и душ в офисе Амалия принимала очень редко, в основном летом, в жару, предпочитая принимать ванну в своем коттеджике. С пеной, с ароматными маслами. А душ – так, на крайний случай, когда совсем уж потно.

Амалия тщательно поправила макияж, попудрила нос, мазнула за ушами духами и вышла из санузла.

И только тогда Саша Смирнов, судорожным клубком свернувшийся на поддоне душевой кабины, смог дышать.

ГЛАВА 8

Дверь в санузел директорша закрыла плотно, но, поскольку перегородка монументальностью не отличалась, звук из кабинета шел почти беспрепятственно. Может, для обычного человека слышимость и была плоховатой, но для обостренного, натренированного слуха Саши – все супер. Особенно если осторожно сдвинуть дверцу душевой.

Амалия уселась на свое место, еще раз осмотрела свое отражение в зеркальце пудреницы – все безупречно, как всегда – и, привычно затвердев лицом, приготовилась к разборке с подчиненными.

Явились они точно в срок. Распоряжения директора и без того выполнялись беспрекословно, а уж когда ощутимо несет паленым от собственной шкуры, давать начальству лишний повод для недовольства – опаздывать, к примеру, – не стоит.

В дверь робко постучали. Вернее, даже не постучали – поскреблись. Амалия взглянула на часы и мысленно усмехнулась – интересно, они с секундомером под дверью ждали, чтобы появиться точно в назначенный срок, или мчались, затаптывая неосторожно попавшихся на пути детей?

– Войдите! – упал первый камешек из нависшей над проколовшейся парочкой лавины.

Дверь медленно, словно упираясь, приоткрылась, и в образовавшуюся довольно узкую щель просочился вначале физрук, а за ним – врачиха, похожая на упавшую в ведро с помоями мышь. Скорее всего, в ведре (или где там отрезвлял подругу физрук) были вовсе не помои, а чистая вода, но Амалии хотелось думать, что именно мерзкие, вонючие помои. Хотелось – думалось.

Потому что только жалкий, убогий вид обычно наштукатуренной Пипетки слегка примирял Амалию с ситуацией. Мокрые волосы докторши свисали неопрятными сосульками, воротник мятой блузки тоже намок, бледная, отекшая после пьянки физиономия ничем выдающимся, кроме длинного носа, не отличалась. Глазки красные, руки трясутся, юбка… Жамканная тряпица, болтавшаяся вокруг тощих бедер мадемуазель Поливайко, тоскливо вспоминала то время, когда на ценнике, прикрепленном к ней, было написано: «Юбка женская». Ведь не поверит теперь никто!

Физрук выглядел подостойнее. О выпитой бадье спиртного напоминал только свекольный оттенок нагловато-перепуганной мордени. Видимо, сказывалась практика.

– Здравствуйте, Амалия Викторовна. – Ишь ты, а врачиха-то говорит почти нормально, только слегка запинается. Интересно, она только с помощью воды адекватность восприятия возвращала или без медикаментозных средств не обошлось? – Вызывали?

– Я собрала вас, господа, – с сухим шуршанием покатились остальные камни, – чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…

– К нам едет ревизор! – торопливо закончил физрук и подобострастно гыгыкнул – мол, ловко я вашу шутку продолжил, Амалия Викторовна?

– Рада, что вы знакомы с комедией Николая Васильевича… – хрустнула попавшаяся на пути камней веточка.

– Кого? – озадачился весельчак.

– Гоголя. Так вот, – сухо продолжила директор, не приглашая топтавшуюся у двери парочку пройти и присесть, – известие у меня для вас действительно пренеприятнейшее – вы уволены.

– Что? Как это? За что? – закудахтали те.

– Причем не только уволены, но и оштрафованы на сумму нанесенного вами бизнесу ущерба, – размеренно продолжила Амалия, словно не слыша гвалта. – Надеюсь, все помнят условия контракта, который вы оба подписывали.

– Какого еще ущерба? – Изображать непонимание, едва выйдя из алкогольной комы, довольно проблематично. Особенно трудно уследить за бегающими, словно шары в лототроне, глазами. Но Пипетка продолжала демонстрировать искреннее недоумение, несмотря на полное отсутствие умения. – Я не понимаю, о чем вы! Амалия Викторовна, я ведь всегда выполняла все задания, спускаемые сверху! И до сих пор моя квалификация господина Николса устраивала! Какой еще ущерб? Буквально три дня назад я подобрала подходящее по заданным параметрам сердце, изъятие прошло безупречно, орган в соответствующем контейнере немедленно был отправлен, тело после консервации всех расходуемых материалов утилизировано – не пропало ничего! Почки, печень, легкие – сохранено все ценное, вплоть до роговицы глаз. О каком ущербе может идти речь?

– А вы, Владимир Игоревич, – перевела взгляд на физрука Амалия, совершенно не реагируя на вопли Пипетки, – ничего не хотите мне сказать?

– Я?! – Брови самца взлетели к границе волос, благо лететь было недалеко. – А я-то с какой стороны могу нанести ущерб? Тренировками я материал не перегружаю, слежу только за тем, чтобы они были здоровы и органы их функционировали нормально. Все, кто может ходить и ходит ко мне на занятия, здоровы, в этом я абсолютно уверен!

– Не хотите признаваться, значит? – холодно усмехнулась Амалия, сцепив пальцы лежащих на столе рук. – Напрасно. Тогда у вас появился бы пусть крохотный, но шанс остаться в команде. А так…

– Ну вы хоть намекните, в чем дело! – взвыл физрук, вдруг увидев, как за горизонт уплывает флотилия из его личных стодолларовых купюр.

– Хорошо, – кивнула Федоренкова, – намекаю. Сегодня в коридоре я встретила Сашу Смирнова.

Услышав самую обычную на первый взгляд фамилию, парочка мгновенно изобразила польский флаг: Пипетка побелела, а физрук стал еще пунцовее.

А потом мадемуазель Поливайко пронзительно завизжала:

– Я не хотела, это все он! Говорил, что большие деньги на парне заработает! Он слепого уже два года тренирует, а сегодня сказал, что хочет выкрасть мальчишку! Меня подговаривал, чтобы я Смирнова умершим по документам провела! А я не согласилась! Я и прятать его от вас боялась, но он заставил!

– Ах ты сука! – прошипел самец, разворачиваясь к испуганно съежившейся подельнице. – Это как же я тебя заставил?! Иголки под ногти загонял, что ли? Ты же долю себе с будущих денег выторговала неслабую! И трахать тебя приходилось, хотя меня тошнит от твоих костей и крысиной морды!

– Тошнит?! – Испуг мгновенно трансформировался в злобу. – Ты на себя посмотри, кабан…

– Хватит! – стукнула ладонью по столу директриса. – Вы омерзительны! Оба! И я не желаю слушать, кто кого куда втянул! Говорите толком и по существу – зачем вам понадобился Смирнов? У него что, богатые родственники вдруг объявились, и вы решили у меня за спиной провернуть свой маленький гешефт? Но, насколько я успела понять из ваших павианьих воплей, вы, Наталья Васильевна, скрываете от меня Смирнова уже два года, а вы, Владимир Игоревич, все это время тренируете мальчика. Итак, повторяю вопрос: зачем вам нужен этот слепой?

– Твой был план, ты и говори, – пробурчала врачиха, инсценировав строчки из всемирно известной нетленки «Подмосковные вечера».

Ну, там где «милая смотрит искоса, низко голову наклоня». Со стороны, между прочим, смотрится довольно забавно. Правда, некоторое опасение внушает изгиб шейных позвонков, уж очень неестественный.

Физрук, потоптавшись еще с полминуты, но так ничего и не вытоптав, тяжело вздохнул и начал каяться.

И чем больше он говорил, тем труднее было Саше сдерживать слезы, и без того нетерпеливо переливавшиеся через край с того момента, как мальчик услышал про утилизированное три дня назад тело.

А пять дней назад в больничку на обследование забрали Машу Сивцову, его ровесницу, девочку с атрофированными верхними конечностями. Вместо нормальных рук у Маши висели крохотные лапки кенгуру, но девочка научилась ловко управляться и ими. Она не нуждалась в особом уходе, все делала сама. А еще обладала веселым, легким, жизнерадостным характером. Маша никогда не унывала и, если случалось что-то плохое, поплакав, старалась быстрее забыть об этом.

Саше нравилась эта неунывающая девчушка, они иногда болтали, смеялись, шутили.

А теперь… Сердце, почки, расходный материал…

Значит, они все здесь – расходный материал?!!

И он, Саша, жив до сих пор только потому, что Владимир Игоревич решил сделать из него цирковую обезьяну. Прикольный слепой уродец, выращенный ради драк за деньги. И которого все равно рано или поздно убьют, только не здесь, а где-то там, за забором детского дома.

Ну что же, спасибо и за это. За два года жизни, за тренировки.

А сейчас главное – не заплакать. Держись, Сашка, ты должен вырваться отсюда! И теперь не только ради того, чтобы найти маму, ты должен привести сюда милицию, пусть этих уродов арестуют и посадят в тюрьму!

О том, что и местная милиция, и местные власти могут быть прикормлены и не допустят утечки информации, мальчик и подумать не мог.