Пена 1

Сейчас, лежа на русском поле, Отто вспомнил этот разговор, и ему стало неуютно под палящими лучами солнца. Приложившись к фляге, Киттель смочил пересохшие губы теплой водой и с тоской вспомнил ледяные струи лесного ручья, в который он с удовольствием сейчас бы нырнул с головой.

Глава 4

Фоккер появившийся прямо перед медленно ползущим эшелоном не успел, как следует напугать паровозную бригаду, мелькнув с воем над эшелоном, и старший машинист выматерившись, отвел душу, выглянув в окно и проследив за ним взглядом.

– Сука, видит же что санитарный, ублюдок. И все равно поливает, подонок. Чтоб ты сдох, сволочь фашистская,– пожелал он немецкому летчику, зло сплюнув, а когда увидел, что ему вслед устремились советские машины, погрозил кулаком и проорал:

– Врежьте ему, гниде, как следует, мужики,– "мужики" не подвели и "врезали как следует", так что задымивший фоккер, завертелся над лесом и, сделав свечку, заваливаясь на левое крыло, вышвырнул из своей утробы летчика, повисшего под куполом парашюта, а машина им брошенная, повинуясь аэродинамике непредсказуемой, понеслась над верхушками деревьев, потянув за собой дымный след и возвращаясь в сторону санитарного эшелона. Догнала, мелькнув крестами на крыльях, и врезалась в несчастный локомотив, сбивая его своей массой с дорожного полотна.

Бригада паровозная ничего не успела сделать, сгорев мгновенно в этом столкновении, сопроводившимся несколькими взрывами, опрокинувшими паровоз и следующие за ним пару вагонов, также сошедшими с рельс. На счастье людей, находящихся в составе, железнодорожная насыпь в этом месте была не высокой, а скорость эшелона черепашьей, поэтому третий вагон всего лишь перекосился под углом в 45 градусов, оторвавшись правыми колесами, а четвертый уже и вовсе полноценно устоял на полотне, попрыгав и шандарахнувшись слегка с боку на бок. Во всем эшелоне, при этом, не обошлось без упавших с полок и получивших травмы различной степени, но в основном незначительных. Гораздо травмоопаснее оказалась ситуация в двух первых вагонах.

Особенно в первом, завалившемся полноценно и лежащем практически вверх колесами. Охваченный пламенем из сдетонировавших топливных баков фокке-вульфа первый вагон, взвыл на сотню голосов и из его окон поползли люди в бинтах и без того в основном беспомощные, а теперь еще и ошеломленные вагонными кульбитами.

Леньку, ехавшего во втором вагоне, все эти события застали в тот момент, когда он задремал, откинувшись осторожно на перегородку, чтобы не побеспокоить ноги однофамильца. Рев пронесшегося фоккера, заставила его вскочить на ноги и выглянуть в окно, вцепившись во фрамугу и высунув голову. Ничего особенного Ленька при этом не увидел, но любопытство это стопроцентно спасло ему жизнь, потому что выпущенный из пушки MGFF 20-ти миллиметровый снаряд прошил потолочное перекрытие вагона и разворотил перегородку между-купейную точно в том месте, где он только что, пятью секундами ранее, дремал.

В результате никто не пострадал, но обрадоваться опять же ни кто не успел, потому что двумя минутами позже вагон подпрыгнул так, что ударил полом по ногам Ленькиным и, завалившись на бок, понесся со скрежетом, звоном и треском по грунту, загребая его кубометрами и засыпая пассажиров щебенкой и песком. Леньку швырнуло вперед и он, чувствительно приложившись о переборки спиной, взвыл от боли, теряя сознания и цепляясь за мелькнувшие мимо глаз стойки. Выкрашенные зеленой краской из вертикальных, они превратились в горизонтальные и Ленька вцепился обожженными руками в одну из них, повиснув как гимнаст на турнике и скрипя зубами, пытаясь перетерпеть обрушившуюся на него боль.

А вагон, дернувшись и скрежетнув особенно резко в последний раз, замер, заполнившись пылью и воплями пострадавших людей. Ленька попытался сделать вдох, и это ему удалось с трудом открытым ртом. "Как там старшина?",– мелькнула в голове у него первая здравая мысль и он попытался нащупать ступней что-нибудь, однако ноги скользили по опустевшим полкам не находя опоры и, продышавшийся он свесил голову, чтобы сориентироваться в пространстве. Пыль оседала, и из нее доносились стоны и взывания о помощи.

– Вышибай стекла над головой,– уже распоряжался кто-то.– Чего рот разинул? Помогай.

– Товарищи легкораненые, помогите своим товарищам покинуть вагон,– раздался голос Веры Сергеевны.– Без паники, товарищи, используйте в качестве подъемных средств одеяла. Связывайте их вместе. Стекла уцелевшие следует выдавливать, товарищи. Аккуратно и без паники, организованно помогаем друг другу,– голос майора пронесся по вагону, наполненный спокойствием и действие произвел успокаивающее на контингент.

– С этой стороны горим,– завопил кто-то со стороны примыкавшей при движении к паровозу и в подтверждение его словам к пыли прибавился дым, едкий и вонючий.

– Дави стекла,– рявкнул кто-то, перекрывая вопли и стоны.– Шевелись, мужики.

Ленька, продышавшийся и проморгавшийся, спрыгнул вниз на боковую стенку с высыпавшейся фрамугой и обнаружил там старшину скрюченного и без сознания. Спрыгнув рядом с вывороченным оконным проемом, Ленька склонился над ним и, услышав хриплые стоны, попытался вытащить его за плечи, чтобы освободить раненые ноги и это у него с трудом получилось. Однофамилец оказался неожиданно неподъемным, и ворочать его оказалось не просто.

– Одному мне тебя отсюда не вытащить, дядь Вань,– признался ему Ленька и услышал в ответ хриплое:

– Сам выползай, давай. Обо мне потом думать будешь. Набегут чай кто-нибудь. Не оставят тут загибаться. Соседа сверху отстегни, не забудь. Задохнется мужик.

– Сейчас, я сейчас…– засуетился Ленька и принялся рвать пристяжные ремни, фиксирующие висящего сейчас вниз головой того самого соседа. Сопящего тяжело и пускающего уже кровавые пузыри из открытого рта. Разобравшись с "соседом" и пристроив его рядом со старшиной, он освободил и лежащего на соседней второй полке. Этот признаков жизни не подавал и Ленька, приложившись к его груди ухом, понял, что помощь ему уже не требуется.

– Помоги, браток,– раздался голос у него над головой и Ленька, удивленно задрав голову, обнаружил еще одного зафиксированного на боковой полке. Одна нога у него уже болталась, набухая сквозь повязки кровью, а вторая запуталась в ремне, и солдатик пытался ее освободить, извиваясь со стонами. С этим Леньке пришлось повозиться особенно долго и при этом тот так чувствительно ухватился за его руки, что Ленька взвыл от боли, но не выпустил его из объятий, пока не переместил все на ту же боковую стенку вагона и не пристроил рядом с уже лежащими там. При этом он оступился и упал в оконный проем, провалившись в щебенке по колено. Зашиб его при этом о край металлический так чувствительно, что боль новая почти перекрыла предыдущую. Матерясь и шипя от боли, Ленька схватился за ушибленное колено и присев, обнаружил, что снизу чувствительно сквозит.

– Братцы, здесь яма,– заорал он, забыв про боль и, принялся расшвыривать грунт, расширяя отверстие. Встав затем на четвереньки, Ленька принялся грести и через минуту выбрался из вагона.

– Ура!– обрадовался он, забыв про боль в травмированном организме, и нырнул обратно в проделанную им нору. Еще пять минут у него ушло на то, чтобы расширить ее до размеров совсем приличных и первым выволок на свет Божий однофамильца старшину. Вытащил, огляделся по сторонам и понял, что повезло вот таким образом со складками местности не одному ему. Вагон завалился боком на насыпь и в паре мест пассажиры из него выбирались таким же манером. Стелился дым по земле, лениво размазываемый легким летним ветерком по окрестностям и наверху во всю уже шли спасательные манипуляции. Люди покидали вагон частично горящий, но его уже забрасывали грунтом и чад от горящей краски и перегородок, добавлялся в дымовую завесу.

Вытащив оставшихся троих, Ленька не поленился и, смотавшись еще несколько раз, вышвырнул из норы сидоры с имуществом. Всего их оказалось десяток, столько же шинелей в скатках, которые Ленька так же не поленился вытолкнуть из норы. Выбравшись в последний раз, как он думал, Ленька свернул "козью ногу" и с чувством выполненного долга, закурил.

– Спасибо, земеля,– прохрипел лежащий рядом с ним тот самый боец, что ободрал с него повязки.– С меня пол-литра.

– Не забудь,– попробовал отшутиться Ленька и зашипел от прикосновения к его травмированным конечностям.

– Дай курнуть, земеля, и с меня литр,– похлопал его легонько боец, и Ленька сунул ему в губы цигарку.– На, кури. Только не хлопай больше по болячкам моим своей клешней антисанитарной. Душевно тебя прошу,– скрежетнул зубами Ленька.

– Извини, земеля,– прохрипел сконфуженно боец.– Тебя как звать? Меня Серегой.

– На Леньку откликаюсь,– представился и Ленька, скрипя зубами. Боль в местах обожженных стала нестерпимой, и его прошибло ознобом.

– Сейчас, Лень, санитары подгребут из соседних вагонов, перевяжут. Главное – живы остались,– Серега затянулся дымом и, закашлявшись, пожаловался.– А мне вон ноги осколками посекло и один гад под ребра залетел. Самый поганый оказался. Дышать не могу нормально. Швы трещат. Чуть курить не бросил.

– Не повезло,– посочувствовал ему Ленька.– Потерпи чуток и все заживет. Тогда-то уж и накуришься, а пока терпи.

– Терплю. Куда деваться? А вот этому пареньку не повезло совсем. Отмаялся,– Серега бережно прикрыл лицо умершего бойца вафельным полотенцем, выдернув его из попавшего под руку сидора.

– Схожу за санитарами,– поднялся Ленька на ноги и, вернувшись через пять минут, сообщил друзьям по несчастью:

– Не до нас им. Там в первом вагоне вообще кошмар что творится. Вот бинтами разжился и зеленкой. Сами перевяжемся как-нибудь. С той стороны уже ремонтники прикатили, сейчас расцепят где надо, подгонят паровозик и поедем дальше через часок, другой. Полотно совсем не пострадало. Промазал Фриц. Лишь бы снова не налетели. Майор велела не паниковать, оказывать друг другу помощь и ждать команды на погрузку. Отползти еще велела от вагона. Сейчас тягач подгонят Т-34-ый и оттащат вагоны. Пылит уже от станции. Здесь рядом, в двух верстах. Я бы и пешком дошел. А вам придется потерпеть, братцы. Перевяжи, Серега, мои клешни и будем выполнять указание товарища майора.

Двух часов дорожникам не хватило на устранение последствий крушения, не хватило и трех, и только к вечеру оставшиеся вагоны удалось сдвинуть с проклятого места подошедшему сзади эшелону. На станции Щигры не оказалось свободного паровоза и свободных вагонов для перегрузки увечных и раненых, выгруженных из двух первых вагонов. Пришлось загружать тяжелораненых в оставшиеся – не поврежденные, выгрузив из них легкораненых. Пока вся эта толкотня и суета продолжались, солнце стало опускаться к горизонту.

– Товарищи легкораненые, двигайтесь в сторону станции – это совсем рядом. Там вы получите пищевое довольствие и будете ожидать дальнейших указаний,– обратилась к бойцам майор на прощанье и вагоны залязгали в сторону Щигрей, растворяясь в вечерних сумерках.

– Понятно, что в сторону станции, не на запад же шлепать,– проворчал Ленька, распрощавшийся с Серегой и Иваном.

– Пол литры у меня сейчас нет, Лень. Потом как-нибудь, после войны встретимся и отметим. Возьми пару банок тушенки в моем мешке заместо пол литры. Нас-то накормят скоро по любому, а вам еще вон сколько тащиться до станции и потом, как там сложится одному Богу известно. Бери, бери, не стесняйся,– Серега сунул в руки Леньке банки и помахал с носилок на прощанье рукой.

А старшина однофамилец, впавший в забытье, и вовсе с Ленькой не попрощался. Кинул ему в ноги его сидор со скаткой Ленька, шепнув на прощанье:

– Выздоравливай, дядь Вань,– в ответ услышал невнятное мычание и, вздохнув, отправился к месту сбора остающихся в поле легкораненых. Командовал здесь тот самый капитан гвардейского роста и, построившись в колонну по три, сводная, увечная рота, побрела в сторону станции, цепляясь друг за друга.

– Шире шаг,– попробовал подбодрить бойцов капитан и услышал в ответ из строя столько матерщины сразу и такой разнообразной, что счел за лучшее промолчать и более не командовать. Два пройденных до станции километра показались Леньке бесконечными, и когда в сгустившихся сумерках рота добрела до первых изб и без команды повалилась с ног под заборы, он тоже упал и с удовольствием свернул цигарку.

– Товарищи бойцы, нам придется остаться здесь до рассвета. Блуждание в потемках, по населенному пункту, считаю нецелесообразным,– обратился к раненным капитан.– На этом подворье я вижу колодец, рекомендую им воспользоваться, для пополнения запасов питьевой воды и далеко не разбредайтесь. Место сбора здесь.

– Спасибо, Серега,– помянул добрым словом Ленька своего попутчика давешнего, распуская лямки сидора и вынимая из него банку с тушенкой и котелок с сухарями. Выплывшая на небосклон ущербная луна, неожиданно довольно ярко высветила унылую реальность, наполненную стонами, приглушенными голосами и скрипом колодезного ворота с толпящимися рядом с ним людьми.

Угнездившийся рядом боец с подвязанной рукой, молча протянул ему нож, и Ленька, молча приняв его, с удивлением отметил, что это кинжал немецкий, но промолчал, пожав плечами и вскрыв свою, вернул так же молча его обратно. Сил на разговоры и желание разговаривать, просто не было.

– Мою ковырни,– попросил боец, протягивая ему такую же стандартную армейскую банку и отстраняя ей протянутый нож.– Одной рукой – несподручно.

– Угу,– Ленька вскрыл скользкую от солидола посудину и, поставив ее перед бойцом, не удержался и спросил, возвращая нож.– Трофейный?

– На пять пачек махры выменял. Эсэсовский – динсдольх называется. Привезу домой, буду свиней им колоть,– отозвался боец, воткнув трофей в землю по рукоять.– Умеют фрицы ножи делать. Лезвие держит, как бритва.

– Умеют. Сухари будешь?– Ленька подвинул в сторону бойца котелок с сухарями.– Сам откуда будешь? Меня Ленькой зовут.

– Александр. Саня. Я из Новгорода. Не, сухари не хочу. У меня еще полбуханки ржанухи есть. Хочешь?

– Давай,– Ленька взял протянутый ему ломоть хлеба и принялся за тушенку.– Почти земляки мы с тобой. Я из Ленинграда.

– Ага. Лаптем по карте,– хмыкнул Саня.

– Ну, уж и лаптем. Рядом совсем. Лаптем – это какой-нибудь Мурманск или Свердловск. А Новгород, Псков, Луга – это, если на глобусе смотреть, то сантиметр какой-нибудь,– Ленька выскреб остатки тушенки и, запив ужин водой из фляги, потряс ее.– Кончается родниковая, переходим на колодезную.

– Колодезная – тоже родниковая. А вот в этом вообще ледяная. Цепь метров тридцать. Представляешь, сколько ковыряться пришлось хозяину?

– Не повезло мужику от избы одни головешки остались,– посочувствовал хозяину колодца Ленька.

– А тут всем не повезло. Два раза фронт через село прокатился. Одни трубы торчат. Я через эти Щигры днем проезжал, пепелища сплошные,– Саня протянул Леньке свою флягу.– Попробуй.

– Класс,– оценил Ленька, сделав пару глотков.– Обязательно наберу утром.

– Капитан нам попался с шилом в заднице, поднимет ни свет, ни заря и к колодцу тогда хрен протолкаешься. Советую запастись сейчас, пока все дрыхнуть завалились,– посоветовал Санька.

– Уговорил. Сразу видно, что ты, Сань, из пехоты,– Ленька поднялся, кряхтя и отправился к колодцу, бросив через плече сидящему Саньке:

– Не уходи никуда, пригляди за мешком, чтобы не сперли. У меня там портянки ценные, первой категории, байковые.

– Ха-ха-ха,– отозвался из темноты свеже-обретенный приятель и когда минут через пять Ленька вернулся к нему, он уже сопел носом с вещмешком под головой, завернувшись в шинель. А вот поспать в эту ночь им, к сожалению, не удалось. Только Ленька прилег рядом с Саней, как в небе загудели ночные немецкие бомбардировщики. Летом 1943-го советские асы, в буквальном смысле этого слова, сбросили их с неба в дневное время суток и господствовали там, превосходя по численности. Однако задачи боевые следовало выполнять, и командование Люфтваффе прибегло к тевтонской хитрости, принялась наращивать ночные бомбежки стратегически важных объектов.

Железнодорожных, узловых станций в том числе. И Щигры, таковыми являясь, именно в эту июльскую ночь с 13-го на 14-е июля подверглись массированной атаке сверху. ПВО на этом объекте не располагало, к сожалению, средствами обнаружения противника световыми, в виде прожекторов и стервятники Геринга практически безнаказанно сыпали на станцию свой смертоносный груз, правда, тоже практически наугад. Перепахивая всю округу в радиусе пяти километров от узловой и превращая и без того безжизненный ландшафт поселка, в лунный.

Загремевшие взрывы совсем рядом раздавшиеся, подняли роту инвалидную на ноги, и бойцы заметались в потемках, впадая в панику.

– Товарищи раненые, сохраняйте спокойствие,– раздался командирский рев капитана.– Немец бомбит станцию и сюда на окраину может упасть только случайная бомба, поэтому организованно отходим вон в то поле и там пережидаем налет. За мной марш,– проорал он это все на одном дыхании, и личный состав согласился с принятым им решением, загремев каблуками вслед за командиром. В поле пшеничном, за неимением леса, укрываться все же гораздо разумнее, чем сидеть среди развалин в ожидании этой случайной бомбы, которую какой-нибудь фриц сбросит тебе на голову заместо того чтобы вывалить ее куда следует.

Так подумал личный состав, стимулированный взрывом бомбы и вовсе рядом раздавшимся. Бомба угодила в подворье с колодцем и добавила всем оставшимся в живых энтузиазма. Поле встретило роту сводную шорохом колосьев и способное укрыть сводную дивизию, эту горстку людей приняла вполне благожелательно.

– Далеко не разбредаться, товарищи. Рассветет, и отправимся на станцию. Я надеюсь, что фрицы не повредят ее настолько, чтобы этот налет помешал нам эвакуироваться,– напомнил громогласно капитан предстоящую боевую задачу и бойцы скучковались вокруг него, образовав темное пятно на фоне соломенном. Однако капитан ошибся. Оптимизм его в этот раз, ни на чем не основанный, не подтвердился. Попали бомберы удачно несколько раз, судя по грохоту, начавшемуся после того, как они вывалили из своих бомболюков все до последней бомбы.

Возможно, что именно пара последняя и попала удачно в вагон с боеприпасами. Сдетонировавшие боеприпасы подняли столбы пламени до облаков и засыпали своими, беспорядочно разлетающимися фрагментами все окрестности станции – поле в том числе.

– Щели следовало отрыть,– поздно сообразил Санька, вжимаясь в землю рядом с Ленькой.

– Чем?– прохрипел тот, а вокруг уже горела пшеница от залетевших на поле фрагментов вагонных.

– Рота-а-а!– заорал сообразительный капитан.– Встать! Из очагов возгорания, бегом марш!– команда всем показалась своевременной и рота, вскочив на ноги, помчалась по полю со спринтерской скоростью, перепрыгивая через эти очаги, в сторону диаметрально-противоположную несчастной станции, которую окончательно разносило взрывами снарядными.

Родными, но от этого не ставшими по отношению к родным просторам менее убойными, чем те, что изготовлены на чужбине. Промчавшись за пять минут пару километров, которые накануне вечером роте казались бесконечными, бойцы попадали с ног рядом с оврагом, затянутым масксетью, и путь в который им преградили выскочившие из него люди с винтовками.

– Стой,– рявкнули от оврага, и рота дисциплинированно рухнула им под ноги.

– Кто такие? Почему драпаете?– задал вопросы своевременные, голосом прокурорским старший из оцепления охранного и капитан принялся ему объяснять вполголоса, почему сводная рота так поспешно меняет место дислокации.

– Видим, что станция к чертям собачьим рвется,– принял его объяснения старший и скомандовал.– Хрен с вами, валяйтесь здесь пока, но чтобы, чуть рассветет, убрались к чертовой матери и не демаскировали нас. Ясно, товарищ капитан?

– Так точно, товарищ майор,– козырнул капитан и продублировал его распоряжение:

– Привал, товарищи бойцы, до рассвета.

Отто Киттель, дождавшийся наступления темноты, подполз к оврагу самым кратчайшим путем, но приглядевшись к месту в лучах "волчьего солнышка", не рискнул пересечь его в этом месте. Слишком интенсивно здесь кипела ночная жизнь, по его мнению. Бойцы, отоспавшиеся за день, носились как ошпаренные, подгоняемые командами и Отто пополз вдоль оврага, надеясь обнаружить брешь более спокойную. Однако это ему не удалось. Похоже, что овраг шевелился весь, на всем своем протяжении.

– Доннер Веттер,– бормотал Отто, облизывая пересохшие губы, сплевывая тягучую слюну и, когда в небе ночном прогудели родные бомбардировщики и принялись долбить станцию, искренне обрадовался в надежде, что овраг хоть на какое-то время угомонится, отвлекшись из любопытства на этот грохот. Овраг действительно замер и из него даже выползли его обитателя поглазеть на зарево и чуть не обнаружили затаившегося у его края Киттеля. Отто едва успел отползти обратно в поле. Медленно пятясь, он решил описать дугу и выйти левее этого места, слишком насыщенного любопытными обитателями.

Но не успел Отто выписать и половину намеченной дуги, как его чуть не затоптали, невесть откуда взявшиеся, бегущие толпы солдат. Отто прикинулся мертвым и затих, а рядом с ним повалились люди, дышащие тяжело после пробежки.

"Сейчас идентифицируют и возьмут в плен",– вертелась паническая мысль в голове Отто и он, понимая, что этого не случилось пока только по тому, что Луну затянуло дымом пожарищ, пополз в сторону станции, стараясь не делать резких движений, чтобы не привлечь к своей особе внимания. В результате метров через пятьдесят буквально наткнулся в темноте на лежащего солдатика, замершего с оскаленным ртом. Выглянувшая из дымных облаков Луна, осветила мертвое лицо русского, и Отто инстинктивно отпрянув от мертвеца, едва сдержался, чтобы не заорать.

Зажав рот самому себе ладонью, Отто прислушался и, осторожно приподняв голову над колосьями, огляделся. У оврага о чем-то довольно громко переговаривались русские, но рядом никого, кроме этого покойника он не обнаружил. И тут в его голову пришла мысль если не гениальная, то вполне толковая и своевременная. "Нужно переодеться и попробовать проскочить территорию контролируемую русскими под видом их солдата",– идея несомненно была хороша и Отто принялся претворять ее в жизнь, стянув с убитого гимнастерку.

При этом он перепачкал руки кровью. Гимнастерка на спине у русского промокла от нее. А под ней русский оказался уже перебинтован и Отто понял, что повезло ему в очередной раз и, наткнулся он на раненого, потерявшегося в суматохе, погибшего от шального осколка и его вряд ли станут разыскивать после переклички личного состава. Да и перекличку вряд ли кто-то станет производить во всей этой неразберихе. Стянув с мертвеца сапоги стоптанные и галифе, Отто чуть ли не мурлыкая себе под нос, довольно шустро скинул летный комбинезон и, морщась затем все же брезгливо, натянул русскую униформу на себя.

Все более, менее пришлось ему впору, даже сапоги вполне удачно совпали по размеру. Затянув ремни и выковыряв ножом яму, Отто прикопал мертвого русского, а обнаружив неподалеку его вещевой мешок, переложил в него из ранца свое барахло, предварительно исследовав содержимое. Ничего там особенного не обнаружил. А самое ценное, по его мнению, нашлось в боковом кармане – пилотка сложенная пополам и газетный сверток.– "Солдат без головного убора – это очень подозрительно",– подумал Отто, нахлобучивая пилотку красноармейскую на голову.– "А в свертке наверняка документы солдата. Знание языка еще получить бы в подарок для полного счастья и можно притворяться русским сколько угодно",– приученная к порядку немецкая натура Отто даже и мысли не могла допустить, что возможно нести службу в вооруженных силах без документов.

"Прикинусь контуженным, если на проверку документов нарвусь. Буду мычать, как корова и слюни пускать. Пусть думают, что идиот",– лихорадочно составил себе легенду Отто и, наткнувшись на пакет с бинтом, обрадовался ему почти как документам. "Срочно перевязаться нужно",– принял он решение, вскрывая индивидуальный перевязочный пакет. Замотав бинтом голову и, подвязав им же челюсть, Отто закопал свое обмундирование, запихав его в ранец, рядом с трупом русского и пополз на четвереньках в сторону станции, отгрохотавшей взрывами и теперь освещенной заревом пожаров. Выбравшись на окраины поселка, Отто сориентировался, и начал обходить его по периметру, перелезая через заборы.– "Мне бы овраг этот проклятый обойти, а там будет проще",– размышлял он, вертя головой и прислушиваясь. Ему пока везло, и ни кто на пути ему не попадался.– "В центр, к станции идти не следует, там обязательно на НКВД нарвусь, и станут проверять. Мне это совсем не нужно. Если не успею обойти овраг, то пересижу день в развалинах",– принял он решение.

Рассвет застал Отто во дворе дома, от которого остались обгоревшие, дымящиеся развалины с торчащей из них печной трубой. Солнце осветило окрестности, и они ожили, наполнившись щебетом птиц и голосами людей. Совсем рядом взвыл двигатель автомобильный и, выстрелив выхлопной трубой, заставил присесть Отто рядом с русским колодцем, уцелевшим после этой кошмарной ночи. Оправившись от испуга, Отто воспользовался случаем и, вытащив ведро полное ледяной воды, пополнил ее запас, набрав флягу. Сполоснув лицо, он обошел дымящийся дом и, обнаружив за ним сложенные в поленницы дрова, обрушившиеся на примыкавший к ним сарайчик, вполз под поленья и затаился, прижавшись спиной к дощатой стенке. Перекусив остатками НЗ и запив галеты колодезной водой, Отто завернулся в русскую шинель и задремал, сунув под голову солдатский мешок.

Однако его буквально сразу и разбудили голоса, раздавшиеся в двух шагах от него, прямо у поленницы дров, за которой он устроился.

– Товарищ старшина, вот тут дров навалом. Грузите в полуторку и на пункт хозяйственного довольствия живенько,– произнес первый голос.

– Есть, товарищ старший лейтенант. Егоров, Петров. Приступить,– отозвался второй и Отто понял, что сейчас произойдет что-то для него неприятное. А зашарахавшаяся поленница, укрепила эту догадку.– "Дрова тыловикам понадобились. Грузят",– понял Отто, услышав звук автомобильного движка рядом.– "Бежать немедленно". Только вот бежать было некуда, и через пять минут Отто был обнаружен грузчиками. При этом он притворился, разумеется, что находится в бессознательном состоянии и был извлечен на всеобщее обозрение двумя русскими, принявшимися обсуждать свою находку довольно эмоционально, одновременно попытавшись привести Отто в чувство.

– Эй,– Тряс его один из них.– Ты кто?

– Это из тех с поезда, наверняка. Видать, заполз и сознание потерял. Головешка вся в бинтах кровавых. Давай, Петрович, загрузим парня и сбросим по пути на станции. Там санитаров, как тараканов, дадут чего-нибудь понюхать или кольнут чего, чтобы оклемался.

– Давай, Витек, на раз два,– согласился с его предложением Петрович и Отто загрузили в кузов полуторки, усадив к борту и зафиксировав поленьями так умело, что даже ему притворяющемуся, понравилось пускать на них слюни.

– Контуженный, видать. По голове попало. Вона, весь на сопли исходит,– посочувствовал ему Петрович и протер лицо Отто тряпкой похожей на полотенце. На станции его выгрузили и сунули в палатку пропахшую хлоркой.

– Сестричка, тут мы вам пациента контуженного привезли. Помогите чем-нибудь. Хоть клизму ему, какую-никакую поставьте,– обрадовал Петрович медсестру, не успевшую ничего возразить.

– Эй, куда?– попыталась она защитить палатку для хранения медикаментов от посягательств.

– А куда?– отстранил ее от входа Петрович.– Посмотри, какой паренек весь из себя. Вылечи и забирай в мужья, пока в беспамятстве пребывает. Ты, дочка, врач или хрен собачий?– оставив Отто на попечение растерявшейся медсестре, Петрович с Витьком отправились дальше выполнять поставленную перед ними старшиной боевую задачу, а она принялась приводить в чувство Отто, чтобы он покинул палатку самостоятельно.

Сунула "контуженному" под нос смоченный нашатырем клок ваты и Отто, не ожидавший от русской медсестры такого коварства, вдохнул эту гадость сослепу полной грудью. Глаза у несчастного летчика Люфтваффе полезли самопроизвольно на лоб, а в мозг так шибануло при этом, что он не удержался и выложил весь свой запас русских ругательств.

– Ох, какие мы нежные,– надула губки медсестра.– Очнулся? Выметайся, пока я добрая,– указала она ему на выход из палатки.– Сиди там и жди погрузки. А вон там слева кухня есть. Сходи-ка, перекуси, пока не набежали такие же красавцы и не съели все. Шагом марш.

Из всего ей сказанного Отто понял только два слова "ох и марш", но сообразил, чего от него хочет эта фройляйн и из палатки выполз.

– Шинель с мешком не забудь,– услышал он за спиной и получил свое имущество из рук медсестры.

– М-м,– промычал благодарно Отто, вспомнив, что ему положено для конспирации изображать корову.

– Бедненький,– пожалела его сестричка и даже погладила по перевязанной голове.– Иди уже,– подтолкнула она его в нужном направлении, указав пальчиком в сторону дымящей кухни.

Отто закивал благодарно и, подумав. – "Почему бы и нет",– направился к пункту приема пищи, роясь в мешке в поисках котелка. Нашел его и мысленно выругался. Похоже, что этот котелок не мыли с самого начала войны. Слои каши, засохшие на его стенках, могли бы поведать исследователям дотошным, чем питалась Красная Армия от самой границы с того самого памятного 22-го июня 1941-го года, наверняка.

– Свинья, свинья, свинья,– расстроился Отто, обнаружив рядом с котелком кружку в таком же состоянии. Ложку, брякающую в котелке, он брезгливо отшвырнул в сторону, даже не взяв ее в руки. Скрюченная, черная она сразу вызвала в его сентиментальной душе отвращение.

"И куда теперь кашу получать?"– озадачился Отто. – "Нужно помыть этот котелок",– принял он решение и, покрутив головой, не обнаружив поблизости емкостей с водой, вздохнув, отлил в котелок воды из фляги. Нарвав пучок травы, Отто попытался оттереть им со стенок алюминиевых, культурные слои археологические, но первая попытка у него закончилась неудачей – слои устояли.– "Отмачивать теперь сутки это свинство нужно или скоблить ножом",– понял Отто, и откладывать не стал в долгий ящик, принявшись ковыряться в котелке. Скоблил так увлеченно, что не обратил внимания на патруль появившийся рядом с ним.

– Эй, болезный, отвлекись-ка на минутку,– услышал у себя над головой Отто и, вздрогнув от неожиданности, выронил котелок.

– Встаньте и предъявите документы, товарищ солдат,– потребовал старший в патруле с погонами лейтенанта. На рукаве у лейтенанта красовалась повязка, и Отто принялся рыться в карманах гимнастерки, мыча от волнения.