Читать книгу: «Всё против нас», страница 5

Глава 14

Посиделки родителей прервались трагичным известием. Сына сбил автомобиль. Водитель «Хонды», проезжавший, по несчастью, на том участке дороги, успел вовремя заметить людей на трассе и сбавить скорость. Брат мог погибнуть, Богдан мог покинуть нас навсегда.

– Как это могло случиться? Как это могло случиться? Как это могло случиться, Кира ответь…

Мама уже не плачет, слёзные железы в ее организме просто перестали продуцировать жидкость.

Утро. И мы до сих пор сидим в больнице (хотя врач уже неоднократно намекал нам покинуть здание). Мы уже знаем итог этой аварий. Брат остался жив, но от этого не легче, перспектива ошеломительно ужасающая…

У Богдана перелом позвоночника и повреждение спинного мозга, а это значит – брат не сможет больше ходить. Такое заключение сделал доктор. В холодном светлом пустом коридоре вердикт врача прозвучал как смертный приговор!

Сказать, что мы были в шоке, значит ничего не сказать. Весь мир, в котором я жила, рухнул в одночасье, а сама я поняла, что больше никогда не стану прежней. Вся жизнь проявилась под другим углом. Теперь все невзгоды казались глупыми и никчемными.

Мой брат инвалид! Только подумать, только вдуматься в эти слова… Сердце разрывается от боли и бессилия. Ведь ещё вчера он ходил, бегал, ездил на мотоцикле. А теперь…

Пока не ясно, какая будет динамика выздоровления. Но одно я знаю точно – я постараюсь сделать все, чтобы брат снова смеялся и жил свободно. По крайней мере, сделаю все, что будет в моих силах.

Ещё врач сказал, что выздоровление возможно. Есть шанс, что Богдан снова встанет на ноги. Как скоро это произойдет, зависит прежде всего от него самого. Период восстановления может занять от четырех до десяти лет. Все это время ему нужны физические тренировки и огромная сила воли. И самое главное – желание встать с инвалидного кресла.

Пока об этом стоит только мечтать. Впереди длительное лечение и период реабилитации. Врач предупредил, что трудностей у нас теперь очень много. Такие пациенты больше всего нуждаются в заботе и психологической помощи. Ведь согласитесь нестерпимо больно осознать вдруг, что ты стал калекой, и твои ноги словно камень, не слушаются тебя.

Если бы не золотая крупица надежды на выздоровление, то мать бы точно сошла с ума. Хотя, глядя на нее, я уже сомневаюсь в ее адекватности. Кажется, это уже произошло.

Мама отказывается ехать домой, постоянно повторяет один и тот же вопрос, кусает губы до крови, рвет волосы на голове, ходит из угла в угол.

Отец постоянно выходит на улицу и тоже чего-то ждёт. Он, в отличие от мамы, молчит. Единственное, что он сказал за все время: «Без паники, Богдан жив, и это главное».

Сама я сижу в глухой туманной прострации. И не могу поверить, что Богдан стал инвалидом. Что парень, которого я знала с детства, того, кто любил спорт и активные развлечения, тереть будет прикован к постели на долгие-долгие годы.

Среди темного тумана в голове, одна мысль свербит особенно болезненно. Она горячая, как лава и острая, как лезвие ножа. ДАМИР! Это он виноват во всем, что произошло. Если бы не он, я бы не убежала с вечеринки, мы бы не поссорились с Богданом, и брата не сбила бы машина.

Но все случилось так и именно из-за Берковича. Он виновен!

Дамир приехал в больницу спустя полчаса. Они с Иваном и ещё парой ребят примчались узнать о состоянии своего друга. Пробыли около часа, а после, поняв, что ничем не помогут, разъехались по домам.

Дамир поздоровался с отцом и мамой и как ни в чем не бывало изображал очевидца происшествия. Да, именно Дамир оказался самый первым рядом с нами. Не знаю зачем, но он шел за нами и все видел своими глазами. Именно он вызвал скорую помощь, помог мне прийти в себя и позвонил родителям.

В глазах родителей Беркович выглядит чуть ли не героем. Да, возможно, герой, но он забыл упомянуть самое главное – из-за него все и началось!

– Нам пора домой! Здесь нельзя долго сидеть. Нам врач уже несколько раз это сказал, – в очередной раз пытается вытащить маму отец.

– Да, согласна, нам пора. Мы все равно ничего не сделаем. Теперь вся надежда только на врачей, – отрешенно говорю я и смотрю на маму.

– Да, наверное, уже пора.

Мама нехотя, но все же соглашается поехать домой. Меня это сперва сильно удивляет, но дома я все понимаю.

Оказывается, папа напоил маму успокоительным. Седативное лекарство подействовало, и ей стало немного легче.

Дома родители без разговоров идут в свою комнату, а я ухожу к себе.

Да, наша жизнь перевернулась, разбилась, разрушилась. Нам будет тяжело всем четверым. Теперь маме придется уйти с работы, чтобы ухаживать за братом, а отцу тянуть нас всех и оплачивать лечение брата.

Страшно заглядывать вперёд, очень страшно…

В постели я долго ворочаюсь и не могу уснуть. Все думаю, думаю, думаю.

Перед лицом стоит ненавистная картинка. На ней Богдан лежит на грязном асфальте без сознания…

Нет, так я точно не усну. Нужно взять у мамы успокоительное. Выпью двойную дозу и отключусь без памяти. Заодно и обезболивающее выпью. Голова всё ещё болит.

Я поднимаюсь и тихо выхожу из своей комнаты. Вдруг слышу разговор мамы с папой. Странно, я думала им сейчас не до чего, как и мне.

Мама почему-то говорит тихо, словно боясь, что ее могут услышать.

– Это все Кира! Это Кира виновата в этом ДТП… Все ее дурной нрав…

– О чем ты, Катя? Что ты такое говоришь… Они всего лишь дети, взрослые совершеннолетние, но ещё такие глупые. Это беда пришла к нам в дом, и сейчас мы должны справляться, помогать Богдану встать на ноги, а не обвинять друг друга. Мне так же тяжело. Нужно крепиться и держаться всем вместе!

– Но она сама сказала, что убежала с вечеринки, а Богдан пошел за ней. Если бы не ее упрямый вздорный характер, все могло быть по-другому.

– Да, но также она сказала, что ее обидели. Какой-то парень довел ее до слез. Наш сын проявил себя по-мужски. Он пошел за ней и хотел ее успокоить. Все произошло так, как произошло. Сейчас винить кого-то бессмысленно. Понимаешь, Кать?

Голоса родителей становятся всё громче. И с каждым словом на моей душе всё паршивее и паршивее. Слова мамы ранят в самое сердце. В груди все жжёт от обиды. Мама совсем меня не любит… Неужели она винит во всем меня?

Горячие слезы текут по моим щекам, и мне хочется кричать от боли.

Ужасный разговор продолжается.

– Это Кира… И все же это она… – произносит нервным тоном мама.

– Хватит! Я сказал, хватит! Если бы не их разгильдяйское воспитание! Я давно сказал, прекратить эти шлянки. А ты? А ты их отпускаешь. Так может это ты виновата! Может быть ты, а не Кира?

– Что? Ты винишь во всем меня? – вздыхает мама.

Родители начинаются ругаться, теперь уже не сдерживая себя.

Я реву и ухожу к себе. Валюсь без сил на кровать, утыкаюсь в подушку и реву.

Слова, которые я только что услышала, убивают меня. Поверить не могу, что мама такое сказала. Она меня совсем не любит, не любит. Она любит брата, а не меня…

Глава 15

С утра начинается настоящий кошмар. Мать с отцом снова ругаются. Они, по всей видимости, на кухне. Родители очень бурно обсуждают наше будущее, и их совсем не беспокоит, что я могу все услышать.

– Я сказал, я вас прокормлю, и Богдану на лекарства денег достанем! Главное – не психовать! – твердо заявляет папа.

– Не психовать? Ты мне советуешь не психовать? – нервно спрашивает мама.

– Да, если хочешь, мы можем нанять сиделку, а ты выйдешь на работу. Нужно что-то уже решать. Или ты увольняешься, или мы ищем человека.

– Нет! Никаких чужих людей я в доме не потерплю. Я сама буду ухаживать за своим сыном. Я его выносила, вырастила, воспитала! – кричит мама.

Я не знаю, с чего все началось, проснулась я совсем недавно. Но ясно одно – родители снова кричат друг на друга. Такое случалось крайне редко, и сейчас от их скандала мне становилось только хуже.

В груди сильно болит сердце из-за брошенных вчера слов матери. Я все понимаю, теперь все сходится… Мама просто любит Богдана, а меня нет. Конечно, и винит она меня. А как иначе? Я же ужасная, плохая, непослушная, чудная… Я не такая дочь, какую она хотела… К сожалению или к счастью (нет, все же к сожалению) я не оправдала ее надежд. А теперь ещё вот и сына ее под машину бросила.

Я тихонько встаю с кровати, на автомате одеваюсь, заплетаюсь и иду в ванную. На душе скребут кошки, и с каждой минутой становится хуже и хуже.

Все можно было бы списать на дурной сон, на кошмар… Но Богдана дома нет, я не слышу его басовитого голоса и задорного смеха. Его нет. Он где-то там в больнице один в палате…

И ему, я уверенна, хреновее в тысячу раз…

После всех утренних процедур я, наконец, появляюсь на кухне. Папы нет, пока я мылась, он вышел из дома.

– Привет, – сухо здороваюсь я с мамой и сажусь на диван.

– Привет.

Отвечает она, даже не повернувшись. Мама что-то упаковывает в пакеты. Так монотонно и спокойно словно не человек, а робот.

Зачем я пришла сюда, ведь все равно есть не хочу. Да и с мамой говорить у меня нет никакого желания. После всего что случилось, мне хочется выть белугой или скулить, как раненный пёс, но не разговаривать с ней. Ведь в каждом ее слове я буду читать «Ты виновата!»

Я тарабаню по столешнице пальцами, смотрю в окно. С улицы слышны веселые возгласы детей и их счастливых мамаш. По-прежнему щебечут птицы и лают собаки.

У всех все хорошо, только у нас жизнь перевернулась с ног на голову. И не в лучшую сторону. Наступила черная полоса длиною в тысячи километров.

– Кира, сейчас мы поедем в больницу. Алик поехал на заправку. А пока ты здесь, я хочу знать… Что вчера произошло?

– В смысле?

Мама оставляет свое занятие, поворачивается лицом и смотрит на меня. В ее глазах стоят слезы. Она даже постарела за эту ночь. Лицо осунулось и приобрело усталый вид. Мама совсем не накрашена, и непривычно видеть ее такой.

– Что именно произошло? Ты говорила про какого-то парня. Что он тебя обидел…

– Какая разница! Все равно ничего не изменишь, – грубо кидаю ей.

– Как это какая разница? Я должна все знать.

– Зачем мам, если ты винишь во всем меня! – вырывается у меня против воли.

Черт, вот почему нельзя было промолчать? Почему? Да потому что, обида на маму настолько сильная, что я просто не в силах держать это в себе.

– Что? Что ты только что сказала? – с удивлением в карих глазах спрашивает мама.

– Я все слышала вчера.

– Что ты слышала? Что ты говоришь? – мама беспокойно перетаптывается с ноги на ногу.

– Все… Ты меня совсем не любишь. Только своего Богдана. И винишь во всем меня, – говорю тихо, но четко, чтобы каждый звук был ею услышан.

– Господи Иисусе, с чего ты это взяла? О чем ты говоришь, Кира? С чего ты взяла это? Это глупости!

– Я все слышала вчера, ясно?! Думаешь, мне приятно слышать, что ты винишь меня в этой дурацкой аварии? Я не виновна! Понятно! – начинаю заводиться я.

– Как ты разговариваешь со мной? – хмурится мать.

– Я просто отвечаю на вопрос, – пожимаю плечами и резко встаю с места.

Быстрыми шагами пересекаю кухню.

Твою мать, ещё с ней поругаться осталось и вообще можно будет собирать чемоданы обратно. А что, это идея…

– Стой! Мы ещё не договорили! – тормозит меня мама у выхода.

– О чем тут можно ещё говорить? – гляжу на нее. – Мне все и так ясно! Ваш любимый сын стал инвалидом, а я осталась цела и невредима. Наверное, ты была бы рада, если на его месте оказалась я!

– Что? – ахает мама.

Она бледнеет и хватается за сердце. Молчит. По ее угрюмому серому лицу начинают бежать дорожки слез.

И, черт возьми, мне становится ее немного жаль…

Мы стоим в напряжённой тишине какое-то время и просто смотрим друг на друга. Не я это начала и не мне это разгребать. Ну всех к черту! Главное сейчас спасти Богдана.

Я дергаюсь в сторону выхода.

– Ты все сказала? – резко спрашивает мама.

– Дамир! – выпаливаю ей.

– Что?

– Меня обидел Дамир Беркович! Он прилюдно опозорил меня на вечеринке, вот я и убежала.

Говорю ей быстро и ухожу.

Глава 16

Дамир

– Дамир, здравствуй! Я пришла с заявлением! Кто-нибудь из взрослых есть? – дрогнувшим голосом спрашивает она.

На пороге моего дома стоит мама Богдана и Киры – Екатерина. В слезах. Ухоженная, хорошо одетая, но такая отчаявшаяся. В ее глазах нет тепла и жизни, только боль и холод. Взгляд пропитан ненавистью.

– Здравствуйте, – напряжённо отвечаю и приглашаю ее пройти в дом.

Вообще-то, сейчас я собирался поехать к другу в больницу, но похоже придется отменить вечерний визит.

Жаль, что к Богдану не пускают, он всё ещё в плохом состоянии. Сегодня я планировал уговорить врача и всё-таки пройти в палату. Но судьба и здесь меня обыграла, прислала нежданную гостью.

Соболева старшая проходит в дом, бегло осматривается по сторонам, затем вытирает носовым платком глаза. Тяжело порывисто вздыхает, словно собирается с духом перед речью.

Она не играет, она действительно чувствует себя паршиво. Это написано на ее измученном лице.

– Что вы хотели? – спрашиваю у женщины.

Где-то в глубине души я понимаю, о чем сейчас будет разговор. Ведь она никогда в жизни не приходила к нам домой. Да и видел-то я ее от силы раз десять. Откуда она вообще узнала мой адрес?

– Дамир, сейчас у Богдана начнется очень тяжёлый период. И я хочу сказать… – предложение обрывается.

Мама лучшего друга смотрит на меня с неприкрытой злобой…

– Да, я слушаю… – подталкиваю ее продолжать.

– Я, как мама Богдана и Киры, запрещаю тебе с ними общаться! Не появляйся больше в больнице… А с Богданом прекрати всю дружбу! – выпаливает она нервозно.

Екатерина мнет в руках платок и неотрывно смотрит мне в глаза. Видно, что настроена она решительно.

А мне, черт подери, не верится в то, что слышу. В горле появляется тугой ком. Что она несёт? Раньше она казалась мне адекватным человеком.

– Я думаю, Богдан давно вырос из пеленок и вправе сам решать с кем ему дружить, – стараюсь говорить спокойно, хотя в душе разливается агония злости и паники.

Какого хрена она мне это говорит? Зачем пришла? Да, она мать моего друга, но мне она никто! И не имеет право что-либо вообще мне запрещать!

Если кого я и буду слушать, так только свою маму, но никак не чужую, потерявшую веру в счастье женщину.

– А я думаю нет, – продолжает Екатерина. – Я не хочу тебя больше видеть на пороге нашего дома. И Киру не трогай! Иначе будешь иметь дело с моим мужем. Тебе ясно?

Я медленно киваю головой. А смысл с ней сейчас беседовать? Она на грани истерики. Она чуть не потеряла сына. И возможно говорит сейчас сгоряча, на эмоциях… Хотя я знаю, кто помог ей принять это решение…

Нет, не стоит спорить. Пускай уходит, а дальше я сам разберусь с кем и как мне общаться.

– У меня все!

Женщина порывом разворачивается и шагает в сторону выхода. Но к моему сожалению, выйти на крыльцо она не успевает.

В прихожей как некстати появляется моя мама. Видимо, услышала сверху голоса и решила спуститься проверить, кто пришел.

– Здравствуйте, а вы к кому? Дамир, в чем дело? – мама хмурится и смотрит то на Екатерину, то на меня.

– Я мать Богдана! Он друг вашего сына… Бывший друг… И хорошо, что я вас застала, мне нужно с вами поговорить! – отвечает за меня Соболева.

– А я думаю, вы все сказали? – спрашиваю чуть резче, чем хотелось бы.

– Дамир, оставь нас. Иди к себе в комнату, пожалуйста, – строго глядя на меня, просит мама.

Черт возьми, что такое?

Маме я грубить не стану, поэтому, бросив на Екатерину хмурый взгляд, ухожу.

Чувствую, что их разговор выльется на меня чем-то паршивым, но и сделать ничего не могу. Не бросаться же на них?

* * *

Дым второй выкуренной сигареты подряд плотно забивает легкие, и мне становиться чуть легче дышать. Странно, правда?

Поздний вечер. В доме тихо. Я стою на крыльце и смотрю на мерцающий многоэтажками горизонт. Ветер шелестит и приносит слабый запах цветов и яблок из сада.

Лето, но в душе зимняя стужа. А все могло бы быть по-другому.

Отшвырнув бычок в урну, иду по территории за дом. Сажусь на скамейку и прикрываю глаза…

Кира! Брюнетка с голубыми глазами… Смешно одетая, дерзкая, смелая…

Я застываю, дыхание сбивается, как это всегда происходит при мыслях о ней.

Кира Соболева. Сестра моего лучше друга… Все она… Все из-за нее…

Я перевариваю все что произошло совсем недавно, каких-то три часа назад…

Екатерина приехала спонтанно, шокировав меня и маму.

Соболева старшая пришла, чтобы обвинить меня в страшном происшествии, которое случилось с ее сыном.

Хорошо, что отца не было дома, он бы выставил ее за дверь, даже не выслушав. Он не любит истеричек. И как бы он ко мне наплевательски не относился, он всегда будет меня защищать.

А вот мама пригласила гостью к себе в кабинет и просидела с ней без малого полчаса.

Соболева со слезами на глазах высказалась маме, рассказала ей, что именно я довел Киру до психа, Кира убежала, ну в общем, дальше мы уже все знаем…

Екатерина Олеговна (отчество я узнал чуть позже), запретила мне приезжать в больницу к Богдану, звонить ему и вообще появляться в их жизни. Теперь для семьи Соболевых я враг номер один.

В прочем мне похрен, что она мне запретила встречи со своим сыном. Богдан мой друг, а значит я буду с ним общаться, нравится это его маме или нет. При всем уважении к ней.

Богдан мне как брат, и я не намерен с ним прощаться. Я должен вытащить его из болота болезни. Ему нужна моя поддержка, и ни о каком запрете и речи быть не может!

Кира… Это все она! Она бросила обвинение в меня, и теперь я во всём виновен!

Я виноват в том, что Богдана сбила машина – уверенна теперь и моя мама.

Мой лучший друг Богдан лежит в больнице, а мы кидаем стрелы друг в друга.

Боимся признать, что каплю, хоть самую малость причастны к несчастному случаю… Боимся…

После ухода Екатерины, мама долго беседовала со мной и пыталась открыть глаза на какие-то истины и морали. Мать говорила со мной на повышенных тонах и плакала. Кричала и снова рыдала. В ее глазах я стал депрессивным негодяем, который всем мешает жить и дышать спокойно.

А я? А что я? Меня уже ничем не удивишь. Правда, в этот раз ее слезы проняли меня. Она переживала за меня.

Чувствую ли я свою вину? Скажу честно – да! Но я ни в жизни никому не признаюсь в этом. Потому что я – это я!

Меня самого надо спасать…

Жалко Богдана до мучительного стона в груди. Если бы я только мог всё исправить, если бы мог всё изменить…

Если бы я только мог отмотать пленку назад, я бы ни за что на свете не подошёл к Кире тогда на улице. Проглотил обиду и прошел мимо нее и может быть ничего бы не случилось…

Но, твою мать, все произошло именно так, и теперь мой лучший друг не может ходить, Кира во всем винит меня, родная мама плачет, а я сам не могу найти покоя.

В один грёбаный пшик все изменилось. Жизнь и до этого была дерьмом, а сейчас она стала ужасающей черной дырой, которая с каждой минутой становилось все больше и глубже утягивала меня в беспросветный вакуум.

Что меня тревожит больше всего? Наверное, щекотливое мерзкое чувство вины…. Я понимаю, что есть моя вина… И от этого удушливого как колючая проволока чувства никак уже не избавиться. Но я стараюсь запихнуть его в самое сердце и хранить его там, пока сам не захочу принять его.

Кира довела меня, она все испортила. Ее появление в моей жизни обернулось чередой крупных проблем.

Теперь я уже и сам не уверен, верю ли я в то, что она кувыркалась с моим батей. Наверное, уже нет.

В злополучный день вечеринки я вышел из дома, чтобы извиниться. Я понял, что перегнул палку, когда раскрасневшаяся Кира пулей выскочила из круга. Мой грубый бунтарский характер проявил себя и отразился на ней. Так вышло. Просто черт так вышло. И сейчас я не в силах это исправить и повернуть время вспять.

Сестра у Богдана надо признать красивая, но при виде нее мне хочется крушить стены и цеплять ее едкими словами.

Брюнетка в идиотской одежде походила на божью коровку, и я не смог удержать язык за зубами. Меня она нервировала абсолютно всем. Своим видом, своим оленьим взглядом, своим голосом. Почему-то рядом с ней я ощущал напряжение во всем теле и непонятную досаду. И это мне не нравилось.

Глава 17

Я все ещё на улице. Домой идти не хочется. Во-первых, на улице можно курить, а во-вторых, дома зареванная мама. Если столкнусь с ней, на меня вновь обрушится тирада о том, какой я говнюк и подонок, поломал жизнь другу.

Душа моя рвется на части, в груди чувствуется реальная боль, и выхода я не вижу из этого тупика. Пока Богдан в палате, пока он в больнице, я ничем не смогу помочь… А тем более сейчас, когда мне запретили его навещать.

За Богдана я переживаю даже больше, чем за себя. У меня хоть ноги есть, а значит не все потеряно. Богдана же сейчас ждёт ужасное отчаяние и разочарование. Я не могу даже в мыслях представить насколько ему тяжело и тошно. Как сложно дышать, зная, что ты беспомощный.

Чтобы совсем не свихнуться, решаю набрать Ваньку и немного поговорить с ним. Надеюсь, он ещё не дрыхнет.

Набрав нужный номер, жду его ответа.

– Привет! Ну как ты? Почему не приехал сегодня к Богдану? – с ходу спрашивает Иван.

– А что, к нему разрешили зайти? – взволнованно спрашиваю, снова доставая из картонной пачки сигарету.

– Нет, разрешили только родителям.

– Ты их видел?

– Да, его мамка с папкой были.

– А Кира? – по кой-то черт спрашиваю я.

Засовываю сигарету в зубы и прикуриваю. Зачем она залезла в мои мысли… снова… зачем?

– Сестра? Да, тоже была. Поздоровалась со мной.

– Ясно, – впускаю горький дым в лёгкие, и на секунду Кира предстает перед глазами.

У Соболевой длинные волосы, слегка вьющиеся на концах, пухлые губы, огромные глаза…

Мотнув головой, гоню вон непрошенный образ. Затягиваюсь глубже, и горячий дым словно обжигает сердце.

– Как Богдан? Что говорят? – чуть кашлянув, спрашиваю у Вани.

– Мне лично никто ничего не сказал. Но я слышал разговор предков. В больнице он пролежит ещё минимум месяц, а потом его, как я понял, переведут в реабилитационный центр. Фиг знает. Дела паршивые. Богдан теперь не скоро вернется к нам. Жалко его, капец! Как так-то, блин? Молодой, черт возьми, и на всю жизнь стал калекой.

– Не на всю! Я вчера гуглил похожие истории. И накопал вот что. Есть люди, которые встали на ноги после повреждения спинного мозга. Главное, ежедневные физические нагрузки и… не опускать руки.

– Хм, и сколько таких счастливчиков?

– Немного, – вздыхаю, – Но шанс у него есть. Есть шанс, стать нормальным человеком, понимаешь? И я верю, что у него все получится…

Мы замолкаем на секунду, обдумывая все это происшествие .

Вообще, эта авария была настоящим переполохом в тот день. Вечеринка закончилась страшнейшим происшествием. И каждый человек точно запомнил ее на всю жизнь.

– Будем надеяться, – спустя мгновение грустно произносит Иван. – Так почему не приехал? В чем дело?

– Ни в чем. Я с матерью поссорился и… В общем, ещё одна проблема нарисовалась. Теперь мне нельзя приезжать к Богдану. Ну как нельзя. Конечно, мне похрен на этот запрет.

– Что ещё за запрет? – хмурым тоном интересуется Иван.

– Ко мне домой приезжала мама Богдана. Сегодня вечером.

– Да ладно? Зачем?

– Она во всем обвинила меня и запретила общаться с Богданом.

– Ничего себе, гонишь! Чего за бред?

– Вот и я так подумал. Но это не бред, это факт. Она все растрепала моей матушке, и та теперь в слезах. Короче не жизнь, а Армагеддон какой-то.

– М-да, и чего делать будешь?

– Ничего не буду. Пока буду звонить ему, чтобы не нервировать его родителей. А там посмотрим. Ещё не решил. Кстати, его номер по-прежнему недоступен?

– Да, я звонил сегодня, труба не абонент. Хреново это, чёрт. Как думаешь, брат оклемается?

Я хотел ответить, но меня отвлек громкий стук захлопывающейся входной двери.

– Погоди, перезвоню, – бросаю резко другу и кладу трубку.

Иду к дому. Поворачиваю налево и вижу на крыльце свою маму. Она стоит боком, укутавшись в накинутый на плечи халат. Курит. Что? И давно она курит?

Я подхожу к ней и сразу понимаю в чём причина ее странного поведения. Мама шатается. В нос ударяет запах алкоголя. А ее глаза блестят. На лице растерянная глупая улыбка. Такую улыбку я видел миллионы раз.

– Ты что, пила? – грубо выплёвываю ей.

– Немного, я переживаю за тебя, – тихо, почти шепотом отвечает она и улыбается.

– Немного? Да ты на ногах еле стоишь! Твою мать!

Я с силой пинаю каменную ступеньку лестницы и чувствую адскую боль на ноге. Красота, ещё и перелома не хватало.

– Все нормально слышишь, я в порядке! – чуть громче поясняет мама.

– Где ты взяла спиртное?

– У отца в кабинете коллекционный виски…

– Черт возьми!

Я поднимаюсь по лестнице и хромая прохожу мимо нее в дом. Нога болит, но ещё сильнее болит в груди. Целый год! Целый год мама не пила… Держалась, держались и мы с папой.

Куча бабла снова улетело в трубу, кодировка снова не помогла. Хрен с ними с деньгами… Мне жаль свою маму.

Я уже думал, что паршивая зависимость покинула ее, но я ошибался. Твою мать, как я ошибался.