Марк зажмурился, выдернул шнур из розетки. Голова показалась самым изощренным пыточным инструментом. От боли свело челюсть. Марк сел на стул, закрыл глаза, сжал виски, принялся покачиваться взад-вперед, словно пытаясь себя убаюкать. Не помогало.

Он встал и побрел, не открывая глаза, но вытянув руки вперед, в спальню. Вернулся в постель – зарылся под одеяло. О том, что сейчас рассветет, наперебой, раскатисто оповещали птицы. Проклятые твари! – он ненавидел их настолько, насколько требовалось, чтобы хоть на миг забыться. Забыть.

В семь двадцать восемь он, непричесанный, небритый, в помятой одежде, закрыл входную дверь квартиры.

– Доброе утро, герр Гюнтер, – тихо, не смотря ему в глаза, поздоровалась среднего возраста соседка.

Еще вчера живая и цветущая, она словно усохла и обесцветилась. Превратилась в старуху.

– Доброе, фрау Шульц, – прошептал он, опустив голову.

Щурясь и сжимая виски, Марк прибавил шаг.

На улице ждал ад – вынырнувшее из засады солнце навело прицел на глаза и нещадно палило. Черт! – очки в машине. Марк опустил голову и приложил руку ко лбу, изобразив козырек. За домами ждала новая пытка – несущиеся и плюющие в лицо поток неразборчивой брани автомобили. Он хотел заткнуть уши, но тогда глаза остались бы без защиты.

Глаза или уши?

Он застыл не в силах выбрать, широко растопырил на секунду пальцы, но тут же сомкнул обратно в козырек. Превозмогая агонию, двинулся дальше.

– Дзззинь-дзинь! – резко пронзило левое ухо.