Алкоголик

Глава 5. «Наша служба и опасна, и трудна…»

Когда из репродуктора, втиснутого между стоявшей на сейфе сломанной пишущей машинкой и графином с мутноватой кипяченой водой, раздался писк сигналов точного времени, Чиж запустил руку в нагрудный карман рубашки и вынул оттуда обгрызенную половинку мускатного ореха. Он сделал это автоматически, не переставая писать, как делал ежедневно на протяжении уже полутора лет – с того самого дня, как от него ушла жена. «Изложенная выше информация, – писал Чиж, попутно откусывая от ореха приличный кусок и начиная жевать, – получена из надежных агентурных источников и подвергнута перекрестной проверке.» Он скривился от терпкого вяжущего вкуса, поставил жирную точку и вздохнул. Фраза насчет перекрестной проверки была чистой воды враньем: у него не было ни времени, ни сил, ни возможностей проверять полученную от Сапсана информацию. Он просто знал, что лгать Сапсану незачем, но излагать свои соображения по этому поводу в официальном рапорте было бы, по меньшей мере, неловко.

Как только последняя крошка разжеванного мускатного ореха была с отвращением проглочена, дверь кабинета без стука распахнулась. На пороге возник подполковник Лаптев – без фуражки, но в остальном в полной форме, гладко выбритый, благоухающий неизменным «Шипром» и выглядевший лет на десять моложе своего возраста. Моложавость подполковника Лаптева не имела ничего общего с новейшими достижениями пластической хирургии, геронтологии и вообще медицины. Чиж давно заметил, что дураки старятся гораздо медленнее окружающих, и Лаптев неизменно служил наилучшим подтверждением этой доморощенной теории.

– В Москве десять часов и четыре минуты, – бодрым женским голосом произнес репродуктор.

Чиж сдержал улыбку: по Лаптеву можно было сверять часы.

– О, – сказал Лаптев своим глубоким баритоном, – что я вижу? Наш Чиж приводит в порядок документацию! Да еще и с утра пораньше! Решил начать новую жизнь?

– И рад бы в рай, да грехи не пускают, – со вздохом ответил Чиж, разминая затекшие от писанины пальцы и наблюдая за тем, как Лаптев не спеша подходит к нему.

Потом до Чижа дошло, что он, черт подери, грубо нарушает субординацию, и он неловко встал из-за стола, с протяжным скрипом отодвинув стул.

– Сиди, сиди, – благодушно пророкотал Лаптев и первым опустился на шаткий стул для посетителей. Он, как всегда, забыл, что этот стул только и ждет случая, чтобы рассыпаться, и стул, по обыкновению, напомнил ему об этом, сделав некое волнообразное движение, которое всегда напоминало Чижу один из элементов восточного танца живота. – Ух ты, м-мать!.. – испуганно воскликнул Лаптев, хватаясь за край стола, чтобы сохранить равновесие. – Это же не стул, а мустанг какой-то! Ты когда его починишь?

– Как только, так сразу, – расплывчато пообещал Чиж, решив не ввязываться в старый спор о том, что входит, а что не входит в круг его служебных обязанностей.

– Дождешься ты, что кто-нибудь прямо у тебя в кабинете копчик сломает, – проворчал Лаптев.

Чиж заметил, что подполковник осторожно поводит носом из стороны в сторону, и опять сдержал улыбку. Собственно, смешно ему не было, но улыбка была единственной приемлемой реакцией на поведение Лаптева. Ну не драться же с ним, в самом-то деле!

Он дипломатично промолчал и, взяв со стола ручку, озабоченно почесал ею за ухом, ненавязчиво давая начальству понять, что у подчиненных тоже случаются неотложные дела.

– Что пишем? – не обратив на намек внимания, бодро поинтересовался Лаптев. Он все еще принюхивался, пытаясь определить, не пахнет ли в кабинете перегаром. – Письмо любимой женщине?

– В некотором роде, – не удержавшись, сказал Чиж. – Это рапорт на ваше имя. Можете ознакомиться.

Он протянул Лаптеву недописанный рапорт.

– Да-а? – удивленно протянул Лаптев с таким видом, словно ему предлагали прочесть первые несколько глав написанного Чижом порнографического романа и высказать свои критические замечания.

Он положил рапорт на стол, не спеша извлек из кармана архаичный пластмассовый футляр, с третьей попытки открыл его и торжественно водрузил на переносицу очки в металлической оправе. По отделу некоторое время ходили упорные слухи, что в эти очки вставлено обычное оконное стекло и что Лапоть носит их исключительно для солидности. Это была неправда: однажды Чиж, улучив момент, бросил взгляд на окружающий мир сквозь очки Лаптева и убедился в том, что линзы в очках самые настоящие. У него до сих пор болели глаза при одном воспоминании об этом эксперименте. Миф был развенчан, а Чиж получил очередную головомойку за несерьезное поведение, не соответствующее моральному облику офицера столичной милиции.

Лаптев вдумчиво прочел рапорт от начала до конца – вернее, до того места, на котором остановился Чиж. Он сдвинул очки на самый кончик носа, бросил поверх них быстрый взгляд на Чижа и, оттянув двумя пальцами нижнюю губу, щелкнул ею, как резинкой.

– Веселенькое дельце, – сказал он, снова принимаясь блуждать по коряво выведенным строчкам рапорта, словно в поисках орфографических ошибок. – И что же это, позволь поинтересоваться, за компетентные источники, из которых ты получил информацию?

Чиж промолчал. Это получилось у него довольно демонстративно, но и Лаптев был хорош. Пожалуй, подумал Чиж, наш Лапоть сегодня превзошел самого себя. Кто же задает такие вопросы? А главное, кто на них отвечает?

– Значит, – не дождавшись ответа, продолжал Лаптев, – ты хочешь убедить меня в том, что дело о нападении на машину Кондрашова можно считать закрытым? Судя по твоему рапорту, нам осталось только изловить и расколоть этого. как его. Абзаца? Что за идиотская кличка! У него что, имени нет?

– Есть, наверное, – предположил Чиж. Украдкой он сделал глубокий выдох и проанализировал ощущения, которые возникли при этом у него во рту. Кажется, перегаром от него не разило: мускатный орех, как всегда, помог. – Но кличка – это все, что мы о нем знаем на сегодняшний день. Кличка да еще тот факт, что кто-то заказал ему Кондрашова. Кстати, не пойму, чем вам не нравится его кличка. Абзац – это по существу. Знаете, как иногда говорят: абзац, мол, тебе пришел. Вот он и есть этот самый абзац.

– Судя по тому, как он управился с Кондрашовым, – проворчал Лаптев, – это не Абзац, а так, любитель на уровне дворовой самодеятельности. Лично я считал и продолжаю считать, что твой Кондрашов сам организовал это покушение для поднятия собственного авторитета.

Чиж пожал плечами, давая понять, что начальству виднее, но сам он остается при своем мнении. Личность депутата, ухитрившегося залезть в долги к бандитам, не вызывала у него ни сочувствия, ни симпатии, но необъяснимая ненависть Лаптева к Государственной думе вообще и к ее депутатам в частности во все времена казалась ему просто наивной провокацией, направленной на выявление среди сотрудников отдела неблагонадежных и вообще нигилистов. Можно было не сомневаться, что майор Чиж значится в списке подобных подрывных элементов под первым номером, причем с незапамятных времен. Лаптев никогда не скрывал, что считает Чижа слабым звеном в славных рядах правоохранительных органов.

Радио, стоявшее на сейфе, бормотало и гудело, как застрявший на вершине горы отец Федор после похищения колбасы у Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова. Это хриплое бормотание вдруг стало безумно раздражать Чижа, и он, привстав со стула, выдернул шнур репродуктора из розетки.

– Ты чего? – отрываясь от разглядывания – именно разглядывания, а не чтения – рапорта, удивился Лаптев. – Хорошая песня. Ты что, Киркорова не любишь?

– Обожаю, – проворчал Чиж, знавший, что Лаптев отлично проинформирован о его музыкальных вкусах, как, впрочем, и обо всем остальном. – Просто голова болит.

Лаптев немедленно уставился ему в лицо внимательным взглядом, и Чиж горько пожалел о сказанном. Мускатный орех, конечно, хорошее средство, но мешки под глазами он не убирает и не способствует улучшению внешнего вида.

– Плохо выглядишь, Николай Гаврилович, – сказал Лаптев, на сей раз совершенно неприкрыто принюхиваясь. – Куришь много, в кабинете у тебя дышать нечем. Хоть бы форточку открыл, что ли. И вообще, Коля, – внезапно переходя на задушевный тон, от которого Чижа передернуло, продолжал он, – что ты все работаешь да работаешь. Давненько мы уже не собирались своей компанией. Живем, понимаешь, в соседних подъездах, а встречаемся только на работе. Надо бы собраться, посидеть. Бутылочку раздавим, о жизни поговорим. А? Как ты?

Чиж с глубокомысленным видом потер ладонью лоб, чтобы на всякий случай скрыть выражение своего лица. «Тоже мне – друг выискался. О жизни поговорим. Соскучился он, видите ли! Каждую неделю домой забегает – высматривает, вынюхивает, мотает на ус. А теперь он, видите ли, соскучился! Сабантуйчик решил организовать. Ради бога! Но без меня!»

– Не знаю, Иван Иваныч, – ответил он, старательно тараща на Лаптева честные, оловянные глаза. – Работы до черта. Вот возьмем Абзаца.

– Да нет никакого Абзаца, – сказал Лаптев. – Просто нету. За нос тебя водят твои стукачи, а ты и поверил. Забудь ты об этом, Гаврилыч.

– Не могу, – честно признался Чиж. – Имеется заявление от гражданина Кондрашова, протокол осмотра места происшествия и агентурные данные, не доверять которым у меня нет оснований. Абзац на сегодняшний день – единственный наш подозреваемый, и эта версия на данный момент тоже единственная. Если появятся другие, я ими займусь.

– Ну разве что в качестве версии, – недовольно проворчал Лаптев. – Жена-то пишет? – неожиданно спросил он, резко меняя тему разговора.

– Зачем, собственно? – удивился Чиж. – Хотя пишет, конечно. Открытки присылает – на Новый год, ко дню рождения. Ах да! Еще ко дню милиции.

– Угу, – сказал Лаптев. – А ты?

– А что – я? – округлил глаза Чиж. – Я читаю…

– Ну и правильно, – неожиданно сказал Лаптев, убирая в футляр очки. – Всю карьеру она тебе загубила, чертова баба. Генерал ей, видите ли, понадобился. Нормальная жена должна сделать генерала из собственного мужа, а не искать генералов на стороне. Ты со мной согласен?

Чиж поспешно опустил глаза и придал лицу каменное выражение, борясь с острым желанием выбраться из-за стола, взять этого идиота за шиворот и пинками вышибить вон из кабинета. У Чижа возникло подозрение, что Лаптев нарочно делает ему больно, чтобы посмотреть, как он будет корчиться. «Да нет, – подумал он, стискивая под столом кулаки. – Просто Лапоть дурак, сам не знает что несет. Заботу проявляет, ведет задушевный разговор. Что с него, убогого, возьмешь?»

– Извините, Иван Иваныч, – пробормотал он, изо всех сил контролируя голос, – что-то не хочется на эту тему говорить. А насчет генерала. Сделать из меня генерала не так-то просто. Боюсь, это даже вам не по плечу.

– А вот это мы еще посмотрим! – с непонятным энтузиазмом воскликнул Лаптев. – Мужик ты грамотный, работник отличный, так что ничего невозможного для тебя на этом свете нет. Как в песне поется: нам нет преград ни в море, ни на суше. Я еще к тебе на прием записываться буду! Ты мне еще выговора будешь объявлять – с занесением и без.

– Выговор с занесением в грудную клетку, – прошептал ошеломленный этим беспричинным взрывом начальственного энтузиазма Чиж.

Это было первое, что пришло ему в голову, и он произнес эту старую армейскую шутку просто для того, чтобы заполнить паузу. Шутка была глупая сама по себе, да к тому же еще и совершенно неуместная, но Лаптев в ответ на нее расхохотался, опасно откинувшись назад на саморассыпающемся стуле.

– Веселый ты мужик, Николай Гаврилович, – проговорил он, одной рукой хватаясь за край стола, чтобы не упасть на пол вместе со стулом, а другой, в которой был зажат футляр с очками, утирая несуществующие слезы. – Ладно, работай, не буду тебя отвлекать. Только насчет этого. Абзаца, да?.. ты хорошенько подумай. Мешать я тебе не стану, но лично мне кажется, что ты только время впустую потратишь, гоняясь за этой тенью.

– Хорошо, я подумаю, – пообещал Чиж, чувствуя, что ему действительно есть о чем подумать.

Когда Лаптев наконец-то ушел, майор вынул из мятой пачки сигарету и закурил, задумчиво глядя вслед удалившемуся начальнику. Такие визиты Лаптева были регулярными: подполковник посвящал гораздо больше времени наблюдению за своими подчиненными, чем того требовали инструкции и интересы дела. Но впервые он вел себя так странно и непонятно. У Чижа складывалось впечатление, что подполковник был слегка не в себе, когда прочил ему великое будущее и отговаривал тратить время и силы на поимку Абзаца. Или это он так шутил? Странные, однако, у него шутки.

Чиж почувствовал, как в нем мутной волной нарастает раздражение. Этот процесс всегда напоминал ему то, что происходит внутри выгребной ямы в жаркую погоду, если бросить туда килограммовую пачку дрожжей. Пенящееся дерьмо, увеличиваясь в объеме, поднимается из темной вонючей глубины, переливается через край и растекается по всему двору. Тут уж становится не до умозаключений. Человек мечется как угорелый и совершает глупости одну за другой. Может быть, Лаптев рассчитывал именно на это, с завидной точностью раз за разом ударяя Чижа в болевые точки? Ведь ничего же не забыл! Жена, карьера, здоровье. Даже по музыке прошелся, хотя без этого вполне можно было обойтись. Что же это было все-таки?

Чиж тряхнул головой и глубоко затянулся сигаретой, чтобы вернуться с небес на землю. Лаптев был и навсегда останется обыкновенным дураком, и вряд ли стоило приписывать ему такое коварство и дальновидную расчетливость. Даже если бы он обладал этими весьма полезными качествами, все равно оставалось непонятным, зачем ему понадобился весь этот спектакль. Отравить Чижу существование он мог бы гораздо более примитивными и при этом действенными методами: начальник все-таки.

Майор снова затряс головой, как вылезшая из воды собака, и потушил окурок в переполненной пепельнице. Только теперь он заметил, что испортил свой рапорт, нарисовав на нем огромный, во всю страницу, жирный вопросительный знак. Он скомкал испорченный лист и, не вставая с места, метнул его в стоявшую возле двери корзину для бумаг. Бумажный шарик ударился о пластмассовый край корзины, подпрыгнул, совсем как настоящий баскетбольный мяч, и свалился внутрь, избавив Чижа от необходимости подбирать его с пола, как это случалось в девяноста процентах подобных случаев.

Чиж вышел из машины, нажатием кнопки запер центральный замок и включил сигнализацию. На приборной панели его новенькой «десятки» начал ритмично вспыхивать и гаснуть красный огонек. Майор похлопал машину по багажнику, испачкав ладонь пылью, и не спеша двинулся по тротуару, рассеянно вытирая руку несвежим носовым платком. В запасе у него оставалось целых пятнадцать минут, а до сквера, в котором Кондрашов назначил ему встречу, было рукой подать.

Чиж нарочно приехал пораньше, чтобы без спешки осмотреться на местности. Уж если такой высокопоставленный чиновник, как Кондрашов, назначает занимающемуся его делом менту «стрелку» на свежем воздухе, вдали от посторонних глаз, значит, у него имеются на то весьма серьезные причины. Иными словами, дело здесь наверняка нечисто, и следует держать ухо востро. Чиж и так уже наделал достаточно глупостей, вогнав голый рыболовный крючок себе по самые кишки. Сапсан прямо заявил, что, шантажируя Чижа, действует в интересах Кондрашова. Видимо, уважаемый Владимир Кириллович решил подстраховаться и поманить продажного ментяру пряником, дав ему сначала отведать кнута. Что ж, эта тактика не нова, но действовала по-прежнему безотказно – во всяком случае, в данный момент Чиж ничего не мог ей противопоставить, хотя и видел, что его неумолимо затягивает в какую-то темную и очень грязную историю. Чего стоил хотя бы список задействованных в ней лиц! Депутат Госдумы и крупный бизнесмен Кондрашов, профессиональный киллер по кличке Абзац, лидер районной группировки Сапсан и, наконец, старый волчара Хромой. Интересно, с какой целью Хромой дал Кондрашову деньги и давал ли вообще?

«А впрочем, – подумал Чиж, – в этом нет ничего интересного. По крайней мере, лично меня в данный момент это интересовать не должно. Я на крючке, и возможности сорваться с него пока нет. Нужно плыть куда тянут и внимательно поглядывать по сторонам: нет ли поблизости коряги, о которую можно было бы перепилить леску?»

Он остановился на асфальтовом пятачке, образованном косо срезанным углом здания. Чуть впереди за низкой чугунной оградой зеленел сквер, а справа расположился полосатый сине-оранжевый тент, под которым стояло несколько высоких столиков. За столиками пили пиво, щедро разбавляя его водочкой, с треском сдирали кожу с вяленых лещей, дымили дешевыми сигаретами и оживленно беседовали десятка полтора потертых личностей мужского пола. Некоторые из них находились в полушаге от того состояния, которое определяется коротким и емким словечком «бомж», другие выглядели вполне прилично, но все они, без сомнения, были членами одного большого клуба – того самого, к которому принадлежал и сам Чиж.

«Вот коряга, о которую можно порвать любую леску, – подумал он, сворачивая под гостеприимные своды уличной забегаловки. – Что бы тебя ни держало – семья, работа, деньги, чьи-то угрозы, – здесь можно забыть обо всем и признать что угодно несущественным. Подумаешь, шантаж! Если дать себе волю, то очень скоро на тебя все махнут рукой – и шантажисты, и начальство, и бывшая жена со своим генералом. Только бы денег хватило, а уж здоровья-то хватит наверняка. Уж на что-что, а на выпивку у русского человека здоровья хватит. До самого победного конца.»

Он взял кружку пива и огляделся. Свободных столиков не осталось, и он причалил к тому, который был более свободен. За столиком расположились двое молодых парней, судя по виду студентов, если не школьников. Пиво в их бокалах было подозрительно светлым, но здесь такие вещи, похоже, никого не удивляли: ополовиненная бутылка водки стояла на виду среди бумажных тарелок с надкусанными бутербродами и кучками рыбьих потрохов. Сказав: «Не возражаете?», – Чиж поставил на край столика свою кружку. Влажное стеклянное донышко глухо стукнуло по фальшивому мрамору.

Молодые люди окинули Чижа быстрым взглядом, слегка потеснились и вернулись к прерванному его появлением разговору. Речь шла о какой-то электронной аппаратуре, которую, как понял Чиж, один из молодых людей пережег, а второй пытался починить. Беседа была густо пересыпана специальными терминами, ссылками на незнакомых Чижу людей и обстоятельства, о которых майор не имел ни малейшего представления, так что он почти сразу потерял нить разговора и перестал прислушиваться, погрузившись в собственные мысли и продолжая краем глаза косить по сторонам, чтобы вовремя обнаружить слежку.

Он как раз увлекся наблюдением за автомобилем, который ехал мимо на подозрительно низкой скорости, и пропустил момент, когда один из молодых людей, не прерывая разговора, непринужденно плеснул водки сначала в бокал своему приятелю, потом себе, а потом и ему. Когда Чиж понял, что водитель показавшегося ему подозрительным «москвича» просто ищет место для парковки, и спохватился, было уже поздно: его бокал был полон до краев и издавал дразнящий запах водки.

– Будем, – коротко сказал молодой человек, отсалютовал своим бокалом и припал к нему губами с таким видом, словно только что совершил пеший переход через пустыню.

Чиж с сомнением заглянул в свой бокал. Пить ерша в середине дня, перед важным разговором, да еще за рулем автомобиля было, мягко говоря, неразумно. С другой стороны, это было именно то, о чем он мечтал с самого утра. Кроме того, просто отставить кружку и уйти было бы предельно невежливо по отношению к молодым людям, которые повели себя очень по-товарищески. Майор мысленно махнул на все рукой и сделал большой глоток. Он даже закрыл глаза от наслаждения – так это было хорошо. Теперь бы еще поговорить с умным собеседником.

Он вспомнил, что собеседник ждет его в сквере, и невольно поморщился. Идти не хотелось, а плюнуть на встречу нельзя. Кем бы ни был Кондрашов, он мог помочь Чижу в поимке опасного преступника по кличке Абзац. Кроме того, при желании депутат Государственной думы мог без труда испортить майору жизнь, да так, как никакому Лаптеву и во сне не снилось.

Чиж не торопясь допил пиво, вежливо поблагодарил молодых людей, которые, как ему показалось, его даже не услышали, и отчалил от столика. В голове у него приятно шумело, и он испытывал растущее чувство симпатии ко всем без исключения окружающим. Он подумал, что следовало бы прикупить в киоске пару бутылочек пивка и угостить Кондрашова, но он одернул себя и сосредоточился на том, чтобы идти ровно.

Кондрашов уже дожидался его, с недовольным видом сидя на скамейке. Бросив взгляд на часы, Чиж понял причину этого недовольства: он опоздал на целых три минуты. Это обстоятельство оставило майора абсолютно равнодушным: Кондрашов ему активно не нравился. Он был большой, рыхлый, белый, чем-то неуловимо похожий на классика советской литературы Алексея Толстого – может быть, длинной физиономией с брезгливо оттопыренной нижней губой. Глядя на Кондрашова в профиль, Чиж пришел к выводу, что господин депутат сильно смахивает на верблюда. Кроме всего прочего, этот верблюд водил компанию с волками, и теперь, когда один из его приятелей решил наконец перегрызть ему глотку, побежал спасаться в милицию. И даже это, черт бы его побрал, он сделал не так, как все нормальные люди, а, опять же, через бандитов.

Чиж огляделся и без труда заметил выставленное вокруг сквера оцепление. Крепкие ребята в легких пиджаках и спортивных куртках покуривали на скамейках и прохаживались взад-вперед по аллее. Майор невесело ухмыльнулся: подобная «оборона» была пустой тратой времени и денег, если речь шла об угрозе со стороны профессионального киллера.

Откуда ни возьмись рядом возник спортивного вида молодой человек с бесстрастным лицом и, глядя как бы сквозь майора, потребовал сдать оружие.

– Исчезни, недоумок, – проникновенно попросил Чиж. – Я майор МУРа, а не наемный убийца. И потом, мне ничего не стоит замочить твоего Папу голыми руками. Сгинь!

Охранник послушно сгинул, и Чиж опустился на скамейку рядом с Кондрашовым. Веселый хмель как-то незаметно прошел, Чиж чувствовал нарастающую ломоту в висках и хотел побыстрее покончить с неприятным разговором.

– Ну что, – неприветливо начал он, не дав себе труда поздороваться, – что у вас еще произошло? Абзац прислал вам по почте извещение о сроках следующего покушения? Имейте в виду, у меня очень мало времени. Да, и еще одно: мой непосредственный начальник уверен, что вы просто валяете ваньку для придания себе политического веса.

– На вашем месте я бы выбирал выражения, майор, – не поворачивая головы, процедил Кондрашов. – Не забывайтесь.

– Да, – согласился Чиж, – на моем месте вы бы вели себя по-другому. Именно поэтому вы на своем месте, а я – на своем. Если хотите знать, я бы ни за что на свете не рискнул поменяться с вами местами.

– Даже учитывая то, что сказал вам Валера? – спросил Кондрашов, наконец-то поворачиваясь к Чижу.

– Представьте себе. Угроза разжалования и увольнения из органов – ничто по сравнению с перспективой схлопотать пулю. Согласно каноническому тексту бытующих в криминальном мире легенд, Абзац стреляет без промаха. Кстати, ваши мордовороты совершенно напрасно слоняются вокруг да около. От винтовочной пули они вас не спасут.

– Не надо меня пугать, майор. Один раз Абзац уже промазал.

– Вам удалось его перехитрить, подставив вместо себя охрану. Второй раз он на эту удочку не попадется. Да и ваша охрана тоже, если уж на то пошло. И потом, вполне возможно, что стрельба на шоссе была просто предупреждением. Возможно, Хромой решил в последний раз напомнить вам о долге и сделал это в присущей ему нестандартной манере.

Лицо Кондрашова окаменело, превратившись в непроницаемый гипсовый слепок, нижняя губа надменно выдвинулась вперед. Глядя на эту губу, Чиж вспомнил бородатый анекдот про двух обезьян под дождем, но смешно ему не стало, – стало противно.

– По-моему, – сказал Кондрашов, – кое-кто слишком распустил язык. Я имею в виду не вас, майор.

– Я понял, кого вы имели в виду, – успокоил его Чиж. – И вот что, Владимир Кириллович. Давайте-ка условимся: либо вы держите свои карты на виду, либо я выхожу из игры к чертовой матери. Я понимаю, что из уст милиционера такое требование непривычно. Но, если вы хотите, чтобы все происходило обычным порядком, – извольте. Я буду действовать по официальным каналам. Возможно, мне удастся добиться, чтобы вам выделили охрану: двух сержантов на «уазике» или даже отделение ОМОНа. При этом ваши тайны и информация о некоторых ваших связях останутся при вас, и все вокруг будут стоять перед вами навытяжку. Правда, продлится это, увы, недолго, и ваша охрана через пару дней превратится в Почетный караул у вашего гроба. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. Уф-ф! Терпеть не могу длинных речей.

Кондрашов какое-то время молчал, с брезгливой миной посасывая незажженную сигарету. Чиж дал ему прикурить и закурил сам, жалея о том, что нельзя при собеседнике целиком затолкать в рот и разжевать половинку мускатного ореха, чтобы отбить запах водки с пивом. Этот аромат был таким мощным, что Чиж ощущал его сам, хотя раньше считал такое положение вещей невозможным.

– А с чего вы, собственно, взяли, что я требую от вас чего-то, что выходило бы за рамки ваших служебных обязанностей? – спросил наконец Кондрашов.

– Ох, – простонал Чиж, – да не валяйте же дурака! Мы же все-таки не в Думе! Будь это не так, вы пришли бы ко мне в кабинет или, сославшись на занятость, пригласили бы меня к себе. А вы вместо этого тратите время, идете на риск, назначая мне встречу в сквере, который, между прочим, простреливается навылет со всех сторон, собираете здесь целый полк охраны. а потом заявляете, что вам от меня ничего не нужно! Смешно, ей-богу.

– Смешно ему! – проворчал Кондрашов. – Не понимаю, что вы кочевряжитесь? Цену себе, что ли, набиваете? Я, видите ли, требую от него чего-то особенного, выходящего за рамки его обязанностей! Разве обеспечение безопасности граждан – не ваша прямая обязанность?

– Честных граждан, – уточнил Чиж. – Законопослушных. И в частности, тех, которые просят о помощи по-человечески, а не подсылают ко мне на дом бандитов с какими-то сомнительными. гм. сувенирами. И сделать я для них, как правило, могу очень немного. А в вашем случае, вы уж меня извините, даже не хочется. В общем, давайте-ка ближе к делу! Зачем вы меня позвали?

Кондрашов снова помедлил с ответом, и было невооруженным глазом видно, как он борется с раздражением. Наконец эта неравная борьба закончилась победой благоразумия, и Владимир Кириллович неохотно произнес:

– Вы правы, майор. Мне рекомендовали вас как человека, способного в своих действиях руководствоваться не столько буквой закона, сколько его духом. Кроме того, мне говорили, что вы умны, и я только что имел отличную возможность в этом убедиться. Вы совершенно верно догадались, что разговор у нас с вами сугубо конфиденциальный. Вот только направление этого разговора мне не очень нравится. Мне кажется, мы с вами основательно уклонились от темы, увлекшись взаимными оскорблениями.

– Политика? Да? – спросил Чиж. – Я просто балдею от политики! В особенности от политиков!

– Ну будет вам, – примирительно промолвил Кондрашов. – Неужели непонятно, что я в отчаянии? Видите ли, я хочу жить. Такое вот странное желание.

– Само по себе это желание вполне естественно, – откидываясь на скамейку, произнес Чиж. – Странно другое. Вы хотите жить и при этом не платить по счетам. Вот это удивительно. Это, знаете ли, взаимоисключающие желания. Так сказать, плюс и минус.

– Да поймите же, я просто не в состоянии заплатить! – сердито воскликнул Кондрашов. – Сумма слишком велика, а проценты меня просто убивают. Кто же знал, что так получится? Меня просто подставили.

– Думаю, вы даже не знаете, до какой степени верно ваше последнее утверждение, – сказал Чиж. – Вас именно подставили, причем довольно грубо и примитивно. Хотите честно? Я понятия не имею, каким образом вам помочь. Арестовать Хромого я не могу: не за что. По закону он чист, на это у него ума хватает. Спрятать вас лучше, чем вы спрятались бы сами, я тоже не в состоянии. Поймать Абзаца? Теоретически это возможно, конечно. Но я не вижу, какая вам будет от этого польза. Хромой пришлет еще кого-нибудь, вот и все.

– Мне нужно время, – объяснил Кондрашов. – Может быть, я сумею отдать ему эти проклятые деньги, и он от меня отстанет. А может быть, с ним самим что-нибудь произойдет. Он же старый, в конце-то концов.

– Ну да, ну да, – Чиж покивал головой и почмокал губами. Во рту пересохло и пахло перегаром. «Пивка бы сейчас, – подумал он. – Даже без водочки. Хотя с водочкой, конечно, лучше.»

– Да, – повторил он и с отвращением отбросил недокуренную сигарету. – Конечно. Я беру Абзаца, вы его перевербовываете, и он убирает Хромого. Я правильно понял ход ваших мыслей? Так вот, это не по мне. Мне все это активно не нравится, и я хочу, чтобы вы об этом знали.

– Я не собирался просить вас ни о чем подобном, – поспешно заговорил Кондрашов, хотя было видно, что он беззастенчиво врет. – Я хотел лишь, чтобы вы проконсультировали начальника моей охраны по поводу наилучшей, с вашей точки зрения, оборонительной тактики. Ну и вопрос с Абзацем, конечно, остается. Возьмете вы его живым или мертвым, меня не волнует. Мне нужно, чтобы он от меня отстал. Со своей стороны я готов оплатить все ваши расходы и выдать премию.

– Вы знаете, как звучит первая заповедь российского мента? – перебил его Чиж. – Конечно не знаете, иначе ни за что не вылезли бы с таким предложением. Так вот, первая заповедь гласит: никогда не бери денег у бандитов. Смешно, правда?

– Смешно, – согласился Кондрашов. – Но разумно. Только с чего вы взяли, что я бандит?

– Посмотрите вокруг, – сказал Чиж. – Посмотрите, кому вы должны. Посмотрите, кто на вас работает. Прислушайтесь к собственным словам. Вас не поймали за руку и, может быть, не поймают никогда, но в данном случае это ничего не меняет.

– То есть денег вы у меня не возьмете, – спокойно сказал Кондрашов. – Ну а что-нибудь другое?

– Например? – насмешливо спросил Чиж. – Секретаршу? Вы посмотрите на меня! Пожалейте бедную девушку, Владимир Кириллович. Даже если она не совсем секретарша или не секретарша вовсе. Личную дружбу? Возможность раз в неделю париться в вашей сауне? Да господь с вами! Я моюсь под душем, и меня это вполне устраивает. Что еще? Ящик отменного коньяка?