Новобранец

7

Николай был ещё старшеклассником, когда в стране началась эпоха пышных похорон. Сначала умер Брежнев, но не внезапно, как многие думают, а только после того как населению дали вдоволь насладиться просмотром "Лебединого озера" и вообще предоставили народу возможность увидеть и услышать много чего классически балетного и симфонического. Сначала это выглядело как поломка телевизора, потом подумали, что рухнула Останкинская башня и напоследок, уже при падении, она выплеснула в эфир своё самое дорогое, что имело, – записи советского балета. Степные жители с тревогой посматривали, не поднимаются ли на западе, там, где, говорят, была Москва, зловещие силуэты атомных грибов. Но горизонт был чист, и только с тихим шелестом перекатывались по замёрзшей ноябрьской степи 1982 года гонимые ветром ажурные шары перекати-поля. Но потом соратники Брежнева оставили между собой ненужные споры, всё себе доказали, обо всём договорились и позволили своему невеликому, но звездоносному и добродушному кормчему тихо и мирно официально почить в бозе. Об этом и рассказали по телевизору, и тогда этот аппарат очнулся и перестал транслировать эротику в классической обёртке. Но балет только на время прекратился, чтобы с новой силой вспыхнуть в девяносто первом году, когда скончается уже всё государство целиком.

Коля помнил, как в школе, после скорбного известия о кончине Брежнева, всем дали задание явиться на следующий день с траурными красной и чёрной ленточками, пришпилив их к лацкану пиджака комсомольским, пионерским или октябрятским значком. Беспартийным ученикам надо было воспользоваться обычной булавкой. Без ленточек в школу в этот день никого не пускали. На страже интересов среднего образования стояла высохшая как палка и чёрная как смерть Софья Кидырбаевна Кагашева, а эта женщина до этого, и потом долго ещё после, никого и никогда даже без сменной обуви в школу № 3 не пускала, не то, что без ленточек. С осени по весну по утрам она стояла насмерть, перегородив вход в школу, а в это время за углом из окна мужского туалета то и дело вылетала одна и та же пара задрипанных кедов, которые пацаны подбирали и по очереди предъявляли этому Церберу об одной засушенной голове.

Ленточки так ленточки, да где их взять? Пришлось Коле пустить на эти самые ленточки старое красное платье мамы и чёрные брюки отца, которые, как потом оказалось, ещё не были старыми.

8

И вот вожди то назначались, то умирали, потом назначались вновь, а Коля доучивался и мечтал о разных романтических вещах. Например, о дальних морских походах. Дважды он перечитал собрание сочинений Станюковича и уже прекрасно знал, какие команды на парусном судне во время кругосветного похода надо отдавать капитану, если вдруг маленькое облачко на горизонте начнёт стремительно расти.

В школу приходили агитировать в военные учебные заведения. Наслушавшись красочных рассказов бывалых мужественных людей, Коля решил стать военным.

Сначала школьник надумал стать пилотом вертолёта, так как ему очень понравился рассказ о военном вертолётном училище в Саратове. Это недалеко от Актюбинска, один прикаспийский водный бассейн, одно дно древнего Хвалынского моря. И учиться на вертолётчика совсем не долго, всего три года. Было сказано, что после окончания Саратовского вертолётного училища многие выпускники попадают в Афган, но это не страшно и совсем безопасно, так как сейчас на этой войне небо всё целиком наше: у "духов" нет оружия, которым можно сбивать грозные советские летательные аппараты. Но потом, поразмыслив, Коля от этой идеи отказался, так как не захотел в будущем расстреливать как в тире каких-то незнакомых и ничего ему плохого не сделавших бородатых людей в старых халатах, – ему по душе была борьба на равных.

Однажды в школу пришёл пожилой человек в белой парадной форме и рассказал о военно-морском училище радиоэлектроники имени Попова, что в Петродворце. Коля тут же загорелся идеей украсить себя ленточками и якорьками, – ещё бы, ведь морская форма во все времена нравилась девушкам, а Коля тогда на всё готов был пойти ради прекрасного пола. Училище в Петродворце, кроме военной, давало ещё и полезную гражданскую специальность инженера-радиоэлектронщика. Этот бонус был не только приятным, но и хорошо сочетался с тогдашними увлечениями Николая: он запоем читал "Занимательную физику" Перельмана, "Физику для всех" Ландау и Китайгородского, переводной трёхтомник "Физика для любознательных" Эрика Роджерса, учебники брата-студента и массу научно-популярных книжек и журналов. По вечерам Коля что-то паял, поэтому от него всегда немного пахло канифолью, и пальцы его рук часто бывали обожжены. Свои упражнения с паяльником он всегда доводил до конца и становился счастливым обладателем то невзрачного ящика, который, при подключении к магнитофону, превращался в светомузыкальную установку, полыхающую яркими разноцветными огнями, переливавшимися в такт опусам Deep Purple и Uriah Heep, то вдруг на столе у него оказывался самодельный радиоприёмник, который, потрескивая, разговаривал непонятными, похожими на птичии, языками жителей каких-то далёких экзотических стран.

Профессия моряка хорошо соответствовала романтическим представлениям Коли о чудесном, которые он почерпнул при чтении книг о путешествиях, а также из научно-фантастических рассказов и романов. В двенадцатилетнем возрасте Коля обратил внимание на многотомник Жюля Верна пятидесятых годов издания и прочитал все эти толстенькие книжки от корки до корки, пренебрегая выполнением школьных домашних заданий. До этого так же подробно и систематически Коля читал только восемнадцать синих томиков полного собрания сочинений Чехова (двенадцать томов писем того же издания школьник читать не стал, так как считал, что чужие письма читать нельзя). Вслед за Жюлем Верном последовали Беляев, Лем, книжки современной американской фантастики и, конечно же, братья Стругатские, произведения которых просто потрясли Колю начиная с выходившего сериями в журнале "Знание-сила" романа "Жук в муравейнике".

Таким образом, Коля рос очень любознательным и романтически настроенным юношей. Однако обязательные школьные учебники Коля открывал с отвращением. Всё, что касалось школы, вызывало у него сильнейшее отторжение, а первое сентября многие годы уже после получения аттестата о среднем образовании всегда было тем днём, когда хоть на минуту, но находила на Николая тоска и посещало неприятное чувство тревоги и сосания под ложечкой. О том, что Коля неохотно посещал школу говорит, например, такой его стишок:

 
В провинции империи, давно почившей в бозе,
тому назад лет сорок, при небольшом морозе,
в степи Центральной Азии, в рабочем городке
я вышел из подъезда в предпраздничной тоске.
 
 
Отправился я к школе из жёлтого бетона,
чтоб вместе с классом строиться в отдельную колонну.
Ведь праздник был ноябрьский, число было седьмое,
и было нам назначено ходить в то утро строем.
 
 
Крупа с небес колючая секла лицо и руки,
и ветер дул пронзительный, холодный и упругий,
но праздник обязательный на площадь выгнал жителей,
толпу собрав знамённую, с портретами правителей.
 
 
Мы шли перед трибунами, на них стояли в шляпах
и ручкой всем нам делали фигуры в чёрных драпах:
секретари с доярками, большие дяди с тётями,
колхозно-пролетарские, народа плоть от плоти.
 
 
Зачитывали лозунги в охрипший репродуктор.
У одноклассниц розовым цвет щёк был в это утро,
и волновала девичья заснеженная прелесть
сильней, чем вся советская изношенная ересь.
 
 
Когда волной мы схлынули, покрыв собой всю площадь,
у магазина винного увидел я попроще
скопление народное, – дрались там два трудящихся,
а рядом возбуждённая толпа была гудящая.
 
 
Дрались они старательно, по морде и с оттяжкою,
и от ударов падали тела на землю тяжкие,
и было удивительно, что с высоты такой,
мужик всё время падает, а всё равно живой.
 
 
И чаще дядя падал тот, что был повыше ростом,
и выражался матерно, затейливо и остро,
и вся эта выносливость была вполне уместна
в холодный день ноябрьский, и в праздничек советский.
 

Но этот стишок Коля сочинил значительно позже, а сразу после школы, но уже после поступления в Марийский университет в городе Йошкар-Ола, он сочинил вот это:

 
Моя замызганная родина,
Мой город серый и больной,
Твои уроки ныне пройдены,
Но не забыты они мной.
 
 
Я помню, как иссохшим выменем
Меня пытался ты вспоить,
Но никогда не звал по имени
И не давал свободно жить.
 

Из этого текста следует, что Коле не нравилось, когда в школе его называли только по фамилии, а не по имени, и что уроки учить он не любил, но их содержание запоминал надолго.

Десятиклассник Коля с целью поступления в военное училище прошёл подробнейшую медкомиссию, сделал даже рентгеновский снимок черепа, чтобы доказать его интактность и целостность. Видимо, пробоины в голове были неуместны для будущего военного моряка, – ведь ему придётся иметь дело с солёной водой мирового океана, которая через эти дыры могла бы затечь в офицерскую голову и повредить полезное содержимое. Результаты медицинского обследования, приписное свидетельство, свидетельство о рождении и даже паспорт были Колей положены в красивую папку с завязочками отнесены им в Актюбинский военкомат, учреждением этим документы у Коли были изъяты, а взамен будущему покорителю и хозяину морей выдали направление на экзамены в училище имени Попова и даже бесплатный проездной документ на поезд. Оставалось только дождаться получения аттестата о среднем образовании, а так вся официальная жизнь и медицинская подноготная Коли уже принадлежали могучей и непобедимой Советской Армии.

9

И вдруг Коля осознал, что, выбрав себе профессию моряка, он совершил большую глупость и ошибку, которая может сильно испортить будущее не ему, но всему человечеству. Дело в том, что среди многих увлечений Николая была ещё и биология с примкнувшими к ней медициной и химией. Критически рассмотрев теорию Дарвина, пытливый юноша сообразил, что этот старикан не заметил очень важный эволюционный фактор, а именно то, что превратило британского мыслителя из молодого энергичного естествоиспытателя и путешественника в бородатого лысого старикашку, вид которого всем знаком по картинкам в энциклопедиях и учебниках. Старение – вот важный фактор эволюции, который миллионы лет подряд безжалостно смахивал с шахматной доски всего живого как крупных игроков, так и всякую мелкую сволочь типа Бжезинского. И так как человечество успешно справилось и победило в самом себе борьбу за существование и естественный и даже половой отбор, и уже перешло к мирному и альтруистическому сосуществованию особей, то для всеобщего счастья осталось лишь победить старение. Именно этот открытый Николаем новый фактор эволюции, по мнению пытливого школьника, был причиной всех болезней и главным недугом человека. В прежние эпохи старение было необходимо для биологического прогресса, но с появлением разумного существа этот фактор эволюции представляется излишним, и от него необходимо было избавиться. Но так как миллионы лет старение было полезным и вело развитие животного мира к своему зениту – человеку, то в силу этой прежней полезности механизм данного явления должен быть закреплён генетически. Таким образом, ещё школьником Коля догадался, что в человеке с рождения включена и тикает скрытая от глаз неощутимая генетическая бомба, которая неизбежно должна взорваться и уничтожить каждого субъекта, как бы он ни старался регулярно делать зарядку, правильно питаться, ходить на йогу, элпиджи и массаж, и вообще вести себя хорошо. С первого дня жизни каждый приговорён к смерти, об этом думали и писали философы всех времён и народов. И только в наше время, с открытием материального носителя генетической информации, ДНК и РНК, появилась возможность найти в геноме зловредные наследственные факторы старения и вырвать их с корнем. И как, по-вашему, можно было бы Коле, разодетому в пух и прах в красивую форму с якорьками, невозмутимо бороздить просторы морей и океанов, в то время как всё человечество, твои близкие и ты сам подвержены старению и медленно, но неуклонно гибнут? Окрылённый сделанным открытием, десятиклассник с трудом, но преодолел в себе юношеский эгоизм и желание покрасоваться перед девочками в морской военной форме, а также подавил тягу к странствиям, которая в нём жила ещё с того момента, когда он четырёхлеткой мечтал, чтобы его украли цыгане.

Убив в себе военного моряка, Коля тут же помчался сообщить об этой любопытной новости товарищам офицерам в военкомат. Конечно же, он был уверен, что те с радостью вернут ему папку с документами и пожелают удачи в борьбе со старением, а потом будут с нетерпением ждать момента, когда можно будет воспользоваться плодами Колиных научных разработок. Однако в военкомате Коле сказали, что всё, капец, мосты сожжены, и снимок черепа ему уже не принадлежит, и сам он, Коля, и его паспорт, и приписное свидетельство и даже свидетельство о рождении теперь являются собственностью отцов-командиров. И что Коле надо идти прямо сейчас подальше, чтобы там, на расстоянии и свежем воздухе, побольше бегать и подтягиваться на турнике, отжиматься на брусьях, а потом в положенное время с блеском сдать физический минимум на вступительных экзаменах. И что место в кубрике на одной из подводных лодок Советского Союза для Коли уже зарезервировано.

Для другого, менее настойчивого парня этих слов, да ещё и сдобренных непечатными русскими выражениями, было бы достаточно, чтобы моментально покинуть военкомат и отправиться на автобусную остановку для отбытия домой по пятнадцатому маршруту, но Коля только улыбнулся и произнёс очень длинную лекцию, в которой добрым словом помянул и Дарвина, и Ромула и Рема, и галапагосских вьюрков, и волосатого человека Фёдора Адриановича Евтихиева, и естественный отбор, и половой отбор, и борьбу за существование; рассказал он и о роли настольного тенниса в открытии двойной спирали Уотсоном и Криком, и об энтропии, и о тепловой смерти вселенной, и о седине товарища полковника, и о том, что не долго тому ждать персональной поездки на кладбище, как этому достойному офицеру в данный момент кажется; рассказал про Берга и Шмальгаузена, и о новейших открытиях молодых советских академиков Спирина и Овчинникова, и о рибосомах, и о симбиотической теории происхождения митохондрий, и о роли свободных радикалов, и о том, при какой температуре начинает происходить активная апуринизация ДНК, и о супероксиддисмутазе, и о прогерии, и о многом другом. Услышав это, товарищ полковник взглянул на себя обеспокоенно в зеркальце, которое достал из верхнего ящика письменного стола, проверил, насколько у него прибавилось седины и как глубоки морщины, а потом велел дежурному принести личное дело призывника Васильева. Когда папка легла к нему на стол, полковник вынул из неё снимок черепа, внимательно рассмотрел его на фоне включённой электролампочки, положил рентгеновскую плёнку обратно в папку, тщательно завязал тесёмочки и подвинул документы к той стороне стола, у которой сидел Николай. И при этом "полкан" не произнёс ни слова. Коля взял в руки папку, положил на стол проездной документ и направление, вежливо сказал: "До свидания", не по-военному, не лихо и не через левое плечо повернулся спиной к полковнику, затем вышел из кабинета, тихонько прикрыл за собой дверь и покинул военкомат, чтобы стать навсегда биологом.

10

Хотя Коля и отвернулся от армии, но армия о нём не забыла. Она разыскала его в Йошкар-Оле и призвала в свои ряды при помощи небольшой бумажки с машинописным текстом.

Студентов после первого курса стали призывать в армию из-за общего нездоровья великой воюющей страны, для лечения которой потребовалось побольше солдат. Опять Коле, как и в десятом классе, пришлось пропускать занятия, бегать в военкомат, отмечаться, проходить медкомиссию. Зато приписное свидетельство ему, как взрослому, заменили на военный билет.

Последние пышные похороны, на этот раз меткого пулемётчика Черненко, состоялись как раз в разгар обучения Коли на первом курсе в Йошкар-Оле. Почивший ли Константин Устинович решил перед смертью призывать студентов в армию или свеженький Горбачёв, Коле было всё равно. Пришла повестка, прошёл медкомиссию, и вперёд, пользуйся шансом отслужить со своим призывом, в своей возрастной группе.

Собрали поминальный митинг. Тёплые слова о скончавшимся Черненко сказал заведующий кафедрой зоологии, старенький учёный с сомнительной для России биологической фамилией Вейцман. Рассказал, как он работал вместе с Черненко в Молдавии, и этот руководитель чем-то практическим и важным поддержал учёного, в те времена молодого, в его стремлении вывести советскую закалённую породу цесарок.

Сказав о покойном хорошо и покончив с официальной частью выступления, профессор углубился в воспоминания о личном научном пути по скрещиванию и отбору стойких советских птиц цесарского достоинства. Рассказал, как добивался морозоустойчивости этих южных по происхождению пернатых, приучая их к жизни на снегу и на холодной земле. Старичок процитировал собственные стихи, из которых Коля запомнил:

 
Белые птицы на чёрной земле,
Чёрные птицы на белом снегу.
 

Опыты по закаливанию цесарок профессор проводил в Сибири. Возможно, именно Черненко помог Вейцману перебраться из тёплой Молдавии за Урал. "Да, помотало старика", – подумал Коля.

Вейцман рассказал, что разводить цесарок наконец-то начали и на птицефабрике под Йошкар-Олой. Но производство это висит на волоске, так как благородные птицы едят много, но яиц несут мало. Та же история и с мясом. При равной закупочной цене с куриными, яйца и мясо цесарок оказываются нерентабельным. Но это вовсе не недостаток цесарок как сельскохозяйственного вида, а следствие архисерьёзнейшего изъяна некоторых людей, облечённых властью. Которые дошли до стадии "есть", но далее не продвинулись.

Как далее пояснил патриарх русской биологии, существуют три способа насыщения: жрать, есть и кушать. Стадию "жрать" наши вожди благополучно миновали и дошли уже до стадии "есть", но до этапа "кушать" никак не дойдут. А яйца цесарок можно только кушать. Поэтому и цена этих яиц должна быть другой, поболее куриной. То же самое и с людьми. Есть люди, подобные куриным яйцам, а есть – подобные яйцам цесарок.

Далее старичок пустился в подробное описание преимуществ яиц любимых им пернатых, исходя из того, сколько приходится на сто граммов продукта витаминов, белка, жиров и углеводов в яйцах благородных птиц в сравнении с плебейскими куриными.

И в заключении профессор сказал, что тогда, в Молдавии, будучи ещё молодым партийным руководителем и недавно демобилизованным пулемётчиком, Константин Устинович Черненко эту разницу между куриным и цесариным понимал очень хорошо. Что-что, а в практике искусственного подбора бывший пулемётчик должен был хорошо разбираться.

Коля подумал, что и у советских граждан, как у цесарок, морозостойкость вырабатывали при помощи Сибири.

Прекрасная надгробная речь о единственном вейсманисте в руководстве СССР была встречена аплодисментами. Затем зал по предложению профессора почтил память генсека минутой молчания и вставанием, а после все разошлись в разные стороны по своим делам.

11

Траурный митинг проходил в актовом зале главного здания МарГУ в самом центре Йошкар-Олы, там, где на площади стоит памятник Ленину в кепке, а вокруг него сосредоточены оперный театр, университет и гостиница "Центральная". В одном квартале от храма науки находится городской парк, а за ним, если перейти дорогу и пройти ещё мимо двух-трёх домов, а потом повернуть направо, непременно окажешься на улице имени композитора Якова Эшпая и увидишь розовое здание общежития, в котором жили Коля и другие его однокурсники из числа приезжих.

Коля и Наташа после митинга вышли на площадь, и увидели они, что погода была хороша, мороз уменьшился, а из-за туч выглянуло солнце. Решили не ждать автобуса и пройтись до общежития пешком. Радовало, что дорога шла через парк, можно было в нём задержаться, побродить по аллеям.

– Тебе жалко Константина Устиновича? – спросила Наташа Колю и посмотрела на него своими большими синими глазами. На ресницы Наташи, на её пушистую вязанную шапочку ложились редкие, но очень большие, ажурные, шестигранные марийские снежинки. Солнечные лучи преломлялись на хрупких кристалликах замёрзшей небесной воды, и казалось, что и шапочка, и пальто, и тёплые варежки, и толстая коса Наташи, свисавшая из-под шапочки вдоль её спины до самой попы, – всё покрыто весёлыми разноцветными искорками.

– Конечно, жалко! – ответил Коля, кладя правую руку на талию девушки и любуясь искорками.

Коля привлёк Наташу к себе поближе. Девушка положила голову на ухо парня. На плечо Николая свою голову она не могла положить, так как была одного с ним роста, если не выше. Шапочка, волосы девушки и большой пушистый песцовый воротник её пальто приято щекотали ухо, правую щёку и шею Николая. Несколько искорок свалились первокурснику за шиворот, попали ему прямо на голую спину и тихонько кольнули, разрядили свой маленький запас солнечной энергии, слегка обожгли огнём и холодом кожу в нескольких местах. От щеки девушки, от всего её тела, прижимавшегося к Коле справа, шло сильное, равномерное тепло. В брюках студента стало теснее и что-то заныло там в низу.

Молодые люди неторопливо прошли, прижимаясь друг к другу, один квартал от главного здания университета до парка, и затем свернули налево и вошли через большие белые ворота в парк, а потом, нога за ногу, медленно побрели вдоль главной аллеи. Когда же они прошли весь парк до конца, то развернулись и двинулись по той же аллее в обратном направлении. В брюках Коли по-прежнему было тесно, сохранялась тянущая слабая боль, но это было терпимо и даже приятно.

– Ты знаешь, – сказала Наташа, – что этот парк построен прямо на месте старого кладбища? Мы идём по могилам. Под нами лежат мёртвые люди.

– Да, я слышал об этом, – ответил Коля. – В начале образования СССР во многих городах сносили старинные кладбища с их дворянскими и купеческими могилами, и даже могилы обычных людей почему-то не щадили. Часто разбивали на этих местах парки. Вот и этот такой же. Может быть это диалектика жизни, новое идёт на смену старому. Я помню одну картинку в "Литературной газете", графический рисунок какого-то литовского художника. Нарисован силуэт молодой женщины, лежащей на траве и кормящей грудью младенца. Мать и дитя. А под травой, под слоем земли, в толще чёрного грунта белыми штрихами не очень отчётливо изображено тело покойника, уже почти разложившегося. Художник хотел передать диалектику жизни, смену поколений, старого новым. Но я думаю, что старение и смерть человек в силах обуздать. Тогда молодость будет длиться долго, если не вечно.

– Люди продолжаются в детях. Ты любишь детей? – спросила Наташа.

– Конечно, очень люблю!

– Я хотела бы родить не меньше троих. И ещё взять нескольких из детского дома. Знаешь сколько брошенных, обездоленных детей? Очень много, хотя мы и живём в мирное время. Люди пьют, дерутся, убивают друг друга, а дети страдают, остаются без родителей. Или совсем молодые мамы от отчаяния оставляют деток прямо в роддоме. А есть ещё больные дети. Родится ребёнок без ручки или без ножки, даже без одного пальчика, и находятся такие безжалостные люди, что бросают собственных больных мальчика или девочку на произвол судьбы и на попечение государства. Или в тряпку младенца завернут и на мусорку, на мороз. Откуда в советских людях такая жестокость? Мы ведь строим самое справедливое и гуманное общество, на нас смотрит весь мир, а тут такая картина. Чему мы можем научить всех остальных, если у нас есть брошенные дети?

– Может быть за границей ещё хуже? – предположил Коля. – По телевизору иногда показывают, как там целые толпы ходят, бьют витрины, машины переворачивают и поджигают. Конечно же, эти люди бросают своих детей, чтобы потом бегать по улицам и всё крушить. У нас такое невозможно.

– А вдруг назначат после Константина Устиновича какого-нибудь злого и жестокого человека? Или глупого. Наделает он дел. И у нас будут потом бегать по улицам.

– Ну что ты, такого не может быть. Похоронную комиссию возглавил Михаил Сергеевич Горбачёв. Ещё когда был жив Брежнев, в Актюбинске наш сосед по лестничной клетке режиссёр театра русской драмы Альфред Григорьевич Халебский, папа нашей с тобой однокурсницы Иры, говорил, что он давно наблюдает за Горбачёвым и мечтает, чтобы его выдвинули следующим генсеком. Михаил Сергеевич умный и образованный, а главное – молодой. Но назначили Андропова, потом Черненко. А теперь, наконец-то, генсеком всё-таки будет Горбачёв. Надеюсь, он не подведёт.

– А тебе Ира нравится? Ты ведь из-за неё приехал в Йошкар-Олу и поступил в наш университет? У неё такая красивая коса, хорошая фигура, глаза большие.

– У тебя тоже коса, фигура и глаза. И люблю я именно тебя. А у Иры даже компания другая, ты же видишь, мы с ней почти не общаемся.

– Может быть ты её раньше любил. А теперь вы расстались. Но вы до сих пор с нею вместе ездите в свой Актюбинск. Едете в одном купе. Гуляете в Куйбышеве.

– Она моя соседка, давнишняя знакомая. Я к ней хорошо отношусь, люблю её как сестру. Да, она мне рассказала про Йошкар-Олу, о факультете. Мне очень понравились её истории, я тоже захотел здесь учиться.

– Всё это очень подозрительно. Мне хочется тебе верить, но не получается. А с Таней зачем ты любезничаешь? И с Верой? И та, другая Наташа, из пединститута, англичанка, ходит всё время к вам в комнату. Думаешь, я не знаю, к кому она ходит? Книжку тебе подарила, подписала "from your devoted friend". Я знаю, что ты бываешь у неё дома в гостях, ходишь к ней на квартиру в Сомбатхее.

– Мы к ней с Петей ходили в гости. Она всю комнату нашу приглашала.

– Петя был для отвода глаз. Я знаю. И ещё, ужасная, невозможная вещь. Я видела, как ты ехал по коридору верхом на этой Наташе и оба вы глупо и пошло смеялись!

– Это была шутка, такая игра. Наташа сильная, спортивная девушка. Просто был спор.

– Ничего себе игра! Эта Наташка просто бесстыжая. И ты тоже!

– А тот парень с усиками? Я вас два дня назад видел вместе у входа в общежитие. Стояли, разговаривали. Он держал тебя за руку. Потом вы пошли куда-то. Гуляли здесь по парку, пирожки ели.

– Ты что, следил за нами?

– Нет, мне надо было в ту же сторону идти, в трансагентство, узнать насчёт билетов. Вот я вас и увидел.

– Это Серёжа, сын друзей нашей семьи. Они нам дали кров, когда горели леса под Йошкар-Олой. Знаешь, какие были здесь страшные пожары? Мы еле спаслись. Серёжины родители нам очень помогли. Мы дружим семьями. Серёжка такой смешной! Однажды я ему подарила перочинный ножик, и он потом везде буквы вырезал: Н + С = Л. Я была тогда маленькой и Серёжа тоже маленький, всего на три месяца меня старше.

– Был маленький, а теперь большой. С усами. Пирожки с тобой ест.

Наташа вырвалась из объятий Коли. Топнула расшитым красивыми узорами валеночком.

– Я сейчас рассержусь и не буду с тобой разговаривать. Немедленно прекрати! Если хочешь знать, то мне сделал предложение Василий Семёнович, с экономического факультета, который у нас историю КПСС преподаёт. Он молодой, но у него есть в Йошкар-Оле собственный большой дом недалеко от университета, гараж и машина "Жигули"!

– И ещё лысина и противный голос. Какой он шустрый, этот препод. Я с ним поговорю.

– Не смей! Это не твоё дело! На меня многие обращают внимание! Да, я не обделена вниманием. А ты только тренируешься со мной. Я знаю, что ты со мной только из любопытства или из-за физиологического влечения, а о том, чтобы сделать мне предложение, даже и не думаешь!

– Разве я не делал тебе предложение? Мы всё время обсуждаем, какая у нас будет семья, сколько заведём детей. Я тебе говорил, что люблю. Я не сомневаюсь, что мы поженимся. Вот отслужу армию, закончим университет…

– Это сколько же лет надо ждать! И зачем ты в эту армию собрался? Ты студент, выбросил бы повестку, да и всё. Некоторые так и сделали. Берут только тех, кто сам приходит. Дурачков самых. А умные учатся. И никакого ты предложения мне не делал! Что любишь, сказал. Но предложение так не делают! Это по-другому делается, красиво. А ты мне даже цветы только два раза подарил, по официальным праздникам, на день рождения и на восьмое марта. Никогда не подаришь просто так, чтобы порадовать, сделать приятное.

– Зачем зря уничтожать цветы? Это живые организмы. На них надо смотреть и любоваться ими на клумбах в парке, где-нибудь в лесу, в поле, в саду. Зачем рвать, мучить?

– Растения ничего не чувствуют.

– Они ничего не говорят. Рыбы тоже молчат, но как мучаются, когда их выуживаешь крючком. Как дрыгаются. И потом, разве нам с тобой просто так не приятно, когда мы вместе?

– Какой ты скучный! Знаешь, о каком парне я мечтала?

– Не знаю. Но если ты со мной, то думаю, что о таком как я.

– Какой у тебя рост?

– Метр семьдесят два.

– Ты за этот год не подрос?

– Я с восьмого класса больше не расту. Ты ведь знаешь, я занимался борьбой, тяжести поднимал. Это угнетает зону роста в костях. Если бы я прыгал, скакал, то мог бы ещё подрасти.

– Мужчины растут до двадцати восьми лет. Может быть, ты в армии немного подрастёшь. Многие парни возвращаются из армии рослыми, статными, возмужавшими.

– Хорошо, я буду в армии прыгать и скакать. Вернусь рослым, сильным, возмужавшим. А ты меня будешь ждать? Писать письма? Или замуж пойдёшь за этого Василия Алибабаевича по истории КПСС с гаражом и лысиной или за Серёжу с усами? Серёжа высокий, может уже не прыгать. Допрыгался уже.

– Какой ты злой! Конечно, буду писать. Воинов надо поддерживать на службе. Я даже других девушек из нашей компании попрошу, чтобы писали, и тебе, и Пете, и всем-всем!

– Спасибо за заботу! У меня к тебе просьба, когда я уже буду в армии, сходи в фотоателье, снимись, пришли мне карточку.

– Будешь хвастать, какая красивая у тебя девушка?

– Никому не покажу. Положу в карман гимнастёрки и буду носить у сердца. А ты будешь слышать и чувствовать его биение за тысячи километров. А как ты сблизилась с этим Алибабаевичем?

– Ничего мы не сблизились. Работаем вместе по общественной линии, я ведь комсорг. Может быть, ему мой пирог понравился…

– Ты ему уже и пирог пекла?

– Я приносила выпечку на комсомольскую летучку. Все там ели, не только Василий Семёнович. Кстати, не называй его больше Алибабаевичем, ладно? Это невежливо так за глаза говорить о человеке, и мне неприятно.

– Я об этом человеке совсем не хочу ни думать, ни говорить. А ты помнишь, какие странные вещи он говорил на семинаре?

– Какие вещи?