Меланхолия Самарии Родердейл

Шух.

Шух.

Круг света.

Темнота.

Круг света.

Темнота.

– Здесь есть кто-нибудь? – кричит в отчаянии Самария.

– «Она придет за мной, – поет кто-то. – Она услышит голос мой».

– Кто здесь?

– Ах, да. Постоянно забываю, что не одна, – без особого удивления говорит певица,

– Где ты? Где ты?!

Раздается шарканье, и в круг света внизу входит девушка. Одну ногу она подволакивает.

– Кто ты? – Самария опасливо вглядывается в незнакомку. – Что это за место?

У девушки – совсем молоденькой, с круглым приятным лицом и челкой до бровей – запеклась под носом кровь.

– Мария… Не знаю. Я пыталась уйти, но всегда возвращаюсь. Сюда. Туда. Из ниоткуда в никогда. И обратно. Здесь всякий раз одно и то же.

– Как и в моем замке. Здесь есть ещё кто-то?

Мария озирается по сторонам и прижимает палец к губам.

– Тс-с.

– Ты кого-то боишься? – шепчет Самария.

Мария качает головой, но потом замирает. Глаза ее расширяются, и она показывает за спину королевы:

– Её.

Самария мигом ощущает напряжение между лопаток. Во рту пересыхает, королева медленно поворачивается…

***

Самария вскочила на постели – в кресле напротив сидела долговязая Лиз. Карие глаза смотрели участливо, почти ласково.

– Доброе утро, Ваше величество.

Дождь за окном монотонно шептал отходную молитву; из приоткрытого окна вползал сквозняк и теребил засохшие герберы в вазочке.

– Утро? Сколько я спала?

– Пять дней и пару часов сверху, ваше вели…

– Лиз, не говори ерунды.

Кормилица наклонила седую голову в знак покорности.

– Да, Ваше величество.

– Мне снился странный сон. – Самария задумчиво провела рукой по волосам. – Я шла по лестнице, шла и шла. Много времени. Нашла испуганную девушку…

– Мы все что-то находим во снах, Ваше величество, – мягко сказала Лиз.

– Да, – согласилась Самария и кивнула, точно убеждала себя. – Да! Ты права – всего лишь сон. Неси воды, умыться.

Лиз кивнула и поднялась, и лишь тогда Самария заметила новый конверт на прикроватном столике. Королева будто засветилась изнутри и бросилась его вскрывать.

«Матушка, как вы? Давно не видел от вас ответа, а между тем скучаю. Быть может, навестите своего сына в Арканвиче? Я был бы рад.

Меж тем, история местной тюрьмы затянула меня точно трясина.

В Третью Издольную войну здесь был форт. Мой прадед осадил тогда остатки отрядов регента и ждал, пока люди внутри не стали умирать от некой странной болезни. Автор хроники указывает на холеру, – она потом случалась среди наших солдат, – но с тем же успехом это может быть и любая другая инфекция. По некоторым симптомам похоже на чуму, но я не уверен.

После войны орудия убрали, а подвалы превратили в тюрьму. Сюда свозили преступников со всего королевства и казнили. Причем, боюсь, не все среди них были действительно виновны – разве что в неприятии власти прадеда. Кстати, орудия пыток и умерщвления до сих пор можно увидеть на территории. Честно сказать, меня дрожь пробирает от одного их вида.

Горожане не особо любят рассказывать о том периоде истории. Я выяснил только (у хозяина пансиона), что в 302 году в тюрьме (к слову, на полотне «Карающего Рока…» в правом нижнем углу значится именно 302 год) служил некий Лазарус Анри-Сансон, палач. Он-то и изображен на картине.

Также я изучал истории казненных здесь, и одна заметка меня поразила – об Армине Дамере. Этот человек, если подобное слово применимо к нему, убивал и ел людей. Вы можете поверить? В наш просвещенный век, когда мы учимся истреблять болезни, когда познаём гальванику и законы небесных тел, один человек способен убить другого как… как голодная собака. Префект Арканвича ловил Дамера несколько лет, а тот, даже будучи пойманным, умудрился загрызть насмерть одного конвоира. Приговорили Дамера к четвертованию, что уже само по себе прецедент (средневековая казнь для средневекового чудовища), но погиб он раньше… смутная история.

Знаете, Арканвич уже не кажется мне таким приятным местом, как раньше. Это внешнее спокойствие больше похоже на искусственную маску или ловкий трюк.

Матушка, вы ответите мне? Хоть поругайте меня, что занимаюсь такой ерундой.

Буду дальше изучать архивы. Ваш любящий сын».

– Вы закончили, Ваше величество?

Самария вздрогнула и оглянулась. Она даже не заметила, как Лиз вернулась с полотенцем и тазиком.

– Да, сейчас. Как думаешь написать ему? Или нет? Нет, не буду. Лучше поеду. Да? Вот только дожди закончатся, и сразу поеду.

– Как вам угодно, Ваше величество.

Самария подошла к тазику и зачерпнула воды.

– Она же холодная!

– Да, Ваше величество, – Лиз склонила голову и протянула полотенце с золотой вышивкой.

– Почему ты не нагрела? Не могу же я мыться…

– У нас мало дров, Ваше величество. Все идут на обгорев комнат.

– И поэтому в замке так холодно? – Самария собралась с духом, окунула лицо в воду и с фырканьем, с брызгами отпрянула. – Королева без народа, без еды, воды и дров. Впрочем, нет, воды у меня как у барбоски блох. – Она кивнула на затопленную низину за окном. – Пшена и воды, как в тюрьме. Не находишь? Мой замок точно тюрьма. Или все королевство? Разве это не прекрасно, Лиз? Я – королева своей тюрьмы.

– Не думаю, Ваше величество.

Самария вздохнула и потянула за шнурки на платье.

– Лиз, у меня от холода зубы ноют.

– У нас закончился чистящий порошок, полагаю, поэтому. Ваше величество… – лицо Лиз приняло растерянный вид. – Вы… вас кто-то бил?

– Что? Не мели чушь.

Самария подошла к зеркалу и убедилась в правдивости кормилицы: кровоподтеки неровными пятнами опутывали все тело. Багровые, зеленоватые, лиловые, желтые – всех размеров и цветов.

Самарию замутило, пол зашатался. Свет стал медленно гаснуть, будто его всасывала невидимая воронка.

***

Лестница. Снова эта лестница. И тишина.

Самария прижимает руку к груди, чувствуя, как оглушительно колотится сердце.

Круги света. Промежутки темноты.

– М-мария? – неуверенно зовет Самария.

Ответа нет.

– Лиз?!

Ответа нет.

Самария осторожно спускается по ступенькам, зовет снова. Ждёт. Спускается дальше – из круга света во тьму, из тьмы в круг света. Пять минут. Десять.

Час.

Два.

Лестница не кончается.

Ноги Самарии дрожат, заплетаются. Она путается в мыслях, в направлениях и, когда снизу доносится смех, Самария чувствует почти облегчение.

В круге света блестит неподвижная, мертвая гладь озёра, что вопреки здравому смыслу омывает лестницу здесь, на этой высоте. На берегу из ступенек замер мужчина: тощий, горбатый, в грязном исподнем. Он мерзко хихикает, вытянув вперед шею, и смотрит на мешки у своих ног. Чем-то незнакомец крайне напоминает крысу.