– Что, у вас там в Замке нет кандидатур приличных? – любит она пристать ко мне с этим вопросом. Завидует мне – но при этом чувствует превосходство. Дескать, наша семья и близко столько не зарабатывает, как вы, но зато – семья.

Не успеваю ответить. Клава рявкает, позабыв про свой вопрос:

– Ты чего наделал, а?

Саня сконфуженно отводит взгляд от бурой лужицы на столе, которую он сотворил, пытаясь перелить остатки супа из тарелки в ложку.

– Я сейчас вытру…

– Вытрет он, щас. Только грязь по столу развезёшь. Подними тарелку-то!

Саня торопливо поднимает со стола тарелку, Клава вытирает лужицу тряпкой, приговаривая:

– То накрошит, то нальёт мне. Ничего не может, даже поесть нормально! Вот у Жени посмотри, как всё чисто!

Хорошо, когда ты кому-то можешь пригодиться. Хоть зачем-нибудь. Хоть в качестве живого примера.

Клава собирает посуду, кладёт в раковину, распахивает шкаф. Там хранится всё, что хозяйка добросовестно утащила из больницы – таблетки, вата, шприцы, стетоскопы. Клава вытаскивает из ящика пару одноразовых перчаток и натягивает на лапы. «А то от моющего средства кожа портится», – как она однажды пояснила.

* * *

Чтобы не вызвать подозрений (и потому, что Саня, как мог, удерживал, а Клава, как ни странно, не возражала), пришлось задержаться в гостях часа на два. Пообедали, посмотрели по ТВ одну серию какой-то глупой комедии.

Тепло попрощались. Поразительно.

Хотя… К этим двум вообще кто-нибудь ходит в гости, кроме меня? Если нет, то нечего удивляться.

Клава говорила, что друзей у Сани нет, и даже другие охранники в больнице с ним почти не общаются, словно замараться боятся. Говорила в присутствии мужа, само собой.

Я не рассказываю, что у меня та же ситуация.

Другие сотрудники компании, живущие в Алькасаре, меня не то, что сторонятся – игнорируют. Не в открытую. Прячут своё равнодушие за вежливостью, как того требует корпоративная этика.

Почему? За что? Я не знаю. Я тоже соблюдаю корпоративную этику и прочие правила, посещаю еженедельные психологические тренинги, спортивные праздники и другие мероприятия, устроенные для сотрудников заботливым начальством. А сама по себе работа? И с этим было не хуже, чем у остальных, иначе меня давно не было бы ни в компании, ни в Алькасаре.

И всё равно, что-то не так.

Иногда мне кажется, что Алькасар населён говорящими ходячими куклами. Если приглядеться, то можно увидеть: у этих кукол нет лиц. Есть только круглые головы, пустые глазницы и огромные раззявленные рты.

Каждое утро куклы выходят из ворот Алькасара, садятся в служебные автобусы и едут на работу в свои офисы, по дороге пялясь пустыми глазницами в свои телефоны и планшеты. В офисах выполняют какую-то работу, сидя за компьютерами, в промежутках между работой заталкивают пончики в свои огромные рты, заливают туда кофе. После работы с распахнутыми ртами слушают выступления известных бизнес-тренеров и «мастеров успеха» или сразу едут обратно домой. Совершают покупки в универмаге, расположенном на территории Алькасара. Плавают в бассейне, высоко задирая пустые головы, чтобы вода внутрь не залилась. Ложатся спать. Неплохая имитация жизни, в общем.

А я имитирую имитацию, но у меня не получается. Куклы меня уже раскусили. Чтобы добиться полного сходства с ними, мне нужно оторвать себе голову и на её место приклеить другую – пустую, безликую и дырявую, как шар для боулинга.

Нет, спасибо.

Но и возвращаться в Больничный район, в свою родную Больничку, тоже неохота.

Как жаль, что третьего варианта пока что нет.

Ну и ладно. Мне не привыкать.

Всю жизнь тем и занимаюсь, что выделяюсь из общей массы. Все играют в «Супер Марио» и в «Танки» – я играю в «Метроид». Все слушают «Руки Вверх» – я слушаю металл. Все хотят сделать карьеру – я хочу остаться собой.

…На улице уже начало смеркаться. Хорошо, что сегодня выходной и завтра тоже. Можно шататься хоть до полуночи. В Алькасар пустят хоть когда, лишь бы пропуск был с собой.

Надо зайти к Альке. Может, удастся уломать её погулять. И поговорить. Зачем мне это? Не знаю. Просто надо.

Алька красивая и глупая. Беспомощная и трогательная. Трогательно красивая и беспомощно глупая. Беспомощно красивая и трогательно глупая.

Помню, как её на третий день работы уволили из магазина сотовых телефонов. Клиент поинтересовался, входит ли в комплект USB-шнур. Можно было бы сказать: «сейчас уточню» и заглянуть в коробочку – всего и делов. Но Алька вытаращила на клиента глаза и испуганно произнесла:

– А я откуда знаю?!

Смех и грех.

А как мне было больно видеть, как на дискотеках, куда мы с ней иногда от скуки забредали, одевшись в цивильное, её вжимает в стену какой-нибудь урод и начинает усасывать в губы. Приходилось оттаскивать и ругать. «Этот упырь тебе понравился, что ли?» «Ой, Женечка, нет…» «Зачем же ты с ним лизалась?» Она неподражаемо вытаращивала глаза, потом опускала взгляд и говорила: «Не знаю…»

На Больничке пустынно. Кому надо напиться – уже напился и кучками осел по дворам, подъездам, лавочкам и другим насиженным местам, остальные попрятались по домам. Самый большой процент драк, ножевых ранений и убийств по неосторожности в этом районе приходится на субботний вечер.

Пройдя два дома, я вижу в проулке человека, стоящего возле бетонного столба. Хочу пройти мимо, но останавливаюсь, чтобы посмотреть ещё раз.

Нет, не показалось. Человек совершенно голый, только бёдра обёрнуты какой-то тряпкой.

Это старик – весь скрюченный, кожа заскорузлая, кости выпирают. Руки похожи на клешни. Ходячая мумия.

На спине синяя наколка – Ленин и Сталин. Стоит вполоборота, лица не видно. Как-то странно топчется на месте, будто танец исполняет. Покачивается всем телом, слегка болтает рукой.

Пьяный. Или просто выживший из ума. Из больницы сбежал.

Старик упирается лбом в столб и начинает энергично махать рукой, загребая воздух, будто пловца изображает.

Что-то странное и неестественное есть в этих движениях. Словно кто-то другой дёргает эту руку за невидимую ниточку.

Надо бы подойти и спросить: «Дедуля, всё в порядке?» Но я слишком хорошо знаю, чем кончается на Больничке подобная заботливость. Этот старик может оказаться буйным. Или наживкой: подойдёшь – и целая кодла набросится сзади.

Лучше пройти мимо. Заставляю себя отвернуться и зашагать в прежнем направлении, но через два шага, не удержавшись, снова смотрю на старика.

Теперь он стоит возле стены дома и опять топчется на месте, припадая на ногу и покачиваясь.

Расстояние между этой стеной и столбом за две секунды можно преодолеть разве что длинным прыжком или даже двумя. Как хромому старику это удалось?

Мне становится не по себе. Так и представляется, что сейчас я опять отвернусь, а через две секунды жуткий старик-мумия возникнет у меня за спиной…

Что за бред, думаю я и двигаюсь дальше. Но всё-таки не спускаю взгляда с голого старика.

Теперь могу, пусть и в профиль, разглядеть лицо – сморщенное, поросшее жидкой щетиной. Правый глаз вытаращен. Впалый рот приоткрыт.

Уставившись вытаращенным глазом в кирпичную стену, старик без единого звука совершает свой ритуал. Неестественными дергаными движениями он по-прежнему напоминает марионетку в руках неумелого кукловода.

Наверное, ему врачи вкололи что-то не то.

Старик исчезает из поля зрения.

Я прибавляю шагу.

Бывает же такое… Впрочем, бывает. Каких только персонажей не увидишь в окрестностях больницы! Как-то раз мне попался на глаза мальчуган лет тринадцати, который громко кричал: «Ы-ы-ы-ы!» и падал лицом на асфальт. Потом поднимался, снова кричал «Ы-ы-ы-ы!» и снова падал. Наверное, представлял, что катается на «русских горках». Это занятие ему очень нравилось, и мелочи, вроде разбитой физиономии, не могли ему помешать.

Больничка и есть Больничка.

– Женька!..

Я вздрагиваю, когда негромкий вкрадчивый голос звучит прямо возле уха. Мне всё ещё жутко после того старика.

Федя Кашпировский стоит в метре от меня, прислонившись к стене. Честное слово, он появился ниоткуда. Он это любит и умеет – появляться.

Я его знаю со школы, с тех пор, как после девятого поредевшие классы объединили в один. И с тех самых пор он для меня загадка.

С виду он такой же, как все они. Стрижётся на миллиметр длиннее, чем наголо. Носит те же спортивные костюмы с вещевого рынка. Преувеличенно спокойный, как и все «серьёзные пацаны». Каждое слово взвешивает.

Это что касается сходства с остальными. Различия становятся заметны, если долго наблюдать за ним. Федя очень редко улыбается, еле заметно приподнимая уголки нитяных губ, и никогда не смеётся. Даже когда на перемене кто-нибудь рассказывает похабный анекдот. Ржут и гогочут все: кто «ге-ге-ге», кто «гы-гы-гы». Кто искренне, кто за компанию. Федя в лучшем случае улыбается.

Он будто бы выше этого. Выше всего. И совсем не угрюмый, как можно подумать. Просто даёт понять, что его ничем не удивишь. Тем более, глупым анекдотом.

В отличие от многих он сам неглуп. По большинству предметов у него была «четвёрка», и даже если не тянул, учителя охотно дотягивали его сами, потому что Федя никогда не паясничал у доски и тем более не нудил: «Да чё, я учил, я расскажу… Ща-ща, вспомню и расскажу». Нет, он не был примерным учеником. Дрался, как все пацаны. Курил в школьном саду, как все. Отжимал мелочь у мелкоты. Но по отношению к учителям был предельно корректным. Даже иногда мог хорошо рассказать стихотворение или прилично подготовиться к контрольной. «Всегда бы так!» – говорили педагоги, не понимая, что Федю вся эта учёба не интересует вообще ни разу – ему лишь хочется, чтобы от него отвязались и дали спокойно подумать… о чём?

Вот и неизвестно, о чём. Если посмотреть на Федю в тот момент, когда он ни с кем не общается – например, сидит на уроке, когда у доски отвечает кто-то другой – можно заметить, что он не здесь. Он думает. Глубоко ушёл в мысли, покинув телесную оболочку.

И не только это отличает его от быдлоганов-одноклассников. Взгляд. Взгляд гипнотизёра, за который ему и присвоили кличку Кашпировский (настоящая его фамилия – Землемеров). Причём, присвоили уже давно, чуть ли не в детском саду, когда имя великого шарлатана было ещё на слуху.

Сильнее всего Федя удивил меня однажды, когда сидел на трубе возле школьной ограды, и, будучи уверенным, что его никто не видит, достал самый настоящий варган. Прижал его к зубам и стал играть. Чётко и уверенно, как шаман. Потом заметил меня, спокойно убрал инструмент и поздоровался.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?