Из глебовых соседей только один наведывался на дачу чаще, чем по праздникам. Может, заглядывал даже чаще, чем раз в месяц. Относительный порядок на том участке объяснить иначе я не смог.

Участок Глеба выглядел не в пример ухоженнее. Грядки прополоты, деревья подрезаны, кусты винограда облагорожены. На фоне окружающей разрухи свежевыбеленный домик Глеба смотрелся ярким лучиком в тусклом царстве.

У входа на участок Глеба стоял стальной трёхкубовый бак для воды. Когда я увидел, что боковины бака тронула ржавчина, то немедля вспомнил времена, когда я пошёл на поводу у модного течения “Купи себе дачу – кусочек природы!” и таки раскошелился на дачу. Как вспомню – так вздрогну. Намучился я с той дачей, хоть плачь. Времени сожрала полжизни, а природы я так и не увидал. Ни кусочка.

Особое место в мучениях с дачей занимал бак для воды. Без бака на даче никак. Воду на дачах обычно подают из скважины, зачастую днём. Поливать участок в жару нельзя: можно угробить пол-урожая. Потому и ставят дачники на участках двух-трёхкубовые баки. Если воду подают днём, то дачники бак заполняют, а участок поливают вечером. Да и если все дачники начнут поливать разом, то давление в общей трубе упадёт до струйки толщиной в спичку. Попробуй с таким давлением полей участок. За весь вечер воды набежит разве что на полив одной травинки.

Без бака для воды дачник как без рук. Бак для дачника – спасение. Но и мороки с этим баком столько, что не пожелаешь и врагу. Каждый год надо очищать внутренности бака от ржавчины, которой там собирается с ведро. Бак надо красить как снаружи, так и изнутри. Забудешь перед морозами воду из бака слить – пиши “пропало”.

Однажды ту чёртову воду слить перед зимой я таки забыл. Когда приехал на дачу под Новый Год с друзьями пошашлычничать, увидел развороченный льдом бак. Моё терпение лопнуло. К Рождеству я дачу уже продал.

Мои мемуары прервал скрип дверных петель. Боковым зрением я заметил в глубине глебова участка движение. Когда перевёл взгляд на то, что двигалось и скрипело, то увидел кабинку уличного туалета, у которой начала открываться дверь.

Когда дверь открылась, я увидел патлатого паренька, что застёгивал на шортах ширинку.

Паренёк махнул мне рукой, улыбнулся, зашагал навстречу. Когда подошёл, протянул руку.

– Глеб. А вы – Ян?

Я кивнул, пожал протянутую руку, кивнул на бак для воды.

– Глеб, у тебя в баке вода есть?

– А как же!

– Ну-ка, открой дяде краник, а то такая жара… Хоть руки ополоснуть…

– О чём разговор!

Глеб открыл кран. Я отодрал от камня, что лежал возле бака, обмылок, принялся драить руки. Глеб мыть после туалета руки не стал. Вот такая она, жизнь частного сыщика: здоровайся за руку с неумытыми и не ной, а если не пожмёшь протянутую руку, то человек обидится и разговора не получится. Завидую Дональду Трампу: говорят, он протянутые руки не пожимает из принципа.

Пока мыл руки, я присмотрелся к Глебу, вспомнил, что вовсе не раз и не два видел Вадика и Глеба вместе, когда те слонялись по двору перед моими окнами. Другими словами, Глеб и Вадик знакомы лет сто, потому Глеб вполне мог встать на защиту кореша из чувства “своих не сдаю”. Притом Глебу было бы не важно, убивал Вадик деда или нет. Важно лишь то, что сдавать своих – хуже некуда.

После сеанса омовения я отряхнул руки от воды, спросил, где я мог бы задать Глебу пару вопросов. Глеб провёл меня на веранду, жестом указал на лавочку, что стояла у стены домика. Я сел на лавочку, Глеб присел на парапет веранды, напротив меня.

Я заговорил первым.

– Глеб, твой кореш Вадик сказал, что вчера с восьми вечера был у тебя на даче.

– Подтверждаю. Он был здесь, со мной. И у него есть ещё два свидетеля. Кроме меня, ещё два.

– Ты знаешь, что случилось, пока, как ты говоришь, Вадик был тут, с тобой?

– Вадик мне звонил, всё рассказал. Убили его деда.

– Зачем к тебе приезжал следователь?

– Чтобы проверить алиби Вадика. Зачем же ещё?

– Как ты думаешь, зачем проверять алиби человека, на котором ни капли подозрений?

– Значит, Вадика подозревают в убийстве?

– Когда общался со следователем, ты этого не понял?

– Он мне таких вопросов не задавал. Просто спросил, где был Вадик. Я сказал, что со мной. С нами были ещё два пацана. Затем следователь попросил Вадика описать, типа дать Вадику характеристику. Я сказал, что Вадик нормальный пацан, как все. На убийцу не похож. А вы говорите, что его подозревают. Значит, следователь меня расспрашивал так хитро, что я и не понял, что он копает под Вадика?

– Как раз следователь под Вадика не копает. Следователь копает под другого. Под Вадика копаю я.

– Хм… Откровенно, однако. То есть вы утверждаете, что Вадик убил своего деда?

– Я так думаю. Но ты подписался под тем, что Вадик в момент убийства был здесь. Ведь ту бумажку, в которую следователь записал твои показания, ты подписал?

– Конечно.

– Значит, или ты соврал, или я подозреваю Вадика зря. Если ты соврал, то тебе грозит срок.

– Не пугайте, не маленький. Я не врал.

– Тогда как ты объяснишь, что я видел Вадика во дворе, возле его дома, в девять вечера? В то время, когда, с твоих слов, Вадик был здесь, с тобой?

С ответом Глеб помедлил всего секунду, но любому, кто общался с неумелыми врунишками, хватило бы и первой десятой доли той секунды, чтобы понять: Глеб растерялся.

– Ян, вы обознались. Быть такого не может, чтобы Вадик… Как вы могли его там видеть?

– Ты мне соврал, Глеб. Доказать не могу, но знаю, что ты соврал. Вчера в девять вечера Вадиком здесь не пахло. И мне, и следователю ты соврал. Кстати, я тебе тоже соврал. Глеба в девять возле его дома я не видел.

– Значит, мы квиты?

– Так ты мне таки соврал?

– Хватит меня подлавливать!

– Я б тебя не подлавливал, если б ты мне не врал.

Глеб принял вид школьника, получившего выговор злой противной училки. Взгляд школьника материл меня в семь этажей.

Чуть погодя Глеб взял себя в руки, свирепый взор сменил на уважительный. Глеб сказал, что если у меня вопросы закончились, а остались только нравоучения, то мы могли бы встретиться как-нибудь в другой раз, потому как у Глеба дел выше крыши.

Я спросил, где мне найти Хребтолома и Ковылякина, с которыми, кроме Глеба, Вадик по легенде веселился на даче Глеба в момент убийства Самуилыча.

Из пояснений Глеба я понял, что если я буду возвращаться к центральной дороге дачного посёлка по той же улочке, по которой и приехал, то есть по Речной, то в домике под номером семьдесят два, если мне повезёт, я найду Ковылякина. В домике под номером сорок шесть по той же Речной я найду – опять же если повезёт – Хребтолома.

Я покинул скамейку, протянул Глебу визитку. Сказал, что если Глеб дурака валять передумает, то всегда сможет позвонить мне и покаяться во вранье.

Глеб визитку взял, положил на парапет рядом с собой. Я сказал, что подуй ветерок, и моя визитка улетит. Как тогда Глеб сможет покаяться? Глеб закатил глаза, достал из кармана портмоне, сунул визитку в свободный отсек для визиток, спросил, чего ещё мне не хватает для полного счастья. Я сказал, что не хватает глебовой покаянной речи. Глеб сказал: “До свидания!”, вошёл в домик.

Я уселся в джипчик, набрал номер Ковылякина. Номер Ковылякина оказался занятым. Я подумал, что Ковылякин занят важным разговором: выслушивает предупреждения Глеба о возможном визите мерзкого частного сыщика.

Я подождал минуту, набрал номер Ковылякина снова. Занято. Я набрал номер второго дружка Вадика – Хребтолома. Когда Хребтолом ответил, я напросился в гости. Хребтолом так хотел меня приглашать, как я хотел застрелиться. Но таки пригласил. Сказал, что будет ждать в домике номер сорок шесть, что по Речной.

Джипчик покатил меня в гору. Пока плёлся вдоль заброшенных дач со скоростью нетрезвой черепахи, на первой передаче объезжал колдобины улицы Речной, я нахваливал себя за удачу. Где-то в интернете читал, что себя надо хвалить за каждую – пусть даже мелкую – удачу. Назвать мелкой удачей разговор с Глебом у меня язык не поворачивался. То была не удача, то было огромное, жирное удачище, ведь Глеб попался на вранье.

Я мог спорить на миллион, что алиби Вадика липовое. К сожалению, доказать я не мог. Против моей всего-то уверенности выступали казённые бумажки с подписанными показаниями Глеба, Хребтолома и Ковылякина.

Но на тот момент мне хватало и моей уверенности. По крайней мере я мог без зазрения совести начать рыть под Вадика. Если Глеб и компания сказали, что Вадик был на даче с восьми вечера, и даже под словами подписались, то это вовсе не означало, что вадиковы кореша сказали правду.

После разговора с Глебом к Хребтолому и Ковылякину я мог и не идти. Глеб наверняка дружкам позвонил, и о моих засадах предупредил. В мобильной связи кроме очевидных плюсов есть и скрытые минусы.

С другой стороны, всегда остаётся шанс отхватить кусочек ценной информации на шару. К примеру, Хребтолом мог ляпнуть чего лишнего, а Ковылякин – так и вовсе упасть на колени, и начать со слезами молить о пощаде, да при этом сдавать дружков направо и налево.

Потому я, хоть до Ковылякина так и не дозвонился, и о встрече не договорился, всё-таки остановил джипчик возле домика под номером семьдесят два, что по Речной. Всё равно проезжал мимо, так почему бы не заглянуть?

Участок Ковылякина зарос так, что даже не скажешь, что хозяин дачи посещает своё владение раз в год ради “покушать водочки, покормить комариков”. Трава выше пояса и бурьян оккупировали участок от и до. Не заросшей осталась только дорожка от калитки к замызганному домику.

Если у Глеба бак для воды ржавчина только тронула и лишь кое-где по бокам, то у Ковылякина в стенках бака зияли ржавые дырищи, не то что дырочки.

Я подошёл к домику Ковылякина, постучал в дверь. Ответа не получил. Я подёргал за дверную ручку. Я и не надеялся, что вдруг, как в дешёвом боевике, дверь бы открылась, и на меня свалился бы труп Ковылякина. Мои ожидания оправдались. Труп Ковылякина встречаться со мной не захотел.

Встречаться со мной не захотел и Ковылякин живой. Почему я так решил? Потому как из-за двери шёл запах конопли, забитой в косяк и выкуренной.

Наверняка Ковылякин наслаждался дурью, когда позвонил Глеб и предупредил кореша о моём визите.

Я решил, что если Ковылякин предупреждён и притом накурен, то закрылся на сто замков. Однако Ковылякин мог и гулять по дачам, мог загорать на бережку речки, а не сидеть в жару взаперти в ожидании моего визита.

Я набрал номер Ковылякина. Я надеялся, что если Ковылякин дома, и его мобильник в ответ на мой вызов запиликает, то я услышу, и уж тогда начну ломиться в дверь до тех пор, пока хозяин не откроет.

В ответ на мой вызов оператор ответил, что номер Ковылякина не доступен. Из домика Ковылякина, само собой, не донеслось ни писка, ни тренька, ни популярной мелодии в качестве звонка.

Я заглянул в окна. Рассматривать внутренности домика сквозь задёрнутые занавески оказалось делом непростым. Ценного я не разглядел. Я обошёл домик. С обратной от дороги стороны домика я нашёл ещё одну дверь, тоже запертую. По плотному слою ржавчины на петлях я определил, что последний раз дверью чёрного хода пользовались при царе Горохе.

Я сходил к джипчику, достал из бардачка видеокамеру размером с короткую сигару, вернулся к парадному входу, осмотрелся. В зарослях одичавшего винограда я приметил место, где Ковылякин, если сидел в домике, ни из окон, ни в замочную скважину не мог видеть ни меня, ни что я делаю. Я прошёл в мёртвую для Ковылякина зону, закрепил камеру на виноградной лозе, направил объектив на ту дверь домика, что смотрела на дорогу.

Миниатюрная видеокамера с памятью на два часа записи, и с датчиком движения – это ли не верная помощница частного детектива?

Зачем я возился с камерой? Чтобы убедиться, что Ковылякин в домике, а мне открывать не хочет. Или – чего я хотел меньше – камера помогла бы узнать, что домик пуст, и ловить мне нечего.

Если бы Ковылякин оказался в домике, я мог бы – пусть и через запертую дверь – спросить, почему Ковылякин говорить со мной не хочет. Не потому ли, что Глеб по телефону предупредил Ковылякина о моих каверзных вопросах? Но если Ковылякину скрывать нечего, то чего бояться вопросов, пусть и каверзных?

Я мог поговорить с Ковылякиным через запертую дверь и без выкрутасов с камерой, но мне не хотелось разговаривать с пустотой в случае, если Ковылякин загорал на речке. Вот когда камера подтвердила бы, что Ковылякин дома, тогда я мог быть уверенным, что Ковылякин меня слышит. А раз слышит и не отвечает, то парню есть что скрывать. А это лишний раз доказало бы, что с алиби у Вадика проблемы.

Уже в джипчике, когда отчалил, я подумал, что было бы неплохо прижать Ковылякина за курение конопли, а там можно было надеяться на то, что Ковылякин расщедрится на более правдивую инфу об алиби Вадика.

Домик номер сорок шесть, где меня ждал Хребтолом, стоял на столь же запущенном участке, как и домик Ковылякина. Соседние участки выглядели не ухоженнее.

Участок Хребтолома хвастал травой по пояс, бак для воды доедала ржавчина, стекла в окнах домика покрывала тонировка в виде вековой пыли. Создавалось впечатление, что во всём дачном кооперативе “Ракитная роща” из жилых и ухоженных остались только две-три дачи – Глеба, его соседа, и ещё одна, которую я до тех пор так и не повстречал.

Хребтолом в отличие от Ковылякина не запирался. Мне даже не пришлось стучать в дверь. Не успел я подойти к домику, как на пороге нарисовался сутулый пацан с птичьей грудиной. Пацан сутулился так, что я бы назвал ту сутулость горбатостью. Фамилия Хребтолом подходила архисутулому пацану как нельзя лучше.

Когда разглядел Хребтолома, то вспомнил, что его тоже, хоть и реже Глеба, я видел в компании Вадика, когда они ошивались в моём дворе. Другими словами, Вадик и Хребтолом знакомы не со вчера. Потому – как и в случае с Глебом – я не стал надеяться на то, что Хребтолом сдаст Вадика просто потому, что тот чужак, и тянуть лямку неизвестно за кого Хребтолом не захочет.

Я угадал. С первой же минуты разговора Хребтолом ушёл в глухую защиту. Каждое слово я вытягивал из собеседника клещами. Перед каждым ответом Хребтолом думал чуть не по полчаса. Всё, что удалось выудить, это клятвенные уверения в том, что накануне с восьми вечера и до примерно половины одиннадцатого Вадик веселился на даче Глеба в компании Хребтолома и Ковылякина.

Под конец разговора Хребтолом ссутулился в калач, что дало мне основания предположить, что мой собеседник чувствовал себя не вполне в своей тарелке. Уверенный в себе держит плечи расправленными, спину прямой, грудь колесом. Хребтолом же ссутулился так, словно плечами отгораживался от меня и от моих вопросов.

Несмотря на то, что Хребтолом рассказал не больше, чем наплакал кот, беседой я остался доволен. Когда человеку скрывать нечего, он разговаривает без самоконтроля. Хребтолом же не произнёс ни единого слова прежде, чем не обдумал раз пять. Я решил, Хребтолому есть что скрывать. Причём скрывал Хребтолом не что-нибудь, а нечто, касавшееся алиби Вадика. Ведь я спрашивал Хребтолома о вадиковом алиби, а не об аквариумных рыбках.

Перед уходом я спросил Хребтолома, как часто покуривает травку Ковылякин, и есть ли мне смысл встречаться с третьим свидетелем вадикова алиби. Ведь если Ковылякин в улёте с утра до вечера, то с таким говорить о серьёзных вещах – напрасная трата времени.

Когда Хребтолом услышал о травке, то напрягся, промямлил нечто вроде “С чего вы взяли, что Ковылякин курит?”. Я рассказал, как унюхал дым от конопли возле домика Ковылякина. Хребтолом предположил, что я обознался, что, мол, то был дым не от конопли, а от костра, ведь дачники каждый день жгут траву, ветки…

Я сказал, что заеду к Ковылякину вечерком. Попросил передать Ковылякину, чтобы тот от накурки отошёл, и к вечеру был готов со мной встретиться. Хребтолом пообещал мою просьбу передать.

Напоследок я Хребтолому напомнил, что номер моего мобильника должен был остаться в памяти трубки Хребтолома, а потому если Хребтолому приспичит покаяться во вранье насчёт алиби Вадика, то я всегда готов Хребтолома выслушать. Хребтолом ссутулился ещё больше, затем уверил меня в том, что не врал, и врать даже не думал.

На Хребтоломе я визитку сэкономил. Уж кто-кто, а Хребтолом с его-то диким нежеланием со мной говорить нуждался в моей визитке не более чем в моём присутствии на участке номер сорок шесть.

Когда я отъезжал от участка Хребтолома, то заметил, как мой малообщительный собеседник в спешке набирал на мобильнике номер. Я решил, что Хребтолом звонил Ковылякину, чтобы предупредить о моём грядущем вечернем визите.

С улочки Речной я выехал на центральную дорогу кооператива “Ракитная роща”, прокатился метров десять в сторону шлагбаума, притормозил, осмотрелся. Когда убедился, что с улочки Речной мой джипчик не увидят, я заглушил мотор. Я хотел, чтобы мой джипчик не мозолил глаза ни Глебу, ни Хребтолому, ни Ковылякину. Я хотел, чтобы троица считала, что я дачи покинул, уехал в город.

Я надеялся на то, Хребтолом позвонит Ковылякину и скажет, что я уехал. Тогда Ковылякин наверняка расслабится, из избушки выглянет, запишет свой фейс на мою камеру. Тогда я смогу стучать в дверь до тех пор, пока откроет.

Четверть часа я считал ворон, затем развернулся, поддал газку, направил джипчик к участку номер семьдесят два. Когда проезжал дачу Хребтолома, увидел, как сутулый пацан смотрел на мой джипчик с разинутым ртом.

У дачи Ковылякина я затормозил. Ковылякин меня с оркестром не встретил.

Я пробрался к зарослям винограда, снял с лозы камеру, вернулся к крыльцу Ковылякина, подключил камеру к мобильнику, вывел на экран мобильника то, что записала камера.

Чтобы время даром не терять, я включил тройную скорость воспроизведения.

За двадцать минут, что прошли после моего отъезда от Ковылякина, возле двери домика с номером семьдесят два пролетели две жирные мухи. На двадцать первой минуте дверь домика приоткрылась, в просвете между дверью и косяком показалось знакомое лицо. Я вспомнил, что тот фейс тоже – как и лица Глеба и Хребтолома – видел в моём дворе рядом с фейсом Вадика. Я решил, что знакомое лицо, что я увидел на записи, принадлежало Ковылякину.

Плеер мобильника между тем прокручивал запись дальше. Я увидел, как Ковылякин приоткрыл дверь, просунул в щель голову, огляделся. Затем Ковылякин из домика вышел, из поля зрения камеры пропал.

Я заметил, что Ковылякин хромал так, словно ему перебили обе ноги. Я подумал, как пацанам повезло: сутулый до немогу получил фамилию Хребтолом, хромой на обе ноги – Ковылякин.

После того как Ковылякин избушку покинул, камера минуту записывала статичную картинку.

Затем Ковылякин вернулся в дом. В руке Ковылякина я увидел пакет размером с двухлитровую банку. Перед тем как закрыть дверь, Ковылякин осмотрелся, прислушался.

Когда в мой первый приезд к хромому парню я собирался прижать Ковылякина за курение травки, я и представить себе не мог, что мне так повезёт, что застану парня с нехилым пакетом конопли. В том, что в руке Ковылякина я видел пакет именно с травкой, а не с памперсами, я был уверен на все сто.

С чем ещё можно прятать пакет, когда вокруг сотня заброшенных или позабытых хозяевами дачных участков? Сметливых дачников типа Ковылякина такое раздолье в виде гектаров практически ничейной земли не подвигнуть на занятия растениеводством не могло.

Юннат Ковылякин наверняка на чужих участках выращивал травку. Здесь посадил кустик, там посадил два, в общей массе травы по грудь да бурьяна по пояс один-другой кустик конопли в глаза не бросится. Так и насобиралось Ковылякину на немаленький пакет конопли.

Я подумал, что перед моим первым приходом к Ковылякину Глеб по телефону предупредил кореша о моём визите. У Ковылякина в тот момент в доме лежал пакет с коноплёй. Пока я ехал от дачи Глеба к даче Ковылякина, от греха подальше Ковылякин вынес пакет из дому, да спрятал где-то на участке, ведь на участке Ковылякина, что зарос травой да бурьяном где по пояс, где по грудь, можно было спрятать танк, не то что пакет конопли.

Зачем Ковылякину выносить пакет из дому? К Ковылякину ехал я, частный сыщик. Вдруг бы я додумался до обыска? В каждом фильме частные сыщики сначала задают пару вопросов, затем бьют собеседнику в нос, после рукоприкладства обыскивают помещение. Как правило, обыск даёт ожидаемый результат: ведро компромата, которое для сыщика заготовил тупой преступник. Если бы так было в жизни…

По времени всё сходилось.

Я болтал с Хребтоломом минут десять. После моего отъезда Хребтолом наверняка позвонил Ковылякину, сказал, что я уехал, вернусь к Ковылякину аж вечером. Ковылякин расслабился, решил, что угроза миновала, да и вышел из дому за пакетом. С утра до вечера хранить такую ценность на участке… А ну как утащит какой-нибудь зверёк?

В мыслях я уже потирал руки в предвкушении допроса, что принесёт мне доказательства липового алиби Вадика. Я думал, что Ковылякину от меня не отвертеться.

Я отстегнул камеру от мобильника, рассовал шпионские снасти по карманам, постучал в дверь Ковылякина. В ответ не услышал ни звука. Тогда я сказал входной двери Ковылякина, что не уйду, пока не поговорю с хозяином домика. Мол, мне и надо-то всего ничего: задать пару вопросов о Вадике, да получить на них ответы. Как только ответы получу, так больше обо мне Ковылякин и не вспомнит. А если Ковылякин дверь не откроет, то я решу, что хозяина дома нет, и дверку вышибу, а что в домике найду – то моё.

Секунд через десять из глубины домика донёсся шорох шагов, затем я услышал, как в замке дважды провернулся ключ.

Ковылякин открыл дверь, вышел на порог, подпёр плечом косяк, сложил руки на груди, смерил меня взглядом чуток накуренного, смелого как сто камикадзе придурка с краснющими глазищами.

– Чего надо?

– Во сколько Вадик вчера пришёл на дачу Глеба?

– В восемь вечера.

– Откуда такая точность?

– Когда Вадик пришёл, мы все посмотрели на часы.

– А если я скажу, что ты врёшь?

– Вы не из милиции, так что идите себе, куда шли.

Я достал из кармана удостоверение следователя по особо важным делам. На цветном принтере отпечатанная и заламинированная липа вгоняет лопухов в ступор не хуже настоящей.

Я сунул ксиву Ковылякину под нос. Ковылякин навёл резкость.

– Это что такое?

– Читай. Там сказано, что я – следователь по особо важным делам. Глеба и Хребтолома я обманул. На самом деле я не частный сыщик, а…

Ковылякин ухмыльнулся.

– Гражданин сыщик, эту лапшу вешайте не мне. Вадик мне звонил, сказал, что вы придёте, и вас описал. Вадик сказал, что вы – частный сыщик.

– Хм…

Я улыбнулся, сунул липовую ксиву в карман.

– Раз ты меня раскрыл, то играть больше не будем. Насчёт алиби Вадика ты врёшь, дружище. А я хочу услышать правду.

– Вы её уже услышали.

– Я знаю, что у тебя есть пакет травы. Можем договориться. Ты мне говоришь правду, а я в обмен не стану обыскивать дачу. Ведь если я твой пакетик найду, и вызову наркоконтроль…

Как Ковылякин, такой хромой, что, казалось, и ходит-то с трудом, успел нырнуть в домик и захлопнуть перед моим носом дверь, я так и не сообразил. Зато я сообразил, что вляпался.

Я треснул дверь ногой. Дверь устояла. Я треснул ещё. Возле замка на дверном полотне появилась трещина. Третий раз пинать несчастную дверь не пришлось: я услышал, как позади дачи скрипнули петли. Затем я услышал быстрые шаги.

Я вспомнил, что в первый приход к Ковылякину видел с другой стороны домика ещё одну дверь.

Я матернул себя за дурость и короткую память, сорвался с места. Я обогнул дачу в секунду. Увидел лишь пятки Ковылякина.

Ковылякин удирал. Причём нёсся как лань. Кому я ни говорю, что хромой на обе ноги может лететь аки гепард, не верят.

Я погнался за Ковылякиным, потому как заметил в руке удиравшего пакет размером с двухлитровую банку. Если бы удалось схватить Ковылякина за руку…

Не удалось. Я нагнал Ковылякина на следующем участке, у самого забора. Забор хлипкий, из сетки-рабицы, но высокий, под два метра, а сквозь стальную сетку, если не волшебник, не пройдёшь. Ковылякин оценил свои магические способности в ноль, потому взобрался по сетке, оседлал забор, и уже собирался перемахнуть на соседский участок, как подоспел я.

Я в прыжке схватил Ковылякина за штанину, как мне казалось, мёртвой хваткой. Для штанины хватка оказалась таки мёртвой. Когда Ковылякин дрыгнул ногой и едва не заехал мне кроссовком по носу, кусок штанины остался в моей руке, а Ковылякин свалился по другую сторону забора.

Ковылякин вскочил на ноги и дал дёру. Думаю, Ковылякин в тот момент обзывал меня нехорошими словами, потому как удирал Ковылякин с пустыми руками. Пакет размером с двухлитровую банку, на беду Ковылякина, упал по мою сторону забора.

Я оценил шансы догнать Ковылякина в сто к одному против меня. Пока я перелезал бы через забор, Ковылякин успел бы уйти. К тому же на местности Ковылякин ориентировался гораздо лучше меня, ведь я в кооперативе “Ракитная роща” гость, а Ковылякин как плантатор конопли наверняка знал каждую тропку.

Я решил погоню прекратить, вернулся на дачу Ковылякина. Я распорол пакет, с которым удирал Ковылякин. В пакете оказалась таки конопля, причём отборная. В домике я заметил камин. На участке я нашёл хворост. Я открыл на дымоходе заслонку, развёл в камине огонь, высыпал трофей в самое пекло. Конопля затянулась дымом, затем вспыхнула. По домику разнёсся сладковатый запах. Через пять минут я помешал остатки конопли кочергой, чтобы дурь догорела дотла.

Встречу с Ковылякиным я отнёс в категорию провальных. Ценной информации я узнал ноль байтов.

Правда, если быть честным, то разговор с Ковылякиным ещё более уверил меня в том, что алиби Вадика может быть липовым. Вадик общался с юннатом-Ковылякиным, и не знать о бизнесе кореша Вадик не мог. Кроме того, Вадик мог Ковылякину помогать с растениеводством. Хребтолом, Глеб, Ковылякин и Вадик могли быть повязаны общим криминалом. Значит, Вадик мог попросить о липовом алиби, и знать, что кореша не откажут.

На том я и успокоился. Ведь доказать существование наркокартеля на территории дачного кооператива “Ракитная роща” я не мог, равно как и не мог, не имея на руках козырей, с пристрастием расспросить дачных наркобаронов об алиби Вадика.

Я уселся в джипчик, покатил домой.

Я уже почти подъехал к дому, когда звякнул телефон. Я прижал джипчик к бордюру, снял трубку.

Тот, кто со мной заговорил, забыл сказать “Драсьте!”, забыл представиться. Зато, как мне показалось, звонивший чересчур увлекался просмотром боевиков про американских пастухов, у которых всё вкрутую.

Крутой пастух начал первым.

– Надо встретиться.

– Зачем?

– Поговорить.

– О чём?

– Узнаешь.

– Куда ехать-то?

– На пляж “Стрелка”. Ждём тебя на входе.

– Еду.

Я разорвал связь, глянул на экран мобильника. Крутой пастух звонил не с мобильного, не с домашнего, потому как номер не определился. Наверняка звонил с того автомата, что на пляже “Стрелка” сохранился словно специально для подобных звонков.

Я придавил педальку газа, направил джипчик к пляжу “Стрелка”.

Пляж “Стрелка” – излюбленное место встречи придурков, мнящих себя героями сериалов про бандитов из далёких девяностых.

На пляж “Стрелка” народная тропа заросла сто лет назад. Кому охота загорать под пулями? Постоянные разборки, стрелки, пальба, вой милицейских сирен… хорошенький мне отдых!

Я подкатил к “Стрелке” ровно в половине двенадцатого. У входа на пляж стояла зашарпанная “девятка”, на капоте сидело трое орлов. Возраст орлов я бы уложил в промежутке от шестнадцати до двадцати.

Я остановился в пяти метрах от “девятки”, вышел из машины. Орлы снялись с насеста, потащились ко мне. Хоть бы прихватили с собой для устрашения двухметрового качка, что ли… А то на вид такие бойцы, что аж бить жалко. Худые, немытые, помятые, глазищи краснющие, аж жуть. А уж личики у бойцов… “Морда просит кирпича”, одно слово.

В метре от меня троица остановилась. Самый длинный заговорил голосом того крутого пастуха, что приглашал меня на стрелку.

– Ты забрал у Ковылякина товар. Надо вернуть.

– И из-за этого я пёрся через весь город?

– Будет надо, попрёшься и дальше.

– Что, пацаны, придавило? Ковылякин вам сказал, что из-за меня придётся посидеть на голодном пайке?

– Остришь?

– Ага. Ковылякин пообещал расплатиться тем, что заберёте у меня?

– Смотри, какой умный. Как ты угадал? Ну, хватит трендеть. Пора дать тебе по рылу, чтобы ты понял, что пора хлебальник захлопнуть.

– Сколько можно чесать языком, травокур ты недоношенный?

Крутой пастух сжал кулаки, налил морду кровью, шагнул ко мне.

– Что ты сказал, урод?

– Ну-ка, повтори. У тебя получается так грозно, аж…

Пастух выбросил кулак вперёд. Кулак так и завис в воздухе, потому как я чуть присел и двинул пастуха под дых. Пастух зашёлся в одном длинном ике. Даже не знаю, как по научному обозвать то состояние, в котором застыл пастух. Икотой не назовёшь, потому как слово “икота” подразумевает звук не один, а несколько. Пастух же зашёлся в одном протяжном ике.

Кореша пастуха посмотрели на пострадавшего, шагнули назад. Протяжный ик пастуха перешёл, наконец, в нормальную икоту. Через несколько секунд пастуха отпустило. Всё это время кореша пастуха смотрели на меня с ненавистью, ужасом, и желанием поскорее смыться.

Пастух очнулся, обернулся, кивком призвал соратников к оружию. Троица обнажила клинки.

Вот времена пошли, а? Уже недоношенные курцы конопли, и те мнят себя серьёзными пацанами, которые знают толк в поножовщине! Ну куда это годится?

Ножички бойцам продали дерьмовенькие, но я не очень-то хотел, чтобы те три дерьмовенькие железки почесали мне печень. И ещё я понимал, что, когда орлы начнут разлетаться по сторонам, ненароком могут поцарапать мой клёвый джипчик своими погаными булавками из низкопробного железа. Потому я отбежал в сторону от джипчика метров на десять.

Пастух и его команда моё перемещение на местности восприняли как проявление трусости, погнались за мной.

Пока ждал орлов, краем глаза заметил красную машинку, что проезжала по трассе мимо пляжа, где я резвился с травокурами. За рулём сидела молоденькая блондинка. Вместо того чтобы смотреть на дорогу, девчонка пялилась на меня и троицу травокуров. Глазищи у девчонки выглядели такими огромными, что только глазищи я и запомнил. И ещё я запомнил, что девчонка говорила по мобильнику.

Я напал первым. Крутого пастуха я двинул пяткой в ногу, чуть выше колена. Пока пастух осознавал, насколько это больно, я той же ногой, которой двинул пастуха, треснул под дых того орла, что подлетел справа. Левому повезло меньше: у него я выбил нож, и при этом вывихнул бедняге большой палец руки, которая даже нож держать, и тот толком не умеет.