Люди хаоса

КАРИНА. Запомни, Семён, если вы со своим братцем придумали развалить мою бригаду, я этого так не оставлю!

СЕМЁН. Карина, я вообще не в курсе, чего там у них в кабинетах творится!.. Думаешь, Коробов со мной советуется? Вон, маракасы всучили. Из-за тебя, между прочим.

КАРИНА. Со мной ты ездить не будешь – сколько можно твои пьянки терпеть! Гитаристу будешь маракасами над головой трясти.

СЕМЁН. Успокойся. Я завтра кодироваться иду.

КАРИНА. Делай что хочешь, хоть в монастырь иди. Я предупреждаю. Я пойду в управление культуры. Если здесь все повязаны, значит, пойду выше.

СЕМЁН. А если и там повязаны?

КАРИНА. Ничего, божьего суда все боятся, даже цари.

СЕМЁН. Ты что, анафеме их предашь?

КАРИНА. У меня есть средства. Тебе не расскажу.

СЕМЁН. Ой, как страшно.

Мимо проходит Любовь Васильевна.

ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Карина Викторовна, зайдите в бухгалтерию. Я вам за прошлый месяц премию забыла выдать. С этими отчётами голова кругом…

СЕМЁН. И у меня за прошлый месяц ничего не было.

ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Попозже чуть, Семён Аркадич, не всё сразу. Пойдёмте, Карина Викторовна.

КАРИНА (Семёну). Понял? В трудный момент мне даже судьба помогает.

Любовь Васильевна уходит первой, а следом за ней спешит Карина Дугова. Семён озадаченно смотрит на маракасы в руках.

СЕМЁН. Ничё не понимаю – с кем репетировать? То ли я с гитаристом буду, то ли сам по себе… Бардак!..

Снова кабинет директора. Коробов сидит за компьютером и набирает текст. Директор стоит поодаль и что-то обдумывает.

ШУМЯКИН. Думаешь, Павлюк заявление примет задним числом?

КОРОБОВ. Задобрим. Значит так: письмо это Семён написал ещё до письма Карины в Москву. Мол, худрук развалил работу в филармонии, директор с замом ничего сделать не могут…

ШУМЯКИН. Идиоты, раз не могут.

КОРОБОВ. Ну-ну… Худрука кто у нас назначал? Евстахий Палыч. Как же мы повлиять можем? Никак.

ШУМЯКИН. Евстахий Палыч, значит, виноват?

КОРОБОВ. Ты за повара не переживай. Он без хлеба с маслом не останется.

ШУМЯКИН. Тогда вот чё напиши: «Также у меня имеется афиша концерта “Лучшие саксофонисты России”, которого на самом деле не было». Напечатал?

КОРОБОВ. С ума сошёл! Думаешь, Подгузло на себя всё возьмёт? Он нас с потрохами сдаст.

ШУМЯКИН. Не сможет. Мы его в кругосветный круиз отправим, на два месяца. К тому времени весь шум уляжется. Напечатал?

КОРОБОВ. Я тебе чё секретутка, что ли? У меня, блин, палец сразу две клавиши закрывает.

ШУМЯКИН. Сладкого надо меньше жрать, Виталик. Распустился!

Пристально смотрит на Коробова, отчего тот отворачивает лицо в сторону и морщится.

КОРОБОВ. Азап, не надо, а.

ШУМЯКИН. Чё не надо – ты ведь как пить бросил, каждый обеденный перерыв себе торт заказываешь. В кабинете закроешься и жрёшь втихомолку. Мне, знаешь, нового зама искать не очень-то хочется.

КОРОБОВ. Почему нового?

ШУМЯКИН. Потому что от избыточного веса тебя удар хватит – и гуляй, Вася!..

КОРОБОВ. Азап, ёлки-палки, ну что ты!..

ШУМЯКИН. Ладно-ладно, я по-дружески… Ух, мальчишка!..

Шумякин по-отечески треплет Коробова по голове. Слышен стук в дверь.

Войдите.

Дверь осторожно отворяется и просовывается голова Подгузло.

ПОДГУЗЛО. Азап Калиныч, я по ситуации с Кариной Викторовной…

ШУМЯКИН. Карина Викторовна сегодня герой дня.

КОРОБОВ. Ни дня без героини.

ПОДГУЗЛО. Ситуация неприятная, как бы это сказать точнее…

ШУМЯКИН. Не без вашей помощи, кстати.

ПОДГУЗЛО. Ну да… Я как бы виноват… Вот. Поэтому прошу отпустить меня.

ШУМЯКИН. Куда отпустить?

КОРОБОВ. В отпуск без содержания.

ПОДГУЗЛО. Да нет, я совсем хочу уйти. Уволиться хочу. Вот и заявление даже написал. (Достаёт заявление из папочки и кладёт на стол.) Так что подпишите, Азап Калиныч. Буду, как говорится, обязан.

ШУМЯКИН (глядя на Коробова). Чё делать-то?

КОРОБОВ. Как чего – подписывай.

ШУМЯКИН. Бились-бились, башку ломали, а тут раз – и на тебе! Само всё разрулилось.

ПОДГУЗЛО (виновато). Вы уж простите, Азап Калиныч, что я вас в такое положение… Я могу вам порекомендовать кандидатов вместо себя.

ШУМЯКИН. Не надо. Сами уж… (Подписывает.) Забирайте своё заявление. Не хотел, конечно, вас отпускать, но насильно мил не будешь. Вот вам от меня лично!..

Шумякин достаёт с полки бронзовую фигурку Орфея с кифарой, сдувает с неё пыль и вручает уже бывшему худруку.

Это на память о нашем плодотворном сотрудничестве, так сказать. Давайте обнимемся хоть!..

Подгузло и Шумякин обнимаются. У Подгузло начинают дрожать губы от волнения.

ПОДГУЗЛО. Спасибо, Азап Калинович!.. Я искренне тронут… Глубоко, так сказать…

В это время открывается дверь и появляется Любовь Васильевна с папкой.

ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Вот как. И Николай Василич здесь.

КОРОБОВ. Всё, Николай Василич уже не здесь.

ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. То есть как?

ШУМЯКИН. Да, Люба, покидает родные пенаты наш замечательный худрук. Навсегда.

ПОДГУЗЛО. Увольняюсь, Любовь Васильна.

ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. А как же?.. (Показывает на папку в руках.)

КОРОБОВ. Давай сюда!

Любовь Васильевна отдаёт папку Коробову, но тут в кабинет заходит Семён с маракасами.

СЕМЁН. Ух ты, народу сколько!

ШУМЯКИН. Чего тебе, Семён Аркадич?