Читать книгу: «Пули для Венеры»

Глава 1

ПРОЛОГ.

«Мясной рынок на Манхэттене»

Нью-Йорк, ноябрь 1926 года

Запах сырого мяса смешивался с тяжёлой гарью керосиновой лампы и потом грузчиков. Воздух был вязким, как кровь, которую ещё не успели отмыть с бетонного пола. Здесь, за глухой железной дверью холодильной камеры, хранили не только говяжьи туши и ящики с внутренностями. Здесь замирала тень Нью-Йорка – и её звали Страх.

Мужчины, что собирались тут по ночам, не торговали отбивными. Их язык был прост: деньги, молчание, верность. Кто срывался – шёл туда же, где хранили туши.

В углу за ящиками сидела девочка. Её пальцы сжимали отцовскую ладонь с такой силой, будто она могла удержать ею жизнь. Она была худая, с запавшими глазами, в поношенном пальто, которое пахло папой и табачным дымом.

– Эдди, девочка моя, – прошептал он, присев рядом, – если услышишь выстрелы… не шевелись, не дыши, сиди как мышка, хорошо? Я вернусь, не оставлю тебя всё будет хорошо. Но если что-то пойдёт не так – беги! Не оглядывайся, беги!

Он смотрел на неё так, как мужчина смотрит не на дочь, а на прощение, которое уже не заслуживает.

Эдди кивнула, но не поняла. Ей было девять. Она ещё верила, что хорошие люди побеждают, и что правда что-то значит. А чудовища живут только под кроватью. Она не знала, что в этом городе у правды был только один язык – .45 калибр. Отец разжал руку. Его запах ушел.

За дверью гудели приглушённые голоса. В этих голосах было спокойствие хищников. Один из них – низкий, бархатный, с послевкусием виски и вишнёвого табака – произнёс:

– Ты мог не вмешиваться. В конце концов, это не твоя война. Твоя девочка могла вырасти. Печь пироги. Учиться на пианистку. Влюбиться. Забыть тебя.

Ответ был твёрдым, но тихим:

– Кто-то должен был встать между ней и этим дерьмом. Если не я – то кто?

– Ради неё ты и умрёшь, Фрэнк. Ты просто не понял, с кем связался.

Выстрел.

Гулкий, как удар судьбы. Мир не замер – он разорвался.

Исчезло дыхание. Исчезло всё. Остался только гул в ушах и солёный вкус на языке, хотя крови не было. Но казалось, что она повсюду. Даже в глазах.

Эдди не закричала. Не побежала. Не позвала. Она сделала то, чего не умеют делать дети, и то, о чем просил папа : замерла, как статуя. Даже слёзы отступили – как будто сердце ушло в пятки и там затихло.

Раздался второй выстрел. Потом третий. Потом – шаги. Скрип двери. Пахнуло светом, как ножом – ярким, резким, холодным.

Кто-то вошёл в камеру. Тень накрыла её.

Ботинок остановился в двух шагах от её лица. Замер. Потом глаза, холодные, злые, как два прицела. Они смотрели на неё. Прямо в душу.

–Убирайся отсюда, девочка, – прошипел голос. Запах ударил как пощечина: дорогой одеколон «4711», коньяк и… гвоздика. Запах Дьявола. – И не оборачивайся. Иначе я передумаю.

Звук выстрелов накрвл её – два коротких, сухих хлопка, как ломаная ветка. Запахло порохом.

– Здесь чисто. Девчонка не выжила.

Щелчок зажигалки. Запах дешёвого табака.

Другой голос, более резкий:

– Уверен? Или хочешь, чтобы Лучано узнал, что мы оставили в живых свидетельницу?

– Она не выжила, говорю тебе. Я все сделал. Мясо её скрыло.

– Мясо не скроет совесть, Джино. Если она всплывёт – за ней придут. А с ней – и за тобой.

Тишина. Только капли таяли с потолка. Плечо Эдди горело от напряжения. Губы были сжаты в тонкую полоску.

Наконец шаги удалились. Сначала один. Потом второй. Потом – снова тьма. Гул закрытой двери, словно гробы снова сомкнули крышки.

Эдди не дышала.

Только когда лампа погасла, когда воздух стал липким от сырости, она вдохнула – впервые с тех пор, как сердце её отца перестало биться.

⠀

Она выжила.

И это была её первая, главная ошибка.

Но она не знала, что через шесть лет её жизнь развернётся “на пятачке”.

"Мы целовались под аккомпанемент разбиваемых витрин и выстрелов. Наша любовь родилась в огне, и в огне же должна была погибнуть."

Глава 1: «La Notte»

Нью-Йорк, январь 1932 года

Воздух в «La Notte» был густым, как сироп, и сладковато-гнилостным. Он впитывал в себя всё: едкий дым дешёвых сигар, пары выдыхаемого джина, тяжёлые восточные духи и запах мокрых пальто, принесённых с зимних улиц. Под низкими сводами бывшего склада саксофон выводил хриплую и немного тоскливую мелодию, а парочки в полутьме двигались в такт, словно участвуя в древнем, грешном ритуале. Это был не просто спикизи. Это был храм, алтарь нового американского бога, где молитвами были шёпот о сделке, щелчок костяшек домино и глухой стук пачек купюр о столешницу.

Эдит «Эдди» Сингер протиснулась между столиков, неся поднос, заставленный стаканами. Пальцы её, сжимавшие холодный металл, побелели от напряжения. Она ненавидела этот шум, этот смех, эти взгляды, скользившие по её фигуре, оценивающие, как товар. Но именно здесь, в этом аду, она надеялась отыскать своего дьявола. Того, чей голос пах «4711» и гвоздикой. Она мысленно сканировала лица: толстяк Сальваторе, бросающий кости; длинный, тощий Джино у двери, прощупывающий взглядом каждого входящего; сам хозяин, Тони «Бульдог» Риццо, с лицом проспавшего мясника.

– Эй, красотка! Сюда! – крикнул грубый голос. За столиком у стены трое мужчин в дорогих, но мешковатых костюмах уже стучали пустыми стаканами по столу.

Эдди подошла, опустив глаза.

– Виски. И чтобы не эту мочу, что вчера наливали, – бросил самый крупный, с шишковатым носом. – Скажи Бульдогу, что для Винни Гравано только самое лучшее.

– Хорошо, синьор, – пробормотала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Пока она собирала пустую посуду, её взгляд упал на резную дубовую стойку. Там появилась новая группа. Трое. Двое – типичные головорезы, плечи как у быков. Но третий… Он был молод. Лет семнадцать, не больше. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и вращал в длинных, удивительно изящных пальцах полстакана виски. Тёмный костюм сидел на нём безупречно. Он не кричал, не смеялся. Он просто смотрел поверх голов, куда-то вдаль, словно видел сквозь стены и этот дымный угар что-то недостижимое. Сынок какого-то босса, решила Эдди с привычной презрительной горечью. Родился в шёлковых пелёнках.

– Ты что застыла, золотце? Где наш виски? – крикнул Винни Гравано.

Эдди вздрогнула и поспешила к бару.

За стойкой хозяйничал Луиджи, бывший боксёр с разбитым лицом.

– Две порции лучшего виски для Гравано, – сказала Эдди, протирая поднос.

Луиджи хмыкнул, доставая бутылку из-под стола.

– Для этой свиньи и сивухи бы налил, все равно не отличит. Знаешь кто это у стойки? Знаешь, с кем ты разговаривала? – кивнул он в сторону молодого человека.

– Не знаю.

– Присмотрись и запомни. Это Моретти. Лео Моретти. Сын Доменико. Крёстный сын самого Лаки Лучано. Слышала про такого?

Эдди замерла. Сердце ушло в пятки. Моретти. Фамилия, выцарапанная в дневнике её отца красными чернилами.

Она взяла поднос с двумя стопками и, сделав глубокий вдох, направилась обратно к Гравано. Проходя мимо стойки, её локоть задел плечо одного из телохранителей Лео. Поднос качнулся. Стаканы звякнули. Один, наполовину полный, с янтарной жидкостью, пошатнулся и упал. Прямо на идеальные брюки молодого человека.

Время остановилось. Телохранитель вскочил, сжав кулаки. Его рука молнией рванулась к кобуре под пиджаком.

– Ах ты, слепая сучка! Я тебя…

Он уже тянулся схватить её, но Лео Моретти поднял ладонь. Всего один жест. Резкий, отточенный, не терпящий возражений. Головорез замер, как вкопанный.

Влажное пятно расползалось по дорогой ткани. Эдди застыла, ожидая взрыва. Она знала, чем это может кончиться.

Но Лео не двинулся. Он посмотрел на пятно, потом на неё. И в его глазах, цвета старого олова, промелькнуло нечто, похожее на усталую насмешку. Не над ней. Над всей этой ситуацией.

– Успокойся, Альдо, – тихо сказал он своему охраннику. – Она не враг. Просто неловкость.

– Но, дон Лео, костюм…

– Костюм высохнет, – отрезал Лео. Его взгляд упал на маленькую алую розу, лежавшую на её подносе – украшение для коктейля. Он взял её, обходя упавший стакан, и протянул ей. – Кажется, твой цветок пострадал больше моего костюма.

Она машинально взяла его. Шипы впились в палец. Капля крови выступила и смешалась с влагой на стебле.

– Мне жаль, синьор, – прошептала она.

– Не извиняйся, – он слегка улыбнулся, и его лицо преобразилось, став почти что мальчишеским. – В этом городе всё равно все утонут в говне. Просто некоторые раньше, чем другие. Меня зовут Лео. Лео Моретти.

Он сказал это просто, без вызова, как констатацию факта.

Имя ударило её в грудь, как пуля. Воздух перестал поступать в лёгкие. Весь шум клуба отступил, превратившись в глухой гул.

– Эдди, – выдохнула она своё подставное имя. – Меня зовут Эдди.

Он кивнул, всё ещё держа на ней свой спокойный, изучающий взгляд.

– Новенькая? Не видел тебя раньше.

– Да, синьор. Неделя.

– Работа тяжёлая. Не каждый выдержит.

– Я справлюсь.

В этот момент к ним подкатил Тони «Бульдог» Риццо, его лицо было багровым от гнева.

– В чём дело? Что тут происходит? – он уставился на Эдди. – Опять натворила делов, дрянь?

– Всё в порядке, Тони, – спокойно вмешался Лео. – Небольшая оплошность. Ничего страшного.

– Для тебя – ничего, дон Лео, а для меня – испорченный костюм клиента! – завопил Бульдог, обращаясь к Эдди. – Считай, ты отработаешь его ценой своей зарплаты за месяц! А теперь марш на кухню, мыть посуду! Быстро!

Эдди, не поднимая глаз, бросилась прочь, сжимая в одной руке поднос, в другой – окровавленную розу. Сердце колотилось где-то в горле. Она нашла одного из них. Сына. И он оказался не монстром. Он оказался человеком. Вежливым, уставшим, почти добрым. И это было в тысячу раз страшнее.

Она обернулась на краю кухни. Лео Моретти уже поднимался по лестнице в офис Бульдога, не обращая внимания на пятно на брюках. Он нёс его с таким достоинством, будто это был орденский знак.

Из-за занавески кухни вышла Роза, худая истрепанная девица с сигаретой в уголке рта.

– Ну что, полюбовалась на принца? – просипела она, выпуская дым. – Забудь. Он не для таких, как мы. У них браки по расчёту. С такими же, как они. А на нас они смотрят как на развлечение. Которое можно сломать и выбросить. Поняла? Тебе ещё повезло, что он в хорошем настроении был. А то могло бы кончиться… иначе.

Эдди кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она разжала ладонь. На ней остались капли крови и несколько алых лепестков.