Читать книгу: «Город под прицелом», страница 2

«Прошу помнить вечно»

Он резким движением затянул шнурки на кроссовках, выключил свет в коридоре и, захлопнув дверь квартиры, начал неспешно спускаться во двор. Обшарпанный подъезд еще сильней портил настроение, которое и так было не на высоте.

Артур давно где-то вычитал, что физические нагрузки помогают избавиться от стресса и депрессии, способствуя выработке эндорфинов. Он был равнодушен к спорту, но сейчас решил сделать пробежку, чтобы избавиться от не дающих покоя неприятных мыслей, связанных с Катей, его девушкой.

Дворовые деревья нависали над пятиэтажками. Оставалось загадкой, как они вымахали такими огромными. Величественные тополя скоро начнут засевать землю пухом. Его можно собирать в кучки и поджигать, наблюдая, как моментально испаряется воздушная белая масса. Старые беседки окончательно развалились. Как они с мальчишками любили лазить по ним в детстве! И цеплялись за своды, и прыгали по лавочкам и бревнам, а на землю ступать было нельзя, ведь там будто бы лава. Еще горше стало от этих мыслей. Ведь детство уже не вернется. Проблемы выстроились в ряд и ломятся в твои двери.

Усталость накапливалась в ногах, а дыхание затруднилось. Он видел перед собой ломаный асфальт, справа нестройным рядом стояли частные дома, слева – полузаброшенные парковки и сквер. По дороге редко ездили машины. Переругивались птицы, спорили о весне. Иногда на бегущего парня лаяли собаки и норовили пуститься в погоню. Артур не боялся собак. Мчался вперед, меняя темп – то быстрее, то медленнее. В зависимости от усталости. Через несколько километров силы, казалось, окончательно покинули его, и он уже практически шел, а не бежал. Футболка покрылась мокрыми пятнами, молодое лицо горело жаром, икры стали деревянными. Еще бы сто метров, еще немного. И, наконец, сила воли, переламывая усталость, открывает второе дыхание. Вновь появляется энергия, даже мощь в теле. Артур чувствует, что сейчас, в этот конкретный момент, он может свалить с ног любого противника. Его наполняет радость, вытесняя плохие мысли и нелучшее настроение.

Выдохся окончательно уже возле многоэтажек. Высокие каменные исполины отбрасывали тени, и Артур с удовольствием спрятался в них от жаркого солнца. Заметил маленький магазинчик – ему хотелось пить. Милая девушка улыбнулась, но парню было не до флирта. Утолил жажду холодной, живительной водой.

Раннее утро. Чем заняться? Надо загрузить себя работой, не сидеть на месте, чтобы отвлечься… Он бросил взгляд на многоэтажные дома, разбросанные по кварталу и уходящие за горизонт. Недалеко живет его бабушка. «Надо обязательно ее навестить!» – пришла в голову мысль. Через пять минут он уже стоял возле ее двери и звонил.

– Кто там?

– Это я, твой внук, – как можно громче произнес парень. У бабушки уже начались проблемы со слухом.

– Ой-ой, – раздалось из-за двери. – Заходи, унучок.

– Привет, ба. Как ты, как дела? – разуваясь, бросил он.

– Ничего, все нормально. Вот пенсию сегодня жду.

– Тебе денег хватает? – поинтересовался Артур. Если бы бабушка ответила, что нет, то у него все равно не было средств, чтобы помочь ей.

– Да, все есть.

Маленького роста старушка быстро пошла на кухню, немного подволакивая ногу, и уже через секунду начала шипеть сковородка, загремели кастрюли. Нет для нормального пожилого человека большего счастья, чем когда приходит внук.

– Есть хочешь? – крикнула бабушка.

– Да, не откажусь. А то я только с пробежки, дома ничего не ел.

Он рассматривал бабушкину квартиру. Знал ее интерьер в деталях, но ему все равно было интересно. С самого детства все эти предметы казались загадочными артефактами. Вот на старом позвякивающем серванте стоит резной деревянный орел с поднятыми крыльями. На стене неспешно тикают старые часы. Недалеко от них угрожающе выпирают оленьи рога. На журнальном столике стоит разукрашенная церковными башнями шкатулка, принадлежавшая предкам бабушки.

С удовольствием позавтракал. Говорили о происходящем в стране и мире.

– Да, теперь чуть ли не каждый день митинги, – сказал парень. – Требования, ультиматумы, переговоры. Но что-то никакого толку.

– Будет еще хуже, унучок. Мы уже не раз такое проходили. Иуды пришли нас продавать.

– Ниче, ба, у нас народ не такой уж покорный. Мы ведь не стадо баранов, все понимаем.

– А что с того? Народ всегда используют, сделают, как им надо.

Чтобы не тратить нервы, перешли с политики на другие темы.

– Баба Дина умерла. Ездила на похороны. Уходит уже наше поколение. Почти никого не осталось из моих знакомых.

– Ну, бабушка, ты еще поживешь.

– На дачу ездила. Уже с трудом добираюсь и еле работаю. Не работа, а так ото.

– Родители тоже собираются на выходных.

– Как там они?

– Нормально. Папа работает. У мамы на работе пугают сокращениями.

– А что там у вас с Катей?

Внук заметно погрустнел. Знала бы бабушка, что именно от мыслей о ней он бегал все утро.

– Да не знаю. Все как всегда. Сложно. Морочит мне голову. Я уже совсем разучился понимать ее, да и вообще девушек. И так стараюсь, работаю, подарки дарю. А она выкаблучивается.

– То она под себя тебя пытается делать, – ухмыльнулась бабушка. – Сейчас девки такие.

С кухни они пришли в зал. Артур лег на диван, старушка села в ногах. И они продолжили болтать.

– Может, в карты поиграем?

Они любили во время разговора играть в «дурака». Бабушка всегда выигрывала. Артур понимал, что ее годы уходят, угасают. Поэтому старался почаще навещать ее, общаться, делать приятные подарки. Хотя разве навещать бабушку раз в месяц – это часто? Но у многих и того нет. Много стариков живут вдали от своих детей и внуков. И бабушка Ида никогда не обижалась на внука, если тот долго не приходил. Она очень любила и его, и его родителей, постоянно помогала им то деньгами, то связями, оставшимися от работы в администрации.

Артуру надоело валяться, и он начал бродить по комнате и снова выискивать артефакты и древности. Заглянул в шкафчик: здесь его взгляд сразу наткнулся на альбом фотографий, толстый, пыльный. Бабушка редко заглядывала в него, а он всего раз смотрел эти снимки, лет девять назад. Руки сами потянулись к этой старой вещи, аккуратно достали ее.

Удобно устроился в крепком советском кресле.

На первой странице была запечатлена большая семья – несколько женщин, а также мальчиков и девочек, облепивших их со всех сторон. Но не было мужчин.

– После войны это было, – прокомментировала бабушка, заглянув в альбом. – Наши отцы ушли защищать Родину. И не вернулись. Такая доля им выпала.

Он листал страницы. На большинстве фотографий была маленькая бабушка, ее мама Люда, братья и сестры, многочисленные родственники. Снимки были желтые или серые, потертые, заломленные, с трещинами. Это придавало им особую ценность.

– Ты не вздумай выкидывать фотоальбом после моей смерти, – вдруг сурово сказала бабушка Ида. – Здесь весь твой род, ты должен сохранить память.

Артур продолжал листать страницы. На одном из снимков был отряд солдат.

– Это кто здесь?

– А… Это мой папа, Семен.

– Во время службы в армии?

– Ага, во время Великой Отечественной.

– Расскажи о прадедушке, – мягко потребовал Артур. – Я ведь даже не знаю, кем были мои предки.

Бабушка поправила цветочного окраса халат, присела на край соседнего кресла, смотрела долго в окно.

– Наш род из Воронежской области, прародители были крестьянами, занимались земледелием и скотоводством. В семнадцатом веке мы были одними из основателей деревни Казачская. Это то, что я запомнила. Если взять ближе уже, то мой дед Иван служил на крейсере «Аврора», он был машинист. Как раз в это время началась революция. Он активно принимал в ней участие. У мамы даже хранились какие-то награды, врученные ему советским правительством.

Старушка умолкла, раздумывая и вспоминая. Артуру показалась, что сейчас она размышляет не о родственниках, а о тех великих и страшных годах, когда происходил слом системы, разрушение государства. Парень помрачнел, проведя аналогию с тем, что творилось сейчас в его стране. «Приводят ли революции вообще к чему-то хорошему? – пронеслось в голове у него. – Это годы упадка, тяжкой работы для людей, чтобы потом, лет через 20–30, произошло возрождение. Может, изменений лучше добиваться эволюцией отдельно взятого человека и общества в целом?»

– Потом родился мой отец – Семен. Я не знаю, чем занимался он до войны. Мама редко говорила о нем.

Артур рассматривал фотографию отряда военных. Кто из них прадед, он понять не мог. Слишком плохого качества она была.

– Если честно, то я не помню папы, – губы старушки задрожали, но всего на секунду. – Я ведь родилась, когда начиналась война, в июле 1941 года. К этому времени папа уже призвался, он ушел в военкомат в первые же дни. А маме надо было вот-вот рожать. Дедушка Вася, мой старший брат, остался единственным мужчиной в доме, на хозяйстве. Ему тогда десять лет было. Он делал все. Работал в поле, следил за огородом, стирал, готовил, ухаживал за мамой, потом за мной. Мое детство было непростое, но, наверное, все-таки счастливое. А у Васи не было этого детства. Потом, много лет спустя, мы разговаривали с ним, и он сказал, что не помнит ничего из детства, кроме усталости и голода. Даже игр не помнит, а он ведь играл со мной, уделял внимание, насколько мог.

– Кем дед Семен служил? – поинтересовался Артур.

– Он не имел высоких чинов, но возил начальника фронта, – уважительно проговорила бабушка. – Сначала был рядовой, потом ефрейтор.

– А почему мы на Пасху не ходим к нему на могилку?

– Так он не здесь похоронен, в Германии. В сытой Европе, где сейчас издеваются вандалы над советскими памятниками и захоронениями, над памятью моего папы, который погиб в борьбе с фашистской чумой. Но им это зло, видимо, ближе, чем освободившая их Россия.

Перебирая фотографии, которые не были приклеены, а просто лежали в альбоме, Артур неожиданно нашёл снимок человека в военной форме.

– Это дедушка Семен?

– Да, единственная фотокарточка, где его можно хорошо разглядеть.

С нее на Артура смотрел человек, отдаленно похожий на него. У прадеда был светлый широкий лоб, узкие губы и стальной, хладнокровный взгляд. Может, в то время фотографировали так, а может, он и жил так же сурово, как выглядел.

– Он погиб в самом конце войны, не дожил до дня победы несколько недель. Они шли к Берлину, налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Папа был ранен и скончался, пока его везли в госпиталь… – тихо завершила бабушка.

Что-то трогательное было в этом ее «папа». Семидесятитрехлетняя старушка, а все равно чей-то ребенок, любящий папу и маму, хоть их давно уже нет. Неловкость и жалость почувствовал Артур. И, повинуясь своему порыву, взял бабушку Иду за руку. Теплую, дряблую и с выпирающими костяшками, такую родную и любимую. Она несильно сжала ладонь внука. Улыбнулась чему-то своему.

Он, держа правой рукой фотокарточку, перевернул ее и увидел надпись: «Родным детям от отца. Прошу помнить вечно. Посылаю 7 ноября 1944 года». И роспись.

– А знаешь, внучек, он меня все же видел один раз. Прошел пешком много километров, чтобы взглянуть на новорожденную дочь. Подержал на руках и ушел защищать Родину.

На обратном пути Артур шел медленно, обдумывая услышанную историю бабушки. Насколько сложны судьбы человеческие, как горьки слезы столкнувшихся с войной, какое несчастное поколение. Это было время женщин, воспитывающих своих детей в одиночку. Несгибаемых, настоящих, не гнавшихся за богатством и роскошью, знавших цену хлебу и улыбке малыша. Прадеды подарили своим женам и детям величайшую победу, дали самое бесценное – возможность жить не под плетью врага. На плечи прабабушек легло все остальное: они продолжили в мирное время возрождать и укреплять страну, падали, обессиленные, в полях, работали сутками на заводах, вырастили наших бабушек, мам и пап, застали рождение правнуков. И только тогда отправились на другую сторону – к своим мужьям.

Как его зацепила эта фраза: «Прошу помнить вечно»! Было в ней что-то особенное и даже непонятное. «Ведь нет ничего вечного, – рассуждал Артур. – Все равно рано или поздно человека забудут. Или нет, может, я не прав? Я случайно узнал об этой истории, случайно нашел фотографию. Но теперь я никогда не забуду об этом. Расскажу своим детям, внукам и правнукам, чтобы они знали, что их предки были героями!» Подвиги встречаются и в нашей жизни. Вот пожарный спас из горящей квартиры двух детей, офицер вынес на руках девочку из школы в Беслане, хирург успешно провел сложнейшую операцию. Все они сохранили божественный огонек, хранящийся в человеке. Спасенные никогда не забудут спасителей, передадут рассказы об их подвигах потомкам. А если представить подвиг целого народа? Народа, где практически в каждой семье был и есть свой герой, который никогда уже не умрет. Герои прошлого растят героев будущего.

«Прошу помнить вечно»… Что же это значит?

– Алло, Арт! – раздался ее голос в трубке. Он автоматически ответил на звонок, даже не посмотрев, кто именно звонит. Все утро он в прямом смысле бегал от мыслей о ней. – Ты меня слышишь?

– Да, чего ты хочешь? Опять потрепать мне нервы?! Слушай, Катя. С меня хватит. Ты и так крутила мной достаточно. То ты хочешь быть вместе, то нет. Это не отношения. Раз ты кинула меня, то все, давай на этом поставим точку.

– Подожди, Артур. Пожалуйста. Я знаю, что вела себя как непонятно кто. Но… нам надо поговорить. Давай встретимся.

– А какой в этом смысл? Что ты мне нового скажешь? Опять будешь то приближать к себе, то пинать. Держать на крючке, чтобы было не скучно.

– Пожалуйста! Умоляю тебя! Нам надо поговорить. Это очень важно.

«Да ну и черт с тобой. Надо – поговорим», – решил парень.

– Хорошо. Где, когда?

Водитель гнал свой автобус, видимо, отставал от графика. Артур смотрел в низкое окошко. Он хотел раз и навсегда решить все проблемы с Катей. «Что же, ничего не поделать. Пробегу еще больше. Километров сто. И перестану думать о ней навсегда», – надеялся он, готовя себя к встрече с человеком, которого изо всех сил хотел сделать для себя чужим. Но пока так и не мог.

По центру города с флагами России шли горожане. Они скандировали: «Донбасс – с Россией», «Нет фашизму», «Крым, мы с тобой». Сколько этих митингов прошло за последние недели и месяцы – не счесть.

Они встретились в одном из кафе на улице Оборонной. Он, естественно, пришел раньше. Заказал кофе и, ожидая, пялился в кружку, пытаясь разглядеть дно. Но дна не было. Катя впорхнула в легком цветастом сарафанчике, на голове прыгали кудряшки. Была не похожа на себя, выглядела очень обеспокоенно.

– Спасибо, Артур, – присела рядом, уперев в него несгибаемый взгляд.

– Ты что-нибудь будешь, пиццу или роллы? – из вежливости спросил он.

– Честно говоря, не до еды сейчас. Я бы хотела поговорить…

– Я весь внимание.

– Ну, не надо так формально и холодно.

– А чего ты хотела после всего?

– Может, ты и прав. Я заслуживаю. Я дрянь…

– Не надо самоуничижения, – очень деловито ответил он, пытаясь не показать, что разволновался. – Ближе к делу.

– Я вела себя, как маленькая взбалмошная девчушка, трепала тебе нервы только потому, что каждая уважающая себя девушка должна так делать. Я как будто внутри скрывала ту теплоту, с которой отношусь к тебе. Не смейся, пожалуйста. Это правда. Ты видишь, какая я нервная стала. Для меня это не игра, честно. Но я пришла даже не для того, чтобы просить у тебя прощения. Это дело сугубо твое, личное. Я хотела тебе признаться… хотела сказать…

Ее руки сильно дрожали, но взгляд был тверд и направлен прямо в глаза. Артур не мог его выдерживать и постоянно смотрел по сторонам, желая казаться безразличным.

– Ты должен это знать. Я беременна.

– Я записался в ополчение, – словно отвечая на атаку противника, произнес он.

Повисло молчание. Совершенно непонятное. Такое молчание, которое подводит определенную черту. Оба поняли, что сейчас они оказались на перекрестке. И выбор делают не вместе, а отдельно. Он может пойти направо, она продолжить путь прямо. Но тогда дороги не совпадут… Артур не знал, зачем он в такой неподходящий момент сделал свое признание. Хотел перебить ее новость, струсил, оставил за собой последнее слово.

– Я долго думала, – продолжила она, сделав вид, что не обратила на его слова никакого внимания. – Не знала, что делать. Сначала испугалась, хотела сделать аборт. Но передумала. Он появится, хочешь ты того или нет. Будешь со мной или нет. Я твердо решила.

– Если ты все решила, то чего от меня хочешь? – неожиданно для самого себя мягко спросил Артур.

– Да понять, любишь ты меня? Примешь ли ребенка? – повысила она голос. Посетители кафе обратили на них внимание.

– А сама-то как думаешь?! Возился с тобой все это время, терпел… Конечно, люблю!

Неуверенная улыбка появилась на ее лице впервые за весь разговор.

– Правда? Ты не против ребенка?

– Ну, если он от меня, то не против.

– Вот ты дурак! От кого же еще?! – засмеялась она. Пересела к нему и крепко прижалась. – Ты решил идти в ополчение?

– Да, ничего не поделать. Время такое.

– А может…

Артур стал строже.

– Не бойся, теперь все будет хорошо. Поверь мне. У нас будет ребенок – и это самое главное. Остальное не страшно, – поцеловал ее в лоб и добавил: – Катя… Я хочу подарить тебе свое фото. На обратной стороне я напишу: «Прошу помнить вечно»…

Православный воин

За окном творился полный хаос. Древний город тонул в насилии, вырвавшемся из глубин человеческой скверны. Стреляли в людей, жгли людей, казнили людей. Для Олега Крещатик, на краю которого он жил, стал дорогой в эпицентр зла, где толпы непонятных ему людей бесновались на Майдане. Эти ослепленные непонятной ему жаждой насилия жгли его бывших сослуживцев – сотрудников «Беркута». Он видел это не только по телевизору, как большинство соотечественников, он смотрел на эту воплотившуюся ненависть из своего окна.

Лица погибших «беркутовцев» не выходили из головы, стояли перед глазами, когда он отходил ко сну и когда просыпался по утрам. Тогда Олег становился на колени, выждав момент, чтобы его никто не видел, и молился. После этого бывший сотрудник силовых органов брал планшет и рисовал эти лица и картины, происходящие за холодным стеклом. Таков он был.

– Папа, что ты делаешь? – подбежал к нему пятилетний сын.

– Занимаюсь делами, – отвечал мягко Олег, не любивший, когда его отвлекали от работы.

– Ты лучше убрал бы это! – странно произнес мальчик.

Отец сосредоточенно водил карандашом по экрану, вырисовывая силуэты людей. На будущей картине можно было различить поле боя – баррикады, покрышки, молодчиков с битами и коктейлями Молотова. Стеной напротив, в оборонительной позиции, стояли спецподразделения милиции.

– Почему, Лешенька?

Мальчик отвлекся, но после слов папы снова вернулся к разговору с ним.

– К нам дяди идут. Им это не понравится, если увидят.

– Кто? – не понял Олег.

Он замер и отложил работу, повернувшись к сыну. Тот беззаботно плюхнулся на пол, держа в руках игрушки-трансформеры, и начал воображаемые сражения. Отец-художник с нежностью смотрел на своего ребенка, как могут смотреть мужчины, когда их никто не видит. Олег старался уделять ему много времени, общаться и никогда не отталкивать. Разговаривал с ним на серьезные темы, про цель человека в жизни, про любовь к людям, о Боге. Считал, что с детьми нужно обращаться и общаться, как со взрослыми. Именно в этом возрасте они впитывают в себя основную массу информации о мире. Ребенок… сын… Такой долгожданный, такой вымученный, выпрошенный у высших сил. Аня долго не могла забеременеть, а роды проходили тяжело. Мир Олега замер, когда врачи в первую неделю сказали, что Леша может умереть. Эта тяжелая ситуация очень сильно повлияла на мужчину, который только что стал папой. Он никому бы не признался, что тогда его постоянно трясло от нового вида страха – страха за сына, за нового человека, нервы расходовались, как сгорающие в камине дрова.

– Все будет хорошо, мои молитвы с вами, и не только мои, – присылал сообщения младший брат Володька, который обучался в Луганской духовной семинарии. Олег и сам чуть не стал священнослужителем, но было это давно.

Медики сумели выходить малыша, маленькую новую жизнь, за что Олег боготворил этих людей, ставших на тот периодом самыми важными для него, потому что приносили новости о Лешеньке. И раз за разом сообщения были все позитивней.

Папа смотрел на играющего малыша, сам присел на белый пушистый ковер с голубыми узорами и присоединился к игре. «Как же хорошо детям, что за них думают взрослые, – думал бывший «беркутовец». – Кто бы за меня подумал да решил. Хотя некоторым думать не пристало, как тем, скачущим за окном. Хорошо, что ребенок ничего не понимает».

– Папа, мы вернемся в Луганск? К бабушке? – полуутвердительно произнес Леша.

– С чего ты взял?

– Здесь… опасно. Люди гибнут, война идет.

– Успокойся, тебе ничего не угрожает. Ты же с папой и мамой. Ты телевизора насмотрелся? Нет никакой войны. Просто власть меняется. Такое бывает, – говорил Олег и корил себя за то, что не смог уследить за сыном, не смог ограничить его в получении этой информации. Дети на все тонко реагируют, они понимают лучше взрослых, у них нет полутонов. А взросление – это погружение в серость, избавляющую от иллюзий.

– Я не хочу уезжать отсюда.

Олег ничего не ответил, лишь удивлялся, что сын чувствует его мысли, поселившиеся несколько недель назад. Откуда он все это знает, словно ясновидящий? Может, детям многое открыто?

Через пару часов пришла Аня с работы. Муж встретил ее, крепко обнял и поцеловал.

– Устала?

– Да не особо, скука на работе. Все только и говорят про политику. Надоело уже.

– Сейчас без этого никуда.

Аня сняла с себя куртку, Олег помог ей. Он любил ухаживать за женой, проявлять внимание, пытаясь сохранить теплоту, какая обычно бывает в самом начале отношений. Их можно было бы назвать идеальной парой. Но даже Адам и Ева не были идеальными, чего уж говорить о нас.

– Поможешь мне приготовить?

Олег соглашался из раза в раз. Никогда не отлынивал от работы, не разделял ее на женскую и мужскую. Если надо было приготовить, он сам все умел. Его практически невозможно было застать на диване с бутылкой пива в руке и смотрящим футбол или боевик. Аня не могла нарадоваться трудолюбивому и отзывчивому мужу. Еще больше удивляло то, что они уже девятый год вместе, а теплоту, искренность и трепет друг перед другом сохранили.

Молодые хозяйничали на кухне, Леша играл в комнате. Аня рассказывала новости с работы, Олег внимательно слушал, давая жене выговориться. Она была безудержной болтушкой, но неглупой при этом, знала, что и когда можно говорить.

– Кстати, к нам моя мама хочет приехать.

– По-моему, не самое лучшее время для путешествий, – бросил супруг. – У них-то в Хмельницком все спокойно?

– Насколько это возможно – да. Она к нам рвется, переживает. А как не переживать? На улицах такое творится!

В этот вечер пришли милиционеры с обыском. Почему, зачем? Что искали – непонятно. Перерыли всю квартиру без особого энтузиазма, но с нескрываемым презрением. Олег наблюдал за сыном, который спокойно на это смотрел, не капризничал, не плакал и не боялся, будто ждал незнакомцев в форме. Уходя, старший лейтенант ядовито прошипел:

– Уезжай, «беркут». Жизни тебе здесь не будет.

За несколько дней семья собрала весь небогатый скарб, упаковала в большие клетчатые сумки. Жена ушла с работы без отработки, так как официально не была оформлена.

Он присел на дорожку. Настало время прощаться с этим городом. Олег подозревал, что все так и случится. Последние несколько дней мужчина с обреченной точностью видел свою судьбу, видел ту колею, на которую его бросает неизвестная сила, называемая роком. Теперь он ничему не удивлялся, беспокоился только за сына и жену. Поэтому знал, что надо ехать домой, в Луганск, надо спасти семью от новой волны насилия, которая вот-вот захлестнет эти улицы.

Олег собирался поехать на поезде, удобств там больше и можно нормально отдохнуть. Но Леша сказал:

– Давайте поедем на автобусе. Так быстрей.

– Ты спешишь куда-то?

– Нет. Просто поезд не придет.

Супруги послушались сына и поехали на автобусе. Дорога была легкая, словно устланная перьями диковинных птиц. Или не птиц вовсе. В душе волнами накатывали спокойствие и уверенность, перемежающиеся с тревогой, отступавшей по мере отдаления от Киева. Он знал, что это только первый этап, самый легкий, последуют другие, потребуются все силы и навыки. «Главное – принять свою судьбу. По крайней мере, попытаться. И смириться. Христианство учит нас смирению и терпению», – думал Олег.

Они приехали в город детства и юности Олега. Мама радостно встречала.

– Хорошо, что приехали. По хозяйству мне поможете, – улыбалась она, тиская в объятиях внука.

– Конечно, одной трудно справляться.

– Ну ничего, сыновей вырастила – и хорошо. Сейчас и внуками займемся, да, Алешенька?

– Да, бабуля.

* * *

– Мама, у нас есть нечего, – сказал Леша. – Ты приготовь чего-нибудь. А то папа скоро придет, а мы его ничем не угостим.

– Папа придет? – удивилась сонная Аня. – А ты откуда знаешь?

– Чувствую. Устал он очень, на душе у него тяжело.

– Почему тяжело? Что ты такое говоришь?

– Друзей у него больше нет.

– Каких друзей? Сынок, что ты такое говоришь?

Через сорок минут пришел Олег, заросший – с бородой и усами, в камуфляже, с оружием. Он бросил автомат в темном коридоре, не разуваясь, прошел в комнату, поднял на руки сына. От малыша пахло свежестью и хлебом. Крепко прижал к себе. Аня вышла из кухни и обняла обоих.

– Вот выдалась минутка, решил заскочить. Соскучился безумно по вам. Как мама? Как сын? – они вышли на кухню, оставив Лешеньку в комнате.

– Ничего, мы держимся. Воды мало. А крупа, картошка есть.

– Как он?

Когда в Луганске началась война и Олег решил остаться, Аня и Леша наотрез отказались покидать его. Это очень удивило мужа, ему вообще казалось, что жена не разделяет его взглядов и не поймет. Но она поняла, почему он пошел в ополчение.

– Очень спокойно, смело, весь в отца, – улыбнулась жена. – Не боится ни выстрелов, ни взрывов.

Бородатое лицо Олега засмеялось. Но у Ани задрожали в нервном напряжении губы:

– Ты ведь тоже замечал, что он иногда говорит странные вещи?

– Что ты имеешь в виду?

– Знаешь, он мне сказал, что ты сегодня придешь. Мы тебя каждый день ждем. Но он уверенно заявил, что ты скоро придешь и тебя надо покормить.

– Да… знаю. Замечал…

– Милый, что случилось? У тебя глаза такие…

– Ребята погибли.

– Леша мне сказал, что ты друзей лишился.

– Лешка… Чувствует, значит, что-то.

– Олег! Все мы чувствуем! Только он точно говорит!

– Успокойся! Я жив, ничего со мной не будет!

– Война идет! Я тебя неделями не вижу, не знаю, живой ты или нет! Олег, зачем мы сюда приехали? Зачем?

Он резко взял жену за плечи и встряхнул, а потом прижал к себе и начал целовать ее бархатные щеки. Она разревелась, по его лицу тоже текли слезы.

– Потерпи, моя хорошая. Давай я в Россию вас вывезу? Я могу. Денег найду. Собирайся.

– Отстань, мы это уже обсуждали. Мы с тобой. Я просто немного устала, нервы расшатаны… Все хорошо.

– У всех нас нервы ни к черту.

Олег присел на пол, а затем и вовсе лег. Леша моментально забрался на него и начал прыгать на животе.

– Сынок, хорош. Ты же уже не маленький, раздавишь папу.

Жена покормила вымотанного супруга. Он похудел и изменился, лицо казалось незнакомым. Только эти глаза, чудесные и редкого цвета глаза остались прежними. Аня обожала их – они были необычайно светлыми, как небо, в них таились доброта и сила.

– Когда я пошел в ополчение, я не думал, что увижу столько светлых и чистых людей. Мужики воюют такие здоровые, сильные, а все равно как дети. Они верят в лучшее. Я с ними просто душой отдыхаю. Выедешь, бывает, на передовую, а там наши ребята сидят, улыбаются. Знают, что их в любой момент могут убить, а они шутят, разговаривают. Знаешь, что это? Это русский дух, который не уничтожить.

Аня улыбнулась в ответ.

– Тебе бы побриться, русский дух, а то в следующий раз не узнаю.

– Было бы время, – горько усмехнулся муж. – Мне пора идти. Боевые позиции – они как профурсетки: долго ждать не будут, – попытался пошутить напоследок Олег, а у Ани на глазах снова начали появляться соленые капельки.

– С тобой все будет в порядке?

– Да что станется-то? Вы берегите себя. Я за вас переживаю больше всего. Если будут стрелять, ты знаешь, куда прятаться.

* * *

Он пригнулся. Автоматы трещали, пули впивались в стены, ломались стекла. Фоном звучали взрывы артиллерийских снарядов. «Наши бьют», – подумал Олег и поменял магазин. А здесь, в поселке, идут бои. «Скоро патроны кончатся, и придется в рукопашную идти, – хмуро пронеслось в голове. – У нас раньше кончатся». Дом, в котором они держали позицию, находился сразу за поворотом, широкая дорога вела в осаждаемый город. Задача – не допустить прорыва противника. «Господи, да какой день мы уже держим этот участок. Сколько этих попыток было!» – вздыхал Олег. Конца и края этому не видно.

Противник смог закрепиться в нескольких домах на другом конце улицы. И никак выбить его не получалось. Остается обстреливать друг друга. Олег удивлялся, как эти ветхие хижины могут выдержать всю ярость огня. Единственная защита – старые, покосившиеся еще до войны дома. Многие пострадали – проломленные ржавые крыши, битый шифер, на осыпающихся стенах копоть. Но они держались. Как и люди.

Жарко на улице, все тело горит, пот льется ручьями. Всюду пыль и грязь, ладони липкие, на зубах чувствуется песок. Вот бы немного воды, чтобы умыться. Но времени ее искать нет. Моментами он мог поддаться страху, всего на секунду. Но его выручал опыт и доведенные до автоматизма действия. Олег переместился в угол пустого дома, откуда можно было увидеть позицию противника. Эта часть чужого жилища пострадала больше всего, она подвергалась нещадным обстрелам. Солнце проникало сквозь разбитую стену, просветы делали ее похожей на шахматную доску. Затем ополченец покинул свое убежище и проник в соседний двор, осторожно, пригибаясь, вошел в растерзанное здание. Прицелился и несколько раз выстрелил из импровизированной бойницы. Ушел из одинокого дома. Люди покинули эти здания из-за близкой опасности. Остались жить те, чьи дома были далеко в конце улицы. В часы затишья они осторожно выбирались из укрытий и пытались узнать о положении. А оно было бедственное.

Олег прошел по внутренней узкой улочке за домом, даже асфальта здесь не было. Присел, оперся о покосившийся забор, вытер рукою пот. Перевел дух. Думал о сыне. Думал о том, что у его противников тоже есть сыновья. Прошел дальше по улочке и проверил замаскированную растяжку. Если неприятель попытается обойти с тыла, то очень пожалеет об этом. Вернулся к своим.