Три сказки о Городе Теней, и одна – о прекрасной принцессе

Похоже, мальчишке сунули-таки медный обол – вон, пробует что-то на зуб…

Пора.

– Хассан!

Он с опаской и, пожалуй, излишне резко, оборачивается. Подойти поближе.

Но не слишком – чтоб не напугать.

– Ты хотел бы заработать ещё? Заработать много? Так, чтоб хватило и сёстрам на белую лепёшку, и матери на леченье?

– Кто… Кто ты такой, незнакомец, и откуда всё про меня знаешь?! – лицо испуганное и злое одновременно: словно у загнанного более сильным противником в угол крысеныша. Чумазого, задёрганного тяжёлой недетской работой, и голодного, но обладающего определённой гордостью, не позволяющей сдаться и сразу начать угодничать, крысеныша! Вот и хорошо. Значит, он не ошибся в выборе.

– Я – из Магриба. А знаю про тебя всё – потому, что я – чародей. Маг, говоря проще!

– Да ну?.. – вот уж неприкрытого скепсиса в голосе слышится на два динара! А молодец парень. На мякине не проведёшь! И хорошо. Глупец или подлиза не подошёл бы.

– Вот тебе и «да ну»! Смотри туда! – он вскинул руку в знаке Хурд, произнёс шёпотом заклинание. Тотчас росший в пяти шагах от них куст вездесущей верблюжьей колючки исчез в огненной вспышке, и мгновенно на его месте оказались только чуть тлеющие и дымящиеся угольки и немного золы, уносить которую сразу начал неугомонный ветер…

– Ух ты… Здорово. А… А вы и с людьми так можете? – а молодец ещё раз. Зрит в корень! Значит, понимает, что с магом шутки плохи. Только вот зря ковыряет пальцем в ноздре… Может, с перепугу?

– Разумеется. Но для людей я обычно применяю другие средства. Не столь заметные окружающим. – он выразительно посмотрел в глаза мальчишке, – теперь ты согласишься выслушать… Моё предложение?

Ещё бы ему не согласиться!..

На следующий день рано утром, убедившись, что никто их не преследует, они вышли через Южные ворота. Сначала шли по большой дороге – разбитой колёсами и копытами пыльной ложбине.

Затем свернули на очередном повороте прямо в пустыню.

Хассан терпеливо молчит, только изредка на него искоса, незаметно, поглядывает: знает, что спросить можно и вечером, когда они расположатся на ночлег. А пока лучше помолчать: и силы сбережёшь, и пыль в рот не набьётся. Да, парень-то… Не по годам развит. Похоже, у него за всеми заботами о семье и хлебе насущном для неё, было время подумать над жизнью. И как в ней лучше устроиться так, чтоб не тратить лишних сил.

Вечером всё равно пришлось рассказывать, поскольку ужин греть нужды не было: лепёшки и сухофрукты отлично запиваются и сырой водой.

– … под старость лет совсем спятил! Ближайших приближённых из знатнейших и древнейших родов – приказал казнить! Советников и Визиря больше не слушал. Вернее, слушал на Советах, что они говорят, но потом делал всё так, как хотел сам. Не считаясь с последствиями. С соседями вечно воевал. Потому что дочерей их брать в официальные жёны отказывался. Причём ответ послам давал часто самый унизительный: у меня, мол, даже наложницы выглядят лучше, чем их балованные и нарумяненные овцы! Что? Конечно! За такое не то что лично – а и совместными силами всех оскорблённых папаш нападёшь! И нападали. Да только зря.

Потому что войско у Абдунаби-хана было буквально несметным! А уж силой, выучкой и храбростью его сардоров никто не то что превзойти – а и сравниться не мог! Отличная была армия. Почему – была? Потому, что как раз вот из-за армии это и случилось – то, что я тебе сейчас расскажу.

Султану Абдунаби тогда сровнялось шестьдесят. Живи, вроде, и радуйся: всё есть! Страна богатейшая! Воды – вдоволь, так что и хлопок, и зерно, и даже рис на заливных полях отлично растут. Торговля процветает. Соседи пикнуть не смеют: а ещё бы! После каждого нападения от их земель откусывался добрый кусок, да присоединялся к султанату! Вот и терпели, оставаясь со своими дочками-то непристроенными…

Однако взяла тут нашего Султана гордыня. (Ну, вернее, она и раньше-то у него водилась. Но сейчас это оказалось нечто совсем уж дикое!) Хочу, говорит, стать бессмертным! И ладно бы – говорил. А то – и отправил на Восток посольство. Из именитых прихвостней-приближённых да хорошо вооружённого войска: на случай, если не удастся нужного знахаря миром склонить приехать. С самим Визирем во главе – чтоб, значит, попытаться вначале. Уговорить миром.

Для такого случая и дары несметные на повозки нагрузили – чтобы, значит, вначале попробовать золотом приманить того, кто знал секрет бессмертия. И его Повелителя…

А секрет, вроде, и правда – имелся.

Слухи-то одно конкретное название указывали: «Линьцзянь»!

Говорят, долго Посольство туда ехало. Полгода. Сложно им было, на неведомых землях-то… Ну, сардоры у Абдунаби опытные и крепкие. Прожжённые ветераны. Незнакомой пищи не ели, из грязных луж не пили. На перевалах ледяных тёплые плащи одевать не брезговали. Здоровье берегли, словом. И силы на грабёж местного населения-то – не тратили: еду с собой везли.

Добрались до Линцзяна этого в целости. Местный мандарин как увидал под стенами такую силищу, сразу согласился на переговоры. Ну а переговоры…

Даром, что Абдунабийские дипломаты самые сладкоречивые и хитро…опые! Словно уж – извиваются, словно канарейки – поют, с три короба наобещают!..

А уж там когда до исполнения доходит… – рассказчик махнул рукой, отметив, что Хассан, удобно расположившийся полулёжа на песчаной кочке, слушает, буквально выпучив глаза и открыв рот. Давненько у него не было столь благодарного слушателя! – Ну, словом, всё, как у вас в городке! Каждый наследный Султан обещает народу чуть не райские кущи при восшествии на Престол. А взойдя – только знай налоги поднимает!

– Точно! – Хассан истово кивнул, соглашаясь. Магрибец, вздохнув, продолжил:

– Ну, со своим Знахарем мандарин-то этот быстро договорился. Не хотел же тот и в самом деле, чтобы сардоры Абдунаби Линцзянь-то этот предали огню и сабле… Так что из ворот вышел сам. «Вот, говорит, я!» Патриот, словом. А послам только этого и надо.

Ну а дальше – совсем уж невероятное! Сардоры ввезли во дворец подарки бесценные, поблагодарили, обещали знахаря вернуть, когда Султана-то излечит. От смертности. Да и жене Знахаря, и детям – подарков, денег и гостинцев доставили. Всё честь по чести. Знахаря – в паланкин, да в добрый путь!..

Что невероятного?

Ну ты и наивен, отрок! Невероятно то, что чёртов Линцзянь не разграбили, как принято здесь, на Востоке, получив своё – словно разбойники торговый караван, или вороны – сдохшего посреди пустыни ишака! Да не сравняли с землёй, спалив то, что разрушить, или увезти не удалось!

Ладно, повезло тогда Линцзяню. Или – приказ Султана такой был. Может, он рассчитывал со временем завоевать и эту страну – Аллах его знает. Он своими планами ни с кем делиться не обязан. На то и Султан. Его приказ – это… Его Приказ!

Ну вот, проходит ещё полгода, привозят наши послы и армия этого китайца. Приводят пред светлы очи. Смотрит знахарь на Его Величество, и говорит:

– О могущественнейший Султан, колеблющий выю земли! Знаю я, в чём состоит твоё дело ко мне! Помочь тебе можно! Зелье-то я составлю… Но для того, чтоб оно сработало в полную силу, нужен мне в помощь один друг мой старинный – Магрибец! Без силы его заклинаний не сможет работать вечно зелье травяное!

Ну, надо, так надо. Султан в долгий ящик откладывать не стал: пока Армия не расквартировалась по казармам, сразу, буквально на следующий день, и отправил весь состав Посольства с новыми Приказами – уже в Магриб!

Туда, к счастью, путь не столь далёк. За пару месяцев добрались. Правда, кое-кто из простых воинов-сардоров, да и из сотников с десятниками уже ворчали: дескать, гоняют туда-сюда, словно мы прокажённые какие!.. Света белого, да жён-детишек не видим годами. Да и законной добычей насладиться не дают…

Ну, как ты, наверное, уже догадался, к магрибцу-то этому они особого почтения и вежливости уже не выказывали. Как и к правителю города: Магриб сравняли с поверхностью земли сразу после того, как местный падишах, трезво оценивающий боеспособность войска-то своего дохленького, выдал им требуемого человека.

А в Магрибе тогда жило более пятидесяти тысяч ни в чём не повинных… Конечно, и женщины, и дети… Внутреннюю крепость-то, где заперся Магрибский падишах, штурмом брать не стали – возиться было лень. А вот город…

Город пограбили. Пожгли. Женщин – как обычно.

Правда, как я слышал, младенцев на пики не накалывали, и не сжигали в пламени. А резали только мужчин – тех, кто сопротивлялся. Протестовал, стало быть, что их жён насиловали, а дома – грабили… – он не хотел, чтоб парень слышал предательскую дрожь в его голосе. Или заметил, как при нарочито небрежном, вроде, тоне рассказа, у него до сих пор ходят на скулах желваки.

Потому что перед глазами, словно всё происходило лишь вчера, стоят картины: темнота, скрадываемая всполохами пламени и факелов нападающих. Земля на улицах и в переулках, столь обильно залитая кровью, что пыль превратилась в липкую чавкающую грязь. Со всех сторон ревёт метущееся пламя, и, заглушая иногда его гул, вязнут в ушах крики о помощи, и стоны раненных и насилуемых… Кишки Маруфа, соседа, вывалившиеся в пыль двора после того, как сардор, ждущий своей очереди, чтоб изнасиловать его жену Сабохат, отмахнулся, как от назойливой мухи, от тщедушного зеленщика… Вопли ещё живой тёти Камиллы, причитания старой Матлюб-опы, лишившейся в одночасье сына, снохи, внучки и правнука…

Но всё равно, он чувствовал, видел, как в расширенных глазах Хассана стоит страх. Ужас. Словно и правда, в бездонно-чёрных глазах рассказчика он видит сполохи этого самого пламени, а в уши ураганным рёвом отдаётся гул пламени, на зубах скрипит пепел и песок, ноздри забивает медный запах крови и копоть, да доносятся стоны раненных, насилуемых женщин, брошенных под копыта лошадей младенцев…

– Ладно, не об этом рассказ. А о Султане Абдунаби.

Но Магрибец-то, уезжая, конечно, увидел, конечно, что случилось с его городом…

Хотя проблем в дороге не доставил – ехал себе и ехал. Молча.

Вот привозят его к Султану, а тот ему и объясняет что да как. Приглашает и друга его – китайца. Тот объясняет, что нужны, дескать, его заклинания, а зелье, готовое, вот оно: уже ждёт!

Ну, магрибец-то артачиться не стал: поставил кубок прямо перед собой, воздел руки к Небу…

Да и стал читать заклинания.

От его голоса даже колонны резные, да потолок из толстенных балок, говорят, дрожали. А уж слова… Страшные, незнакомые! Словом – язык будто тот самый, что звучит в подземельях Мардука. Из уст демонов, или ифритов…

А снаружи ветер тут такой поднялся, гром, молнии засверкали – жители еле успели по домам попрятаться. Потому что над городом и дворцом откуда ни возьмись, разразилась буря! И страшная Гроза! Отродясь жители столицы такой не видали!.. Да и вряд ли увидят. Теперь.

Потому что когда Султан выпил напиток-то, всё это и случилось.

Город словно вывернуло наизнанку – как человека, перепившего молодого вина!

Провалилась великая Жараканда под землю, вместе со всеми домами, да людьми! Со стоном, гулом и рёвом провалилась, будто сама пустыня корчилась в муках великих!..

И даже животные, которые там были – ну, куры, козы, ишаки, бараны – тоже сгинули, и… Говорят, словно застыли там на века. Превратились в Тени.

Ждут.

Чего ждут? Да не знаю я. Я же скромный ученик мага, чародея в пятнадцатом поколении. Желающий только приобщиться мудрости веков. Вот в старом хранилище, в дальнем углу, я и нашёл полуистлевший свиток, где всё это и вычитал… Что? Не знаю.

Вот проверить, правда ли всё это – мы с тобой и идём. И за это, кстати, я и плачу тебе твои – немаленькие, между прочим, за такой пустяк! – деньги!..

Он долго смотрел на разгладившееся детское лицо, когда Хассан, напялившись вдоволь вначале на угли костерка, а затем и в глубокое звёздное небо, заснул. Словно хотел впитать, запомнить навсегда это наивно-умиротворённое выражение…

Неужели вот этот мальчишка, этот полунищий – тот, кто всё сделает как надо?

Верен ли его расчёт на этот раз?..

Ничего – скоро он узнает!

Когда Хассан начал спуск, он видел – мальчишке жутко непривычно!

Ничего, привыкнет.

А ему остаётся только ждать!

Через пять дней он понял – выбор оказался верным.

Когда башни проклятой Жараканды вознеслись в десяти милях, на которые он предусмотрительно отошёл, стало понятно: время пошло! Его время.

Стрела вонзилась прямо в горло!

А молодец придворный чиновник: ничего не напутал. Видать, действительно сильно «любит» Своего Повелителя! Да разве может быть по-другому?!

С замиранием сердца он глядел, и на своей шкуре ощущал, как вокруг него чёртов Город проваливается снова туда, куда ему предначертал его отец, отдавший за это дело Жизнь и Душу: в пучины Ада! Ну, вернее, всё же – в пещеру Безвременья!.. Сна наяву!

Он поднялся на ноги только тогда, когда прекратились дрожь и гул. Пооткрывал рот – звенеть в ушах перестало. Дело сделано.

Вот он и снова здесь. И добился того, чего хотел.

Молодости.

Бессмертия.

И пусть для того, чтобы помолодеть, приходится каждый раз убивать очередного возомнившего себя Султаном плебея, («Из грязи – да в Князи!») – ничего. Это – приемлемая цена. Жертва неизбежна. Всё равно смерть очередного самозванца-султана – почти мгновенна. Мучений тот не испытывает.

И не может, конечно, укол боли от стрелы сравниться с тем ужасом, тем испытанием, теми картинами, что он сам пережил и видел ребёнком в Магрибе.

Когда три дня копания могил, и перетаскивания вручную (Коней и даже ишаков увели!) трупов, тяжким бременем легли на его детские плечи. Густой и ничем не перебиваемый запах разлагающейся плоти и горелого дерева, облепленные тысячами злобных мух трупы, тела… Отличная детская память, откладывающая словно в самые сокровенные уголки памяти эти дикие после десяти лет наивно-радостной беззаботности, картины.

Три дня крови, копоти и горючих слёз калённым железом впечатали эти самые картины в голову! Не забыть никогда ему этого – как скидывали во рвы, и закапывали, скидывали и закапывали, выбиваясь из последних сил…

И долгие годы вставали перед его детским взором каждую ночь в кошмарах эти картины… Никогда он не забудет, как рыдали мать и та из сестёр, что выжила.

И как им пришлось всё равно бежать – когда в опустошённом городе с засыпанными колодцами и сожжёнными или разрушенными домами, началась эпидемия.

Город, конечно, позже всё-таки восстановили. Уж больно удобное место. Но…

Нет, сердце всё равно каждый раз трепещет, замирая: он мстил, и мстит за них!

Мать, брат, сёстры, родные, близкие, соседи – все, с кем он делил, вольно или невольно, жизнь в прекрасном Магрибе, пока туда не вломились, словно стая саранчи, или степной пожар, сардоры проклятого Абдунаби.

Возжелавшего, видите ли, бессмертия для своей драгоценной персоны… Ну, отец ему и показал. Чего стоит Бессмертие.

Теперь дух Абдунаби бессмертен. Обречён вечно обитать в Городе теней.

И обречён ВЕЧНО видеть, корчась от бессильной злобы, как сын Магрибца приводит ко входу в подземелье очередного кандидата-плебея. Как этот безродный сопляк проходит все стадии: от наивного подростка, до прожжённого хитреца и самовлюблённого «Пупа Вселенной». Как плетутся заговоры и интриги. И как, наконец, сын наложившего Заклятье мага, убивает Султана-марионетку, когда настаёт предначертанный Роком миг.

Чтобы в очередной раз помолодеть, и начать следующий цикл Вечной Мести…

Вздохнув, магрибец прошёл во дворец, и встал перед Троном.

Вот она – заколдованная отцом Корона.

Остаётся только отнести её наверх – на место. Да и чайник забрать. И положить их рядом с остальными вещами.

И мышеловка снова будет заряжена сыром – для очередного…

Смотри же, смотри на это, трижды проклятый Абдунаби-бессмертный!

Злись. Ярись в отчаянии что-либо изменить или исправить… И кусай в бессилье свои бестелесные локти.

Потому что никогда тебе не вырваться из этого кольца Времени!

Пусть поздно, но осознай: посеявший ветер да пожнёт бурю!..