Вопрос об этой встрече был поднят американской стороной в самом начале в связи с тем, что Косыгин прибыл во главе советской делегации на чрезвычайную сессию Генеральной Ассамблеи. Несколько дней шли закулисные переговоры о конкретном месте такой встречи.

Дело в том, что Джонсон передал через посла Томпсона приглашение Косыгину приехать в Вашингтон. Находившийся в Нью-Йорке Косыгин срочно запросил мнение Москвы. Советское руководство прислало ему довольно сдержанный ответ: оно считает возможной организацию такой встречи, но чтобы она состоялась «в Нью-Йорке или в крайнем случае в окрестностях Нью-Йорка, что определенно указывало бы на приезд Джонсона к советскому премьеру, а не на поездку А. Н. Косыгина к президенту для встречи».

Джонсон, в общем, с пониманием отнесся к нежеланию Косыгина приехать в Вашингтон («с учетом возможной реакции арабов, не говоря уже о Пекине», как он сказал в разговоре с Томпсоном). Но президент сам тоже не хотел ехать в Нью-Йорк.

Американцы тогда предложили встретиться на базе ВВС «Маквайр», но Косыгин отказался, так как не хотел, чтобы встреча состоялась на американской военной базе. После упорных поисков с участием Томпсона, советского посла и губернатора штата Нью-Джерси и было найдено небольшое местечко Гласборо. Там в здании местного колледжа «Холлибуш» и состоялись двухдневные советско-американские переговоры. Так был достигнут компромисс о встрече «на полпути».

Директор колледжа д-р Робинсон, симпатичный хозяин места встречи, был, разумеется, взволнован таким необычным событием и огромным вниманием к этому прессы. Когда после окончания встречи я с ним разговорился, выразив озабоченность, что подобный большой наплыв людей может нанести известный ущерб помещениям колледжа, он, наоборот, высказал полное удовлетворение, что советско-американская встреча состоялась в его колледже. Помимо полезного огромного «паблисити» для их малоизвестного колледжа, признался он, правительство США произвело за свой счет капитальный ремонт помещений, где проходила встреча, а также установило дополнительные линии телефонной связи. Таких расходов сам колледж не смог бы выдержать. Короче, они без всяких оговорок приветствовали гостей.

Косыгин, сопровождаемый Громыко и мною, приехал утром 23 июля к дому директора колледжа. Мы задержались из-за большого потока автомашин. Был жаркий и очень влажный день. У дома нас уже ожидала большая толпа жителей городка, представителей прессы и любопытствующих из других мест. Тут же продавали сосиски и прохладительные напитки. Типичная американская картина, которую с интересом наблюдал наш премьер.

Косыгина встретил на крыльце дома президент Джонсон. С ним приехали Раск, Макнамара, Банди и Ростоу. Присоединились супруга президента и дочь Косыгина, которые имели свою отдельную программу. Последовали фотосъемки. Жители аплодисментами тепло приветствовали руководителей обеих стран. Джонсон и Косыгин обратились с краткими речами к собравшимся, после чего опять их фотографировали. Наконец все участники встречи вошли в дом.

Джонсон предложил вначале побеседовать какое-то время вдвоем. Косыгин сразу согласился. Однако в результате они так увлеклись, что фактически весь разговор до обеда прошел наедине в присутствии лишь переводчиков. Мы же в это время сидели в другом зале и вели свободный разговор между собой, дожидаясь окончания основной беседы.

В начале беседы наедине с Джонсоном Косыгин поставил перед ним вопрос: в каком направлении правительство США намечает вести свою дальнейшую политику. В настоящее время, заявил он, США значительно увеличивают военный бюджет, расширяют военные действия во Вьетнаме, дестабилизируют обстановку на Ближнем Востоке – все это вызывает большую тревогу за дело мира. Сейчас нет уверенности, что политика США не предусматривает создания обстановки, чреватой крупными военными конфликтами.

Премьер подчеркнул, что гонка вооружений, которую ведут США, вынуждает другие страны в интересах обеспечения собственной безопасности также увеличивать свои военные бюджеты, расширять военную промышленность. Все это усиливает военную угрозу в мире, и нельзя исключить, что это может даже вызвать и ядерную войну.

Джонсон, внимательно выслушав, стал говорить о том, что США вовсе не хотят создания военной обстановки и что все, что они предпринимают, – это акции вынужденного характера. Он сказал также, что придает отношениям с СССР первостепенное значение и что им уже были предприняты конкретные шаги, направленные на развитие мирных отношений между США и СССР. Джонсон подчеркнул, что он по-прежнему стремится не допустить военного конфликта с СССР и добивается мирного решения спорных вопросов.

Косыгин «принял к сведению» эти заверения американского президента.

Из конкретных вопросов обсуждалось положение на Ближнем Востоке, Вьетнам, нераспространение ядерного оружия, предотвращение создания системы противоракетной обороны, двусторонние отношения.

Именно на ближневосточной проблеме Косыгин делал особый упор. Джонсон не стремился как-то оправдать политику Израиля. Он повторил, что США выступают за отвод израильских войск с захваченных территорий и за территориальную целостность стран этого района. Вместе с тем должны найти решение и другие проблемы района. Косыгин осуждал Израиль, настаивал на скорейшем выводе его войск, но признавал его право на независимое существование.

Вьетнамский вопрос привлек наибольшее внимание Джонсона. Косыгин подчеркивал, что урегулирование вьетнамской проблемы возможно только при условии прекращения бомбардировок территории ДРВ и вывода американских войск из Южного Вьетнама.

Джонсон горячился. Он заявил, что если американцы сядут за стол переговоров, прекратив бомбардировки и не получив никаких гарантий об ответных шагах другой стороны, то Северный Вьетнам перебросит новые войска на Юг, и морская пехота США может быть уничтожена. Тогда он потеряет в США весь свой авторитет. Поэтому он без каких-либо гарантий не может пойти на такой шаг.

Джонсон прямо спросил, можем ли мы помочь США в переговорах с вьетнамцами, если США все же сядут за стол переговоров. Он хотел, чтобы мы были третьей стороной, которая способствовала бы удовлетворительному решению вопроса о самоопределении Южного Вьетнама с тем, чтобы США могли уйти оттуда. При этом он сказал, что США готовы будут вывести все войска из Вьетнама.

Косыгин никаких обещаний на этот счет Джонсону не дал, поскольку у него не было соответствующих полномочий. Он подчеркнул, что переговоры должны вестись непосредственно между США и Вьетнамом (в своих комментариях к этой части беседы Косыгин в телеграмме в Москву откровенно написал, что у него лично нет уверенности в том, что вьетнамцы пойдут на переговоры, даже если можно было бы добиться согласия США на прекращение бомбардировок ДРВ). Тем не менее на пресс-конференции в Нью-Йорке он заявил, что «для того, чтобы улучшить наши отношения, надо прежде всего Соединенным Штатам прекратить войну во Вьетнаме».

«У меня сложилось впечатление, – сообщал Косыгин в Москву о своем разговоре о нераспространении ядерного оружия, – что Джонсон, по-видимому, был бы действительно не прочь форсировать переговоры о заключении соответствующего договора».

Джонсон довольно активно развивал тему о противоракетной обороне. Он откровенно сказал, что хотел бы повременить у себя с развертыванием системы ПРО и объявить о том, что, скажем, через неделю начнется обмен мнениями по этому вопросу с советскими представителями. Джонсон сообщил, что уже в течение трех месяцев он откладывает принятие решения о развертывании ПРО в США, хотя многие военные и конгрессмены требуют принятия решения. Он подчеркнул, что если такой обмен мнениями не будет начат в ближайшее время, то, по-видимому, учитывая оказываемое на него давление в этом вопросе, он будет вынужден принять решение о развертывании в США системы ПРО.

В ответ Косыгин изложил советскую точку зрения. Разгорячившись по ходу дискуссии (что с ним случалось редко), Косыгин громко и убежденно заявил: «Оборона – это морально, нападение – безнравственно!» Его основной тезис: в принципе наилучшим путем для замораживания оборонительного вооружения было бы решение вопроса о сокращении наступательного вооружения или же рассмотрение вместе всего комплекса вопросов разоружения.

Определенного ответа Джонсону относительно возможности начать в ближайшее время обмен мнениями по вопросу ПРО Косыгин, однако, не дал. У него не было на это согласия других членов советского руководства.

Затем в беседе были затронуты советско-американские двусторонние отношения. Джонсон говорил, что за годы его президентства было немало сделано, перечислил все соглашения, которые были заключены. Он подчеркивал, что придавал и придает советско-американским отношениям первостепенное значение. Косыгин подтвердил, что советское правительство разделяет эту точку зрения.

Джонсон выразил пожелание провести дополнительную встречу в воскресенье в том же месте. Косыгин согласился на вторую встречу.

По ходу беседы Джонсон подробно излагал свою точку зрения, развертывал свою аргументацию. Косыгин был менее многословен, но достаточно четко излагал свои мысли.

25 июня – вторая встреча. В основном обсуждались те же вопросы. Особо пространно Джонсон говорил по Вьетнаму и о ПРО.

Джонсон сказал, что он еще раз все обдумал и решил обратиться к ДРВ с новым предложением. США могли бы прекратить бомбардировки ДРВ при условии, что вслед за прекращением бомбардировок должны немедленно состояться переговоры между представителями США и ДРВ. Но если Ханой будет вести игру на затягивание переговоров, то США сохранят за собой полную свободу действий.

Косыгин совсем не был уверен в позиции северовьетнамцев, которые не делились с нами взглядами насчет компромиссного урегулирования. Поэтому он продолжал придерживаться известной советской точки зрения, а именно, что урегулирование вьетнамской проблемы возможно только при условии прекращения бомбардировок территории ДРВ и вывода американских войск из Южного Вьетнама.

Относительно ПРО Джонсон заявил о желательности организации встречи Макнамары с советскими представителями в любом приемлемом для нас месте. На такой встрече, по его словам, можно было бы рассмотреть как вопрос о сдерживании развития систем ПРО, так и о сокращении военных бюджетов в целом.

Косыгин не сказал ничего определенного на этот счет, не желая связывать себя какими-либо обязательствами.

Надо сказать, что вопрос о Макнамаре возник не случайно. За два дня до встречи в Гласборо Макнамара в беседе со мной высказал мысль, что хотел бы лично выступить перед Джонсоном и Косыгиным по вопросу ПРО, когда они будут вдвоем. Он подготовил для иллюстраций самые последние конфиденциальные технические данные и расчеты американских специалистов на этот счет, чтобы подтвердить научную обоснованность подхода к проблеме ПРО. Джонсон дал на это согласие, но просил заручиться одобрением и советского премьера на такую «презентацию» во время их личной встречи. Косыгин согласился с этим, о чем я сообщил Макнамаре.

Весь первый день встречи в Гласборо нервничавший Макнамара прождал в приемном зале вызова Джонсона для такого выступления. Однако его не пригласили. Сразу после первой встречи Джонсон устроил для Косыгина обед, на который были приглашены все сопровождавшие обоих руководителей лица, включая работников протокольной службы. Во время обеда Джонсон увидел Макнамару и, вспомнив, что он забыл позвать его на совместную беседу с Косыгиным, пригласил его сделать сообщение прямо за обедом. Макнамара явно не был к этому готов, поскольку на обеде присутствовали многие, не имевшие доступа к столь конфиденциальной военной информации.

Макнамара смешался, стал лихорадочно выбирать из пачки подготовленных им схем и диаграмм наименее секретные документы и по ним стал строить свое выступление. Главный его тезис: гонка в области оборонительного оружия только ускорит уже существующую гонку наступательных вооружений и таким образом дестабилизирует установившееся деликатное равновесие между двумя сверхдержавами, основанное на ядерном сдерживании. Однако выступление Макнамары, в силу отмеченных выше причин, получилось скомканным, малоубедительным и малоинтересным. Косыгин был явно разочарован, о чем он мне и сказал вечером. Сам Косыгин ответил Джонсону и Макнамаре, что ракетные оборонительные системы вокруг Москвы и Таллина строятся для того, чтобы спасти жизни советских граждан, и поэтому вместо обсуждения вопроса об их ликвидации надо в первую очередь заняться проблемой сокращения наступательных стратегических систем.

Позже, оправдываясь передо мной, Макнамара ругал президента за то, что он так «неуклюже провалил все дело». Видимо, в результате всего этого на второй день встречи с Косыгиным Джонсон и предложил встречу Макнамары с советскими специалистами. Хотя Косыгин и не был готов начать конкретные переговоры с США по вопросу об ограничении оборонительных стратегических систем (помимо прочего, Москва хотела сперва достичь ядерного паритета в наступательных вооружениях), дискуссия в Гласборо все же способствовала, хотя и с задержками, началу переговоров по ограничению стратегических вооружений, которые в конечном счете привели к заключению Договора по ПРО в 1972 году. Потенциально это был немаловажный результат.

В целом надо сказать, что встреча в Гласборо проходила в благожелательной атмосфере. Джонсон хорошо играл роль хозяина. Косыгин сообщил в политбюро, что «Джонсон и его окружение держались дружественно, оказывали нам всяческое внимание и старались показать, что они ищут решения важнейших вопросов».

В заключение Джонсон заявил, что он придает очень большое значение состоявшимся беседам и хотел бы, чтобы такого рода обмены мнениями вошли в практику советско-американских отношений и проводились бы по крайней мере один раз в год. Косыгин согласился, что встречи на высшем уровне действительно полезны.

Отсутствие конкретных результатов на встрече в Гласборо объяснялось объективными причинами: не было в тот момент реальной возможности «прорыва» на каком-либо важном направлении. Но сказывалось также, очевидно, и отсутствие у Косыгина достаточных полномочий от политбюро, чтобы он мог вести масштабный и продуктивный разговор. Надо помнить, что это была единственная советско-американская встреча на высшем уровне, в которой не участвовал генеральный секретарь ЦК КПСС. А Брежнев не очень-то хотел способствовать личному успеху Косыгина.

Примерно через месяц после встречи в Гласборо Раск от имени Джонсона спросил, было ли доведено до сведения ДРВ предложение, сделанное Джонсоном во время недавних встреч с Косыгиным, и была ли получена какая-либо официальная реакция из Ханоя. Ответ из Москвы гласил: просьба президента была выполнена, но в условиях продолжающегося расширения военных действий США во Вьетнаме вьетнамская сторона лишена возможности положительно реагировать на это обращение правительства США.

В это время в Вашингтоне стали распространяться слухи о том, что ввиду непримиримости ДРВ и с учетом приближающейся предвыборной кампании раздраженный Джонсон может пойти на применение во Вьетнаме «чрезвычайных военных мер».

Я решил переговорить об этом с Гарриманом. Он заявил, что правительство США по-прежнему готово к переговорам с ДРВ, но, пока другая сторона не согласна с этим, Вашингтон будет продолжать усиливать военный нажим. Вместе с тем, подчеркнул он, президент «абсолютно исключает» применение тактического ядерного оружия, а также вторжение на территорию ДРВ.

С таким же вопросом обращался французский посол Люсе к своему давнему другу генералу Уиллеру, возглавлявшему Комитет начальников штабов. (Люсе сделал это в связи с запросом об этом из Парижа.) Посол поинтересовался у генерала, действительно ли Вашингтон планирует использовать во Вьетнаме ядерное оружие, как об этом пишут в прессе. Уиллер ответил, что «таких намерений нет», но что Белый дом и военное командование США полны решимости «как следует показать Ханою» и «не собираются капитулировать».

В середине сентября было опубликовано официальное сообщение о намерении правительства США приступить к частичному развертыванию ПРО.

Раск дал мне следующее объяснение такому их шагу: во-первых, речь идет об ограниченной системе ПРО, рассчитанной на нейтрализацию угрозы со стороны КНР, но не могущей играть значительную роль в плане взаимосдерживания ядерных сил СССР и США; во-вторых, нажим со стороны конгресса и республиканской оппозиции, обвиняющих Джонсона «в бездействии»; в-третьих, отсутствие какой-либо советской реакции на их предложение начать официальный обмен мнениями по этому вопросу.

Москва в ответ лишь ускорила строительство систем ПРО вокруг Москвы и Таллина вместо того, чтобы попытаться договориться с Вашингтоном о взаимном отказе строить такие системы.

Потребовалось несколько лет, чтобы уже при следующей администрации приступить к таким переговорам, оказавшимся весьма трудными. Я лично убежден, что с Джонсоном по этому вопросу можно было договориться, особенно в период, когда он еще не заявил о своем решении не баллотироваться в президенты.

Вашингтонская дипломатия и Ближний Восток

Тем временем продолжался интенсивный обмен мнениями с США по ближневосточному урегулированию. Беседа с Раском (19 октября) достаточно наглядно показала, что Вашингтон ужесточает свою позицию в вопросе о Ближнем Востоке, отходит от собственных предложений, выдвинутых в период чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи и вообще не торопится с решением этого вопроса, стремясь «выжать» из арабских стран максимум уступок.

Я обратил внимание Раска на двусмысленное поведение постоянного представителя США Голдберга. Последний в ходе конфиденциальных консультаций с нами после чрезвычайной сессии официально предложил мне компромиссную формулировку. Однако затем, через месяц, когда мы после сложной работы с арабами заявили о готовности принять этот компромисс, он стал утверждать, что вообще не предлагал такой формулировки и что мы его «неправильно поняли». Тогда Раску был предъявлен случайно сохранившийся у меня лист бумаги, на котором Голдберг собственноручно написал текст такой формулировки. Раск признал руку Голдберга, но последний утверждал, что он «не помнит, когда он это мог написать». Тем не менее Раск не согласился внести в Совет Безопасности проект резолюции, составленный в точном соответствии с теми пунктами, которые были переданы нам Голдбергом от имени правительства США.

Тогда в Москве решили перевести диалог на более высокий уровень. По поручению советского руководства я встретился 21 октября с президентом Джонсоном и вручил ему послание Косыгина по ближневосточному вопросу.

Джонсон заметил, что он несколько озадачен тем местом послания, где говорилось, что американская сторона после начала текущей сессии Генеральной Ассамблеи не только не пошла вперед в поисках политического урегулирования по Ближнему Востоку, но что у нее появилось какое-то иное отношение даже к собственным предложениям, выдвинутым США в ходе сессии (подразумевался инцидент с Голдбергом). «Тут, видимо, какое-то недоразумение», – заметил Джонсон.

Присутствовавший на беседе Раск попытался подправить президента, давая свою версию событиям. Он явно старался увести Джонсона от прямого ответа на вопрос, поставленный в конце послания Косыгина: «Готов ли президент на совместные усилия на базе компромисса, предложенного в начале сессии самой же американской стороной?»

В результате беседа с президентом осталась незавершенной и закончилась лишь договоренностью продолжить конфиденциальный обмен мнениями.

Президент старался держаться дружелюбно, показывал фото своего новорожденного внука, говорил о предстоящей свадьбе своей старшей дочери и о других семейных делах. Каких-либо резких или неодобрительных реплик по поводу нашей интерпретации событий он не сделал. Не ясно было, однако, осознает ли он сам, что американская дипломатия действительно сделала шаг назад.

Как рассказал мне впоследствии Р. Кеннеди, когда в Белом доме обсуждались ближневосточные дела, Джонсон поинтересовался, а нельзя ли все же попытаться найти совместно с СССР какую-то общую формулу резолюции в ООН, которая могла бы быть полезной. Ростоу тут же бросил реплику: почему США сейчас должны помогать СССР в ближневосточных делах, когда СССР не помогает США во Вьетнаме. Джонсон все же дал указание попытаться выработать согласованный проект резолюции.

Советско-американский обмен мнениями по ближневосточному урегулированию продолжался на разных уровнях (глав правительств, министров иностранных дел, постоянных представителей при ООН) вплоть до принятия известной резолюции Совета Безопасности от 22 ноября 1967 года, в которой говорилось о выводе, при определенных условиях, израильских войск с оккупированных арабских территорий. Это была важная резолюция, которая остается актуальной до сих пор в контексте ближневосточного урегулирования. Коротко она формулировалась многими как «мир в обмен на возврат земель». Будучи, однако, продуктом сложных компромиссов, резолюция допускала для сторон возможность по-разному ее интерпретировать, чем и пользовались в дальнейшем противники урегулирования.

Макнамара уходит в отставку

Глубокие разногласия и раскол в американском общественном мнении вокруг войны во Вьетнаме стали проявляться и в настроениях официальных лиц на разных уровнях администрации Джонсона. В ходе сугубо личных бесед многие профессиональные сотрудники Госдепартамента говорили о бесперспективности вьетнамской политики США.

На одном из приемов в конце ноября Макнамара сообщил мне в частном порядке, что собирается покинуть пост министра обороны и перейти в Международный банк реконструкции и развития. Причину он сформулировал очень кратко: усталость, нежелание и дальше ассоциировать себя с войной во Вьетнаме, разногласия с высшим генералитетом.

Надо сказать, что отношение Макнамары к вьетнамской войне (как свидетельствуют «пентагоновские документы», опубликованные в 1971 году) пережило определенную эволюцию: от стадии «колебаний» зимой 1965 года он перешел к «растерянности» весной 1966 года и, наконец, к «разочарованию» осенью 1967 года. В январе 1968 года, окончательно убедившись в полном провале затеянной с его активным участием военной авантюры США во Вьетнаме, он подал в отставку. Обо всем этом он сам откровенно рассказал в своей книге спустя 30 лет.

Лично я сожалею, что Макнамара не был на посту министра обороны тогда, когда начались серьезные советско-американские переговоры по ограничению стратегических вооружений. Он, несомненно, мог бы сыграть позитивную роль.

Свои сожаления по поводу ухода Макнамары высказал мне и Р. Кеннеди. Сам он переживал период «мучительных раздумий», так как должен был скоро окончательно решить – пытаться ли ему выставлять свою кандидатуру в президенты. Ждать 1972 года было слишком долго. За это время, как он мне сказал, «имя Кеннеди могут постепенно забыть». Как известно, в конце концов он решил баллотироваться на пост сенатора от Нью-Йорка в 1968 году (что он с успехом и сделал).

Вместо Макнамары на пост министра обороны пришел Кларк Клиффорд, известный вашингтонский юрист. Он придерживался разумных позиций, но не мог держать в узде военных, как это делал Макнамара.

В середине декабря еще один видный член администрации решил уйти в отставку. На этот раз такое решение принял Колер, заместитель госсекретаря по политическим вопросам, бывший посол в СССР.

По мере расширения вмешательства США в военные действия во Вьетнаме многие советники президента стали заблаговременно отмежевываться от гибельного курса администрации Джонсона, который быстро терял свою популярность. Лишь Уолт Ростоу, один из главных вдохновителей эскалации войны во Вьетнаме, да госсекретарь Раск до последнего дня оставались – в числе немногих – с президентом.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?