Сила Берендея с нами навек

Он только мельком в щель колыхнувшегося полога входа увидел девочку верхом на белой лошади и сразу её узнал.

– Ко мне, шайтаны безмозглые! На коней! Быстро девчонку догнать, схватить, в халат закатать и ко мне принести. Лошадь прикончить стрелой иль кинжалом, чтобы ни одна урусская тварь не узнала.

Печенеги кинулись вдогон за Дареной и уже почти догнали. Казалось, еще миг и беглянка будет схвачена. Один из всадников пустил стрелу в белую лошадь, но случилось что-то невообразимое – маленькая всадница вдруг взмыла под облака! Испуганные печенеги развернули коней и в ужасе поскакали обратно к обозу.

– Шайтан! Шайтан! Шайтан – кричали они.

Тирах спрыгнул с повозки и удивлённо встретил своих посланников. Тому, что они ему сказали, он никак поверить не мог. Лошадь с девочкой полетела по небу… Ну, этого же не может быть! Но испуганный вид всадников доказывал – было! Загадка…

А Дарёна сама не верила в свое невероятное спасение. Она смотрела с высоты полета птиц вниз на землю и боялась поверить в случившееся. Только что её чуть не схватили печенеги, но спасла удивительная сила, заставившая милую Касатку взлететь.

Полёт продолжался недолго. И вот кабылка со своей всадницей уже стоят перед закрытыми воротами. А тихий голос произнес:

– Больше не озоруй!

Дарёна что есть сил пнула в ворота, и поспешила в приоткрытую створку. Доехав до скотного двора, Дарена спешилась, передала повод коневоду и побежала в покои.

Вбежав во светлицу, Дарена собралась, было, поведать матушке о происшествии, но, увидев гостя, сидевшего рядом со Всеславой у стола, потеряла дар речи.

– Доченька, ты посмотри, какой гость у нас, – улыбнулась мать, увидев её.

– Малушка, – еле выговорила Дарена. – Ой, мне надо тебе столько рассказать! Пойдём на крылечко.

– Ступайте, только из крепости не выходите, – согласилась Всеслава.

На крыльце Дарёна уселась на верхней ступени и потянула за кушак своего спасителя:

– Садись, слушай. Поехала верхом кататься за ворота. А там… печенеги за мной погнались.

– Что? – вскочил на ноги Малушка.

– Да ты сядь, слушай, – снова потянула его за кушак Дарена. – Думала, всё, щас схватят – видела, один лук натянул, как вдруг моя лошадка в небо взлетела! Печенеги испугались и обратно помчались. А мы с Касаткой летели-летели и перед воротами опустились. И кто-то мне тихо сказал: «Больше не озоруй!» Представляешь?

Малушка догадался, кто спас на этот раз беспечную воеводину дочку, и заулыбался.

– Чего ты смеешься, – Дарёна обиделась. – Не веришь мне?

– Почему? Верю, очень даже верю, – стал серьёзным мальчишка. – А вот сейчас как пойду к воеводе, да рассажу ему о твоем приключении – как тебя чуть печенеги не схватили… Что батюшка твой скажет, а?

– Ой, Малушка, не надо, не говори! – батюшка не разрешит мне больше на Касатке кататься.

– А знаешь, кто тебя спас? – лукаво глядя на девочку, спросил Малушка.

– Кто? – Дарена смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– Помнишь, мы с тобой на подходе к крепости видели, как печенегов на поляне гоняло чудище?

Дарёна вспомнила свой страх в тот момент и кивнула.

Малушка помолчал, испытующе глядя на подружку:

– Боюсь тебе говорить, вдруг сболтнешь кому…

– Малушка, миленький, скажи! Я никому не сболтну! Никомушечки! – умоляюще глядя на него, просила Дарёна.

– Так вот. Я слова заветные знаю, и сумел с этим чудищем подружиться. Это ханский дракон, зовут его Идилон. Его печенеги разбудили. Разграбили курган, где он был зарыт вместе с погибшим ханом. Вот он и прилетел сюда, их найти и наказать.

– А почему я его не увидела? – прошептала Дарена ни жива, ни мертва.

– А он умеет становиться невидимым, – улыбнулся Малушка.

– Малушка, – появился у крыльца дружинник Белизар. – Айда, тебя воевода кличет.

Важин понять никак не мог, почему Боги молчат? – он и жертву принес, и молитву творил: все по правилам. Наверное, мысли его одолевали в ту ночь посторонние – не смог сосредоточиться и не увидел знамение Перуна. На этот раз он возьмет себя в руки – жертвенная кровь на алтарь, молитва богам и полное внимание до оцепенения, без посторонних мыслей.

Жертвенный баран, с вечера подкормленный отрубями замешанными на отваре одалень-травы, был полусонным и без понуканий плёлся на привязи. Нож наточен. Мысли собраны. Ночь. Охранники пропустили его в ворота. И вот волхв идёт с бараном на привязи по тропинке лесной в сторону капища.

В полутьме на поляне среди богов он почувствовал что-то странное, никак не относящееся к деревянным идолам. Важин остановился, придержал барана, внимательно огляделся и прислушался. Ничего не увидел и не услышал необычного. Ночь как ночь – звезды перемигиваются, шорохи в траве, звон цикад. Он хотел было идти к жертвенному алтарю и вдруг снова услышал шелест травы под чьей-то ногой.

К сердцу сразу подступила тревога. Накаркал, пёс, – неприязненно подумал Важин о воеводе.

На капище кто-то был – волхв явно слышал шелест травы от шагов. Будто ватага врагов крадется из тьмы.

Отпустив повод жертвенного барана, Важин взял в обе руки посох, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу, и замер, моля Перуна прогнать тучку, застившую диск луны. Бог богов услышал его. Яркий свет ночного светила брызнул с небес и осветил всю поляну с идолами от края до края.

Их было трое – три тёмных тени в ночи, и окружили они волхва с трех сторон.

Гортанный голос с акцентом пронзил тишину ночи:

– Бросай палка, балшой урус, падай и не двигай ничем, лежи.

Важин в изумлении наблюдал за татями ночи. Да, ему не очень-то везло в последние дни – то боги молитвы не слышат, то он их – а предчувствия томят, а тучи сгущаются над Ужгорской крепостью. И вот теперь эти – что им здесь надо?

Волхв заметил лук в руках говорившего – сверкнул в лунном свете наконечник стрелы. Судя по размеру, лук кочевника – такой удобно возить за седлом. Но это же невозможно! Печенеги на капище! – в трехстах шагах от Ужгорской крепости. Может, тут их целое войско?

Времени на раздумья не оставалось – вот-вот запоёт стрела.

Важин бросил посох перед собой и лег так, чтобы было удобно и орудие свое схватить и быстро вскочить. Оставалось ждать продолжения.

К нему подскочили, надавили коленями – стали путами руки вязать и стреножить.

Вот тут вы, вражины, дали маху! Эх, ма! Раззудись рука!

Важин вырвал из цепких клещей и руки, и ноги свои – одного за горло схватил могутной дланью, другого в косицу хватил носком сапога. Один мешком повалился в траву без крика и стона, другой захрипел и задергался в его руке. Волхв поднялся с ним во весь свой огромный рост, поднял и татя, уже обмякшего. И тут увидел свою ошибку – третий разбойник стоял на своем месте и целил в него стрелой.

Бубенчиком тренькнула тетива тугая – стрела пустилась в полёт и пропала с глаз. И вдруг из темноты ударила Важина в грудь, войдя по самое оперение.

Волхв покачнулся и подумал – прав воевода был: кольчуга б спасла.

И еще подумал – пока жив, идти буду.

Бросил удавленного татя и пошел на лучника – широко, размашисто, по-богатырски. Шаг, второй, третий… Другая стрела пронзила грудь волхва – он покачнулся, сбилось дыхание. Отхаркался кровью и дальше пошел. Шаг, второй, третий…. Третья стрела угадила в глаз и наконечником вышла из затылка.

Волхв закачался на месте, размахивая руками, ничего не видя и желая только одного – сесть на землю, успокоить её. Твердь вдруг стала качаться под его ногами, как крышка кадушки на воде – то один край попытался на голову опуститься, то другой.

Важин упал.

Глава 3

Ночной ветер гнал из-за леса огромную тучу, сверкавшую зарницами. Ещё чуть-чуть и гроза разразится над крепостью. Былята стоял на самой высокой башне и внимательно вглядывался в предгрозовую ночь. Где-то там, в темноте за воротами было капище, на которое ушёл Важин.

– Где же ты, волхв? – сердце сжалось в тягостном предчувствии.

Неожиданно сверкнула молния, и кусты, о которых говорил накануне Малушка, вспыхнули ярким пламенем.

Воевода перегнулся через перила – огонь сжигал кусты, не приближаясь к стенам крепости.

– А где гром? – поразила Быляту тишина, – вот ещё одна молния, уже на кусты с восточной стороны, а грома снова нет, странная какая-то нынче гроза.

Вдруг воевода увидел огонь, где совсем не ожидал увидеть, в стороне капища.

– Важин! – застонал Былята. – Говорил же, не ходи один.

Пламя, горевших идолов, осветило печенегов, прыгающих в диком танце посреди поляны. У одного из них в руках было копьё. Ноги воеводы подкосились, когда он понял, что за шар с развевающимися белыми нитями украшал копьё танцующего печенега. То была голова волхва, седые волосы Важина словно белое облако качались вокруг неё.

Вдруг с неба сверкнула ещё одна тихая молния, ударив прямо в печенега с копьём, потом ещё раз, и другой, настигая всех, кто убил волхва и поджёг капище. Скоро они живыми факелами бегали по поляне – до слуха Быляты, да и всех в крепости, донеслись их предсмертные крики.

Всё заглушил гром, прогремевший наконец с ночного неба. А хлынувший ливень постепенно загасил пламя над капищем.

Былята смотрел в его сторону и долго не мог понять, то ли слёзы бегут по щекам, то ли дождевые струи. Он взглянул внутрь крепости. В стане дружинников поднята тревога, и все они заняли места на стенах, готовые отразить нападение. Поселенцы-мужчины так же были на стенах и у ворот.

Но до рассвета никто к крепости не приблизился.

Едва солнце высветило верхушки деревьев, Былята велел позвать к себе плотника.

– Исполать тебе, воевода, – с поклоном поприветствовал хозяина вошедший в светлицу мастер.

– И ты будь благословен богами, Стожар. Проходи, присядь рядом, – жестом пригласил Былята. – Тяжелая просьба к тебе у меня. Давно Желя и Карна не приходили в нашу крепость. Но нынешней ночью послала их к нам сама Морена. Тяжело на сердце, Стожар, ох, как тяжело.

– Слышал я ночью страшные крики за крепостью, – тихо проговорил плотник, – кому домовину мастерить, скажи, воевода.

– Тот, кому домовина нужна, погиб, как подобает русскому человеку. Без стона, без крика. А смертным криком себя осквернили те, кто убил его, – Былята кулаками грохнул по столу.

– Кто же сей воин?

– Важин. Убили вороги нашего волхва и капище сожгли. Строгай домовину и готовь дрова для костра. Как готов будешь, скажи. Отправимся на место.

Сраженный страшной новостью Стожар, понурив голову, направился к выходу.

– Да, – остановил его воевода, – не говори в крепости о смерти волхва до поры до времени. Ступай.

Тяжелой поступью Былята пошёл на половину супруги.

Всеслава ждала мужа – как все в крепости, она слышала ночью страшные крики.

– Всеслава, жена моя, – с порога обратился к ней воевода, – позови баб-стряпух, готовьте тризну во имя Важина. Тризну будем править в крепости, на площади, а отдельно пусть приготовят блюда для кормления земли, чтобы Морена быстрей приняла к себе павшего волхва. Еще принеси мне полотна белого для савана.

Всеслава ладонью прикрыла рот, сдерживая рвущийся крик, и только кивнула в ответ мужу.

В полдень траурная процессия вышла из ворот крепости. Дружинники несли домовину, на подводе везли дрова, лопаты, вилы и большой котел с ритуальной едой.

Прибыв на капище, Былята был удивлён до глубины души, но сумел не показать этого. Тела печенегов сгорели дотла, только кучки серого пепла указывали на них. Тело же волхва возлежало на широкой доске, нетронутое огнём. Голова лежала на месте, лишь широкая полоса на шее говорила о том, что она была отсечена.

Воевода дал команду, и погребальный костёр был сложен посреди сожженного капища, под него закопали котел с едой для земли. Недалече установили домовину. Важина дружинники вместе с воеводой водрузили на костёр.

Былята, не пряча слёз, поднёс факел к дровам.

– Прощай, – одними губами прошептал он.

Неуступчивый и сварливый Баламошка с детства был частенько бит своими сверстниками. Затаился и растил в себе людоненавистника. Однажды подсмотрел, а потом здорово сыграл припадок больного падучей болезнью странника. Жизненная стезя была определена – он стал блажным, придурковатым, ёрным на язык и поступки человеком. Скорее шутом при обеспеченных средствами или властью, хотя имел острый ум и наблюдательный глаз. Отсюда и Баламошка – он давно забыл, как звала его мать.

С неудовольствием он обнаружил себя в той самой яме, куда столкнул, связав, пришлого мальчонку. Сколько он в беспамятстве отлежал? – кто бы сказал. Голова раскалывалась – ладно, что совсем не отлетела: удар был очень сильный. А вот шишки не было и крови тоже – кажется, пацан его котомкой шандарахнул. Камни он там, что ли, носит?

Окончательно придя в себя, Баламошка оценил ситуацию. Она была аховой. Конечно, можно было наврать воеводе: голова, мол, сбой дала, от того и мальчишку связал. Потрястись, пенку на губы припустить – глядишь, не казнит. Но выпорет точно. Неизвестно ещё, знает ли мальчишка про его шашни со старостой и доложил ли о них воеводе. Нет, рисковать не стоит – надо бежать из крепости.

Но уходить со двора с пустыми руками не в правилах Баламошки.

Сказано – сделано: дождавшись ночи, он прокрался на подворье Быляты. Собаки знали его, и шум не подняли. На крышу вскарабкавшись, через трубу Баламошка спустился в печь – ту, что обогревала в холодные дни покои воеводы. Летом её не топили, и сейчас зев был прикрыт заслонкой.

Баламошка устроился в глубине печи, привычный к голоду и неудобствам. Посидим и послушаем, решил он, воевода сам мне укажет, где прячет казну. Его быстрый, незнающий устали ум, все рассчитал точно. Он стал свидетелем откровений волхва и Быляты. А потом визит мальчишки открыл ему тайну – где воевода хранит сокровища.

Отправив мальчишку с дружинником в баню, Былята ещё раз осмотрел свитки – покачал головой, языком поцокал.

Явился дружинник и доложил, что Баламошку невозможно найти – нет его в клети, где обитал, и никто не видал его с позавчерашнего дня.

– Чудеса! – удивился Былята и махнул дружиннику – иди, мол, понял.

Достал из щели ключ и открыл им замок на большом окованном по углам сундуке. Опустил туда свитки и всё привел в исходное положение.

Покинул комнату со словами:

– Словлю – собственноручно до смерти запорю.

А тот, к кому относились эти слова, ловко вылез из печи, прикрыл на засов дверь, чтобы кто-нибудь ненароком не ворвался, достал ключ, открыл замок и неспеша рассмотрел сокровищницу Ужгорской крепости. Выкинул из мешка меха – куньи и собольи шкуры. Сложил в него свитки и добавил к ним большой и тяжелый кошель золотых монет – казну дружины крепости. Закрыл сундук, положил ключ на место, открыл засов входной двери и снова забрался в печь, прикрывшись заслонкой.

Когда воевода стоял на стене, всматриваясь в горящие кусты и огни на капище, Баламошка беспрепятственно спустился по верёвке на безлюдной и неосвещенной стороне крепости. Шёл без дороги полем, лесом. Шёл, полагая – то, что удачно началось, должно успешно и завершиться. В чаще лесной в корнях заветного дуба спрятал кошель с казной, а в дупле, в котором неоднократно ночевал, пускаясь в различные авантюры, оставил мешок со свитками для ромейского архонта. Правильно полагая, что до Корсуни ему не добраться с таким приметным грузом, решил получить выкуп здесь и сейчас – отправился на поиски Тираха.

Шёл наугад, выбирая направления в сторону противоположную от крепости.

К утру случайно наткнулся на печенегов. На большой поляне расположились степняки табором. Орда целая, но женщин не было – шли налегке, без кибиток.

Впрочем, когда Баламошку часовые схватили и поволокли к шатру темника, он увидел несколько кибиток, группой стоявших на краю поляны.

Это, должно быть, Тирах, – с облегчением подумал беглец.

– Отправишься с рассветом в Муром. Доложишь о гибели Важина. Пусть пришлёт нам князь Пётр нового волхва, – наказывал гонцу воевода.

В этот момент в светлицу вошли Белизар и Малушка.

– Исполать тебе, воевода, – поклонился Белизар, а его спутник молча склонил голову.

– Что-то случилось? – повернулся к ним Былята.

– Воевода, ты велел Баламошку к себе позвать, – начал говорить Белизар, но воевода перебил его:

– Так я звал его ещё третьего дня!

– Но нету дурачка в крепости, – развёл руками дружинник. – Сбежал. Воротные его не видели, значит, тайным ходом сбёг.

– Проверил бы ты, воевода, – встревожено проговорил Малушка. – На месте ли те свитки, что я тебе передал.

Былята, внимательно посмотрел на мальчика, достал ключ и открыл сундук.

– Нет свитков, – воскликнул он. – Похитил шут. И казны нет! Предатель! Догнать!!!

– Так где ж его теперь догонишь? – возразил Белизар. – У нас одна дорожка, у него тьма тьмущая, да и ушёл он не только что.

– Батюшка воевода, дозволь сказать, – Малушка тронул воеводу за рукав.

Былята кивнул, ещё не придя в себя от происшествия.

– Я так думаю, Баламошка будет искать Тираха. Ему свитки вернуть захочет. Позволь мне отправиться на поиски. Я смогу и до Мурома добраться. Сейчас вокруг крепости немало врагов обитается, взрослого да ещё всадника быстро скрутят и убьют. А я лесными тропками пройду. Думаю и Тираха найду, и Баламошку. И в Муроме о волхве князю скажу, – уверенно говорил Малушка.

Былята сидел, задумавшись, долго – гонец, Белизар и Малушка уже и ждать устали. Наконец, воевода встал, сделал несколько шагов по светлице и обратился к мальчику:

– Твоя правда, малец. Твоя. Хоть и боюсь я за тебя, но понимаю, что ты сможешь лесными тропинками и дорогами поручение моё выполнить. Значит, так, Белизар, подготовь Малушку. Еды дай, оружия какого снаряди и проводи.

Воевода подошёл к Малушке и обнял его:

– Смелый ты отрок. Вернёшься, пойдёшь служить ко мне в дружину?

– С радостью, воевода, – ответил Малушка и вместе с Белизаром вышел из светлицы.

Получив в стане дружинников запас еды, охотничий нож и лук со стрелами, Малушка вышел за ворота. Когда крепость скрылась за пригорком, он вошел в лес и тихо позвал:

– Идилон, ты здесь?

Дракон покряхтел, словно старый дед, и отозвался:

– Долго ждал тебя. Все бока отлежал.

– У нас с тобой важное задание от воеводы, – тихо проговорил Малушка. – Надо найти сбежавшего Баламошку, вернуть украденные им свитки, а потом добраться до Мурома к князю Петру и доложить о гибели волхва. Крепости нужен новый служитель богов.

– Я готов, – просто ответил дракон и подставил мальчику плечо. – Влезай. Полетим над дорогой невидимыми.

Темник хана Барыса Анбар почти без акцента говорил по-русски.

– Развяжи свой язык, – сказал он стоящему перед ним на коленях Баламошке.

– Я советник воеводы Ужгорской крепости Житомысл. Бежал от него, хочу к вам поступить, хочу верно служить вашему ханскому величеству. Хочу табун лошадей своих иметь и полную юрту жен.

Обнажив красивые зубы, Анбар оглушительно расхохотался, и все присутствующие в шатре поддержали его.

– В степи говорят – две бабы в одной юрте никогда не уживутся, а ты хочешь целый гарем в ней держать.

И снова оглушительный хохот степняков.

Житомысл-Баламошка насупился и, когда смех степняков затих, сказал:

– Я помогу вам взять Ужгорскую крепость малой кровью.

Печенеги разом посуровели.

– Говори.

– У вашего купца Тираха есть русский приятель Попалутовский староста Багалей. Надо послать его в крепость с вестью – мол, в село их приехали печенеги и, если дань селяне не заплатят, грозятся сжечь, а самих в полон угнать. Теперь печенеги спят, упившись бражки. Если воевода даст с десяток воев, их всех можно повязать и в крепость доставить. Былята даст дружинников, а вы их подловите в лесу и прикончите. Потом оденете их доспехи, еще столько же воинов возьмете под видом пленных и спокойно вьедите в открытые ворота крепости….

Чуток поразмыслив, Анбар сказал:

– Будет тебе табун лошадей и полная юрта баб. Кликнуть Тираха!

Воин стремглав кинулся выполнять поручение темника.

– Сколько тебе лет, советник воеводы?

– Двадцать восемь лет и столько же зим.

– Мудер! Крепость возьмем, будешь моим советником.

Из кувшина налил в рог кумыса, подал перебежчику.

– У тебя братья и сестры есть?

– Нет никого – гол, как сокол.

– Разве соколы голые?

– Так в народе говорят, мой хан.

– Я не хан, но сын хана от русской наложницы. Будешь при мне – научишь вашей народной речи. Ты женат?

– Не-ет…, но мечтаю.

– Будут деньги, будут жены – верно служи.

– Яки пёс!

Вошел Тирах, с достоинством преклонил голову перед ханским военачальником.

– Звал, Анбар?

– Есть у тебя товарищ – староста в урусском селении?

– Есть, отважный.

– Немедля пошли за ним.

– Зачем, о меч, разящий врагов.

– Я велел.

Тирах откашлялся, повертел головой, будто легкий шарф китайского шёлка душил его отечную шею и тихо сказал, чтобы слышал только Анбар.

– Я не простой купец. Я специальный посланник хана Барыса в урусские земли. У тебя нет права приказывать мне.

– А кто помешает мне бросить тебя связанным на муравьиную кучу?

– Гордость, наихрабрейший. Меня похоронят с почестями, а твою голову насадят на копье у ханского шатра.

Некоторое время два печенега разили друг друга взглядами. Анбар уступил.

– Можно взять Ужгорскую крепость малою кровью. За это хан на кол не посадит?

Пряный запах лечебных трав наполнил опочивальню. Старуха-ведунья тихонько водила слегка дымящим пучком трав над лежащей на кровати с закрытыми глазами Дарёной и что-то шептала. Потом затушила пучок в ендове с родниковой водой и повернулась к Всеславе:

– Больше не будут твою дочь злыдни пугать. Пои её на ночь моим отваром, и сон крепок будет.

– Спасибо тебе, бабушка, – жена воеводы приняла из руг ведуньи баклажку с питьем.

– Да, погоди ты благодарить, – осерчала ведунья. – Сны дочери твоей вещие. Беду чует девонька, вот и кричит по ночам. Молитесь Ладе-Рожанице да Макоше, пусть отведут ворогов от ворот. Знаю, нет больше капища. Так ты сверни из чистой ширинки матрешку, намажь ей очи сажей, а губы мёдом, и на рассвете покажи её Яриле, а на закате к Макоше обратись с такими словами: «Матушка моя, Макоша наша! Благослови дитя моё, чтобы болезнь ушла из тела, чтобы покой вернулся в сны, чтобы была счастлива дочь твоя Дарёна. Слава Макоши!»

Старуха собрала в узелок свои снадобья, поправила Дарёне одеяло, погладила по волосам:

– Спи, а Лада с Макошью твой сон остерегут, – и вышла.

Всеслава прилегла рядом с дочерью, стала её оглаживать и тихо петь колыбельную.

– Вижу! Вижу! Смерть твою, хан, вижу! – шаман стучал колотушкой в бубен, кружился на месте, так, что мельтешило в глазах. – Птица-ворон к тебе прилетит с вестями. Поверишь этим вестям, в поход пойдёшь, а там ждёт не дождётся тебя смертышка лютая! Сам голову сложишь, и ханство твоё потеряют наследники.

Шаман резко остановился, вскинул над головой бубен, стукнул в него последний раз и рухнул на ковёр.

Хан Барыс терпеливо ждал, когда шаман очнётся. Он привык прислушиваться к словам любимца Богов, потому и часто принимал верные решения. За это умение ходила за ним слава человека мудрого и удачливого. Нынешнее камлание повергло хана в уныние, ведь он надеялся еще до снега пойти в поход на урусские земли.

Шаман зашевелился и, кряхтя и постанывая, поднялся на ноги, пошатнулся и тяжело опустился на подушки возле хана. Барыс подал ему чашу с кумысом.

Шаман медленно тянул напиток и из-под лисьего малахая всматривался в лицо хана. То, что он увидел, ему не понравилось – хан был не доволен.

– Духи сказали мне, чтобы до снега ты не ходил на урусов. Я видел, как речная вода смешивалась с твоей кровью… о, мой хан, – прерывающимся голосом проговорил шаман. – А после снега, ближе к весне поход будет успешным.

– Иди, – махнул в сторону полога хан. – Я думать буду.

Дарёна сумела осторожно выбраться из крепости никем не замеченной. Её путь лежал по лесу к любимому месту в самой чаще. Там, у заветного дуба, она устроила своё маленькое капище во имя доброй богини Дивии. Добравшись до старого дерева, Дарёна достала из потаёнки узелок, где хранились припасы и вырезанный из бересты кап:

– Добрая Дивия, тебя прошу, сохрани от беды родителей моих и друга моего, Малушку.

Дарёна помазала живот капа жиром, рот – мёдом, уложила всё обратно в узелок и стала прятать под корни дуба. Но вдруг её рука нащупала в глубине поклажу. Но достать никак не смогла. Она обошла дуб с другой стороны, раскопала листья и под ними кожаный кошель.

– Я такой видела у батюшки!

Анбару пришлось изрядно напрячь зрение, чтобы разглядеть крепость с такого расстояния – высокие ворота и башенки по периметру, с которых лучникам удобно будет разить нападающих. Как и говорил Тирах, урусские крепости необычны, но по-своему очень красивы.

Потом темник посмотрел на небо. Над горизонтом собирались могучие кучевые облака, в которых вспыхивали изломанные червячки молний.

– По-моему, погода портится, – заметил он. – Не нравятся мне эти тучи.

– У нас часто бывают «сухие грозы» – тотчас отозвался деревенский староста Багалей. – Намного чаще, чем у вас в степи. Но не беспокойся – вреда от них почти никакого, гром один.

– Степняки боятся грозы – это у них в крови.

– Ты тоже, о, всемогущий?

– У меня урусская мать – она еще мальчиком меня заставляла в грозу на коне скакать.

– А я думал, пленный толмач обучил тебя по-нашенски борзо калякать.

– Хватит болтать! – оборвал его темник. – Ещё раз пройдемся по тому, что тебе предстоит. Прибежишь к воеводе и скажешь – печенеги в деревне, числом меньше десятка. Дань требуют, грозятся дома подпалить – сейчас упились и отдыхают. Можно без крови повязать – надо с десяток конных дружинников. Воевода отрядит людей, поведешь их дорогою, а вон в том лесочке мы им засаду поставим и всех расстреляем из луков – без потерь и шума. Ты как услышишь крик соколиный, падай с коня и в кусты ползи, если не хочешь стрелу в горло. Всё понял? Беги.

– Храни меня Велес! – пробормотал Багалей и поцеловал амулет на груди. И вдруг повернулся к кустам – оттуда шум ругани и борьбы.

– Тихо приказано сидеть, шайтаны безмозглые! – вырвав из ножен саблю Анбар ринулся в кусты. Деревенский староста за ним.

Несколько тел сплелись в одну кучу в отчаянной борьбе. Рядом стояла испуганная девчушка в разорванном сарафанчике. Темник кинул саблю в ножны и схватился за камчу.

– Вот я вас! Вот я вас! Вот я вас!

Сыромятной кожи семихвостая плеть со свинцовыми шариками на концах в момент рассыпала на тела кучу-малу.

– Что тут у вас? Золото? Где взяли? У девчонки отняли?

Анбар с презрительной улыбкой смотрел на испуганных воев своих.

– Значит, так – золото собрать, всем по монетке раздать, чтобы яро дрались даже в грозу. А девчонку тетивой удавить – нечего над малолеткой издеваться.

– Слава великому Анбару! – рявкнули несколько глоток.

– Тихо вы, твари!

Тут темник увидел Багалея.

– Ты еще здесь? Хочешь, чтобы камчой прошёлся по лицу? Воеводе скажешь – от печенегов….

Анбар уже сделал шаг к своему намерению, но деревенский староста не испугался – широко распахнув глаза и рот, он заикался, тыкая пальцем в девочку.

– Говори, – ожег его задницу камчей военачальник печенегов.

И слова посыпались, как горох из сита:

…эта девка – дочь воеводы Ужгорской крепости… Дарёна.

– Дочь воеводы? Дарёна? – темник прищурил глаза, подошел и взял её за плечо. – Ты не бойся, я передумал: мы не удушим тебя тетивой. Я пошлю твою головку прелестную отцу-воеводе. Он же любит свою маленькую дочку?

Дарена всхлипнула и кивнула.

Анбар обернулся к Багалею и топнул ногой:

– Пшёл!

Пригибаясь в высокой траве, по-конски виляя задом, Попалутовский староста засеменил напрямик к дороге, ведущей в крепость.

Когда день начался, воевода Былята на стену поднялся и увидел, что над поймой реки колышется плотное серое покрывало. Ночь была тихой, безветренной, поэтому дым и копоть от костров, факелов и печных труб так и остался висеть в воздухе над лощиной. Запах этот витал и в крепости.

Это хороший дым, – подумал старый воин, – когда горят сухие дрова. Страхом и горечью пахнут горящие хлеба, жилье, животные и люди. Предчувствие близости врага, который уже день угнетало Быляту. Разведка, нужна разведка! Ох, как не хватало ему сейчас сметливого паренька, приятеля Дарёны. В бой его не пошлешь, а вот окрестности вблизи осмотреть – ужом проползет.

Громыхнуло где-то. Повеяло свежестью.

Воевода посмотрел на затянувшийся тучами горизонт – быть грозе.

Потом попытался прикинуть, кого послать налегке, на быстром скакуне обозреть окрестные леса – не таится ли враг где? Среди воев его все немолоды и грузны – право дело, хоть Дарёну на Касатку сади…

– Смотри, кто-то жарит вон по дороге, – услышал Былята говор стражников на воротах.

– Не иначе вестовой бежит….

Воевода пригляделся к далекой фигуре – вроде бы попалутовский староста Багалей. Вот он устал бежать, пошёл, спотыкаясь – потом снова в рысь, руками замахал, завопил.

– А ну-ка, ребятки, – приказал воевода. – Впустите гостя да ворота за ним понадежней закройте. Самого свалить, связать и на холодную доставить.

– Сделаем, батюшка воевода.

Спустя какое-то время к воеводе привели избитого и связанного Багалея. В бледном свете ненастного дня он выглядел особенно испуганным и подавленным.

– На дыбу! – приказал воевода.

– Зачем это? – попятился попалутовский староста. – Я же твой верный слуга.

Дюжие бородатые дружинники легко подхватили тучного гостя и зацепили за крюк дыбы, похожей на колодезный гусак, путы связанных за спиной рук. Затрещали вывернутые лопатки – руки взмыли выше головы. Багалей истошно заорал, разрывая глотку.

– Говорить будешь? – тихо спросил воевода.

Староста умолк, привыкая к боли, попытался перевести дух и, захлебнувшись слюной, закашлялся.

Снимите с него сапоги, – приказал воевода. – Угли под ноги.

Багалей дернулся вверх от жара, но только провис ещё ниже, ступив босыми ногами в рубиновые огни – кости рук окончательно вывернулись из плечевых суставов. Из последних сил он поднял голову и обвел взглядом окружавших его людей – ни на одном лице не заметил ни следа удивления или участия.

– За что же вы меня, братцы, а?

В стороне на жаровне до красного каления нагрели черкесский кинжал. Воевода взял его за роговую рукоятку и подошел к пытаемому.

– Говорить будешь? – спросил, отрезая бороду.

От раскаленного клинка вспыхнула растительность на лице.

– Прости, воевода, грешен я.

– Говори, жизнь сохраню – обещаю.

Багалей заорал сипло, мотая головой – огонь уже перекинулся на его кудлатую голову. По ногам, почерневшим от копоти, тоже пробежала змейка огня.

– Скажу, скажу, батюшка воевода, только не мучай – убей меня.

– Говори.

Голова дымящейся головешкой безвольно упала на грудь.

Начавшим уже темнеть клинком воевода за подбородок поднял её, и заглянул в закатившиеся, было, глаза. Нечеловеческим усилием Багалей открыл их, сосредоточил взгляд на Быляте и даже сложил в усмешку почерневшие губы.