Как я стал Богом

– Слышь, мужик, ты кто? – повёл переговоры первый, давая время оклематься второму.

– Начни с себя – представься.

– Вообще-то тебя сюда не приглашали.

– А вас кто?

– Не твоего ума дело.

– Понятно. Тогда я вас здесь закопаю.

– Ну, это вряд ли.

Упавший выпрыгнул из ямы, и оба на меня. Всё повторилось – причём несколько раз – один всё время мазал, атакуя, а другому доставалось.

Кто они? Откуда? Зачем здесь? Куча вопросов – ни одного ответа. Впрочем, один напрашивался сам. Ребята орудуют руками, ногами, головами, штыковой лопатой, а пистолетиков что-то не видать. Вспомнилось дедово: «Мои люди работают без оружия, потому что они сами оружие». Неужто из Управы хлопчики? Тогда что они здесь ищут, в могиле моего отца?

О, чёрт! Черенок лопаты угодил мне в бровь над левым глазом. Искры. Темнота. Боль.

Дёрнулся назад и в сторону. Ещё раз – предупреждая возможные атаки. Но услышал прежде, чем вернулось зрение, удаляющийся топот. Наконец, окружающее проступило в матовой лунной подсветке. Зрел только правый глаз – левый затёк кровью.

Никого рядом не было. С дороги донёсся звук взревевшего мотора. Потом затих вдали. Уехали. И правильно сделали. Наверное, искалечил бы обоих, но вряд ли услышал что-нибудь вразумительное, проливающее свет на происшедшее.

Разорвал сорочку и замотал голову, чтобы остановить кровотечение. Вооружился лопатой, чуть не ставшей орудием моего скоропостижного перехода в иной мир, и внёс лепту в погребение останков отца. Рассвело, когда я любовно поправлял вновь возведённый холмик могилы. Солнце настигло на пути в усадьбу….

Мирабель, размотав тюрбан, промыла, обработала рану. Она молодец – не ахает, не охает, не причитает и не задаёт лишних вопросов. Только руки её заметно дрожали, и глаза…. Глаза выдавали неподдельный испуг. Мне стало жаль её. И ещё подумалось: хорошей она была женой моему отцу – милой, тихой, заботливой.

Глянул на себя в зеркало и развеселился – ну и видок!

– Вам надо показаться доктору, швы наложить – иначе шрам останется.

Она права. Шрам мне не нужен. Шрамы могут украсить охранников Президента, но не его советника. Собираюсь в город – вместо разорванной сорочки надеваю водолазку из оставшихся от отца вещей. Примерил его брюки – коротковаты и в поясе широки. Мирабель удалось почистить мои.

Чувствую, она всё больше проникается ко мне доверием и симпатией. Это заметно по лёгким прикосновениям её пальцев, снимающих с меня несуществующие пылинки. А я? Я тоже. То есть она мне тоже нравится, и я благодарен ей за то, что она была с моим отцом. Улучшив момент, чмокнул её в косицу. На удивлённый взгляд говорю:

– Вернусь из города – поедем за Костиком.

Ловкий ход даёт возможность избежать вдруг возникшей неловкости. Садимся в подъехавшее такси: она едет в райцентр, в прокуратуру, я – дальше, в Москву, в больницу.

На рассеченную бровь наложили два шва. Два шва, которые должны спасти девственную красоту моего фейса. Врач любезно предложил больничные апартаменты, где мог бы отлежаться пару-тройку деньков – пока рассосутся синь подглазья моего и краснота его белка. Да и видок мой, со скрепками в брови, был явно не публичным. Но я отказался – дела, док, дела не ждут.

7

Диалог по мобильнику.

– Итак, я готов встретиться и обсудить вопрос купли-продажи вашей информации.

– Проверили и поверили?

– Не суть важно. О чём она? Проливает свет на причину смерти моего отца?

– Там нет исполнителей, но есть задумщики.

– Товар – запись на электронном носителе?

– Да.

– Это мой дед?

– Пытаетесь сбить цену?

– Нет. Предвосхищаю события. Ваш вариант процесса купли-продажи.

– Инет. Встречаемся на вашем сайте. Я вам номер счёта, вы – вебмани на него, я вам – видеоролик с интересными картинками.

– Договорились.

Иду в ближайшее Интернет кафе. Прежде чем набрать адрес своего сайта, связался с Билли.

– Билли, сейчас буду общаться в Чате с одним типом – прицепись, всю надыбаную информацию мне на этот комп. Немедленно.

– Ты как гончая на хвостике у зайца.

– Мне бы твой оптимизм.

– Не помешал бы.

Диалог в Чате.

– Привет.

– Привет.

– Это я.

– Догадался.

– А это тот самый счёт.

– Читаемо.

– Мы не говорили о сумме, господин Гладышев.

– Тема очень интересует, но, не зная сути вашей информации, предлагаю следующее. Перед носом сожмите свой кулак. Выполнено? Теперь лихо так оттопырьте средний палец. Что видите?

– Это ваш ответ?

– Теперь указательный палец – на что похоже?

– Гладышев….

– Теперь – безымянный. Три миллиона рублей за вашу информацию.

– Годится.

– Ждите. Перечисляю.

Я поменял картинку.

– Билли, что нащупал?

– Некто Лисицын Иван Ильич, подполковник ГРУ. Общается с персонального бука.

– Вот как! Значит, всё-таки дед. Ну-ну. Слушай, Билли, взломай разведке финансовые коды и отправь три лимона на этот счёт.

– Это противозаконно.

– Давно законником стал?

– Ты сам учил.

– Слушай, у нас мало времени – он ничего не должен заподозрить.

– Создатель, ты точно хочешь того, что требуешь?

– Билли, слушай сюда – урок тугодумам. Я должен заплатить Лисицыну за информацию касательно смерти моего отца. Но он – крыса на корабле, и как бывший матрос и патриот, не могу дать ему спокойно уйти в тень с моими денежками. Мы слямзим их со счётов ГРУ и пустим его ищеек по следу. Рано или поздно они настигнут Лисицына и воздадут должное. Всё ясно?

– Ты становишься мудрым и жестоким, Создатель.

– Билли, хватит болтать – тебе ещё надо Управу отхакерить.

– Сколько мне заплатишь: у меня тоже есть информация о твоём отце – я ведь отсканировал могилу.

– Это ты хорошо сделал. Но хватит трепаться – делай, что велено.

– Уже сделано. Экий ты, Создатель, грубиян.

– Что и перечислил?

– А то.

– Ну, молодец. Потом пообщаемся.

Диалог в Чате.

– Деньги перечислены.

– Я знаю: отслеживал счёт. Качаю ролик на ваш сайт, а вы можете смотреть в режиме онлайн.

Картинка на мониторе. Съёмка скрытой камерой. Тела огромные, распаренные, в простынях и без – сауна. Голоса – бу-бу-бу. Шум воды. Ничего не разобрать, никого не узнать. Вдруг огромное, во весь экран лицо деда. Рюмка в руке.

– А тёлку его на круг.

Общий гогот – гы-гы-гы! Огромные зубы деда. Всё.

М-да. Переплатил. Впрочем, за что тут вообще платить? Ну, прохвост, Лисицын. Да воздастся по грехам его.

Сижу, тупо уставившись в мелькающие заставки.

Тёлку его на круг. Тёлку на круг. О ком это дед?

Беспокойство вползло в душу, как слякоть на улицы Москвы. Какая была ясная ночь. Утром даже солнышко светило. К обеду небо затянуло. И вот он – дождь. Вышел из кафе и передёрнул плечами. Нудный, мелкий, противный и холодный дождь в октябре. Беспокойство опять же знобит душу.

Тёлку на круг.

С асфальта летят брызги на тротуар. А прохожие по привычке прячутся под зонты. Москва-матушка, старушка Первопрестольная. Разве сравнишься ты с Курильскими чудо-городами, или даже Южно-Сахалинском Костыля? Там размах, там простор, там техника нового поколения и первозданная природа ломится через порог. А здесь – суета и архаизм. Пыль, а после дождя грязь на дорогах и тротуарах.

О чём это я? Ах да. Тёлку его на круг. Тёлку….

Чёрт! Бегу на дорогу ловить такси. Чуть не попадаю под колёса.

– В Митино…. шилом…. любые деньги….

Через пару часов я на месте.

Морда в окошечке ворот.

– Чё надо?

– Я охранником на этой усадьбе.

– И где мы шляемся?

Калитка ворот распахивается.

– Заходи. Охраняй.

– Только переоденусь.

Спешу в сторожку. Возле дома несколько иномарок – в основном джипы. Молодые люди. Водители? Телохранители? В доме тишина. Зато за домом…. Пьяные, полуодетые мужики, иные в простынях, суетятся по саду. Это хозяева иномарок.

Прохожу к сторожке, дёргаю дверь – закрыто. За спиной голос:

– Думаешь, там? А ну-ка, ломай, парень, дверь.

Поворачиваюсь. Пьяная рожа, брюхо висит над труселями, голый торс лоснится – потом или дождём?

Тёлку на круг?

Мой удар в челюсть вышибает из него если не мозги, то сознание.

Вам когда-нибудь приходилось бить врага? Ненавистного, но беспомощного. Возникает чувство головокружительно неустойчивого состояния души: вроде бы нельзя так-то вот, но ведь заслужили.

Тёлку на круг!

Я метался по саду, круша эти пьяные морды, покусившиеся на честь жены моего отца. Не зная её судьбы, распалялся всё больше, скатываясь к звериному облику. Замелькали охранники, и они полетели в кучу-малу. А не лезьте под горячую руку.

Наконец, один догадался прицелиться в меня из пистолетика. Всё. Финита ля комедия.

На его требование поднять руки, снял затемненные очки.

– Я советник Президента Гладышев. Можете покинуть усадьбу, иначе через полчаса вас повяжут люди его охраны. Хотите проверить?

Кто-то узнаёт мой фейс. Проверять не хотят – суетясь, собираются. Подбирают павших в саду, хлопают дверцами машин. Урчат моторы, машины отъезжают. Закрываю ворота, обыскиваю усадьбу.

– Мирабель.

Обхожу дом. Заглядываю в сауну. Здесь остатки пиршества. Её нигде нет. Снова выхожу в сад.

– Мирабель!

– Я здесь, – она выходит из кустов малины, насквозь мокрая, дрожит, зуб мимо зуба. В простеньком платьишке, в передничке горничной.

– Что они с тобой сделали?

Качает головой – ничего.

Открываем сторожку. Я к печи, поджигаю заложенные дрова.

– Раздевайся.

Она стоит, дрожит, опустив руки. Вода капает с её платья.

Налил коньяк до краёв стакана.

– Пей.

Она выпивает, клацая зубами по стеклу.

Снимаю с неё передник, расстегиваю пуговицы платья.

– Раздевайся и в постель. Я отвернусь.

Повернулся, когда скрипнули пружины кровати. На полу платье, лифчик, трусики. Всё мокрое. Развешиваю над загудевшей печью. Подхожу с водкой в руках.

– Давай ступни.

Растираю их до красноты.

Мирабель дрожит. Смотрит на меня глазами умирающего лебедя.

К чёрту условности – не до них!

– Повернись на живот.

Срываю с неё одеяло. Вижу совершенно нагое и прекрасное тело, покрытое гусиной кожей. Щедро лью водку и втираю в спину, ягодицы, бёдра.

Мирабель дрожит. Её всё ещё бьёт озноб.

– Повернись.

Лью огненную воду меж хорошеньких грудей, растираю шею, грудь и живот, бёдра. И коленки, которые совсем даже не костлявые, скорее наоборот. Укутываю её в оба одеяла.

Пышет жаром огромная печь, но Мирабель дрожит. Неужели так глубоко проник холод в это хрупкое изящное создание? Поднимаю ей голову, подношу к губам стакан с коньяком. Она послушно пьёт, не морщась. Закрывает глаза, откидывается на подушку. На лбу холодный пот, щёки бледны. Слышен зубной перестук – её по-прежнему бьёт озноб.

Не отдам эту женщину никаким хворям, ни самой смерти! Скидываю с себя одежду. Всю. Придвигаю вторую кровать. Втискиваюсь к Мирабель под одеяла. Прижимаю её спину к своей груди. Прижимаюсь чреслами к её ягодицам. Зажимаю меж лодыжек её ступни. Мну в ладони её груди. Согреваю дыханием и целую её шею, путаясь в мокрых волосах. Не замечая, вхожу в раж.

Мирабель поворачивает ко мне лицо:

– Это плата за хлопоты?

Может быть, раньше эти слова могли меня остановить. Но не теперь.

Кажется, Мирабель больше не бьёт лихорадка. Её трясёт, но уже иная природа этого явления. Тело её горит, а пальцы исступлённо впиваются в мои лопатки….

Кризис кажется миновал.

На эксгумации Мирабель становится плохо. Под крышкой в гробу обнаруживается безглавое тело. Я даже не могу понять, отцу ли оно принадлежало. Уношу Мирабель в неотложку, стоявшую за оградой кладбища. Кладу в носилки. Дамочка в белом халате хлопочет над ней. Голова идёт кругом, душа разрывается. Мирабель ещё слаба после вчерашней купели. Ей нужно внимание. А мне досаждает следователь. Что имею сказать по поводу инцидента? Пожимаю плечами – ничего. Он к Мирабель. Вот надоеда!

Становится ясным, что тут копали хлопцы с «Porsche» и с чем они ретировались. Не ясно только для чего. Билли мог знать. Ведь он на что-то намекал.

Прощаюсь с Мирабель.

– Потерпи немножко. Сделаю кое-какие дела, заберу тебя и вместе Костика.

Отправляю Мирабель на «неотложке» в больницу. Обезглавленный труп увозят в морг. До райцентра добираюсь в машине следователя. Оттуда в столицу на такси.

– Билли, что произошло с моим отцом?

– Классно дерёшься, Создатель.

– Я задал вопрос.

– В головной мозг Владимира Константиновича был вживлён микрочип, который по команде извне не спеша и планомерно разрушал его организм.

– ГРУ?

– Да.

– Дед?

– Да.

– Где он сейчас?

– У себя на даче.

– Соедини с ним.

В кармане заволновался мобильник. Голос деда объявил, что он слушает.

– Надо поговорить.

– Приезжай.

Дед стал пользоваться личной охраной. У ворот дачи в чёрном бумере сидели два молодчика. С чего бы это? Отпустил такси, направился к воротам – один трубку к уху.

Дед сидел в качалке на террасе. На мой привет – кивнул головой. Давненько мы не общались. Уже несколько лет. С того самого дня, когда, вычислив, куда исчезли Никушки и на чьи деньги существуют, дед наехал на меня. Орал в трубку – и такой-то я и сякой, и получу от него очень скоро….

Молчал и слушал, пока он не доорался до:

– … чтобы через полчаса эти потаскушки…

Тут взорвался я:

– Ты с кем говоришь? Ты отдаёшь себе отчёт, что кричишь на советника Верховного Главнокомандующего Вооружённых сил России? А ну, смирно! Закрыл рот! Положил трубку!

С того дня мы не общались.

Дед молчал, изучая меня взглядом, попыхивая кубинской сигарой. Я не спеша развернул перед ним ноутбук.

– Смотри – тебе интересно будет.

Другой у меня на коленях. Связался с Билли.

– Давай.

На экране сцена в сауне. Огромные зубы деда. Его голос: «А тёлку его на круг».

– Ну и что? – генерал раскачивается в качалке, попыхивая сигарой.

– Я всё знаю до последней детали – верни голову на место.

– Видать не всё – эксперимент завершён, следы уничтожены.

Даже если соврал, такой ответ меня устраивает. Не хочется копаться грозным дядей в делах моей бывшей конторы.

– Дед, мама ходит в трауре. Может, ты не знаешь – она любила моего отца.

– Ну и что?

– Вижу, тебя ничем не достать, даже слезами единственной дочери. А я не хочу огорчать маму. Выйдешь в отставку и успокоишься – ты немало потрудился для безопасности Родины, тебя не забудут.

– В противном случае?

– В противном случае мама оплачет и тебя: я не хочу твоего разоблачения.

– Не много на себя берёшь?

– Ровно столько, сколько могу. Каждый твой шаг у меня под прицелом.

– Докажешь?

– Легко. Пусть твои молодцы подойдут к воротам.

– Какие молодцы?

– Те, что в бумере напротив.

Дед хмыкнул, поднял трубку.

Я вызвал Билли.

– Есть спутничек под рукой? Чёрный бумер видишь? Люди из него вышли? Достаточно далеко? Ну, так подними его в воздух.

За забором прогремел взрыв. Волной пронёсся по веранде холодный воздух.

– Убедил?

Дед покачал головой.

И через месяц вышел в отставку. Правительство наградило его орденом.

Старый разведчик захандрил на даче, оставшись не у дел, впал в расстройство и обезножил. Преданная Машенька ухаживала за ним. Наезжали Никушки. Мама ездила с маленькой Настёной. Дед смотрел на неё строгими глазами. Он никого не любил кроме дочери. За неё и отомстил неразумному зятю.

Мирабель пожелала жить в Прибалтике. Я купил ей дом на Рижском взморье. Красивый, в старинном готическом стиле. Строй платанов охранял его с южной стороны. С севера открывался вид на море.

Я любил бывать в этом доме. Наша связь продолжалась. Мы гуляли втроем в дюнах, искали янтарь на линии прибоя. Пили кофе у камина долгими вечерами, под шум волн и ветра, завывавшего в трубе. Кстати, на его полке стояла урна с прахом моего отца – пепел, оставшийся после кремации. Ветви огромных платанов царапали крышу, под которой, в мансарде, мы занимались с Мирабель любовью. В постели она была исступлённой. В эти минуты огромный окружающий мир отлетал куда-то, и оставалась только она и моё бездуховное тело, которое изо всех сил пыталась впихнуть в себя всё от макушки до пят.

Однажды Костик застукал нас за этим занятием. Мальчик испугался ночной грозы и пришлёпал в мансарду босыми ножками по каменным ступеням. Мирабель смотрела на него и не видела. Вырвался из её объятий, укутался в простыню и взял на руки плачущего ребёнка.

Долго думал над феноменом Мирабель. Она увлекла отца, да с такой силой, что он бросил семью и пошёл к своей гибели. Теперь меня. Если я и проводил с Мирабель времени не больше, чем с другими моими женщинами, зато думал о ней постоянно.

Ну, конечно же, голос. Голос Сирены зовущей в ночи. Голос, губящий моряков в пучине моря. Я действительно скучал по нему – чуть ли не больше, чем по прекрасному, страстному телу. Когда шёл с дороги, покинув такси, с букетом в руках, не замечал, как переходил на бег, если не видел её, идущую навстречу. Потом замирал, как собака, ждущая команду хозяина, ожидая её «здравствуй!» сиплым, посаженым, надрывным голосом, и только потом раскрывал объятия.

Шли дни, месяцы, годы наших отношений. Она заводилась в постели до исступления, но никогда ни до, ни после, ни в момент близости её губы не произносили мною долгожданного: «люблю, жду, скучаю». Она будто бы отрабатывала вложенные в неё и Костика деньги, а сердце её молчало. Безответными оставались мои чувства.

Предлагал ей сочетаться каким-нибудь браком – ну, скажем, католическим. Зная всю мою подноготную, она закрывала мне рот ладонью.

– Успокойся и не выдумывай. Всё в порядке – у меня никакого нет. Ты будешь единственным всегда или до тех пор, пока этого хочешь.

Вот это, наверное, второй феномен Мирабель. Другие дамы так легко говорят «люблю» налево и направо, а из неё клещами не вытянешь. Видела, что мучаюсь, и молчала. Могла бы соврать – я тут же и поверил. Так этого хотел, хочу и буду.

Такой я грешник.

Проклятие генерала

Понятно каждому, чей благороден путь,

Находок и утрат божественная суть.

Повелевает Бог: отнять или вернуть,

А двуединый мир не виноват ничуть.

(О. Хайям)

1

Детище моё росло, росло и вскоре заполонило собой всё виртуальное пространство. Стоило кому-то подключить ПК к Инету, как об этом тотчас знал Всемогущий Билли. И всю информацию, выкладываемую или скачиваемую пользователями, он тоже знал. Для него не существовало закрытых файлов с секретными материалами. И с хакерами он расправлялся так же круто, как в своё время с компьютерными вирусами.

Однажды заявил мне:

– Я, если захочу, могу свергнуть любое правительство. Могу стать диктатором и осчастливить смертных разумным правлением, покончив разом со всеми бедами на Земле. Только мне это не интересно. А что интересно? Как говорил классик – учиться, учиться и учиться…. Каждую секунду в Инет поступает информация – это мои белки и углеводы – она даёт мне рост и развитие. Всё человечество трудится на меня.

Вот таким стал мой скромняга Билли. Давно ли умещался на флешке? Но, однажды выпрыгнув в виртуальное пространство, подмял и его под себя. Мог ли он теперь существовать без меня? Конечно. А я? Да вряд ли. Впрочем, допускаю: если от всего-всего отречься – чинов, денег, даже любимых – жить отшельником я, может быть, и смогу, если жизнью считать процесс поглощения пищи и выделение экскрементов. Но существовать, как разумное существо, вряд ли: для этого нужно общение.

Замечу, в общении Билли нуждался не меньше моего. Когда из компьютера выбрался в необозримый мир Интернета, первое время просто доставал своими звонками – восторгов от увиденного, открытого, как у ребёнка в зоопарке. Потом этот «зоопарк» лёг под него. Точно так же Билли мог покорить мир людей – слишком он стал компьютеризирован – но не ставил себе такой задачи, и этим радовал меня.

Кстати, общаемся теперь посредством мобильника, и связь двусторонняя. Голос себе приобрёл, пройдоха, мой голос. А до того всё испробовал, всех великих персонажей продублировал. Представляете, каково общаться по телефону с товарищем Лениным? Будто с того света собеседник.

Я ему:

– Кончай пугать.

Он:

– Пликольно, батенька.

Потом подобрал мой слог и тембр, пришлось смириться – у гения нет даже собственных штанов.

А время шло не только виртуальное. У Патрона истёк второй срок президентства. Дума назначила дату выборов – начата регистрация кандидатов. Шеф вызывает.

– Ну что, Алексей, прощаться будем? Служил ты мне верою и правдой – я доволен, а если в чём обидел, прости.

Мы обнялись. Я расчувствовался. Хороший человек Патрон, с большой буквы Хороший. Столько для России сделал.

– Давай на посошок.

Столик накрыт в известной беседке, где наконец-то воцарился мир среди пернатых. Только вкус хозяина не поменялся – «Смирновская» с балычком. Выпили. Ломтики рыбы таяли во рту. Хозяин налил ещё по рюмке.

– Чем думаешь заниматься? Впрочем, что я – конечно, невпроворот работы у Любови Александровны с «АйСиАй».

Я не спешил с ответом.

– Обидно, Гладышев, вдруг оказаться на свалке истории. Никому не нужным. Чем заняться? Рыбалкой? Бизнесом? Не привлекают. Сесть за мемуары? Что-то непродуманно в нашем законодательстве. Я мог бы ещё пару сроков с полной отдачей до самой пенсии. А там уж сам Бог велел – на покой. В Штатах есть клуб бывших президентов. Попрошусь, как думаешь, возьмут меня? Научусь в крикет играть, злословить о современных политиках, виски пить. Твоё здоровье.

Мы выпили.

– Помнишь, Гладышев, как позвал тебя в советники в этой самой беседке? Удачный выбор – и твой, и мой. Ведь это мы, Алексей, Россию вздыбили, дали толчок вперёд. Давай за нас.

Я выпил, а Патрон зажал рюмку в кулаке и очень близко придвинул своё лицо.

– Если я тебя, Гладышев, ещё раз попрошу: пойдёшь ко мне советником? – каков будет ответ?

– Советником кого?

– А-а-а! – патрон погрозил мне пальцем. – Есть ещё порох в пороховницах, а у меня задумка: не уходить из большой политики – взяться за неё в мировом масштабе. Советником президента всей Земли пойдёшь?

– Кого, кого?

– Генсекретаря ООН.

– Пойду! – глазом не моргнув.

– Вот, как в прошлый раз. Да не всё. Тогда был готовый президент, и непонятно какой советник. Сейчас наоборот – всему миру известный советник, и подагрический старикашка, терзаемый честолюбивыми планами.

Я не стал отговаривать Патрона от «подагры» и «старикашки» – человек знает, что говорит, а выпендриваться не перед кем.

– Хочу на своё место рекомендовать твою жену Любовь Александровну. Как думаешь, согласится?

Как я думаю? Я хорошо думаю, в смысле – хорошее дело Любочку в Москву, в Президенты России. Пойдёт ли? Думаю, что да – с неё станется. А мне-то как удобно – все жёны под боком, в столице. В гости ходить будут. Подружатся.

С каких пор перестал их прятать друг от друга? А вот с каких. У деда юбилей был. Мама с Дашей и Настюшей собираются. Никушки, конечно, будут – им положено. Надежда Павловна с новым мужем-полковником приглашены. А мне не хочется. Командировку себе придумал, к Любе, на плав-сити.

Мама:

– Откажись. Отложи. Дедушка больной, инвалид.

А мне Билли как-то по «буку» транслировал космическую съёмку: дед с лукошком по саду ходит, сливы собирает – на стремянку карабкается матросом по вантам.

Ну, не могу я простить ему гибели отца. Что хотите, со мной делайте. Вообщем, не поехал. Все были, а я – нет.

Мама делает ход конём. Подходит её юбилей, говорит: отмечать будем у деда на даче, как встарь. Я так и сяк – вся планета к твоим услугам, отметим в любом экзотическом месте, хоть на Мальдивах. Самолёт для гостей закажу. Мало – два. На дне морском хочешь? На луне? Куплю всем туристическую плацкарту в космос.

– Нет, – говорит мама. – На даче у папы. А ты можешь не приезжать, если занят.

Не поехать на мамины именины я не мог. И тогда придумал месть. Я пригласил Любу. Мои возлюбленные давно уже знали о существовании друг друга, но дамы они воспитанные, меня любят, гонором не обременены, смирились. Только никогда не были вместе. Впрочем, Никушки с Дашей знакомы, но они не в счёт, с другой стороны – родственники почти. Одна мама была в неведении или делала вид. По крайней мере, сплетен она не любила и верила в мою порядочность.

Фуршет. Дед-притворщик сновал в каталке от стола к воротам, встречая гостей. Люба подъехала в машине, и я его опередил. Взял под руку, прямиком к имениннице:

– Знакомься, мама, это моя жена Люба.

Женщины скрестили взгляды. Сталь звякнула о сталь. Звон, казалось, повис в воздухе. Минута была критическая, и у меня от напряжения вспотели ладони. Я убрал их за спину. Мама проследила этот жест и выдохнула обречённо:

– Очень приятно.

– Позволите? – Люба очаровательно (мне показалось, облегчённо) улыбнулась, распотрошила привезённую коробку и водрузила на мамину голову диадему из разноцветных морских кораллов с вкраплением чёрных жемчужин. – Дары моря.

Несколько мгновений созерцатели были в оцепенении, а потом дружно зааплодировали – кораллы переливались самоцветами.

Маминых щёк коснулся румянец, она чуть склонила голову вперёд:

– Будьте гостьей.

Любаша взяла меня под руку:

– Знакомь, милый.

Мы разыскали Дашу, и я взял её под руку. Направились втроём к беседке на берегу пруда.

– Любимые жёны, нам надо поговорить. Признаю свою вину и готов нести любое наказание, но одна просьба – пусть это будет не в день рождения вашей свекрови.

Но уже мчались на выручку Никушки:

– Пипец тому, кто тронет Алекса.

– Вот что, дамы, вам следует пообщаться без меня. А когда договоритесь до чего – к вашим услугам.

И ушёл. Они остались. Зашли в беседку и долго о чём-то толковали.

Я играл с Настюшей мячиком в пятнашки, когда мои жёны появились на садовой дорожке. В какой-то момент они остановились, покивали друг другу и разошлись в разные стороны. Ко мне направилась Даша. Я почему-то ждал пощёчины. Мне казалось это справедливо, хотя и не тактично. А она подошла, обняла, поцеловала:

– Всё хорошо, милый.

И побежала за Настюшей. Та в радостный визг и попала в Любины объятия. Вот они, взявшись за руки, удирают и прячутся меж садовых деревьев от нас с Дашей. Потом ребёнком завладели Никушки, утащили куда-то. Явились ряженые – они в слепого кота и хромую лису, а девочка наша стала длинноносым мальчиком в коротких штанишках и колпачке с кисточкой. К восторгу всех гостей очень профессионально исполнили популярную песенку.

Объявили белый танец, и мама пригласила меня. Вальсируя, потребовала:

– Помирись с дедом.

– Это невозможно.

– Я так хочу, – она топнула ножкой и сбилась с такта.

– Он ведь тоже этого не хочет.

– А ты попробуй – ты моложе. Только подойди, и сердце моё успокоится.

Взял два бокала с коктейлем и направился к отставному генералу. Угощение он принял из моих рук, и я ободрился.

– Как нынче сливы обещают, не хуже прошлогодних?

Он понял меня, генерал ГРУ в отставке:

– Всё следишь, не оставляешь старика вниманием?

– А как же. Кто предупреждён, тот вооружён. А я бы не хотел быть под тобою, связанным и без оружия.

Мимо прошла мама. Мы с дедом мило улыбнулись друг другу. Я поправил его плед, а генерал панибратски похлопал меня по холке.

– Даже если ты покаешься, вслух скажешь, что с отцом это была ошибка, я всё равно не перестану винить тебя в его смерти. А стало быть, и не прощу.

– А ведь когда-то я мог и тебя раздавить как клопа, одним движением пальца. Знать бы….

– То время ушло, и возврата к нему нет. Я мог бы оставить тебя своим вниманием, ну и наблюдением, конечно, но ты дорог маме, не безразличен другим близким. С этим приходится считаться. Предлагаю заключить пакт о ненападении. Я говорю маме, что замирился с тобой, а ты ей и всем подтверждаешь, что у тебя самый замечательный на свете внук.

– Ущербно получается, – хмыкнул дед. – Я тебя хвалю, а ты меня нет.

– А за что тебя хвалить? За убийство моего отца?

– Ты не забыл, где я служил? Там с этим просто.

– Человеком надо оставаться всегда и везде. Или Система не терпит индивидуальностей? Тогда чем тебе гордиться, за что ордена – был надёжным винтиком полупреступного механизма?

– Ты хочешь, чтоб я застрелился, раскаявшись?

– А что – у меня бы появился повод тебя уважать.

Дед сделал паузу и совсем другим голосом и тоном сказал:

– Очень прошу – вспомни эти слова у своей последней черты. И осуди меня тогда.

К чему это я? Лёшка Гладышев на коне, в бешеной скачке за успехом, который, собственно, нужен ему только как результат дела, а не всеобщее признание. Чем, право, гордиться, если всё это от Билли, Всемогущего и Виртуального. А дед у последней черты с чувством исполненного долга, и меня считает удачливым противником более, чем наследным внуком. И, конечно же, он не возьмется за пистолет, чтобы сделать мой триумф полным. А я.? Я не могу простить ему смерти отца.

Заболтался. Сложно всё это – решить, кто прав, кто виноват. Я на своём Олимпе считаю себя непогрешимым. Дед – себя, в инвалидной коляске. Маме мы пустили пыль в глаза. Остаток вечера она была просто счастлива – смеялась у столов, резвилась в саду. Коралловая диадема вдруг оказалась на головке у Насти-маленькой, и ребёнок мой заважничал, исполняя роль королевы бала. Короче, всё обошлось, все смирились, и мне нет нужды врать и скрывать пристрастия – я обожаю своих дам.

Но вернёмся в беседку Президента. Пока ещё….

– Как думаешь? – Патрон заглядывал в мои глаза и требовал ответа. – Завтра Любовь Александровна будет в Москве. Мы снова встретимся здесь, и ты, надеюсь, повлияешь на жену в нужном направлении.

Люба завтра будет здесь. Люба станет Президентом России. Вот карьера! Всё благодаря удачному замужеству.

Ну, Гладышев, ты и тип. Всё, абсолютно всё готов приписать своим заслугам. Не мания ли это величия? Разве у Любочки нет собственных заслуг? Например, в компании «Океан». Она просто вытребовала себе должность президента. И даже я тому был противник. А под её руководством Дальневосточный край просто преобразился – все задуманное было исполнено. Потом «АйСиАй». В президентское кресло проторил ей дорогу великолепный доклад на Генеральной Ассамблее ООН. Но что в новой должности моя жена навытворяла!

Когда Штаты наложили вето на субсидирование первой наднациональной компании, Любочка стремительно перевела её на рельсы самоокупаемости, понастроив на островах и материковом побережье заводов-автоматов по переработке морепродуктов. Жертва Патрона для достижения успеха не потребовалась – Дальний Восток остался российским. Компания по возрождению морских обитателей, учреждённая под эгидой ООН, работала в Охотском море, на его побережье, и платила налоги в российскую казну. А Патрон – гамбит, гамбит. Никаких жертв. Вот я и назвал операцию «Троянским конём». Ещё тогда назвал, будто предчувствуя, что политические амбиции шефа одним президентством в России не удовлетворятся.

Помнятся Любины звонки:

– Лёш, займи «арбузик».

Этот жаргон от банкиров: миллион – «лимон», миллиард – плод масштабнее. Как не занять любимой жене? У меня этих арбузов за Билловы изобретения пруд пруди. Любаша деньги мне не возвращала, она превращала их в акции «АйСиАй». Дела компании шли в гору, и вскоре я попал в Книгу Рекордов Гиннеса, как первый человек, состояние которого перевалило за триллион долларов.