Чужая. На пороге соблазна

Глава 23. Никита

«Белеющее лицо Резкой и выстрелы. Или выстрелы и уже после…»

Мелькнувшая мысль улетучилась, так и не сформировавшись до конца, когда за стеной грохнуло снова, а Резкая, метнувшись к дверям, замерла и хватанула воздух, сжимаясь, – уже из-за меня.

– Куда, дура?! – выкрикнул я, дернув девушку за руку, и сразу же разжал свою хватку на тонком запястье.

От прикосновения к коже Резкой мозг рассекло слайдами ее истерики, а взгляд Амели – остекленевший и затравленный, – превратил эту кашу во что-то, чему я не смог найти объяснения. И не успел.

Сперва из-за криков за стеной и лающего, требующего заткнуться, вопля. А затем от прозвучавшего приказа, который тело поспешило выполнить раньше, чем его пробрал до костей ледяной тон преподавателя.

– Все встали и молча пересели на пол у окна в дальнем углу. Выключили телефоны. Молча. Лукашин и вы, – кивнув мне и Климу, Дегтярев показал нам на тумбу, стоящую на возвышении трибуны, и дверь, сопроводив этот жест скупым: – Взяли и за мной.

Сам же сгреб в ладонь ключ от аудитории и процедил сквозь зубы застывшим у стола Резкой и назначенной моим «адвокатом» девушке:

– Молча. На пол. Под окно. Выключить телефон.

Наклонив и подняв тумбу, мы с Климом потащили ее к двери, которую преподаватель закрыл на замок. Опустили на пол, шкрябнув краем по облупленной краске полотна. И поспешили к уже сидящим на полу студентам.

– Ни звука и без паники, – все тем же требующим повиновения тоном произнес Дегтярев. Окинул всех тяжёлым взглядом и задержал его на мгновение на сидящей за Климом девушке. – Ни звука, – повторил и достал телефон из кармана пиджака. Набрал короткий номер и приложил к уху. – Добрый день. Дегтярев Олег Андреевич. Выстрелы в корпусе Южного федерального университета. – Отчетливо прозвучавший адрес. Пауза. – Четыре. Да. Третий этаж. Точно не могу сказать. Рядом с аудиторией тридцать три двенадцать. Да. Да. Тридцать пять. Да. Нет. Спасибо.

– Олег Андреевич, – вопросительно протянул кто-то у меня за спиной и осекся после ледяного:

– Ни звука. Это не учебная тревога. Вы в безопасном месте. Силовики в курсе произошедшего. Сидим и ждём. Молча.

Выделив интонацией последнюю фразу, Дегтярев проверил, как стоит тумба, и опустился на пол рядом с ней. Глянул на часы на запястье и прижег раздраженным взглядом решившую подать голос девушку, кажется, Романову.

– Олег, – произнесла она шепотом, пихая Клима в бок, чтобы тот сдвинулся. – Ты… вы… – сбивчиво поправилась и юркнула обратно, услышав рычащее:

– Романова, тебе что-то не ясно?

– Все мне ясно, – огрызнулась она. – Мы у окна, а сам…

– Аська, заглохни, – шикнул на девушку Клим, а затем, повернув голову к Резкой, тронул ее за плечо, привлекая внимание, и дёрнул подбородком, спрашивая, как она.

Краем глаза увидев ответное движение, я невольно зацепился взглядом за покрасневшее запястье Амели и перевел его на свои пальцы. Сжал их, повторяя хватку на левой руке, и вновь посмотрел на Резкую. Которая уставилась в точку на стене напротив и принялась тереть след от моего прикосновения, будто это подзуживающая и не дающая покоя рана.

Украдкой, стараясь не привлекать к себе внимания, Резкая то чесала запястье, то терла его подушечками пальцев. А меня, наблюдающего за этим, коробило и выворачивало наизнанку от повторяющейся, зациклившейся намертво мысли, что трогать Резкую нельзя.

Сидя на полу аудитории, я смотрел на то, что делает Амели и проваливался в какой-то густой, осязаемый кожей кисель. В нем, отсеивающем звуки и обостряющем ощущения, мне стало казаться, что все, чего я касался, задевая Амели с момента нашей встречи, расцвечивается бордовым. Я сморгнул, пытаясь избавиться от этого наваждения. Тряхнул головой, отгоняя стоящий перед глазами морок, но даже встретившись взглядом с Резкой, ничего не исчезло. Наоборот. Стало только хуже. Будто кисель, в котором я застрял, протянул ниточку от запястья Амели к моему, и оно вспыхнуло ноющим дискомфотом.

Не разрывая взгляда, под которым кожа зудела с каждой секундой все сильнее, я одними губами спросил: «Ты как?». Опустил глаза на покрасневшее запястье Амели, намекая ей посмотреть туда же, и после, когда мы снова встретились взглядом, виновато пожал плечами. А через мгновение дернулся от внезапно оглушающего выстрела и последовавших за ним криков.

Там, за стеной, кто-то стонал от боли и умолял всех отпустить. Кто-то захлебывался от слез и просил позвонить маме.

За стеной.

Не в нашей аудитории.

Но здесь все, как один, вжались в угол, и я пихнул Клима в бок, прошипев ему:

– Сдвинься. Резкую зажмут.

И может, не толкни я парня, он и сам бы вспомнил об Амели и ее фобии. Но сейчас, посмотрев на меня удивленными глазами, Клим кивнул и сместился в сторону. А затем, когда я жестом показал сидящему справа от Резкой ботанику, чтобы он свалил, и пересел на освободившееся место, уставился на меня, как на привидение. Что никак не повлияло на продолжение.

Оказавшись с двух сторон от Амели, мы с Климом, не сговариваясь, отвоевали ей небольшой клочок пространства. Так же, не сговариваясь, притушили взглядами возмутившихся и решивших подать голос. После, глянув на Дегтярева, аккуратно опустили парту на бок и сдвинули ее, закрывая Резкую и тревожно поглядывающую на преподавателя Романову.

«Все будет хорошо», – пообещал я, заглянув в глаза Амели. Стянул с себя толстовку и, сложив ее, протянул изумившейся девушке.

«Под задницу подложи», – объяснил свои действия жестами и улыбнулся, увидев похожие манипуляции со стороны Клима, но для Романовой, а затем и у прозревших о банальной заботе других парней. Кто-то даже вспомнил о принесённой на пару бутылке воды, которую отдали девушкам.

И я не удивился, когда Романова, сделав глоток, протянула бутылку Амели, а она передала воду Климу. Не удивился его решению оставить недопитое на потом и даже немому предложению Романовой поделиться водой с преподавателем. Все это, само собой разумеющееся, в принципе не могло удивлять. Как и привлекающее внимание прикосновение любого из сидящих в аудитории. Любого, но не Резкой.

Когда она коснулась моего локтя, я даже не понял, что Амели задела меня не случайно. Я не обратил внимания на этот секундный контакт и лишь после второго, более ощутимого тычка, повернулся к девушке.

– Там Дима, – на грани слышимости выдохнула она, заглянув мне в глаза.

– Где?

– В той аудитории, – произнесла Амели и показала на стену, за которой звучали выстрелы, а сейчас повисла подозрительная тишина.

– Уверена? – спросил я, ища хоть что-то, чем можно будет успокоить Резкую.

Резкую, которая слышала выстрелы и крики. И кивнула так, что не осталось никаких сомнений – ошибки быть не могло.

Блядь! Думай, думай, думай!

– Мы перед парой встретились в коридоре, – решила добавить Амели.

– С ним все в порядке, – прошептал я, стараясь убедить Резкую.

– А если… – вопросительно начала она и дернулась от того, что я накрыл ее пальцы своей ладонью и повторил чуть громче и злее:

– С ним все в порядке, Амели. Дымыч не идиот, чтобы лезть на рожон. Особенно, когда он знает, что его невеста здесь и будет дёргаться. Выдыхай, Резкая.

«Еще одно пятно», – подумал я, бросив взгляд на потерявшиеся в моей ладони пальцы.

Аккуратно сжал их и поймал себя на мысли, что будь такая возможность не выпускать руку Амели, я бы не выпустил и рассказал ей в какие переплёты мы с Димоном влипали. Максимум, что с ним случалось – ободранная кожа на костяшках и пара царапин. Что-то серьезнее – ни разу. Даже, когда влез со мной в драку против шестерых. После которой я отсвечивал фингалами всех цветов радуги и радовался, что легко отделался, а Дымыч стебал меня, сияя голливудской улыбкой.

Не самое успокаивающее сейчас, когда мы сидим здесь, а он там. Но хоть что-то.

Невольно погладив подрагивающие пальцы Амели, я убрал ладонь и прислушался. Мне показалось, что в коридоре кто-то шаркнул ногой или споткнулся. Слишком тихо и практически беззвучно, чтобы обратить на это внимание. Однако через минуту звуки шагов раздались отчетливее. К ним прибавился чей-то шепот и скрип петель, щелканье замка и новые шаги. Эти звуки раздавались все ближе, и не я один посмотрел на поднявшегося на ноги преподавателя. Глянув на экран мобильного, он жестами показал нам сидеть, а сам сдвинул тумбу в сторону и после двух приглушенных ударов по двери повернул ключ в замке, впуская человека в камуфляже и бронике. За которым в аудиторию вошли еще трое таких же.

– Встаем и без лишнего шума выходим цепочкой по одному, – произнес первый, жестами отправляя своих бойцов в нашу сторону. – Спускаетесь по лестнице, выходите на улицу и сворачиваете за угол. Там вас проведут дальше.

Убедившись, что его услышали, омоновец что-то сказал в рацию и выглянул в коридор, а дальше жестом показал нам на выход.

– Пошли-пошли-пошли, – ускорили нас, поднимая замешкавшихся и подталкивая их к дверям. – Направо и к лестнице. Быстро.

Ботаны, первые девушки, дальше юристы и снова одногруппники. Никто не издал ни звука, когда поднимался и выходил из аудитории. Только Романова.

Когда до нее дошла очередь, она замедлилась у дверей и встревоженно посмотрела на Дегтярева.

– Олег? – выдохнула и, не успев услышать ничего в ответ от преподавателя, оказалась выдернутой в коридор, где возмущенно пискнула: – Почему мы выходим, а он остался?

– На выход! – напомнили ей, а Дегтярев внезапно остановил подошедшего Клима и еле слышно произнес ему:

– Отвезешь ее домой.

Все тем же тоном, не терпящим возражения. Все с той же интонацией, которой невозможно не подчиниться.

Услышав ее краем уха, я кивнул, точно так же как Клим, и подтолкнул замедлившуюся Резкую. Вышел следом за ней и обернулся. Успел разглядеть за спинами омоновцев похожую цепочку студентов, которых выводили из аудитории в другую сторону. Правда, не понял из соседней или следующей за ней.

Меня толкнули, направив к лестнице.

Там толкнули снова, ускорив.

Лишь оказавшись на улице и увидев количество машин скорой помощи и перегородивших выезды тонированных микроавтобусов, я дернулся от мысли, что нас и виденных мной студентов выводили в разные стороны, а навстречу все время поднимались омоновцы.

Слишком дохрена, чтобы не догадаться зачем. Слишком дохрена, чтобы не обернуться, мысленно прося Димона не нарываться.

Глава 24. Амели

Холодно.

Несмотря на чудесный сентябрьский день, солнечный и безветренный, оказавшись на улице и хватанув ртом свежий воздух, я вздрогнула и поежилась от пробирающего до костей мороза.

Внутреннего. Парализующего оцепенением. Подчистую уничтожающего способность думать.

Перед глазами мелькали лица людей. По ушам били разговоры, чей-то плач, крики. Я моргала, дышала, двигалась, но ощущала себя мертвой.

Что произошло? Кто стрелял? Почему выстрелы вообще прозвучали?

И финальный вопрос, подсвеченный зловещим алым: что с Димой?

– Медицинская помощь нужна? – донеслось сбоку, когда наша группа под прикрытием омоновцев скрылась за углом здания.

– Амели?

Моего плеча кто-то коснулся.

Не Клим. Он бы быстро убрал руку, а эта ладонь словно прилипла к ткани футболки. И плавила ее.

Дернувшись, чтобы избавиться от навязанного Лукашиным контакта, я сухо ответила:

– Со мной все нормально.

– Нет. Я никуда не поеду, Клим!

Я отреагировала на этот шепот на повышенных тонах и посмотрела на Асю. Она отпихивала от себя Клима, который подталкивал ее в сторону университетской парковки.

– Нам здесь делать нечего. Только мешаться будем. – Клим на мгновение пересекся взглядом с кем-то за моей спиной и коротко кивнул. Я обернулась, столкнувшись лицом к лицу с Никитой. Он тут же натянул на себя маску флегматичного оленя, которого не заботило происходящее.

Я хмыкнула. Мне слабо верилось, что Лукашин все бросит и уедет.

– Мне плевать. Почему он не выходит? Почему преподавателей не выводят? – Ася медленно скатывалась в состояние истерики, неотрывно следя за тем углом здания, из-за которого мы пришли. И облегченно выдохнула, когда, пусть и с большой задержкой, показалась фигура Дегтярева в компании нескольких омоновцев и нашего ректора.

– Старосты, составьте список всех, кто сегодня присутствовал на занятии, – хрипло проговорил Олег Андреевич, поравнявшись с нами. – После этого все свободны. Не стоит изображать тупых зевак и мешать людям выполнять свою работу. Романова, домой.

Последнее – тихо и глаза в глаза. Ася замерла, поджала губы, но после пары секунд размышлений все же кивнула. Клим, кажется, облегченно выдохнул и посмотрел на меня:

– Мелька…

– Я никуда не поеду.

– Я присмотрю за ней, – недовольно протянул Никита. Слава богу, никто из парней не стал убеждать меня покинуть территорию университета.

– Лукашин… – начал было Дегтярев, но Никита его перебил:

– В той аудитории мой друг и ее жених. Мы останемся.

«Ее жених».

Я дернулась как от удара.

Бож-же… Дима ушел на пару с пониманием того, что после лекции я с ним порву. Возможно, именно об этом он думал, когда все началось. Возможно, он…

Рот наполнился горькой слюной. Я сделала несколько шагов в сторону и прислонилась к дереву, борясь с накатывающей тошнотой. Закрыла глаза, чтобы не видеть суету и панику, не цепляться взглядом за проблесковые огни служебных машин и людей с оружием. Если разревусь – меня прогонят.

А я не могу… Не имею права уйти.

– Возьми.

Подняв веки, я уставилась на протянутую Лукашиным бутылку с водой. Не стала спорить, молча взяла ее и опустошила в несколько крупных глотков. Вытерла губы и огляделась. Студентов переправляли за периметр оцепления, как и некоторых преподавателей. Дегтярев стоял шагах в десяти от нас и тихо переговаривался с ректором, который озадаченно хмурился и кивал, явно прислушиваясь к словам Олега Андреевича.

– Кто-нибудь уже выяснил, что произошло?

– У меня не было времени узнавать подробности, – ответил Лукашин, наградив меня недовольным взглядом.

– Со мной не нужно нянчиться. Я в состоянии провести несколько минут в одиночестве. И буду благодарна, если ты хоть что-то узнаешь.

Лукашин вздохнул и вытащил из-за ворота футболки солнцезащитные очки, которые все это время там висели. Надев их, он вручил мне свою толстовку, безапелляционно потребовав:

– Надень. И не вздумай куда-нибудь учесать.

Он развернулся и зашагал к Дегтяреву и ректору, даже не проследив за тем, послушаюсь ли я его. Словно не сомневался в том, что его приказ будет выполнен. Словно знал, что со мной, дрожащей от страха, нужно общаться именно так.

И мне действительно даже в голову не пришло ослушаться. Я села на бордюр и нырнула в толстовку, от которой пахло уже знакомо: теплое дерево, терпкая, но не отталкивающая алкогольная нота и корица. Уткнувшись носом в воротник, сделала несколько глубоких вдохов, понимая, что парфюм Лукашина действует на меня странным образом успокаивающе.

Я уперлась лбом в колени и закрыла глаза, следя за размеренностью вдохов и выдохов. Сонливость, которая мучила меня с самого утра, отступила еще в момент первого выстрела. Ее оттеснили выброс адреналина, вспышка ужаса и звенящее чувство неопределенности, однако глаза все еще пекло, а все звуки воспринимались слухом приглушенно, как сквозь толстый слой ваты.

Кончики пальцев будто онемели. Я сжимала ими низ толстовки Лукашина, но не чувствовала текстуру ткани. Меня все еще знобило, перед глазами плясали кроваво-красные круги. Вопреки тому, что я опустошила целую бутылку воды, во рту все пересохло, а в горле продолжал стоять горчащий ком, который я никак не могла протолкнуть.

Пожалуйста, пусть все закончится хорошо. Пожалуйста. Пожалуйста.

Я никогда не была набожной, но именно сейчас меня посетило иррациональное желание упасть на колени и помолиться. Я была готова пообещать старцу с небес все, что он у меня попросит, лишь бы выстрелы, услышанные нами, не достигли своей цели. Лишь бы все были живы и здоровы. Лишь бы еще раз увидеть Диму. Попросить прощения. Пообещать, что я никогда его не брошу, никогда не позволю остаться один на один со смертельной опасностью.

В прошлый раз тебе повезло… В этот ты заплатишь двойную цену.

Предательница…

Предательница.

Предательница!

Внутренний голос уже не шептал. Он вопил во всю глотку. И мне казалось, что эти вопли слышали все. Я боялась поднять голову и открыть глаза. Боялась увидеть обвиняющие и презрительные взгляды.

– Идем. Лев Андреевич приехал.

Осторожное прикосновение к моему плечу заставило вскинуться и резко встать. Голова закружилась, по глазам ударил яркий свет. Я покачнулась, Лукашин тут же схватил меня за локоть, чтобы помочь сохранить вертикальное положение, а я инстинктивно сделала шаг.

К Никите.

Правую половину тела обдало жаром, когда я столкнулась с Лукашиным. Вопреки рефлексу, я не отшатнулась, а застыла. Мой взгляд замер на крепком предплечье, скользнул выше, отметив пульсирующую вену на шее, мазнул по челюсти и застыл на глазах, когда Никита повернул ко мне голову.

Радужки цвета горького шоколада посветлели, когда в них нырнул солнечный луч, просочившийся сквозь листву над нами. Подул мягкий ветер, аромат мужского парфюма усилился и смешался с запахом акации, став слаще и теплее.

– Как ты, Резкая? – с хрипотцой в голосе спросил Никита, не убирая пальцы с моего локтя. Сейчас он не сжимал их, не удерживал меня, но это прикосновение ощущалось непоколебимой опорой, позволяющей мне стоять.

– Мне страшно.

Мимолетная вспышка удивления в его глазах. Напряженная линия красиво очерченных губ. Скачок кадыка.

– Мне тоже.

Это тихое признание, озвученное не шепотом, но на грани него, выпустило напряжение, скопившееся в моем теле. Выдохнув, я позволила себе расслабиться, почти обмякнуть, развернувшись так, чтобы мой лоб уткнулся в широкую, мерно вздымающуюся грудь.

Секунда за секундой. Минута, другая. Я сбилась со счета, сколько мы вот так простояли. Потерялась в ощущении тепла и защищенности, которого не чувствовала со смерти бабушки. Прислушивалась к учащенному биению сердца человека, который тоже испытывал страх и не побоялся в этом признаться.

Вязкое болото моего личного ада отступило. Втянуло в себя гнилые воды, отравляющие сознание, позволило вновь дышать полной грудью и немного успокоиться. Я не была дурой и понимала, что это временно, но все равно испытала призрачную радость.

И сразу после этого отступила от Никиты и кивнула:

– Идем.

Никто из нас не комментировал случившееся. Лукашин, на секунду задержав пытливый взгляд на моем лице, развернулся и повел меня куда-то, мимо снующих вокруг людей. Лишь спустя пару минут я поняла, что мы обходим корпус университета с другой стороны, чтобы присоединиться к группе мужчин, что укрывались за несколькими черными фургонами, припаркованными напротив входа в здание.

Не переставая идти, я подняла голову и посмотрела на окна той самой аудитории. Расстояние и жалюзи ничего не позволяли увидеть, а образы своего богатого воображения я упорно гнала прочь.

– Никита? Амели?

Лев Андреевич взглянул на нас с удивлением, когда мы остановились сбоку от него.

– Почему здесь посторонние? – недовольно рявкнул один из полицейских.

– Это близкие люди моего сына, – обрубил Лев Андреевич.

– Там у каждого из заложников целая пачка близких, – не стал сдаваться возмутившийся, но стушевался, когда папа Димы хлестанул по нему разъяренным взглядом.

– Лев Андреевич, подозрения подтвердились? – тихо спросил Никита, перетягивая внимание мужчины на себя.

Лев Андреевич махнул рукой, призывая нас чуть отойти от основной толпы, и сразу обратился ко мне:

– Я благодарен, что ты осталась, Лиля, но…

– Я не могла поступить иначе, – оборвала я его раньше, чем он заговорит про то, что мне лучше уехать или подождать за пределами оцепления. – Мы останемся, если это возможно.

Мужчина вздохнул, но спорить не стал. Устало потер глаза и повернулся к злополучным окнам.

– Проверили камеры. Посторонние сегодня в здание не заходили, сейчас отсматривают вчерашний день, но…

– Скорее всего, это студент, – закончил за Льва Андреевича Никита.

– Да. Есть предположения? Ты же учился с этими ребятами.

Лукашин поджал губы и обвел взглядом здание, явно размышляя над прозвучавшим вопросом.

– Даже не знаю, – пожал он плечами через несколько мгновений. – Обычная группа, обычные студенты. Разве что… – Никита посмотрел на меня.

– Лаптев, – одновременно с ним произнесла я.

– Тот самый злостный должник? Дима что-то говорил о нем, – Лев Андреевич махнул кому-то позади нас. Я обернулась. К нам спешили ректор и Дегтярев. – Виктор Михайлович, что скажете насчет Лаптева?

Ректор нахмурил брови:

– Думаете, это он заварил всю эту кашу?

– Дима сказал перед началом пары, что у Лаптева последний шанс сдать уголовное право, – поспешила рассказать я.

– Побоялся загреметь в армию и начал палить по одногруппникам? – Виктор Михайлович ругнулся сквозь зубы. – Теперь отправится на нары.

– И это станет самым благоприятным исходом для него, – хмуро добавил Дегтярев. – В таких случаях часто стреляют на поражение.

– Идемте, сообщим командованию, – качнул головой отец Димы в сторону полицейских, которых, кажется, стало еще больше.

Один из только что прибывших мужчин, одетый, в отличие от остальных, в деловой костюм, а не форму, при нашем приближении поспешил представиться, поочередно протягивая ладонь для рукопожатия:

– Шатохин Сергей Дмитриевич, руководитель переговорной группы. – Он повернулся и указал на своих спутников: – Психолог Глеб, и Артур, мой помощник. А теперь, – вновь повернулся мужчина, – введите нас в курс дела.

– У нас появился вероятный… – ректор запнулся, неуверенно посмотрев на остальных: – Кхм, преступник?

– Кто?

Никита потянул меня за рукав, заставив отколоться от толпы переговаривающихся мужчин.

– Нам лучше не высовываться и не привлекать внимания, чтобы не отправили за периметр, – заметил он, когда мы остановились шагах в десяти от остальных.

Ответить мне помешал визг шин. Синхронно повернувшись на шум, мы с Лукашиным удивленно переглянулись. Из хорошо знакомой мне тачки выскочил Раш. Хлопнув дверью, он налетел на полицейских, следящих за тем, чтобы никто из зевак не подходил слишком близко к территории университета.

– Что он здесь забыл? – с недоумением спросил Никита, а я только пожала плечами и осторожно зашагала к разгорающейся перепалке между организатором гонок и полицейскими.

– Амели! – воскликнул Раш при виде меня. – Какого черта здесь происходит?

– Молодой человек, я повторяю в последний раз, вам следует отойти! – требовательно проговорил один из патрульных.

– Где-то там мой брат! – рявкнул Раш. – Я не собираюсь торчать здесь, не зная, что с ним случилось!

Никита обогнал меня и уставился на орга с неподдельным изумлением на лице:

– Пожалуйста, только не говори, что у твоего брата фамилия Лаптев…