Крещатик № 93 (2021)

7

Бродяга вошёл во двор Хана, держа в руках проявленные снимки. Фотографии вышли, честно говоря, не ахти, но он хотел услышать его мнение.

В песочнице что-то блеснуло. В той самой, где он недавно успокаивал разбуянившегося Костю. Он подошёл, наклонился.

Нет, не крестик. Просто осколок стекла с остатками этикетки. Малик выкинул его в урну, отряхнул руки и направился ко входу.

Домофон долго пищал. Он уже было подумал, что хозяина нет дома, но вдруг динамик выдал хриплое:

– А? Кто это?

Странное предчувствие. Неужели…

– Это Малик.

– А-а-а, Малик… – молчание. – Ну что, заходи.

С тяжёлым сердцем он шагнул в подъезд, поднялся по лестнице, нажал кнопку звонка. Замок сухо щёлкнул, дверь отворилась, и Малик обомлел.

Константин Хан стоял в проёме, опираясь на стену. Полубезумные глаза осматривали Бродягу, рот кривился в косой усмешке, мокрые волосы спадали на лоб.

– Привет, Малллик. Ты чего зашёл?

Бродяга молча протянул снимки. Он взял их, поднес к лицу.

– А, это… Это мне больше н – не нууужно.

Он шаркающей походкой направился в глубь квартиры. Махнул рукой.

– Прохходи, чего стоишь.

Малик прикрыл за собой дверь и последовал за Ханом, всё больше поражаясь. Крепче обычного несло перегаром, красками и куревом. Всюду валялись бутылки и окурки. Войдя в комнату, он увидел стоящий посреди беспорядка косоногий, кое-как скреплённый мольберт и картину на нём.

«Так быстро? Он что, вообще не спал?»

Это был парень возрастом, возможно, чуть старше Малика, с длинными светлыми волосами, собранными на лбу лентой, с сурово сведёнными бровями над белым пятном вместо глаз, с презрительно оскаленным ртом. Позади его – сияние, как на плакате с супергероем или на иконе.

– Кто это?

– Ангел, – коротко ответил Костя, поднимая над картиной кисть. Один лёгкий мазок очертил глаз «ангела».

Малик приподнял бровь.

– А чего злой такой?

– Ещё бы он был добрым, – он наложил ещё штрих, отодвинулся, придирчиво оглядел результат. Сегодня Хан был немногословен.

– Так ты решил… не бросать?

– Нееет, – он покачал головой. – Я должен пить, чтобы рисовать. А рисую я, потому что с-сверху… – он указал кистью на потолок, – так решили. А кто я такой, чтобы им противиться?

С этими словами он поднял с пола початую бутылку и отхлебнул с горла. Выдохнул.

Малик сомневался.

«Раз он так считает… И раз ему это на самом деле помогает… Действительно, кто я такой, чтобы вмешиваться?»

– Я тебя понял, Костя. Удачи тебе.

Он чувствовал, что мешает, и к тому же хотел вдохнуть свежего воздуха. Поэтому направился к двери.

Сзади что-то тяжело упало. Малик обернулся и увидел, что Константин Хан лежит на полу и слабо подёргивается.

Часть II

 
И вот без причины,
Опять без причины,
Исчезнешь, на свет появившись едва,
Ведь только песчинка,
Ты только песчинка
В руке божества.
 
 
Так чем же кичишься,
Что резво так празднуешь?
Ничтожно твоё торжество…
Зачем в этом мире,
Да мире неназванном,
Зачем ты живешь, существо?
 

«Существо», Пикник

1

В пасмурную погоду сквозь серую пелену видны были только силуэты гор, но их присутствие чувствовалось постоянно. Накрапывал мелкий дождь, покрывая дрожащей рябью гладь Сайранского водохранилища. Осенняя ржавь ползла по городу.

Бродяга брёл, укрытый дождевиком, по асфальтовым тропинкам вдоль озера. Редкие прохожие не обращали на него внимания. Брёл, сунув руки в карманы, уставившись в одну точку, поглощённый тяжёлыми мыслями.

Группка полицейских проводила его внимательными взглядами. Поджарая овчарка повернула голову, и над намордником Бродяга увидел её скучающие глаза.

«Закладчиков ищут», – догадался Малик. Прошёл мимо и свернул на улицы частного сектора.

Силуэты гор скрылись за широкой новостройкой. Он по памяти нашёл нужный поворот и остановился у жестяных зелёных ворот. Постучался. Подождал.

Залаяла собака, ей отозвалась соседская, и по всему переулку прошёлся лай – короткий басистый, звонкий заливистый, тонкий щенячий. Он постучал ещё раз.

Услышал, как заскрипела дверь. Захлопали по лужам сланцы.

– Кто там?

Женский голос, строгий и очень знакомый. Он усмехнулся.

– Я.

– Кто «я»?

Звякнул два раза замок, калитка приоткрылась, узкое белое лицо осторожно выглянуло наружу.

– Ах!

Он стоял, опёршись на забор, мокрый и уставший, и невесело улыбался.

– Честно говоря, я не собирался возвращаться, но ситуация так сложилась…

– Исчез сначала, потом три года где-то шлялся, теперь приходишь и просишь денег, – она поставила на пробковую подставку заварник, вынула из шкафа пиалку. – Тебе с молоком?

– Без.

Дарина налила дымящегося крепкого чая, протянула ему.

– Ты есть хочешь?

– Я не голоден и здоров, – терпеливо заверил её Бродяга.

– Точно?

– Точно.

Она наконец перестала суетиться, налила себе молока в чай и села за стол. Сложила на столешнице локти.

– Ты к нам надолго?

– Не знаю. На несколько месяцев, наверное.

– А-а-а, – она подула на чай. – Так что у тебя? Где был, что делал?

– Я… – он вздохнул. – Путешествовал и собирал истории. Могу тебе рассказать, если хочешь.

– Понравилось?

– Как сказать… – Бродяга отхлебнул из пиалки. Знакомый вкус, почти забытый. – Я и сам не знаю. Но, послушай… – он приподнял ладонь, останавливая новый вопрос. – У меня тут друг с микроинсультом свалился. Ему нужны деньги на лечение. Если ты мне одолжишь, я могу…

– С инсу-ультом? – она быстро отхлебнула чая, деловито спросила: – Сколько?

Он назвал сумму. Такую, какая бы не затруднила ни сестру, ни его, и какую бы он смог вернуть за несколько месяцев упорной работы.

– Ммм, – она задумалась, что-то подсчитывая в уме. – Будет. Будет.

– Спасибо.

Бродяга расслабился и откинулся на стуле, оглядывая кухню. Всё те же обои, дорогие, но старые, местами отклеенные. Мебель всё та же, и сервиз… А вот микроволновка стояла новая, в чёрном пластике, с цифровым экраном.

– Как там кафешка?

– Ой, там всё по-старому, – Дарина махнула рукой. – Шефа только нового наняли, вродь толковый.

– А что с дядей Устином?

– Дядя Устин умер.

– Да? – он стукнул пиалкой о стол. Негромко тикали часы. – Когда?

– В прошлом июле. В сердце у него шунт какой-то отошёл.

Прошлый июль. Чем он тогда занимался? Не вспомнить.

– Жалко, – только и нашёлся Малик.

Они опять молчали. Чай закончился, и сестра сразу налила ещё.

– Что-то починить нужно? Дома там, на работе?

Она почесала нос.

– Фильтры бы поменять. Муж занят вечно, а у меня сил не хватает.

– Ты замуж вышла?

Бродяга сразу глянул на её руки и увидел кольцо. Ну надо же.

– Ага.

Задребезжал звонок. Дарина вскочила.

– Вот он и пришёл, наверно.

«Так они звонок поставили…» – мельком подумал он.

Снова скрипнула дверь. В дом вошёл высокий смуглый казах лет тридцати.

– Знакомьтесь. Это Алан, мой брат. Помнишь, я тебе про него рассказывала?

– Помню, помню. Очень приятно. Я Жора, – он выглядел недоумённым, но быстро улыбнулся и пожал Бродяге руку. Ладонь у него была худая и крепкая.

– Здравствуйте. Жора? – переспросил Алан.

– Жарылкасын, – уточнил он, снимая обувь. – Но вообще Жора.

– А-а-а.

– Что у тебя там с работой?

– Нихрена, – он устало помотал головой и пошёл в соседнюю комнату, переодеваясь на ходу.

– Есть хочешь?

– Да.

Он исчез за дверью.

– Жора декоратор, – объяснила сестра. – Сейчас занимается домом одного богатея, а тому Картина нужна. Прям Картина. Вот он ездит по городу и ищет художников, а всё не то.

– Ха, – Бродяга усмехнулся. Было это божественным провидением или простой случайностью? Неважно. – Кажется, у меня есть, что вам предложить.

* * *

В квартире Хана больше не пахло ни красками, ни спиртом, ни табаком. Только слегка тянуло горьковатыми лекарствами. Картины аккуратно сложенными стопками лежали в углу, недописанный портрет покоился рядом. Бродяга очень надеялся, что пока недописанный.

Хозяин обиталища, недавно выписанный из стационара, лежал на кровати, укрытый одеялом. Паралич начинал проходить, руки и ноги уже шевелились, хоть и плохо, левое веко тяжело висело на косом глазу. Говорил Хан невнятно и с трудом. Больше жестикулировал.

– Как себя чувствуешь?

Он вздохнул, хрипло, со свистом.

– Вссё такх жже.

Бродяга кивнул.

– Поправляйся. У меня тут есть новость, которая тебя обрадует.

Костя повернул голову в его сторону, двинул рукой – мол, говори.

– Возможно, нашёлся покупатель для твоей картины. Мне нужно будет сфотографировать её и все остальные и показать ему.

Хан долго молчал. Мучительно долго.

– Еммсть промлемма.

– С фотографиями? Но иначе мне придётся водить к тебе в квартиру людей.

Он с усилием помотал головой.

– Не хочешь продавать?

– Я ззапыл.

Алан уставился на него.

– Что забыл?

– Ллисо, – он поднял руку и указал в сторону портрета. – Я нне поммну лицца.

Бродяга застыл.

– Совсем?

Хан натужно кивнул. Алан потёр виски пальцами.

– Ч-чёрт. Ну, раз так… – он собрался. – Я покажу ему другие картины. Может, что получится. Ты не против?

Он снова двинул рукой.

– Нне прротиф.

– Хорошо.

Алан разложил по полу все картины – их было около десятка. Большинство изображали различные церкви, но были и пейзажи: он узнал Сайран в своем летнем великолепии, гостиницу «Казахстан», оживлённый парк где-то в старом городе…

Часть полотен была незакончена, ещё часть – перечёркнута крест-накрест размашистыми мазками. Бродяга сфотографировал все.

Попрощался с Ханом и побежал проявлять плёнку.

* * *

Жора-Жарылкасын поздоровался с Аланом, протянул ему фотографии и сел рядом на скамейку.

– Портрет ему понравился, – сразу заверил он. – Говорит, даст не меньше миллиона, если Хан его завершит.

Бродяга мрачно покачал головой.

– Если. А с остальными?

Жора цокнул языком.

– Ему нужен портрет. Я поездил по другим клиентам, они дают по пятьдесят – сто тысяч. Обычные цены. Но за него…

Издалека донёсся раскатистый азан^[7]. Жарылкасын обернулся от неожиданности. Алан сидел, погружённый в мрачные раздумья.

«Сто тысяч тоже неплохо, в конце концов. Надо спросить у Хана».

– Там мечеть, что ли? – спросил Жора.

– Возле супермаркета, – кивнул Бродяга.

– А-а – а.

Жора вынул пачку сигарет и закурил. Призыв к молитве плыл по городу. Прохожие останавливались – кто разворачивался и следовал на звук, кто слушал и шёл дальше по своим делам. Жарылкасын курил, Алан молчал.

Стихло.

– Как тебе семейная жизнь? – высказал он давно назревавший вопрос.

Жора вынул сигарету изо рта, задумался.

– Как сказать… – он почесал затылок. – Возни, конечно, много. И это ещё детей нет. Но, знаешь, жизнь осмысленней стала. Раньше для себя жил, вроде бы и проще, а вроде бы и… зачем?

Бродяга кивал.

– Понимаю. Не то чтобы разделяю, но понимаю.

– К этому прийти надо. Вот тебе сколько?

– Двадцать три вот стукнуло.

– Ну… – он затянулся. – Я в твоём возрасте тоже об этом не думал. А сейчас вот…

Жора выкинул окурок в фигурную урну с орнаментом на боку.

– Просто задумался, какой след в мире оставлю. Был бы я талантлив, как этот твой Костя – после меня остались бы картины, или скульптуры там, или книги… бәрібір^[8]. Для великих дел уже староват, да и не гожусь я на них. Только и остаётся, что детей вырастить, чтобы хоть они лучше меня были.

Налетел прохладный ветерок, и Алан поёжился. Встал, потянулся.

– Сделать так, чтобы будущее поколение жило лучше нас. Хотя бы немного, – констатировал он.

– Да, – согласился Жарылкасын.

Он тоже встал. Бродяга протянул ему фотографии.

– Пусть у тебя побудут.

Они попрощались и пошли каждый в свою сторону. Дела ждали – не великие, но всё равно важные.

2

Андрэй стоял перед шеренгой и помахивал резиновым ножом.

– Когда ты вступаешь в бой с кулаками против ножа, ты должен понимать, что твои шансы выжить в лучшем случае равны одному из трёх. Далее они стремятся к нулю в зависимости от вашей разницы в навыках. Поняли?

Все кивнули. Тут были начинающие: дети, отданные в секцию, женщины и подростки. Выделялся новичок – жилистый, длинноволосый, быстрый в движениях. Этот всю тренировку нервировал Андрэя своим внимательным странным взглядом.

– Ты… Алан, верно? – подозвал он новичка. – Драки с ножом лучше будет избежать. Но если избежать не получится… – он бросил снаряд новичку, тот рефлекторно словил. – Бей. Сбоку, снизу, неважно.

Алан быстро прикинул, сымитировал удар. Тут же оказался скручен в болевой и повержен на маты.

– Видели? – довольно ухмыльнулся Андрэй. – Вставай. Теперь медленно.

Они отработали ещё несколько приёмов, потом проделали физические упражнения и закончили тренировку.

Тренер Гжегож, поляк родом из Англии, человек огромного роста и огромного мастерства, подошёл к нему в раздевалке.

– Что ты всю тренировку новичка пинал?

Андрэй ухмыльнулся.

– Проверял, на что он способен.

– Ты смотри, не распугай учеников! – шутливо погрозил Гжегож. – Ладно, Рэй, до пятницы.

– Давай.

Тренер исчез в проёме, и сразу за ним вошёл Алан. Выглядел он усталым и довольным. Прямо-таки счастливым.

– Ну чё? Как тренировка?

– Тренировка? А, да, неплохо.

– Будешь ходить? – Рэй поправил волосы, натянул ленту на лоб.

– Да. Да, – тот, казалось, думал совсем о другом. – Слушай, Андрей…

– Андрэй. Через «э».

– Извини. Андрэй. Одному моему знакомому художнику нужен натурщик твоего типажа. Нет желания?

– Натурщик? Это голым позировать?

Алан усмехнулся.

– Нет. Только портрет. Пару вечеров на стуле посидишь и получишь гонорар.

– Хм, – Рэй задумался. Поднёс к носу пропотевший носок. – Нет. Не хочу.

Новичок приподнял бровь.

– Ты уверен?

– Уверен. Увидимся, Алан, – он закрыл шкафчик, сунул наушник в ухо и вышел из раздевалки.

* * *

Ещё издали заслышав шум приближающегося поезда, он поспешил. Миновал рамку металлоискателя, на ходу вытаскивая карту, поднёс её к терминалу, спешно спустился по лестнице и побежал к путям.

Молодой мент раскинул руки, преградил дорогу.

– Келесi, келесi!^[9]

Рэй затормозил, двери поезда с шипением затворились, на табло загорелось «11:20», полицейский вразвалку зашагал вдоль жёлтой полосы, насвистывая и помахивая жезлом.

Андрэй тихо выругался и сел на скамейку. Прибавил громкости в наушнике.

 
I try to think about tomorrow,
But I always think about the past…^[10]
 

Он сидел, вперившись взглядом в отсчитывающее секунды табло, постукивая пальцем по колену. Ожидание его раздражало.

 
I remember we were happy.
That's all I think about now.
That's all I think about now.
 

Движение сбоку. Жилистый, быстрый в движениях длинноволосый парень сел рядом и положил пузатую сумку к себе под ноги.

– Привет, Рэй.

 
If you have any doubt
I want to thank you anyhow.
 

Он покосился на Алана, нажал на паузу.

– Привет.

– Ты докуда едешь?

– До конечной.

– А-а. А я до Сайрана.

Из тоннеля донёсся скрип и грохот. На соседние пути прибыл поезд, открыл двери, и станция наполнилась людьми.

– Не посчитай меня навязчивым, но я так и не понял причины твоего отказа.

Рэй обхватил указательный палец, согнул до щелчка.

– Не хочу, и всё. Чё пристал?

Новичок устало смахнул мокрые волосы с лица.

– Видишь ли, эта картина очень важна, и даже не для меня, а для моего друга. Было бы малодушием так просто отступиться.

– Ну так найди кого-нибудь другого.

Средний палец хрустнул звонко, вкусно, аж онемел.

– Нет. Нужен именно ты.

Рэй приподнял бровь.

– Именно тебя мой друг увидел на улице и именно твой портрет рисует. И то, что я тебя случайно встретил – поразительная удача. Я бы даже сказал – судьба.

Андрэй хмыкнул и вернулся к пальцам.

– Или совпадение. Звёзды так сложились.

– Даже если и так, – надавил Алан.

Безымянный палец хрустеть отказывался. Ухо улавливало далёкий, на пределе слышимости, шум приближающегося поезда.

– И чё? Ещё я позволю каким-то звёздам решать, что мне делать, а что нет.

Алан встал, заглянул ему в глаза.

– И всё же подумай. Прошу тебя.

Рэй обхватил весь кулак, сжал до треска, довольно пошевелил пальцами. Оскалился.

– Может, и подумаю.

* * *

По пятницам проводились спарринги. Обычно он выходил на ринг с Гжегожем, и изредка даже побеждал, но в тот день к нему подошёл Алан.

– Рэй, не хочешь со мной подраться? – он надел одну перчатку и неуклюже натягивал вторую.

Андрэй оценил его долгим взглядом. В сощуренных глазах хитрый блеск, уголок губы приподнят в усмешке. Очевидно, это было не просто приглашение на спарринг. Очевидно, отказаться он не мог.

– А давай.

Алан наконец затянул ремешок и энергично стукнул кулаками. Рэй сунул в зубы капу, азартно оскалился.

Он запрыгнул на ринг, встал напротив новичка. Поднял руки. Широко открыл глаза, расфокусировав взгляд.

Вес на заднюю ногу. Противник сосредоточен. Замах! Рэй подшагивает, собирается ударить, но едва успевает заблокировать выпад другой рукой. Отпрыгивает назад.

«Обманки, значит. Понятно».

Он непрерывно движется, норовя зайти то справа, то слева. Алан хоть и держит дистанцию, но явно за ним не поспевает.

Двойка в лицо, хук в незащищённую печень. В зубы прилетает смазанная оплеуха – не больно, но неприятно. Дыхалка начинает сдавать.

Они обмениваются ударами, расходятся, тяжело дыша. Снова начинают кружиться.

«Надо бы заканчивать. И не тратить сил».

Алан чуть опускает руки, шанс! Прямой удар, отбив, он выходит на бросок. Рэй моментально сдвигает таз, и на маты летят оба.

Удар выбивает воздух из лёгких Алана, мельчайшая задержка – и его нога в болевом.

«Отсюда не выберешься».

Рэй выкручивает ему ступню, тот пытается что-то сделать, но безуспешно.

«Сдавайся. Давай же».

Сопротивляется. Он давит сильнее, сжимает зубы.

«Сдавайся!»

Вены вздуваются, пальцы непроизвольно сжимаются от боли, жилы каменеют.

«Ну же!»

– Рэй! Хватит!

Он выпустил ногу Алана и откатился в сторону. Поднялся, откинул мокрые волосы со лба.

– Стучать надо! Стучать! – втолковывал новичку Гжегож, хлопая рукой по мату. Тот сидел, тяжело дыша, и разминал ступню.

– Извините… Извините.

Их взгляды снова сошлись, и Андрэй победно усмехнулся. Пожал Алану руку, помог встать.

– Хороший бой, – похвалил он слегка небрежно, свысока. Новичок кивнул. Он выглядел довольным, хоть и уставшим.

– Хороший… Повторим… как-нибудь?

– Повторим. Ты только стучи… в следующий раз.

Он усмехнулся.

– Обязательно.

3

Длинный автобус-гармошка катился по улице, слегка покачиваясь на манёврах. Андрэй сидел на одиноком кресле и поглядывал в окно, на проплывавший мимо город. В левое ухо наушник изливал грохот перкуссии и визг электрогитар. Правое прислушивалось к окружению на случай внезапной атаки.

Салон пустовал. Все сидячие места были заняты, группка студентов стояла возле терминала оплаты и о чём-то разговаривала. Впереди сидел пацан в школьной форме – совсем малой, вероятно, ещё в первом классе. В руках – телефон. В ушах – наушники. В обоих.

Старый автобус заскрежетал гнилым нутром и остановился. Зашипела гидравлика дверей, и в салон ввалился какой-то дед. Поднёс карту к терминалу, подошёл, на ходу засовывая её в карман. Встал, поглядывая то на школьника, то на Рэя.

Тот косился на него. Ждал. Собирался уступить место, но только после просьбы.

Вместо просьбы дед наклонился к первокласснику и дёрнул того за рукав. Показал кулак.

Андрэй сощурился.

Мальчик, только сейчас его заметивший, быстро встал. Не сказал ни слова. Андрэй наблюдал.

Когда старик уселся и вместо благодарности дал школьнику подзатыльник, он оскалился. Вытащил из уха наушник, встал, подошёл, схватил деда за ворот.

– Слышь, падаль.

Он был лёгкий – Рэй запросто приподнял его одной рукой. В бегающих глазах сначала появилось непонимание, затем – страх.

– Ты что делаешь! Отпусти меня! Эй!

– Ты чё к пацану прикопался?

– Он мне место не уступил! – возмутился старик. – А ну отпусти!

– Ты бы вежливо попросил, – с тихой угрозой прорычал Рэй. – Что ж ты меня не выгнал?

По автобусу пошёл шёпот. Кто-то вытащил телефон.

– Молодой человек! Прекратите! – потребовала какая-то женщина с задних сидений.

– Заткнись!

Автобус продолжал ход. Водителю явно было до лампочки. Пока что.

– Я н-не обязан… Я…

– Извинись, – с ухмылкой потребовал Рэй.

– Поч-чему это?

– Я тебя из автобуса выкину, – пообещал он.

Дед открыл рот. Промолчал.

– И-извини, – буркнул он.

– Да не передо мной! – тряхнул его Рэй. – Перед ним.

Мальчик стоял, дрожа от страха, ничего не понимая.

– П – прости. Прости, пожалуйста.

– Так-то лучше, – он выпустил старика, развернулся и на следующей же остановке покинул автобус.

Остаток пути шёл пешком.

* * *

В квартире было темно – свет раздражал расширенные от капель зрачки. Сквозь неплотные шторы остро и неприятно сиял фонарь. Он закрывал глаза руками, но лежать так было неудобно.

Он вспоминал.

– В правом глазу разрыв, Андрэй. В левом сетчатка истончилась, надо укреплять.

Он несколько раз моргнул липкими веками, повертел глазными яблоками, онемевшими, будто покрытыми лаком.

– Операция стоит, как раньше? – нарочито спокойным голосом.

– Да. Сейчас сделаете?

– Сейчас, чё ждать.

Врач кивнула.

– Позже вам чек выпишут, в кассе оплатите и придёте.

– Да.

Его волновали не деньги. Зарплаты помощника тренера вполне хватало на скромное житие, а большего и не нужно. Волновала не сама операция, безболезненная, но неприятная. Волновало его другое…

Врач со склизким звуком убрала линзу и стала её протирать. Сразу же подбежала медсестра, прочистила ему глаза ваткой. Стало лучше.

– Месяц соблюдаем охранительный режим. Не наклоняемся, тяжести не таскаем, контактными, силовыми видами спорта не занимаемся.

Рэй кивнул.

– Памятку вам дать?

– Не нужно. Не в первый раз.

Он поднялся со стула, приоткрыл один глаз и направился в сторону выхода.

– У вас сетчатка слабая, Андрэй, – строго напомнила врач. – Вам нагрузки вообще противопоказаны.

– Я знаю, – он безразлично закрыл за собой дверь.

Волновало его даже не то, что каждая такая операция приближает его к слепоте. Волновало только, что он рано или поздно не сможет заниматься боевыми искусствами.

Долго лежать было неудобно. Хотелось бы поспать, но уснуть не выходило – слишком привык доводить себя до изнеможения. В уме листались воспоминания.

Опыт работы официантом закончился разбитыми о зубы кулаками и ночью в каталажке. Для чего-то более компетентного нужно было получать образование, что представлялось невозможным. Что ещё? Работа грузчиком отпадает. Дворником? От одной мысли тошнит.

Зажужжало. Невидимая в темноте муха пролетела справа налево, умолкла, сев на стену. Он ударил ладонью, почувствовал что-то липкое. Поморщился, встал, в темноте вымыл руки и сел за стол. Вытащил телефон.

– Да? Что такое, Рэй?

– Гжегож, меня не будет неделю, – он откинулся на спинку, закинул ногу на стол.

– А что случилось? Заболел?

– Да операцию сделал. Ничего серьёзного.

– А-а. Ну давай, выздоравливай.

– Ага.

Он сбросил трубку и долго ещё сидел в темноте.

* * *

Поздним вечером третьего ноября, в одиннадцать часов сорок пять минут, в трёхстах пятидесяти семи километрах к востоку от Алматы, на глубине в шестнадцать километров столкнулись и вновь разошлись тектонические плиты.

В кратчайшее время толчок достиг города. Запищали приборы в раскиданных по области сейсмостанциях, зафиксировав землетрясение в три балла; проснулся в своей кровати Константин Хан, поглядел, недоумевая, в потолок и снова уснул; оторвался от рукописи Бродяга, прислушался и полез в интернет проверять, что ему не показалось; ничего не заметила, как и полагается коренному алматинцу, Дарина; повернулся к зазвеневшей в шкафу посуде Жарылкасын; встал под балку и включил телевизор вернувшийся с тренировки Гжегож.

Спустя пару минут город вернулся к своим занятиям.

В тот вечер Рэй шатался по городу, не зная, чем себя занять. Все накопившиеся домашние дела были переделаны, все лампочки поменяны, починен протекающий шланг для душа, выметен весь мусор и протёрты все поверхности. Однако недоставало ноющей приятной боли в мышцах.

Он шёл по небольшой улице в центре города, вдоль рядов двухэтажных сталинок. Иногда проезжали автомобили, иногда – велосипедисты или самокатчики с фарами на рулях.

Он свернул в тёмные дворы, прогулялся по ним. Обшарпанные стены с проглядывающим местами каркасом, гниющее дерево дверей и оконных рам. Рыжие трубы в облезлой желтоватой стекловате, многослойные объявления на столбах. Рэй подошёл, чтобы разглядеть их ближе.

Не заметил натянутой проволоки, споткнулся, рассадил ладони. Раздражённо вытер о штаны, сорвал со столба объявление с очередным разводиловом и злобно разорвал. Пошёл дальше.

Ещё издалека услышал топот, азартные крики и глухие удары. Едва вышел за поворот, как в лицо молнией, ночной птицей со свистом рассекаемого воздуха полетел мяч. Спасли рефлексы.

– Смотри куда бьешь! – заорал он и поднял кулак.

– Кешіріңіз! Кешіріңіз!^[11] – вразнобой закричала орава запыханных, раскрасневшихся от игры детей.

Андрэй сунул руки в карманы и пошёл дальше. Драться не хотелось.

В следующем дворе царила темень, пустота и тишина, только возвышался посередине старый корявый дуб. Подул ветер, зашелестело, засвистело, застучали по асфальту желуди. Больно и неприятно прилетело по голове, по спине. Он потёр ушибы, посмотрел наверх. Успел разглядеть падающую ветку.